Разоблачая сострадание. Часть третья

«Голос»

…долго настраивался на эту часть, она потребует многого от меня. Во избежание всякого обесценивания и оскорбления чувств людей, которых я ни в коей мере не хочу оскорбить, я настоятельно сейчас требую от себя небывалой моральной чистоты в помыслах. Я отдаю себе отчет, что даже заверения о том, что как инвалид детства я имею моральное право касаться таких глубоких тем, не дают мне возможности быть не предельно тактичным. Но совесть, которая является моим Ментором во всем, будет проводником в этой сложной теме.

Я редкий зритель телевидения, и те передачи, которые я время от время смотрю, можно пересчитать на пальцах одной руки. И вот случайно я попал на повтор передачи «Голос». Вы знаете, этот замечательный проект, где талантливых ребят-вокалистов выбирают из многих желающих сделать карьеру певца эстрады. В жюри были Александр Градский, Дима Билан, Пелагея, Леонид Агутин. Выступал дуэт – пел мужчина и девушка Патриция Курганова. Я сначала не понял, почему Александр Градский и Пелагея плачут. Оказалось девушка незрячая. Решением А.Градского был выбран мужчина, а девушке сказали, что на этом проект для нее закончен. Меня поразила трактовка, уважаемый мной Александр Борисович сказал (я не могу точно передать, к сожалению, слова, привожу их по памяти), что эта девушка не впервые заставляет плакать его, и он не сможет быть объективным, и поэтому просит покинуть проект.

Я не смею осуждать великого музыканта, и не стану приводить обсуждения из Интернета, которые я перечитывал после передачи. Это было бы неверно. Я не профессиональный музыкант, и не мне судить о певческих навыках. Нет, меня как психолога и философа иное привлекло. Я не видел весь цикл передач, более того, и эту передачу смотрел буквально 10 минут, и меня привлекло то, что люди в жури плакали. Признаюсь, у меня самого текли слезы. Но вот что я подумал, когда осознал, о чем собственно эти слезы, - может ли сострадание помешать в жизни? И – да – очень показательный момент, когда этот душевный наш порыв может нас сделать необъективными. Как это произошло с жюри, я думаю, очень простительно, что даже профессионалы не были готовы к испытанию встречи с… тревогой смерти…

Да, не удивляйтесь, но как психолог скажу, именно это и произошло. Друзья, а вы никогда не спрашивали себя, «…а собственно кого мы оплакиваем, глядя на инвалида?». Незрячая девушка Патриция или Диана Гурская разве заслуживают сожаления о их судьбах? Вы правы, конечно же нет. Это очень успешные и реализующие себя, и счастливые люди. Да и любой инвалид, при виде которого «наворачиваются слезы»…. это сострадание о чем? Разве мы о нем что-нибудь знаем? Почему мы уверены, что он обязательно несчастлив?.. С вашего позволения, сейчас я попробую рассказать, что же происходило в душах членов жюри как психолог, и если это возможно, может восприняться как обесценивая, заранее прошу простить. Мной движет дух искателя, и человека, который бы хотел более осознанно смотреть на мир и на людей объективно.

Эти слёзы, конечно, не жалость. Жалостью воспринималось то «поверхностное» чувство, связанное с «глубинным» в нашем бессознательным. Я уже писал о «чувствах-заменителях» и как они образуются, правда я тогда писал о том, что некое отвергаемое обществом чувство может быть заменено «узаконенным» чувством. Здесь же несколько иначе, страх смерти заменяется иным чувством ни потому, что он отвергаем социумом, а потому, что сам человек научился отрицать его, как нестерпимое. Поэтому, существует тревога, по сути она всегда есть и избавиться от нее, в принципе, невозможно, и более того не нужно. Есть правда направления в психологии, которые игнорируют базовую тревогу и ведут работу «на отключения» ее. На мой взгляд это профанация, без опоры ни на одну теорию личности. Но не будем отвлекаться. Продолжим. В человеке также заложен величайший механизм, который позволяет нам вступать в контакт с другим человеком. И без этого механизма нашей души, мы бы не смогли общаться. Бессознательно общаясь с любым человеком мы как бы «ставим» себя на его место, и «также как бы» проживаем его душевную вселенную. Конечно же, это в большей степени фантазии. Как например, встречая хмурого человека мы «знаем» он чем-то обижен, ведь в нашем опыте мы хмуримся, когда нас обидели. Это некий «перенос», мы моментально вживаемся в роль собеседника, чтобы «понять» что он чувствует, что нам ожидать от него… И я не имею ввиду конкретный психоаналитический термин, просто пользуюсь этим русским словом как удобным, чтобы избежать нагрузки научных слов в эссе… Хм, у меня пришла забавная мысль, быть может это наследие предков, возможно тогда это умение было необходимо, чтобы вычислить врага? Но быть, может это и детский наш необходимый опыт, распознавать в каком настроении родители, чтобы добиваться их расположения и любви? Но гадать не станем, теорий очень много, главное факт – мы бессознательно переносим себя на место собеседника, чтобы «угадать» его чувства.

Что произошло с членами жюри? Это зрячие люди, и как все зрячие люди считают, что мир – видим. Я сам не представляю как жить незряче. Это – всё. Мои ассоциации, как и всех зрячих людей, в том числе и членов жюри, таковы, что с потерей зрения – я окажусь в полной изоляции, в кромешной пустоте. Представление себя незрячем – это касание базовой тревоги одиночества, которая равносильна тревоги смерти. Да, потеряв зрения, я почувствую нечто, подобное смерти. И нюанс в том, что представить - одно, а спонтанно коснуться прямо сейчас с тревогой смерти, совсем другое. Это несомненно жутко очень. И… сталкиваясь с незрячем человеком, мы ощущаем как бы мы чувствовали все ограничения этого человека сами. И те ограничения, с которыми этот человек научился творчески справляться, и сам счастлив, так как живет успешной жизнью, нам кажутся неимоверно непреодолимо сложными. Это пугает до внутренней паники. И – да – бессознательно мы уже прожили в эту минуту жизнь с такими ограничениями, и то горе, вырвавшееся наружу в виде слез, - это горе о нас. Мы оплакиваем себя, ощутив возможную участь. Насколько она ни была ужасной, все же жизнь случайна, и неосознанно мы это знаем, как бы не защищались детерминизмом, то есть верой в причинность всего. Бессознательному не докажешь, что с тобой никогда не случиться то, что ты боишься.

Именно, столкновение с тревогой за свое благополучие, заставляет нас переживать сильные эмоции, думая что они вызваны состраданием. Можно тут вставить некоторую ремарку, что возможно есть и… истинное сострадание, когда страдания оправданы – человек действительно заслужил жалости. Ни всякий инвалид ее заслуживает, и более того… и слава Богу за это! Мне мама в детстве читала стихи одного поэта, я не помню как его звали, помню только смысл. В них поэт говорил о том, чтобы помогали без жалости, ведь жалость – это значит дело дрянь. В них еще говорилось, что ни один человек на земле не заслуживает жалость, а заслуживает поддержки. Мудрые стихи, к сожалению, я не смог их найти. Жалость субъективна и может только мешать. Быть может, понятие «сострадание» нечто иное, и понять его, не спутав с жалостью ой как не просто, и уйдет много лет прежде чем найдется истина в чувствовании этой разницы. Не знаю, насколько ли я здесь, в этом небольшом эссе раскрыл, как тревога смерти может родить жалость к человеку, который ее и не заслуживает, а заслуживает уважения как равный всем живущим, как страх ощутить те возможные ограничения что и у собеседника на себе, отталкивает нас от этого человека, что делает нас необъективными… Не знаю. Но на что я очень уповаю, так на то, что старание мои быть предельно этичным к уважаемым мной людям, удержали меня в рамках искренней доброжелательности. Но если я преступил грань, как человек чувствующий ответственность, прошу меня простить…

08.05.14

Смысл жизни

Наконец-то я расслабился. Мягкое кресло с шипением осело под бренным телом. Коньяк в графине играл лучами и ждал встречи с моей глоткой. Я откинулся на спинку и пригубил обжигающий этот коричневый нектар… А зачем это всё? – подумал я. Хм… мне отпущено каких-то 60 земных, ну быть может 70. Хотя, 70 – это уже живой, еле мыслящий тлен. Половину я прожил. Смысл, хм, я же знаю как все бессмысленно. А зачем? С детства пульсирует до истерии знакомая мысль «успеть». Успеть достичь успеха, успеть влюбиться, родить отпрысков. Что это всё мне дает? Что заставляет двигаться, достигать что-то? Чтобы все было это… как-то осмысленно? Не было одиноко? Не было страшно? Сейчас отпивая коньяк, я понимаю – мной движет смерть. Именно смерть меня подгоняет полностью использовать эти 60 , во что бы то ни стало успеть. Боюсь ли я смерти? Да, до боли, до истерики, до надрыва. Я боюсь смерти. Я то бегу от этого страха в иллюзию любви, то мне хочется искусственно продлить ее в потомстве, то искусственно продлить в плодах творчества… Почему искусственно? – потому что я понимаю, это лишь самообман, я лишь тешусь тем, что если я женюсь и нарожаю детей, жизнь будет иметь смысл. Иногда я впадаю в иную иллюзию – я тешу себя, что смысл жизни в помощи другим. Я тешу себя мыслю, что оставшиеся 35 я наполню жизнь каким-то смыслом, прежде чем умереть. Коньяк обжег и заставил еще расслабиться. Хм, как же я глуп, как глупо было проживать эти 35 в беге за миражом смысла. Сейчас, глядя на молодых, я удивляюсь: они страдают, что-то пыжатся, стремятся сыскать любовь, достичь успеха, заработать деньги… и всё это, из-за страха одиночества. Он равнозначен страху перед тленом, перед «не наполненностью смыслом»… Я был тоже таким, пока не состарился. Мне 34, и я невероятно стар, холодок того тлена, что впереди, я ощущаю живо и четко. Мне страшно, мне очень страшно умирать, но… я больше не хочу убегать от этого страха – в поиски смысла, в поисках успеха, в надежду что я не буду чувствовать боль этой тревоги в отношениях с женщинами. Я иногда спасаюсь от этого страха в религии, это убежище порой надежно своей сладостью успокаивающей сказки, но последнее время и оно перестает смягчать удары от столкновения истины. Я не хочу убегать в пьянство и наркотики, жизнь воспитала во мне сильного человека, я решил встретить этот страх напрямую. Я просто отдамся этому страху, буду фиксировать боль всем телом, приму все как есть. Впереди тлен, и… 35 ли лет еще, я не знаю. Самое смешное, что это может быть и завтра…

21.04.14.

Когда расставаться больнее

…вероятно, писать эссе на фоне всеобщей жажды обрести вторую половинку, вездесущих наущений, как повстречать и завоевать сердце, о том, как же расставаться – парадоксально, но меня этот вопрос более занимает. По своему опыту и клиентскому опыту я сужу: сколько же боли, порой невыносимой именно в расставаниях. Мы не умеем расставаться, а как бы полезным и нужным было это умение. Нет, эта зарисовка не посвящена тому, как безболезненно расстаться: во-первых, не в моих правилах что-то советовать, а во-вторых, мне кажется это и не возможным. Я просто анализировал мой опыт, и задался вопросом «А когда расставаться больнее?». Эссе не рассчитано на какую-то научную теорию, боле того я буду говорить о неком «цикле контакта», сам цикл контакта уже фундаментально разработан психологами направления гештальттерапии и предложенная модель в эссе очень утрированное подобие. Я все упростил до схематизма, чтобы донести свою поверхностную мысль. Конечно, все изложенное может быть и углубленно, весьма можно полагать, что оно чем-то окажется ценным. Если так, то я продолжу эту тему в последующий зарисовках. Сразу скажу, мои названия условны и также условны и три кризиса, которые я хочу рассмотреть. Но прежде позволю себе ввести также условно структуру цикла контакта, или лучше сказать «времен года любви», не удержался от поэтичности. В теории различных школ цикл контакта делиться на различные по количеству стадии, я позволил себе лишь три. Так и хочется по-научному назвать их: преконтакт, контакт, постконтакт. Или поэтично: весна, лето, осень. Коллеги конечно снисходительно поглядят на мою вольность, я на это надеюсь.

«Весна», пора цветения, когда цветочки жаждут опыления, время, когда мужчина и женщина познакомились и начались романтические свидания, но не переросли в нечто такое, когда ниспадает опасение и влюбленные готовы сказать друг другу «давай свяжем судьбы воедино». В этот период есть сомнения, и они ой как полезны. Никто из нас и не догадывается, а быть может я и приоткрою тайну, что эти сомнения и есть залог того, что мы способны сохранить любовь. Этими сомнениями мы даем право быть всему, что есть в наших отношениях, таким как есть. Они залог «нетребовательности» ни к любимому, ни к жизни. Эти сомнения в том, что возможно этот союз лишь мимолетное увлечение, что расставание реально и, да, есть даже некая готовность расстаться, принять расставание как факт.

Что происходит, если «весной» расстались? Я произвольно назвал «нарцистическим кризисом». Бывший возлюбленный или бывшая возлюбленная решает, значит я чем-то не устраиваю. Да, удар здесь по самооценки человека, ведь расставание произошло, если можно выразиться, до выбора – соединить ли судьбы. Насколько он может быть сильным, думаю, все зависит от зрелости человека. Для незрелого это очень болезненный удар, ведь самооценка важна для дальнейшей жизни. Такой человек по своей склонности будет переносить свою низкую оценку и на другие отношения, что может надолго «отлучить» его от участия в жизни. И все равно, по наблюдениям своим скажу, этот кризис более менее мягкий. Будет сопровождаться озлобленностью, мизантропией, мужланством, если кризис проходит парень, феминизмом, если девушка. Я не буду здесь затрагивать тонкости, если этот кризис проходит на фоне других, например сепарации, тогда последствия могут быть и тяжелыми. Недавно работал с парнем клиентом, как раз оба кризиса вылились в пагубную зависимость. Зрелый же человек воспримет этот кризис за возможность личностного роста, как вызов к совершенствованию и реализации в новых отношениях. Кстати сказать, в идеале для этого и нужны кризисы, но не все так продуктивны, есть кризисы, которого и зрелого человека сломают.

«Лето» - знойная пора бесшабашного ныряния в омут, когда отпуск делает голову пустой, а тело наполненным солнечным теплом. Солнце обжигает тело до матового загара, а любовь сердце до растворение в любимом человеке. Позволю себе смелую метафору, что такое «слияние» - это возможность вернуться в чрево матери, это полное единство в другом человеке. «Я это ты, ты это я» - пел Мурат Насыров, и оно так и есть этим «летом». Между нами границ не существует. Интересно, когда сам бывал «в лето» замечал одну мистическую особенность: даже мысли совпадали, порой отвечаешь на вопрос и видишь удивление на лице любимой, спрашиваешь чему она удивленна, она же отвечает – я только хотела задать этот вопрос. Наверное, так чувствует мать всё о ребенке в животике своем, и так чувствует и ребенок все о матери. Слияние – возврат в лоно.

Я так и решил назвать расставание в этот «летний» период – «кризисом слияния». Буду говорить метафорично и, быть может, жестко, за что меня прошу простить, друзья. В этот кризис выживает только сильнейший, это очень жестокий удар. Невыносимая тревога впряжена в этот кризис. И не самооценка страдает, а уровень глубинной безопасности, ведь ассоциативно он напоминает рождение. Благо у младенца нет такой долгой памяти и работает нормально функция вытеснения, но момент рождения – это момент смерти во чреве, перинатальная психологическая травма. Гнетом выступает все – и смысл жизни, и страх одиночества. Мысли о суициде здесь закономерны, потому что, как говорят системные психологи, идет «эмоциональный разрыв». «Разрывы» самое тяжелое психологическое переживание, все остальное лишь отголоски. Да, в «нарцисстическом периоде» можно сказать, тоже есть разрыв, но там не было и слияния. Мне думается, здесь нет смысла делить на то, как проживают зрелые и незрелые люди. Это кризис болезнен для любого. Суицидальные мысли преследуют и потому, что, по сути, человек уже умер в этом разрыве отношений. Он лишился смысла жизни, которым был другой человек, и впереди маячит брешь бессмысленности и одиночества. Как бы иррациональными ни были утверждения в этот период, но они лишь о том, что счастье, которое воплощал любимый человек, навеки потеряно, что больше никогда не встретиться второй такой, что удовольствие от жизни похоронено под плитой расставания… Символическая смерть единого двуполого существа просится воплотиться, или же можно сказать и жестче, двуполое существо умерло и ожидает похорон того, что осталось, а осталось жалкое однополое… Ирвин Ялом, интересно выразился, порой избежать тревоги смерти можно выбрав реальную смерть. Парадоксально, но такова вселенная души человеческой.

«Осень». Не даром ее любил Александр Сергеевич, быть может в осени года он интуитивно понимал, и как же тиха в своем спокойном великолепии последняя стадия в отношениях. Это действительно, «золотое» время, когда мужчина и женщина насладились полностью дарами любви и могут расстаться мирно. Но есть одна тонкость, какая это «осень» ранняя или поздняя. Поздняя, когда мы были вместе друг с другом, настолько долго, что уже какое-то время живем чужими. Мы знаем о возможности расстаться, нас удерживает лишь стереотип, что это плохо. И если именно сейчас мы расстанемся, кризиса и не будет. А вот ранней «осенью», как я полагаю, может случиться, что я условно назвал «кризис обесценивания». В этот период, вся энергия, что «летом» была направлена на страсть и нежность, разворачивается в сторону агрессии. Все начинается обесцениваться с целью набраться силы оттолкнуть. Злость, упреки, навязывание ответственности, дележ – все это ради того, чтобы закончить «год». Интересно предположить, что люди в браке, которые много лет живут как кошка с собакой, все набираются и набираются этой силы, но их удерживают социальные нормы – дети и обязательства. Можно судить по тому, если любимые начинают выставлять какие-то требования «ты же мужчина, ты должен» или «как женщина ты должна поддерживать меня», а до этого все кажись устраивало, то «лето плавно перетекло в осень». И – да – начался «кризис обесценивания». Вспомнился анекдот: одна английская пара в браке уже 70 лет, и у очень вежливого старого джентльмена корреспондент спросил «Вы так долго вместе, у вас было какое-нибудь желание, которое вы сумели пронести сквозь такие долгие года», «О! да – ответил тот, - очень часто хотелось ее задушить»…

Вот, как то всё так… Мне возразят, а где же то романтическое стремление сохранить то зерно счастья, которое так любят превозносить поэты? Отвечу: сохранить всё и всегда можно. Вопрос лишь в том, как это сделать, но на это универсальных советов нет…

23.04.14.

Смерть роли

…хм, интересная мысль пришла только что, надеюсь ухватить ее настолько полно, насколько получится. Быть может, всего лишь набросаю, обрисую ее силуэт. Я как-то писал в эссе «Вся жизнь театр» о ролях, которые мы все играем, у каждого их сотни: поэт, психолог, экономист, отец, сын… и все у одного актера, у вас или у меня. Если потрудиться, то будет очень приличной величины список. И каждая роль порой своей маской настолько заменяет лицо, что оскорбление этой роли нам предоставляет невероятные мучения. Так оно и есть, будучи и сыном своих родителей и одновременно отцом своих детей – я могу тяжело переживать как разочарование во мне как сына и как отца. И самое интересное, и то и другой по силе боли будет сопоставимо с разочарованием как в человеке.

Вы согласитесь со мной, что в корне всех негативных переживаний тревога: тревога быть осмеянным, тревога показать себя некомпетентным, тревога перед важной встречей или поездкой… И т.д. и т.п. Но в итоге это базовая тревога за свою безопасность, за свою жизнь, просто она так умело укрывается за казалось бы таким пустяком, как, к примеру, подойти к понравившейся девушки и сказать, ты мне нравишься. Почему ж такой пустяк вызывает столько эмоций, столько страха? Потому что это пустяковое действие подрывает базовую потребность в безопасности. Безопасности в чем? Ну, на поверхности в том, что тебя могут оттолкнуть и унизить в глазах других людей, но это же… не смертельно. Хм, именно «смертельно» - именно по уровню тревоги, сами можете вспомнить себя юным человеком, она доходит до состояния как перед прыжком парашюта. Да эмоции сопоставимы с экстремальным видом спорта, где человек рискует жизнью, и эти чувства точно такое же как перед шагом в бездну – страх перед возможной гибелью по уровню такой же как у юноши перед знакомством.

Мысль правда несколько в ином, размышляя о тревоге и о «театре ролей одного актера», которые мы исполняем, подумалось, а «не погибаем» ли мы вновь и вновь с уничтожением в виде унижения со стороны других людей какой-нибудь из наших ролей? По сути, я – не мои роли, но я настолько болезненно проживаю, когда «теряю лицо» к примеру, как поэт из-за критики. Вот смотрите, механизм таков: я «надеваю образ» поэта, я «вливаю» в него очень много энергии своей как человек, и начинаю быть поэтом. «Потерять лицо» поэту очень просто, по сравнению с другими областями жизнь. В иных областях безопасность обеспечивается профессионализмом в виде структуры неких непреложных знаний, например, бухгалтер знает когда дебет отнести к какой статье и прочее. У поэта этого нет, там анархия. По сути, это самая небезопасная ниша. Что значит «потерять лицо», то есть быть раскритикованным? Это значит столкнуться с тревогой обесценивания тебя и твоих переживаний, а так как ты с ролью «сросся» то это переносишь целиком и на себя как человека. Маленькая смерть в виде критики приносит такие же страдания как и касание бы реальной возможности перенести физическую травму. Я взял рассматривать поэта, к слову скажу, как самый яркий пример незащищенности перед «тревогой роли».

Да, позвольте мне внести это условное название «тревога роли». Да, это такая же реальная тревога, но вот что подумалось, мы очень много нагнетаем в себе тревоги – играя множество ролей, и не выходя из образов, потом себе ее и присваиваем. Что если наше состояние – это коммулитивная тревога «всего театра». Мы присваиваем себе – уже как человеку – поражение себя как сотрудника отдела на заводе, где работаем. Роль сотрудника пережила «маленькую смерть» в виде критики начальства, мы же это поражение роли присваиваем в виде депрессии. Одно предположение сейчас выскажу, что если у нас есть некий энергетический потенциал – которым мы вольны (если это осознаем) распоряжаться, мы его делим пропорционально количеству наших ролей. В какую-то переносим большую часть, в какую-то меньшую. И «маленькую смерть», то есть потерю лица можно рассматривать как создание энергетического вакуума в этой роли. Ни поэтому ли вакуум этот по законам физики начинает «всасывать» энергию из иных ролей, и тебя самого? Всем известно, как неудача в одной из областей жизни приковывает внимание надолго в ущерб всем остальным. И начинается развиваться депрессия.

И… роли могут и умирать, например, поэт на дне разочарования может полностью оставить поэзию, и испытает период неимоверной боли – он, можно сказать, умрет как поэт. Но также можно и сказать, про любую роль – сына, отца, мужа, возлюбленного… Вот взять бизнесменов – бизнесмен, это уже такая частая закономерность, потерпев банкротство кончает жизнь самоубийством. Отчего так? Вероятно, в этой роли было сосредоточенна почти вся жизненная энергия, и фантомная смерть «втянула» весть оставшийся потенциал. Да и те люди, которые обрели зависимость от азартных игр, оставшись без возможности продолжить игру совершают суицид. Видимо, та «фантомная» тревога, «тревога роли» настолько распознается и бизнесменом и игроманом за настоящую тревогу жизни (или смерти, потери безопасности…), что они обходятся с этой «фантомной» тревогой также как с реальной. Интересно говорит об этом Ирвин Ялом, что человек порой выбирает как избавление – осуществление, то есть спешит уже «прожить» то, чего боится, так: боясь неистово смерти совершают суицид. Хм… знаете, немного отступлю от темы, но прочитав эту мысль у И. Ялома, я подумал, в этом и есть тот «знаменитый» эффект «самоисполняющихся пророчеств», когда то, что боишься, то и наступает: просто бессознательно ты стремишься это поскорее прожить. В книги Г. Двоскина была несколько туманная мысль, что страх – это тайное желание, на самом деле так оно и есть. Но когда я объяснял людям этот момент, сталкивался с трудностью донести до понимания. Теперь же, очень просто донести: мы стремимся поскорее пережить то, что боимся, потому что у каждого есть опыт, как страх остается позади…

…можно задаться несколько странным вопросом, но он, как мне кажется, даст максимальную возможность взглянуть на жизнь со стороны, и позволит стать, я на это надеюсь, гибче. А так ли важна та или иная роль, что даже ее «маленькая смерть» может привести к реальной смерти или к унынию, к депрессии? Так ли важно переживать ту «фантомную» смерть роли как будто реальную? По сущности, мы можем и на время вовсе отказаться от любой роли, даже от роли матери. Это вовсе не означает, что мы физически перестанем быть матерью, и исполнять долг матери, это означает, что эти роли, которые мы играем в жизни, можно оставлять в гримерной за сценой. Бизнесмен, да полностью разорился, но если посудить, эта была роль, и можно отказаться от нее. К примеру, взять роль человека, за которым «ходят» работники социальных служб. Унизительно? «Унизительно» такой же стереотип, как и все остальное в нашем мире. Стереотипы не дают возможности к творческому приспособлению. Всегда можно и выжить, и даже быть счастливым в любых условиях, даже среди привокзальных бомжей. Быть счастливым – это способность быть творческим.

25.04.14

Мы идём пугать бабайку

Наташеньке Макаровой

…сейчас моей крестнице Юляшки два с половиной годика. У нас с ней много игр, мы любим к примеру, часто «тицивать» под детские песенки из мультфильмов из передачи baby time на музыкальном канале, любим друг друга догонять, бегая и сшибая всё на ходу, за что, конечно, нам «влетает». Но одна игра настолько интересная… для меня, она называется «пойдем пугать бабайку». Как психолог я очень сейчас чутко прислушиваюсь и учусь многому у Юляшки. И думаю любой взрослый может многому научиться у малышей. Выглядит эта игра очень забавно и мило: Юляшка тянет меня за руку к гардеробу в прихожей, и мы начинаем ругать бабайку, который прячется в одном из ящиков. Мы грозим кулаками, говорим «нельзя обижать Юличку, а то атата по жопе», топает ногами, а потом кричим «Никого нету тут». Юляшка заливается звонким смехом, глаза светятся полным восторгом. Мне безумно нравиться этот блеск детских глаз.

Как психолог скажу, эта игра очень важна и необходима для ребенка . Что она означает? Ребенок интуитивно так организует контакт со своей тревогой. Можно сказать, что дети намного мудрее нас, и эта игра – тонкий метод самотерапии. Ребенок осуществляет символическое разотождествление с тревогой. Этот метод широко применятся почти во всех направлениях психотерапии, например в гештальттерапии. Вкратце, суть этого разотождествления (или как говорят психологи, экстериоризации, то есть превращения внутренних психических процессов во внешние действия) в следующим: в нас есть некие душевные качества, которые мы имеем но не признаем. К примеру, мы иногда очень жестоко поступает, но в нас есть «родительская» установка, что это плохо. Это нам доставляет очень сильное страдание: точно вырывается дремавший демон и крушит всех в подряд. Входе терапии же, человек как бы отделяет ту «негативную» (бессознательную) часть, и символически воплощает ее, спроецировав на какой-нибудь предмет, например, игрушку. То что было скрыто в подсознание, вдруг обретает зримый образ в игрушке, вот напротив сидит тот, кто терзал изнутри. И – строиться диалог, который дает понять, что эта часть – что этот сидящий напротив имеет право существовать. Так и выглядит интеграция отвергаемой до сего части личности, человек начинает понимать, что быть злым, даже деспотом вполне нормально и не страшно. Жизнь требует разных энергий, и защищать границы тоже надо уметь. И с тревогой в терапии поступаю также: отделяют от себя и строят с ней диалог. И затем «договорившись» происходит спонтанная интеграция, фобическое избегание тревоги превращается в энергию личностного роста. В психосинтезе также используют этот «детский» прием с ролями: чтобы присвоить те роли, которые мы играем в жизни, но не признаем их, «отделяем» ич от своей личности (представляют что роль сидит напротив и с ней можно побеседовать), и затем происходит спонтанное воссоединение.

Еще чем примечательны игры детей, именно тем, как они строят контакт со своей тревогой, и этот опыт, который в детстве был «осознанным» и доступным, во взрослом будет «соблюдаться бессознательно». Экзистенциальные психологи называют это персонификация тревоги. Вот что пишет Ирвин Ялом «Отрицание: персонификация смерти. Большинство детей в возрасте между пятью и девятью годами переживают период персонификации смерти. Смерть наделяется обликом и волей: это привидение, старуха с косой, скелет, дух, тень. Или смерть просто ассоциируется с мертвыми. Примеров тому невероятное множество» и далее «… действительности персонификация смерти ослабляет тревогу. Сколь бы мрачен ни был образ крадущегося скелета, выбирающегося по ночам из кладбищенского перегноя, по контрасту с правдой он действует утешительно. Пока ребенок верит, что смерть исходит от некоей внешней силы или фигуры, он защищен от действительно ужасной истины, что смерть – не внешняя инстанция, то есть что с самого начала своей жизни мы носим в себе семя собственной смерти. Более того, если смерть – наделенное чувствами существо, если как сказал ребенок в последнем примере – ситуация такова, что «когда она хочет, она заставляет человека умереть», тогда, возможно, на Смерть можно повлиять, чтобы она не хотела. Может быть. Смерть, как Пуговичника – ибсеновскую метафору смерти из «Пер Гюнта» – можно задержать, умилостивить либо даже – кто знает? – перехитрить или победить. Персонифицируя смерть, ребенок воссоздает культурную эволюцию: каждая примитивная культура в стремлении ощутить больший контроль над собственной судьбой придает антропоморфные черты слепым силам природы». Именно эта персонификация тревоги по всей жизни будет составлять механизм отрицания тревоги. Персонификация тревоги и есть тот бабайка в шкафу прихожей. Давайте рассмотрим как люди «пугают своих бабаек» на примере двух субкультур – готики и эзотерики.

Готика. Это направление, которое я взял как крайнее воплощение этого психологического явления, хотя сюда можно было бы причислить и иные, которое ставят в культ саму смерть (некромантией, сатанизмом и др.), представляет собой яркий пример персонификации тревоги. Я общался и даже дружил с готами, и от общения у меня остались только положительные чувства. Это люди тонко чувствующие, поэтичные, сопереживающие другим. Возможно даже эти люди используют в качестве защит от тревоги так называемый экзистенциальными психологами «конечного спасителя», то есть будучи очень нуждающимися в присутствии другого человека, очень болезненно переживают одиночество. И можно также предположить, что чтобы как-то пережить одиночество прибегают к персонификации. Выглядит, конечно, всё это странно: они большую часть времени проводят на кладбище, спят в склепах или рядом с могилами. Но в отличии от нацистов не занимаются вандализмом и не оскверняют могилы. Они очень уважительно относятся к памяти и праху. Их музыка не агрессивна, как у представителей панк-рока, мелодична, нежна, поэтична, но бесконечна печальна: о скоротечности бытия и скорби этого понимания. Лейтмотив их культуры можно выразить, взяв приветствие монахов доминиканцев «Memento mori».

Готы как бы преклоняются, признавая неотвратимость смерти, но в поклонении пытаются умилостивить саму черную богиню. Для них смерть являет свою персону за пределами своего существа, и тем самым становится менее, а, быть может, и вовсе не страшна. Они как бы прибегают к тому детскому опыту «выноса» тревоги за пределы своего тела, своей души. Скажу быть может, парадоксальную мысль, но готику зря ругают в депрессивности. Нет, эта культура не менее оптимистична, чем иные, быть может даже оптимистичнее. Среди готов мало людей, которым нужна психологическая помощь, потому что их защита от тревоги уникальна и не сдает сбоев. Звучит очень странно, не спорю. Со стороны это выглядит через чур пугающим и странным, но если мы вспомним, что есть очень похожая на готику своими религиозными традициями культура Мексики, Индии… Да, гот – это человек незрелый, и избравший инфантилизм как способ жить, это неоспоримо. Я, впрочем, готов себе возразить: целью терапии является как раз не избегание тревоги, а осознание ее, научение жить с тревогой как способом ценить каждый миг. Ведь осознавая конечность бытия, можно двояко реагировать, можно и впадать в уныние, а можно ценить каждую возможность быть счастливым здесь и сейчас.

Эзотерика. Противоположное и схожее с готикой средство отрицания смерти. Сюда можно отнести невероятно большое количество культов: мистику, традиции восточных практик, алхимию и многое другое. Схожесть понятная, она в персонификации смерти. Отличие же в средстве – готы смиренно принимают конечность бытия, и кроме поклонения никак не контактирует с «божеством»; эзотерика же ставит цель встать «выше» своей персонифицированной тревоги и получит еще к тому же и выгоды. Мистическими практиками, шаманизмом «заставит» те силы, что пугали, служить себе. Мы не будем касаться того, как смотрит на это традиционные религии, они же конечно осуждают эгоистические виды взаимодействия с «высшими силами». Но это касается больше этики, которую мы здесь не рассматриваем. Да, в ракурсе обсуждаемой темы, эзотерики тоже избрали инфантилизм как способ проживания жизни, они «пугают бабайку». В крайнем своем проявлении эзотерика в черной магии являет собой в высший степени прагматизм персонификации смерти. Здесь мифическая персона Сатаны и является экстериоризацией тревоги, то есть превращения внутренних психический действий во внешние. Некий всеобъемлющий страх вдруг стал конкретным локализованном в одном существе, ростом не выше человека и таким же как и сам человек. Конечно, это существо не утратило из-за этого огромной силы, но бояться можно уже кого-то. Более того с кем-то можно и договориться, а повезет и обвести вокруг пальца, а если и постараться, то и подчинить.

Вы думаете, я это всё осуждаю? Отнюдь. Мне думается без этого культура, как литература, так изобразительное искусство, была бы лишена своей выразительности. Я подозреваю, что она черпала всегда вдохновение в истоках субкультур, не боящихся касаться тем смерти. Ведь что такое литература в своем художественном проявление, и какая миссия у писателя? Это способ описания чувственного опыта человека, где самыми ярким переживанием является тревога. Миссия писателя – это умение «вырвать» читателя из повседневности, сказать о тех вещах, которые проходят мимо, в сутолоке быта: о мгновеньях бытия, которые невозвратны и неповторимы, о красоте мира, которая быстротечна в своем увядании. Писатель имеет право быть и жесток в своем пугающим языке, касаясь грани смерти, во имя того, чтобы возвысить ценность жизни…

26.04.14