О Ленине, Сталине, Пол Поте
ЮРИЙ КАРЯКИН
Бес смертный.
Приход и изгнание
О Ленине, Сталине, Пол Поте,
А также о Солженицыне и Сахарове
НОВАЯ ГАЗЕТА
Составление и общая редакция
Олег Хлебников
Художественное оформление
Андрей Бондаренко
Редакция «Новой газеты» выражает особую благодарность
Александру Евгеньевичу Лебедеву
За поддержку в издании
Книжной серии «Вещественные доказательства»
Карякин Ю.
К 27
Бес смертный. Приход и изгнание: о Ленине, Сталине, Пол Поте, а также о Солженицыне и Сахарове / Ю.Карякин. – М.: Новая газета, 2011 – 240 с. (вещественные доказательства)
ISBN 978- 5 – 91147- 017-3
ISSN 2223- 3253
Юрий Федорович Карякин (1930 г.р.) – литературовед, философ, искусствовед, публицист, общественный деятель. В своей книге «Перемена убеждений» он честно показывает путь, который прошел – от убежденного марксиста, до … автора собранных под этой обложкой статей о бесах российской и мировой истории.
Среди этих бесов и Ленин, и Сталин, и Жданов, и Пол Пот… Их приход состоялся в ХХ веке. Но еще в XIX веке их провидел и описал Достоевский, творчеством которого Карякин занимается всю жизнь. А потом пришли те, кто начали изгонять бесов. Это прежде всего Александр Солженицын и Андрей Сахаров. По словам Карякина, ему посчастливилось дружить с обоими. И он написал в этой книге и о своей дружбе с ними, и о понимании их роли в нашей истории.
Охраняется Законом РФ об авторском праве
СОДЕРЖАНИЕ
Ирина Зорина «Будущая Россия честных людей »
КОММУНИСТИЧЕСКИЙ СОБЛАЗН
КОММУНИСТИЧЕСКАЯ УТОПИЯ – САМЫЙ ПРОЖОРЛИВЫЙ ЗВЕРЬ
БЕС СМЕРТНЫЙ
«ЖДАНОВСКАЯ ЖИДКОСТЬ», ИЛИ ПРОТИВ ОЧЕРНИТЕЛЬСТВА
«ДЕРЖИМОРДА», ИЛИ «СОКОЛ ТЫ МОЙ СИЗЫЙ...»
СТОИТ ЛИ НАСТУПАТЬ НА ГРАБЛИ?
ИЗ «ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ ХРОНИКИ» КАМПУЧИИ
ОТ ТОТАЛИТАРИЗМА К ДЕМОКРАТИИ.
О НЫНЕШНИХ КОММУНИСТАХ
КАК МНЕ ОТКРЫВАЛСЯ ГУЛАГ
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ. ЧЬИ МЫ ДЕТИ?
ОТ «БЕСОВ» ДО «АРХИПЕЛАГА ГУЛАГ»
ПОХОД, ЗАДУМАННЫЙ НА ДЕСЯТИЛЕТИЯ…
АНДРЕЙ САХАРОВ. РОССИЯ НЕ ВЗЛЕТИТ НА ОДНОМ КРЫЛЕ
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ФОТОГРАФИИ
ПУШКИН НА ВТОРОЙ РЕЧКЕ
МЫ ВСЕГДА ПОБЕЖДАЛИ ТОЛЬКО ВНЕШНИХ ВРАГОВ
ПОДВЕДЕМ ИТОГИ
Об авторе
«Будущая Россия честных людей...»
Бес смертный.
Приход и изгнание
Коммунистический соблазн.
(из дневника)
Расскажу об итоге, о результате и о пути своего разрыва с марксизмом - ленинизмом, с упором на социопсихологию.
Странно: до 47-48 годов я не ощущал давления ленинско-сталинской атмосферы в нашей стране (оно было мощнейшее, но я его не ощущал, как каждый из нас не ощущает давления атмосферного).
Но где-то в начале 48-го - вдруг, разом - ощутил. Радостно. Восторженно. Нам, двум главным отличникам школы – Леониду Пажитнову и мне - а я был секретарем комсомола школы - поручили сделать доклады о "Манифесте коммунистической партии" ( в мае или июне было 100-летие, великий юбилей). До этого насколько я помню никаким марксизмом-ленинизмом, по крайней мере, увлеченно я не занимался.
Много читал мировой классики в богатейшей библиотеке наших соседей по дому – Каринских, адвокатская семья. Помню благоговение. Эти фолианты, книги старинные, надежные. Данте, иллюстрации Доре, Шекспир пуда в два. Гете. Это было счастье... Кнут Гамсун в издательстве братьев Жемчужниковых... Юлий Айхенвальд. Тома - "Силуэты русских писателей".
И вот эта ночь весенняя 48 года. Читаю «Коммунистический манифест» Маркса. В сумбуре, царящем в моей голове вдруг, мгновенно образовался порядок. Все стало ясно как солнце. Как в "Войне и мире": die erste colonne marschir, die zweite colonne marschirt, die dritte ... Оказалось: также с формациями. Оказалось: вся история человечества - не что иное, как история борьбы классов, в результате которой наконец, один-единственный класс, пролетариат, должен победить... И если одним единственным словом выразить нашу программу (мировоззрение), то это слово будет - уничтожение частной собственности через диктатуру пролетариата.
Эта кристаллизация в юношеском мозгу коммунистической доктрины с удивительной точностью совпадала с механизмом бредообразования, когда из разрозненных фактов, многих необъяснимых вопросов и фактов создается цельная структура, разом все объясняющая.
Сделал вдохновенный, на самом деле восторженный доклад, и с этого мгновения попался в мышеловку, может быть лет на 10-20.
Марксизм - "единственно научное" учение ... Потом в Университете на философском факультете слушал лекции Д,Д.Иваненко. Это был один из открывателей теории атомного ядра, если память не изменяет в 1931 году чудом не получивший Нобелевскую премию. Лауреат Сталинских премий, он приходил к нам на лекции с двумя охранниками, и мы ощущали сладкий трепет приобщения. Много-много лет спустя я узнал, что он предал не только Ландау, но и Бронштейна, мужа Лидии Корнеевны Чуковской ( она сама мне об этом рассказывала). Тут я - не судья. Но лекции по истории физики Д.Д.Иваненко читал фантастически блестяще. Он "ходил" суживающимися и расширяющимися кругами вокруг каждой темы, но всегда приходил в одну искомую точку.
Для меня это была, - раз я это до сих пор помню, 50 лет спустя, - не история физики, а история мысли как таковой... И тогда у меня впервые шевельнулась мысль, дерзкая и тут же струсившаяся, - ну как же так? Фзическая, механическая, биологическая природа - бесконечно груба. И никому же не придет в голову назвать физику - ньютонизмом или - эйнштенизмом..., химию - менделеевизмом и т.д. А науку о самом сложнейшем из сложнейшем, единственном из сложнейших "предметов" - о человеке и обществе назвать марксизмом-ленинзмом... Абсурд! Ну не может один человек постигнуть ВСЁ. Исходный, если угодно банальный момент… физика= ньютонизм, химия= менделеевизм, а все обо всем == марксизм-ленинизм!
Кажется тогда, а может быть и позже узнал, что Маркс главный свой труд "Капитал"_ хотел посвятить сначала Дарвину, потом Спенсеру(!). Последний - на всю жизнь я это запомнил – так высказался об этом труде и о социализме: "Из свинцовых предрассудков нельзя сделать золотых характеров". А Дарвин вежливо отказался от посвящения, дескать, - не мой предмет. И Марксу ничего не оставалось, как посвятить свой труд какому-то Вульфу. Вот полный абсурд. Хотел посвятить гениям, посвятил бездарности - в знак протеста. Так и стал он сам - знаменем черни.
Марксизм - "единственно научное"... Ну не может один человек быть в курсе всех наук.
1917... Октябрь. Ленин... Кто сегодня помнит американского социального психолога Якоба (Джекоба) Морено, который именно в этом 1917 году опубликовал "Социометрию" (теорию "малых групп"). Он первый ввел это понятие. А в это время, конечно, крупнейший практический социолог и психолог эпохи В.И.Ульянов не опубликовал, а реализовал свою социометрию: как "малые группы" могут править всеми...
Социологи, психологи ищут слова, понятия, категорию, обозначив которую, они смогут помочь нам познать самих себя.
А вот и наше изобретение - ПОЛИТБЮРО!..
ЖИЗНЬ - самый лучший социолог, самый лучший психолог. Жизнь подбросила нам нашу "малую группу". Чтобы пробиться в ПБ через миллионное сито, чтобы преодолеть столь жестокий дарвиновско-мичуринский- лысенковский естественно-искусственный отбор надо было обладать абсолютно определенными качествами... Они - просеялись, отселекционировались, выжили (заметить Молотов под 90, Каганович - под 100). По слову Бога... "По образу и подобию его"... По слову Дьявола, по образу и подобию его все коммунистическое обществе так и строилось.
Возьмите пирамиду. Я, маленький романтический дурачок представлял, что в обществе нашем встраивается пирамида и на вершине ее оказываются лучшие люди, которые есть «ум, честь и совесть нашей эпохи», которые «ни слова не скажут против совести, не возьмут ни слова на веру». И казалось мне тогда, что чем выше эта пирамида, тем умнее, совестливее и красивее. Когда я туда немного попал, я вдруг понял: пирамиду нужно перевернуть. Не пирамида, а воронка, и то, что мне казалось вершиной, оказалось подончеством. ....
Наше общество (коммунистическое) все было построено сверху вниз, абсолютно противоестественно.
Существует какой-то закон - СНИЖЕНИЯ УРОВНЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО И НРАВСТВЕННОГО коммунистических вождей.
Уже Маркс и Энгельс, будучи от природы несомненно чрезвычайно одаренными, не были на уровне высших научных и художественных достижений своего времени. Что уж говорить о Ленине и Сталине!
Марксизм – ленинизм есть социально-духовный расизм.
Ср. из "Тимона Афинского" (одна из любимых цитат Маркса): я кривобок, горбун, но у меня деньги и лучшие красавицы и лучшие колесницы к моим услугам... Я недалек умом, я глуп, но у меня деньги и лучшие умы будут на меня работать...
Точно также - с властью, с реальной политической социальной властью (нехорошо над физическими недостатками смеяться, но что-то есть знаменательное в том, что Трапезников, буквальный горбун, правил всей наукой общественной...) Но и это еще не самое главное. Суть расизма чистого и социального состоит в том, что он разом превращает высокое в низкое, а низкое в высокое, разом позволяет всякой серятине, всякому ничтожеству попасть в арийцы. Пусть все эти Платоны, Гегели, Данте и пр. гении -перегении, зато я - на самой высокой вершине, откуда они видятся ничтожными кочками.
Коммунистическая утопия –
Самый прожорливый зверь
Со студенческой скамьи в наши головы въелось, вгрызлось, запало (как клещ! - не выковырнуть) убеждение: марксизм одолел ограниченность «социалистических утопий» и превратил социализм, коммунизм из утопии в науку. У Ф. Энгельса есть даже специальная работа об этом. Но оказалось: в марксизме точного самосознания не больше, чем в утопиях прежних. В сущности, даже меньше.
Социализм и коммунизм не могут не быть неутопическими. Иначе говоря: не может быть неутопического социализма и коммунизма. Социализм и коммунизм - по определению, по происхождению своему, по генезису, по корням, - УТОПИЧНЫ. А утопия - самый прожорливый зверь на свете. Мало того: несбыточный, "ненатуральный", противоестественный. Он еще и самоубийственен. В крови этого прожорливого зверя - рак (лейкемия). Утопия не только убийственна, но и самоубийственна.
В «Коммунистическом манифесте» сказано: «…коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности». Но в этом и состоит главная утопия. Это же все равно, что взять магнит и попытаться отрубить его отрицательный полюс. Задача неразрешимая по своей природе. Сколько не отрубай, никогда не отрубишь. В «лучшем» случае можно лишь уничтожить, разбить сам магнит. Надо же, наконец, понять, что частная собственность, как и общественная, даны человечеству если не навсегда, то, по крайней мере, на необозримо долгое время. Это – процесс исторический. Могут и должны меняться лишь их формы, их соотношение, их «пропорции».
Закончился, заканчивается грандиозный всемирный социальный эксперимент с коммунизмом, огромный исторический цикл. И вот его главный итог:
ПРИ ТАКОЙ-ТО ЦЕНЕ ТАКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ?!
То есть мы можем рассматривать весь путь в свете конечного результата. Вещь действительно уникальная.
Вдумаемся в тему: фактор времени в теории и практике социалистической революции.
Есть известное высказывание Ленина о том, что Маркс и Энгельс действительно часто ошибались в определении сроков революции. И, дескать, напрасно издевались над этим всякие там филистеры, ибо эта ошибка благороднейшая: за ней — святое нетерпение видеть мир обновленным и осчастливленным. ..
Я бы добавил к этому: не просто часто, а очень часто, слишком часто, почти беспрерывно классики ошибались именно в сроках. Здесь какая-то дурная бесконечность, какая-то фатальность. Можно (и должно) составить настоящую антологию по этой теме. Уверен: она произведет ошеломляющее впечатление.
Даже в начале 50-х годов прошлого века Маркс (уже «зрелый Маркс»), заметив падение денежного курса на Лондонской бирже, открывает в этом падении математическое доказательство близости революции. Это лишь один факт из десятков. Но все они предопределены классической установкой, четче, резче всего сформулированной в «Капитале» (последняя страница первого тома): превращение капиталистической собственности в общественную есть далеко не столь длительный, тяжелый и мучительный процесс, как превращение раздробленной частной собственности в капиталистическую. Там экспроприировалась масса народа немногими узурпаторами. Здесь все наоборот: огромная масса экспроприирует совсем немногих узурпаторов. А потому этот процесс будет несравненно короче, легче и безболезненнее...
Перед нами грубо механическое решение сложнейшей социальной, духовной, психологической задачи. Примитивно арифметический подход к наивысшей математике.
Несравненно короче, легче и безболезненнее... Сравните! Сравните именно в свете известного сегодня результата.
А метания Ленина? В январе 1917-го юным швейцарцам он говорит, что мы, старики, не доживем до начала революции, а через десять месяцев берет власть. Кажется, на этот раз сама история обогнала вождя. Да ведь только кажется. Не успели взять власть и тут же ждут со дня на день, с часа на час победы мировой революции. Ленин объявляет 1 мая 1919 года: «Большинство присутствующих, не переступивших 30–35-летнего возраста, увидят расцвет коммунизма...» Где сегодня все эти 30–35-летние?.. Сколько им сегодня должно было бы быть? Лет по 105–110...
Чекистский НЭП
НЭП – новая экономическая политика, объявленная вождем в 1919 году в гибнущей от голода России. О, сколько тут было и осталось иллюзий! Вот слова Ленина (декабрь 19-го) о «свободе торговли хлебом»: «Против этого мы будем бороться до последней капли крови. Здесь не может быть никаких уступок» («Никаких уступок» и – на тебе! А еще раньше – за скорейший созыв Учредительного собрания. А через месяц – разогнали его и расстреляли демонстрацию в его защиту. НЭП даже в партии пробивал себе дорогу вопреки, а не благодаря Ленину. Многие даже кончали самоубийством, поверив – против этого мы будем бороться до последней капли крови. НЭП ведь состоялся лишь после и в результате Кронштадта, лишь после и в результате крестьянских восстаний. Никакое это не гениальное открытие. Просто в самый последний момент успели выскочить из капкана, который сами себе и поставили. Но выскочили-то единственно для того, чтобы сохранить свою власть. Это был НЭП— при усилении однопартийности, вплоть до запрета каких бы то ни было фракций внутри партии (X съезд), вплоть до того указания Ленина, что «хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист». Сообразили хоть в устав и программу не вносить этот пункт, но действовали всегда в соответствии с ним. Он и был эпиграфом XIV съезда, который сетовал: «Мы страдаем не от так называемого «доносительства», а именно от недоносительства». Это был НЭП— при ужесточении цензуры (Свобода печати?— говорил Ленин.— Мы самоубийством кончать не собираемся). Это был НЭП— при безграничном расширении статьи, карающей за «антисоветскую деятельность» (тут же и начались фальсифицированные процессы против своих политических оппонентов). НЭП— при беспощадном физическом уничтожении церковнослужителей и вообще верующих. НЭП— при организации чекистской облавы (по прямому указанию Ленина) на либерально-демократическую интеллигенцию. НЭП, когда (уже после смерти Ленина, но по Ленину) весь XIII съезд РКП(б) нагло смеялся, выслушав только цитату из письма ленинградских инженеров, требовавших каких-то «прав человека»... Зачитывал цитату и отвечал Г. Зиновьев: «Не видать вам этих прав как своих ушей». Зал опять хохотал и аплодировал. Очень интересно было бы узнать, как из такой веселой, насквозь чекистской нэповской России могла родиться Россия социалистическая?..
Родился «Великий перелом». В 1929–1932 годах было уничтожено не менее 10 миллионов человек. Глухой стон стоял в России, все раны кровоточили (как говорил поэт Н. Коржавин: «Ножами по живому телу они чертили свой чертеж»). Но вдруг было объявлено (всего через четыре года), что социализм уже построен и начинается переход к коммунизму (а хохотавшие на XIII съезде над «правами человека» и призывавшие к доносам на XIV съезде уже почти все перебили друг друга)...
В 1961-м нам был обещан полный коммунизм к 1980-му. А тут еще Мао вызвал нас на коммунистическое соревнование: «Десять лет упорного труда— десять тысяч лет счастливой жизни..» Составить бы список всех этих обещаний всех этих чаушесок, кимирсенов, кастро, полпотов... И все это случайность? «Святое нетерпение»?..
Самообман и обман
Да, все началось с ошибки. Причем ошибка ошибке рознь, к тому же ошибка до взятия власти— одно, тут волей-неволей приходится больше считаться с реальностью, но ошибка после взятия власти— нечто другое, потому что удержание власти и становится единственно реальной самоцелью. Тут беспрерывные посулы измотанному, надорвавшемуся, изнасилованному народу и запугивание его врагами внешними и внутренними— вот единственное горючее, которое питало локомотив власти. Но все равно ничего не получается (где социализм как высшая производительность труда?), и вожди прекрасно знают об этом, знают, что ни одна сталинская пятилетка не выполнена, знают и— объявляют, что все они перевыполнены (конечно, предварительно ликвидировав всех сколько-нибудь объективных статистиков).
Есть много разных «оснований деления» для хронологии истории. Мне кажется, в нашей истории помогает разобраться и такое «основание деления»: два периода у нас было— первый, самообманный, романтический, так сказать, и второй— сознательно обманный, лживый, циничный (оговорюсь: оба периода— сообщающиеся сосуды: уже в первом было много от второго, а во втором не так уж мало и от первого). Первый— короче, второй— подлиннее. А эпиграф к обоим один и тот же: «Клячу истории загоним...» И— почти загнали...
На деле произошло не превращение социализма из утопии в науку. Произошла замена всех прежних утопий новой, трижды утопической. И если на деле все утопии— это лишь осуществление антиутопии, то наша и есть трижды антиутопия. Если все утопии на практике означают соревнование в составлении и реализации наиболее длинных проскрипционных списков, то наши списки длиннее всех предыдущих, вместе взятых.
Кто не знает слов Маркса о «родимых пятнах» капитализма? Эти слова— многолетнее, универсальное и, казалось, убедительное объяснение едва ли не всех наших «ошибок» и «недостатков» (на деле— преступлений). Но в этих словах невольная и страшная проговорка. Вдумаемся. От «родимых пятен» никто не умирал. Иногда они даже украшают. Проговорка в том и состоит, что Маркс (как и в приведенном выше случае с «Капиталом») чрезвычайно облегчил себе задачу объяснения и изменения мира, объявив, в сущности, всю историческую наследственность, генотип человечества «родимыми пятнами», поставив задачу стереть именно эту наследственность как простые «родимые пятна».
Таким образом, «единственно научное учение» абсолютно не приняло в расчет все завоевания религии, культуры, науки, мировой литературы, которые, может быть, яснее и короче других отчеканил «лжеученый» и «реакционер» Спенсер: как могут рождаться золотые характеры из свинцовых предрассудков?
Бес смертный
ОТ АВТОРА
Редакция одного журнала попросила меня ответить на письмо своего читателя о романе Б. Можаева «Мужики и бабы»[3] — с тем, чтобы опубликовать это письмо и мой ответ вместе. Просьбу я выполнил Обе вещи ушли в набор. И вдруг мне сообщили: читатель от письма своего отказался, заявив, что он «погорячился», «поспешил» и что «сейчас не время ударять по Можаеву»...
Казалось бы, я должен быть вполне удовлетворен, тем более что в моем ответе была главка — «Придется взять свои слова обратно», и, кроме того, там говорилось: «Как Вы относитесь к гласности? Будем предельно конкретными. Я, например, обеими руками голосую за публикацию Вашего письма. А Вы за мое — проголосуете?»
Как видим, мой оппонент проголосовал даже против своего.
Возникла головоломка. Если против своего, значит — тем самым — за мое? Но зачем мое, если он от своего отказался? Но если отказался, выходит — я прав вдвойне?.. Ну и что? Он подтвердил мою двойную правоту и лишил меня возможности о ней сказать. Великолепная дебютная находка: он сделал два хода подряд и, не дав мне сделать ни одного, сдал партию.
Но вот вопрос: сдал ли? А может быть, только отложил? Судите сами.
Все дело в одном нюансе: Вас — оскорбили (а письмо о Можаеве, как убедимся, есть прямое оскорбление, и я принял его и на свой счет). Вас оскорбили, Вас вызвали на «дуэль». Вы принимаете вызов, являетесь и вдруг узнаете, да еще через третьих лиц: велено передать, что Вас «ударять» сейчас — не время, подождите...
Прибавьте к этому, что сначала автор письма (лицо весьма ответственное) выдвинул перед редакцией настоящий ультиматум, заявив: или вы меня напечатаете, или... И дальше были пущены в ход достаточно весомые политико-идеологические и организационные угрозы.
Прибавьте еще: он постарался, чтобы о его первом «ходе» знало как можно больше людей, а о втором — как можно меньше.
И еще: поскольку в свое время автор опубликовал немало столь же своеобразных писем в адрес других людей, — можно ли его отказ от своего последнего письма считать отказом и от предыдущих? А если так, то почему бы не сделать это тоже публично?
Пока я размышлял над этой головоломкой, выяснилось, что в ряде журналов и даже газет произошли точно такие же странные истории, но уже с другими авторами — других писем — и о Можаеве, и о других писателях. Оказалось: десятки разоблачительных ультиматумов тоже были срочно востребованы обратно. Оказалось: все их авторы тоже «погорячились». Оказалось: явление это стало типичным.
И тут-то я понял наконец, что головоломная задача — разрешима. Я решил объединить все эти истории в одну, то есть пойти навстречу всем этим авторам, открывшим, независимо друг от друга, упомянутую дебютную новинку: я обозначил их всех одним именем — Инкогнито, каковым каждый из них и пожелал быть.
Я решил горячо поддержать их в этом небывалом для нашего отечества начинании — забирать такие письма обратно. Я решил доказать им, что в этом своем начинании они в тысячу раз более правы, чем им даже кажется. Я решил, наконец, всячески споспешествовать тому, чтобы это начинание расширилось и превратилось в настоящее массовое движение со своими этапами. Этап первый: немедленно забрать свои эпистолы обратно, раз уж они посланы. Этап второй (переходный): не писать и не посылать таких эпистол, чтобы потом от них не отказываться. Этап третий (пока весьма утопический): вообще никаких гадостей по отношению к ближнему своему не замышлять.
Мы знаем великие почины, когда люди стремятся сделать как можно больше добра, почему бы не быть и такому почину, когда люди будут стремиться сделать хотя бы чуточку меньше зла?
Что касается Инкогнито, то он создан здесь или, точнее, воспроизведен по закону типизации, собирательности образа, но образа не художественного (это мне и не по силам), а документального.
Очень прошу читателей не искать за моим Инкогнито никаких конкретных — «вот этих» — людей, а, напротив, искать за ним — именно других, похожих, но которые еще не включились в новое движение, — с тем, чтобы уже сами читатели помогли им в него включиться.
Добавлю еще, что я совершенно убежден: будь мой Инкогнито сегодня, что называется, у власти со всеми своими прежними «горячими» убеждениями, он бы свое письмо — опубликовал, а мое — ни за что. Но смею уверить: я бы и в этом случае ни за что бы от своего не отрекся, потому что слишком уж хорошо знаю, что означает такая власть и для культуры, и для народа, и для всего нашего общества, потому что слишком уж серьезные вопросы поставлены сегодня перед нами.
Конечно, я бы все-таки не решился публиковать это письмо, если бы хоть на одно мгновение поверил в искренность моего оппонента, когда он объяснил отказ от своего ультиматума «торопливостью» и «горячностью», и если бы не расслышал в его фразе — «сейчас не время ударять» мечту о том времени, когда можно будет снова — «ударять».
Я и публикую это письмо в надежде содействовать тому, чтобы такое время не наступило больше уже никогда.
Письмо написано до того, как я узнал, что мой партнер взял свой «ход» обратно. Я ничего не менял в нем, только уничтожил все прямо узнаваемые признаки Инкогнито и прибавил количество его цитат (с соответствующим комментарием).
И последнее. Я сейчас не анализирую упоминаемые здесь художественные произведения (и, естественно, оставляю за собой право на несогласие с ними по каким-то пунктам). Говорю здесь не столько о «высоких материях», сколько о самых элементарных условиях нашей духовной жизни.
1987. О МОЖАЕВЕ:
«В КОМПАНИИ С ГИТЛЕРОМ И БЕЛОФИННАМИ...»
Представьте, любезный Инкогнито, что Вы, гражданин СССР, бывший офицер флота, советский писатель, опубликовавший уже немало превосходных и признанных произведений, представьте, что Вы только что напечатали новый роман в советском журнале и вот Вы — Вы! — получаете вдруг такую вот аттестацию:
«Какая странная компания: реакционные попы, славянофилы, Гитлер, белофинны... Надо ли попадать в такую компанию?»
Представьте и Вы, читатель, то же самое: это с Вами — с Вами! — произошло.
Представили? Ну и как? Понравилось?
Тогда уж тут, как говорится, одно из двух: или это правда, или клевета.
Как Вы поступите в том или другом случае?
Если это правда, то чего заслуживает человек, оказавшийся в такой компании? Ведь это, пожалуй, вопрос уже не литературоведения, а, так сказать, правоведения.
Ну, а если — не правда? Если — клевета? Чего заслуживает человек, так Вас оклеветавший?
Согласитесь, любезный Инкогнито, что была ведь своя красота, например, в изгнании его судом чести из полка, не так ли? У Вас нет ностальгии по таким временам? Но как быть с подобным человеком сегодня?
Слова о компании с Гитлером и белофиннами относятся к Борису Можаеву и взяты из Вашего письма по поводу романа «Мужики и бабы».
Хорошенькое начало «новой культуры полемики», «нового мышления»: если уж Вы к своим относитесь как к врагам, то как же с этакими взглядами во всем мире сегодняшнем жить?
1956, 1958. О ДУДИНЦЕВЕ И ДРУГИХ:
«ОГУЛЬНОЕ ОХАИВАНИЕ»
Письмо Ваше обрадовало меня чрезвычайно. Чем? Своим органическим бессилием в защите дела неправого. А это бессилие выражается как в том, о чем Вы умалчиваете, так и в том, на каком уровне Вы ведете полемику.
Почему была прервана перестройка, начавшаяся в 56-м? Причин много. Одна из них — хорошо организованная травля писателей, осмелившихся сказать правду о серьезных болезнях нашего общества.
Что грозит перестройке сегодняшней? Угроз опять много. И опять одна из них — попытка организации подобной же травли.
Вы помните, кто и как травил В. Дудинцева за его роман «Не хлебом единым»? Забыли? Напомню. «Любителей» была масса, многие тогда «разлакомились» (по слову Достоевского), и один из них — Вы.
Именно Вам принадлежит статья, где этот роман был подвергнут разгрому (точно такими же приемами, какими сегодня Вы громите Можаева). К этому времени авторы поретивее уже расправились с Дудинцевым. Он был избит. А Вы? Вы лишь добивали, добивали — лежачего. Вот цитаты:
«Советская действительность отображена в романе односторонне, однобоко и потому неправильно. Верность деталей картины не спасает от того, что в целом она фальшива». И, конечно, следует Ваш классический ярлык: «огульное охаивание»...
Врач ставит диагноз: опасная болезнь, смертельно опасная... А ему в ответ: «огульное охаивание»... Чего «охаивание»? Организма? Самой болезни?.. Вас бы в медицину. Вы б вообще запретили все диагнозы серьезных болезней, полагая, что таким путем разом исчезнут и сами эти болезни. У Вас и в социальных заболеваниях виновата социальная диагностика, особенно ранняя...
«Если верить автору, то Лопаткину (герой романа. — Ю. К.) так и не удалось найти организованную силу, которая, преодолевая бюрократизм, косность и пережитки прошлого, активно помогала бы изобретателям в деле создания машины. Но поверить в это невозможно, ибо (?!) это противоречит правде жизни».
Если верить истории, то, например, академику Н. И. Вавилову тоже «так и не удалось найти организованную силу, которая, преодолевая бюрократизм, косность и пережитки прошлого», активно помогла бы великому ученому спастись от уготованной ему гибели. Или: «поверить в это невозможно, ибо это противоречит правде жизни»?
А «правда жизни», по-Вашему, состояла в том, что развертывалось «массовое движение изобретателей и рационализаторов»: «Эта борьба идет не без сопротивления, не без отдельных неудач, не без временных разочарований у отдельных новаторов и передовых ученых». Ибо: «Никто не будет отрицать, что у нас не изжиты еще полностью пережитки прошлого во взаимоотношениях отдельных людей».
«Не без отдельных неудач...» — так ведь о веснушках на лице красавицы пишут. Хороши «пережитки прошлого во взаимоотношениях между отдельными людьми», если одни на других доносят, одни других убивают и пытают. И Вы прекрасно обо всем этом знали и тогда.
Да, Вы добивали лежачего. Но: «лежачий Дудинцев» — это его не унизит. Он выдержал все, зализал свои раны (одна из них Вами, уже в спину, была нанесена, — в народе это называется: бить исподтишка). И вот перед нами «Белые одежды». Почти тридцать лет писал. А недавно признался:
«Оппоненты и не подозревали, что какая-то часть моего естества прыгает от радости, получая новую драгоценную информацию из первых рук. Помню, как прячась, торопливо записывал живые слова, оброненные моими хулителями. Чем больше эти люди старались, тем больше материала получал я для новой работы... Разгром романа подействовал на читателей неожиданным образом. Хлынул поток писем и посетителей. Люди дарили мне дневники, мемуары, исповеди, несущие на себе печать исторического процесса. И это также оказалось необходимым для нового произведения — уже тогда начал возникать его замысел. В случае со мной отразились громадные сдвиги, происходившие в нашем обществе. Считаю себя счастливцем, потому что и первый, и второй мои романы синхронно совместились с явлениями, рожденными временем»[4].
А Вы? Тоже прыгали от радости? И что за новый замысел вызревал у Вас? Этот, что ли, когда через несколько лет Вы еще раз проявили свое «мужество» и в очередной раз изобличили того же Дудинцева: «пресловутый роман», «отступничество от социализма», «скатился в антисоветское болото»?
Или этот, когда к Дудинцеву приплюсовали других «жертв и носителей хмурых и “оттепельных” настроений»?
Или когда вдруг обрушились и на Марину Цветаеву? На Марину Цветаеву, женщину, покончившую с собой (тут нет Вашей вины? Но я знаю людей, бывших тогда детьми, и до сих пор мучающихся совестью за ее смерть). На Марину Цветаеву, которая умела сопротивляться так, как Вы, мужчина, бьющий — в спину, лежачих, исподтишка, и представить себе не можете:
Отказываюсь — быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей
Отказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть —
Вниз — по теченью спин.
Или это, что ли. Ваш замысел осуществленный, — когда Вы с восторгом аплодировали словам Семичастного и других в адрес автора «Доктора Живаго» (осень 58-го): «литературный сорняк», «предатель», «собачий нрав»; «паршивая овца», «недовольная лягушка», «озлобленная шавка», «он нагадил там, где ел», «свинья не сделает того, что он сделал», «Иуда — вон из СССР!»...
Вы аплодировали и — развивали эти «тезисы». Вы — били, били, опять — лежачего, а он? Он, и шестидесятивосьмилетний, он, навсегда оставшийся гениально простодушным юношей, понять не мог, — за что, за что — бьют:
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то воля, люди, свет.
А за мною шум погони,
Мне наружу хода нет.
Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно —
Путь отрезан отовсюду,
Будь что будет — все равно.
Что ж посмел я намаракать,
Пакостник я и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей...
А помните, какую травлю Вы устроили Евгению Евтушенко за его стихотворение «Наследники Сталина», уже после того, как в печати вообще исчезли даже упоминания о XX и XXII съездах?
А сколько лет Вы отучали (не отучили) Андрея Вознесенского от «абстрактного гуманизма», который Вы ухитрились отыскать в таких двух строчках:
Все прогрессы реакционны,
Если рушится человек.
Вы ненавидели эту формулу как личного врага. И до сих пор — ненавидите?
А Василий Шукшин, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Андрей Тарковский, Элем Климов, Алексей Герман и еще десятки таких — ведь на то, чтобы не дать им писать, петь, говорить, рисовать, показывать — правду. Вы, конкретный гуманист, затратили, наверное, сил не меньше, чем те Ваши двойники, которые хотели повернуть северные реки вспять.
Или всего этого — не было?
Или говорить об этом — тоже «огульное охаивание»?
И, уж конечно, Ваша травля этих людей — не «огульное охаивание»?
Все знают: хриплый голос Высоцкого — от природы. Но мне казалось и тогда, когда он был жив, и теперь еще больше кажется: голос его оттого такой, что Вы певца за горло держали.
Мне судьба — до последней черты, до креста
Спорить до хрипоты (а за ней — немота),
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
что — не то это вовсе, не тот и не та!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Даже если сулят золотую парчу
Или порчу грозят напустить — не хочу, —
На ослабленном нерве я не зазвучу —
Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!..
Мало кто из художников столь надежно поддерживал веру в духовное возрождение страны, как Булат Окуджава и Владимир Высоцкий. Только один пел — тихо, печально, мудро, а второй — неистово, гневно, хохоча и плача. Один словно и не замечал Вас, второй — дразнил, и оба — презирали и — ничуть не боялись. Зато — как боялись их Вы, как ненавидели (а какая-то частица и Вашего существа, я убежден, даже завидовала — и этой тихой благородной уверенности, и этому безоглядному отчаянному напору).
Начало всем подвигам — «нравственный устой», подвиг правды. («Без этого нравственного устоя, — говорил Достоевский, — и рубль не поправится».)
И вот перестройка сегодняшняя. Она ведь начинается с себя, не так ли? Так почему бы и Вам не начать с себя? Рассказали бы (особенно — юным) о своем соучастии в травле Дудинцева, Паустовского, Пастернака, Цветаевой (всех не перечесть). Или Вы это до сих пор «подвигом» своим считаете? Ну, что ж, так об этом прямо и скажите: вон, мол, еще когда за мной какие подвиги числились, а теперь я на новый — синхронно — иду. Помните Ганчука из «Дома на набережной» Ю. Трифонова? Помните, как он источником всех бед наших считал, что в 28-м году кого-то не добил до конца? Вот и Вы такую же оплошность допустили...
Рвусь из сил — и из всех сухожилий,
Но сегодня — не так, как вчера:
Обложили меня, обложили —
Но остались ни с чем егеря!..
МЕТОД: «АВТОР УСТАМИ ГЕРОЯ...»
Ваша любимая формула все та же: «автор устами героя...» Причем каждый раз эти «уста» оказываются почему-то устами разных героев, в зависимости от того, какого из них Вам в данный момент надо выдать за автора. Спорить тут вообще не о чем. Автор не герой, герой не автор — это азбука. Отрицание этой аз