По случаю падения из саней вдвоем

Смеялося солнце над нами,

И ты, мое солнце, смеялась.

Теперь, разделивши паденье,

Любовь разделить нам осталось.

От грязи тебя уберег я,

Простершись меж ней и тобою:

Так, верь мне, от всяческой злобы

Тебя я, мой ангел, покрою.

У двери меня прогнала ты,

Но в сердце моем ты осталась,

И так же всё было легко мне,

И солнце всё так же смеялось!

26 января 1892

Чем люди живы?

Люди живы божьей лаской,

Что на всех незримо льется,

Божьим словом, что безмолвно

Во вселенной раздается.

Люди живы той любовью,

Что одно к другому тянет,

Что над смертью торжествует

И в аду не перестанет.

А когда не слишком смело

И себя причислить к людям,—

Жив я мыслию, что с милой

Мы навеки вместе будем.

30 января 1892

«Три дня тебя не видел, ангел милый...»

Три дня тебя не видел, ангел милый,—

Три вечности томленья впереди!

Вселенная мне кажется могилой,

И гаснет жизнь в измученной груди,

А я, безумец, пел, что горе пережито,

Что поздняя любовь несет одни цветы...

Поникло разом всё в душе моей убитой,

И крылья вырваны у радужной мечты.

О милая! Всё гордое сознанье,

Все гордые слова твой друг отдать готов

За мимолетный миг хоть одного свиданья,

За звук один возлюбленных шагов.

31 января 1892

«Я был велик. Толпа земная...»

Я был велик. Толпа земная

Кишела где-то там в пыли,

Один я наверху стоял,

Был с богом неба и земли.

И где же горные вершины?

Где лучезарный свет и гром?

Лежу я здесь, на дне долины,

В томленье скорбном и немом.

О, как любовь всё изменила.

Я жду, во прахе недвижим,

Чтоб чья-то ножка раздавила

Меня с величием моим.

Между 31 января и 3 февраля 1892

«Я смерти не боюсь. Теперь мне жить не надо...»

Я смерти не боюсь. Теперь мне жить не надо,

Не нужен я теперь царице дум моих.

Ей смертная любовь не принесет отрады,

И слов ей не дает мой неуклюжий стих.

Зато мой вечный дух, свободный и могучи

К ее груди невидимо прильнет,

Навеет в сердце ей рой сладостных созван?

И светлой грезою всю душу обовьет.

И ни на миг ее он не оставит,

Любовью вечною ее он озарит,

Стихию темную святым огнем расплавит

И от земных оков без боли разрешит.

3 февраля 1892

Память

Мчи меня, память, крылом нестареющим

В милую сердцу страну.

Вижу ее на пожарище тлеющем

В сумраке зимнем одну.

Горькой тоскою душа разрывается,

Жизни там две сожжены,

Новое что-то вдали начинается

Вместо погибшей весны.

Далее, память! Крылом тиховеющим

Образ навей мне иной...

Вижу ее на лугу зеленеющем

Светлою летней порой.

Солнце играет над дикою Тосною,

Берег отвесный высок...

Вижу знакомые старые сосны я,

Белый сыпучий песок...

Память, довольно! Вся скорбь пережитая

Вновь овладела душой,

Словно те прежние слезы пролитые

Льются воскресшей волной.

29 февраля 1892

Имману-Эль

Во тьму веков та ночь уж отступила,

Когда, устав от злобы и тревог,

Земля в объятьях неба опочила

И в тишине родился с—нами—бог.

И многое уж невозможно ныне:

Цари на небо больше не глядят,

И пастыри не слушают в пустыне,

Как ангелы про бога говорят.

Но вечное, что в эту ночь открылось,

Несокрушимо временем оно,

И Слово вновь в душе твоей родилось,

Рожденное под яслями давно.

Да! С нами бог,– не там, в шатре лазурном,

Не за пределами бесчисленных миров,

Не в злом огне и не в дыханье бурном,

И не в уснувшей памяти веков.

Он здесь, теперь — средь суеты случайной,

В потоке мутном жизненных тревог

Владеешь ты всерадостною тайной:

Бессильно зло; мы вечны; с нами бог!

11 марта 1892

«Ветер с западной страны...»

Ветер с западной страны

Слезы навевает;

Плачет небо, стонет лес,

Соснами качает.

То из края мертвецов

Вопли к нам несутся.

Сердце слышит и дрожит,

Слезы льются, льются.

Ветер с запада утих,

Небо улыбнулось,

Но из края мертвецов

Сердце не вернулось.

2 июня 1892

«Потому ль, что сердцу надо...»

Потому ль, что сердцу надо

Жить одним, одно любя,

Потому ль, что нет отрады

Не отдавшему себя;

Оттого ли, что судьбою

Наши сблизились пути,

И с тобой, с тобой одною

Мог я счастие найти,—

Оттого ли, потому ли,—

Но в тебе, в тебе одной

Безвозвратно потонули

Сердце, жизнь и разум мой.

Между 9 и 15 июня 1892

«Там, где семьей столпились ивы...»

Там, где семьей столпились ивы

И пробивается ручей,

По дну оврага торопливо,

Запел последний соловей.

Что это? Радость обновленья,

Иль безнадежное прости?..

А вдалеке неслось движенье

И гул железного пути.

И небо высилось ночное

С невозмутимостью святой

И над любовию земною,

И над темною суетой...

16 июля 1892

«Нет вопросов давно, и не нужно речей...»

Нет вопросов давно, и не нужно речей,

Я стремлюся к тебе, словно к морю ручей

Без сомнений дум милый образ ловлю,

Знаю только одно – что безумно люблю.

В алом блеске зари я тебя узнаю,

Вижу в свете Небес я улыбку твою,

А когда без тебя суждено умереть,

Буду яркой звездой над тобою гореть.

17 июня 1892

«Тесно сердце – я вижу – твое для меня...»

Тесно сердце – я вижу – твое для меня,

А разбить его было б мне жалко.

Хоть бы искру, хоть искру живого огня,

Ты холодная, злая русалка!

А покинуть тебя и забыть мне невмочь:

Мир тогда потеряет все краски

И замолкнут навек в эту черную ночь

Все безумные песни и сказки.

17 июня 1892

«Зачем слова? В безбрежности лазурной...»

Зачем слова? В безбрежности лазурной

Эфирных волн созвучные струи

Несут к тебе желаний пламень бурный

И тайный вздох немеющей любви.

И, трепеща у милого порога,

Забытых грез к тебе стремится рой.

Недалека воздушная дорога,

Один лишь миг – и я перед тобой.

И в этот миг незримого свиданья

Нездешний свет вновь озарит тебя,

И тяжкий сон житейского сознанья

Ты отряхнешь, тоскуя и любя.

Начало сентября 1892

«Мы сошлись с тобой недаром...»

Мы сошлись с тобой недаром,

И недаром, как пожаром,

Дышит страсть моя:

Эти пламенные муки —

Только верные поруки

Силы бытия.

В бездну мрака огневую

Льет струю свою живую

Вечная любовь.

Из пылающей темницы

Для тебя перо Жар-птицы

Я добуду вновь.

Свет из тьмы. Над черной глыбой

Вознестися не могли бы

Лики роз твоих,

Если б в сумрачное лоно

Не впивался погруженный

Темный корень их.

15 сентября 1892

«Я добился свободы желанной...»

Я добился свободы желанной,

Что манила вдали, словно клад,—

Отчего же с тоскою нежданной,

Отчего я свободе не рад?

Ноет сердце, и падают руки,

Всё так тускло и глухо вокруг

С рокового мгновенья разлуки,

Мой жестокий, мой сладостный друг.

3 декабря 1892

Скромное пророчество

Повернуло к лету божье око,

На земле ж всё злей и злей морозы...

Вы со мною холодны жестоко,

Но я чую, чую запах розы.

Я в пророки возведен врагами,

На смех это дали мне прозванье,

Но пророк правдивый я пред вами,

И свершился скоро предсказанье.

Я пророчу,– слушайте, дриада!

Снег растает, и минует холод,

И земля воскреснет, солнцу рада,

И проснется лес, как прежде молод.

Я пророчу, – это между нами,—

Что гулять вы будете по саду

И впивать и носом, и глазами

Майской ночи светлую отраду.

10 декабря 1892

«Милый друг, иль ты не видишь...»

Милый друг, иль ты не видишь,

Что всё видимое нами —

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий —

Только отклик искаженный

Торжествующих созвучий?

Милый друг, иль ты не чуешь,

Что одно на целом свете —

Только то, что сердце к сердцу

Говорит в немом привете?

1892

«Вижу очи твои изумрудные...»

Вижу очи твои изумрудные,

Светлый облик встает предо мной.

В эти сны наяву, непробудные,

Унесло меня новой волной.

Ты поникла, земной паутиною

Вся опутана, бедный мой друг,

Но не бойся: тебя не покину я,—

Он сомкнулся, магический круг.

В эти сны наяву, непробудные,

Унесет нас волною одной.

Вижу очи твои изумрудные,

Светлый облик стоит предо мной.

1892

«День прошел с суетой беспощадною...»

День прошел с суетой беспощадною

Вкруг меня благодатная тишь,

А в душе ты одна, ненаглядная,

Ты одна нераздельно царишь.

Все порывы и чувства мятежные,

Злую жизнь, что кипела в крови,

Поглотило стремленье безбрежное

Роковой беззаветной любви.

Днем луна, словно облачко бледное,

Чуть мелькнет белизною своей,

А в ночи – перед ней, всепобедною,

Гаснут искры небесных огней.

1892

«О, что значат все слова и речи,...»

О, что значат все слова и речи,

Этих чувств отлив или прибой

Перед тайною нездешней нашей встречи,

Перед вечною, недвижною судьбой?

В этом мире лжи – о, как ты лжива!

Средь обманов ты живой обман.

Но ведь он со мной, он мой, тот миг

счастливый,

Что рассеет весь земной туман.

Пусть и ты не веришь этой встрече,

Всё равно,– не спорю я с тобой.

О, что значат все слова и речи

Перед вечною, недвижною судьбой?

1892

«Милый друг, не верю я нисколько...»

Милый друг, не верю я нисколько

Ни слогам твоим, ни чувствам, ни глазам,

И себе не верю, верю только

В высоте сияющим звездам.

Эти звезды мне стезею млечной

Насылают верные мечты

И растят в пустыне бесконечной

Для меня нездешние цветы.

И меж тех цветов, в том вечном лете,

Серебром лазурным облита,

Как прекрасна ты, и в звездном свете

Как любовь свободна и чиста!

1892

На палубе «Торнео»

Посмотри: побледнел серп луны,

Побледнела звезда Афродиты,

Новый отблеск на гребне волны...

Солнца вместе со мной подожди ты!

Посмотри, как потоками кровь

Заливает всю темнею силу.

Старый бой разгорается вновь...

Солнце, солнце опять победило!

28 июля 1893

По дороге в Упсалу

Где ни взглянешь,– всюду камни,

Только камни да сосна...

Отчего же так близка мне

Эта бедная страна?

Здесь с природой в вечном споре

Человека дух растет

И с бушующего моря

Небесам свой вызов шлет.

И средь смутных очертаний

Этих каменных высот

В блеске северных сияний

К царству духов виден вход.

Знать, недаром из Кашмира

И с полуденных морей

В этот край с начала мира

Шли толпы богатырей.

2 августа 1893

На палубе «Фритиофа»

Только имя одно я успел прошептать

За звездой, что скатилася в море,

Пожелать не успел, да и поздно желать:

Всё минуло – и счастье и горе.

Берег скрылся давно, занят весь кругозор

Одинокой пучиной морскою.

В одинокой душе тот же вольный простор,

Что вокруг предо мной и за мною.

6 августа 1893

Лунная ночь в Шотландии

Памяти гр<афа> Ф.Л. Соллогуба

По долине меж гор

Лунный луч пробрался мне в окно.

Выходи, выходи на простор!

Что за сон, не заснуть всё равно.

Ярче светлого сна, наяву

Вся долина в сиянье лежит.

Никого, никого я с собой не зову,

Пусть один водопад говорит.

Выше, выше, туда, где стоит

Одинокая ель над скалой,

Где ручей меж камней невидимкой бежит,

Там, где гномы живут под землей.

Шире, шире растет кругозор,

Всё ясней и ясней при луне

Очертания серые гор,

Отраженных в Ломондской волне.

Отчего ж этой ночи краса,

Словно призрак безмолвный, грустна?

Свет холодный струят небеса,

И земля, как луна, холодна.

Точно светлый простерт балдахин

Над гробами минувших веков,

Точно в лунную ночь на земле я один

Средь незримой толпы мертвецов.

Проникает до самой души

Лунный холод, что льется вокруг...

Что же это в недвижной тиши

Всколыхнулось и грянуло вдруг?

Голоса из невидимых стран,

Диких звуков неслыханный ряд,

Воет рог, и гремит барабан,

И неистово флейты визжат.

Одинокая ель ожила

И навстречу ветвями шумит,

Ожила и немая скала,

В тайном трепете мшистый гранит.

…………………........................

Песнь горцев

Слава вождю, что ведет нас к победам!

Он носит на знамени вечнозеленую ель.

Всюду за ней мы, и страх нам неведом,

Клан Альпин – гроза для окрестных земель.

…………………….............................................

Что нам цветы в их изменчивой славе?

Чем ярче весна, тем их гибель грустней.

Зимней порой ни листочка в Троссахской дубраве:

Тут-то гордимся мы елью зеленой своей.

Корни глубоко в расселины скал запустила,

Зимние бури над ней истощат свои силы,

Чем они крепче, тем крепче срастется с родною горой.

Пусть же Монтэйт с Брэдалбанской землею

Снова и снова гремят ей хвалою:

Родериг Вих-Альпин-дху, го! иэрой! [8]

Гордо наш пиброх звучал в Глэн-Фруине,

И Баннохар стоном ему отвечал;

Глэн-Люсс и Росс-дху дымятся в долине,

Пустыней весь берег Лох-Ломонда стал.

Вдовам и девам саксонским вовек

Памятен будет наш ярый набег,

Страхом и горем они поминать тебя будут, альпийский герой!

В трепете Леннокс и Левенглэн,

Только заслышат вблизи своих стен:

Родериг Вих-Альпин-дху, го! иэрой!

Дикие клики звучали победно...

Миг лишь – и снова безмолвье царит.

Призраки звуков замолкли бесследно,

Только ручей под камнями шумит.

Старая ель и холодные скалы,

В мертвом просторе сияет луна.

Песня былого навек отзвучала,

Дикая жизнь – не воскреснет она!

Август 1893

Прощанье с морем

Снова и снова иду я с тоскою влюбленной

Жадно впиваться в твою бесконечность очами,

Нужно расстаться и с этой подругою светло-зеленой.

Вместе, о море, мы ропщем, но влаги соленой

Я не умножу слезами.

В путь одинокий и зимний с собой заберу я

Это движенье живое, и голос, и краски;

В ночи бессонные, дальней красою чаруя,

Ты мне напомнишь свои незабвенные ласки.

1 ноября 1893

С Новым годом

(1 января 1894)

Новый год встречают новые могилы,

Тесен для былого новой жизни круг,

Радостное слово прозвучит уныло,—

Всё же: с новым годом, старый, бедный друг!

Власть ли роковая, или немощь наша

В злую страсть одела светлую любовь,—

Будем благодарны, миновала чаша,

Страсть перегорела, мы свободны вновь.

Лишь бы только время, сокрушив неволю,

Не взяло и силы любящих сердец,

Лишь бы только призрак несвершенной доли

Не гляделся в душу, как живой мертвец.

Конец ноября 1893

«Если желанья бегут, словно тени...»

Если желанья бегут, словно тени,

Если обеты – пустые слова,—

Стоит ли жить в этой тьме заблуждений,

Стоит ли жить, если правда мертва?

Вечность нужна ли для праздных стремлений,

Вечность нужна ль для обманчивых слов?

Что жить достойно, живет без сомнений,

Высшая сила не знает оков.

Высшую силу в себе сознавая,

Что ж тосковать о ребяческих снах?

Жизнь только подвиг,– и правда живая

Светит бессмертьем в истлевших гробах.

<1893>

В окрестностях Або

Не позабуду я тебя,

Краса полуночного края,

Где, небо бледное любя,

Волна бледнеет голубая;

Где ночь безмерная зимы

Таит магические чары,

Чтоб вдруг поднять средь белой тьмы

Сияний вещих пламень ярый.

Там я скитался, молчалив,

Там богу правды я молился,

Чтобы насилия прилив

О камни финские разбился.

Начало января 1894

«Сходня... Старая дорога...»

Сходня... Старая дорога...

А в душе как будто ново.

Фон осенний. Как немного

Остается от былого!

21 августа 1894

Монрепо

Серое небо и серое море

Сквозь золотых и пурпурных листов,

Словно тяжелое старое горе

Смолкло в последнем прощальном уборе

Светлых, прозрачных и радужных снов.

26 сентября 1894

Колдун-камень

Посвящается Л.М. Лопатину

Эти мшистые громады

Сердце тянут как магнит.

Что от смертного вам надо,

Что за тайна здесь лежит?

Молвит древнее сказанье,

Что седые колдуны

Правым роком в наказанье

За ужасные деянья

В камни те превращены.

Спят в немом оцепененье,

Лишь один, однажды в век,

В свой черед из усыпленья

Встанет камень-человек.

Борода торчит седая,

Как у волка, взор горит,

И, дыханье забирая,

Грудь могучая дрожит.

Заклинанье раздается,

Мгла кругом потрясена,

И со стоном в бepeг бьется

Моря финского волна.

Воет буря, гул и грохот,

Море встало, как стена,

И далече слышен хохот

И проклятья колдуна.

Сила адского дыханья

Всю пучину подняла,

Гибнут грешные созданья,

Гибнут грешные дела.

И, свершив предназначенье,

Вещий камень снова спит,

Но над ним – залог прощенья —

Тихо звездочка горит.

Эти мшистые громады

Сердце тянут как магнит.

Что от смертного вам надо,

Что за тайна здесь лежит?

27 сентября 1894

Панмонголизм

Панмонголизм! Хоть слово дико,

Но мне ласкает слух оно,

Как бы предвестием великой

Судьбины божией полно.

Когда в растленной Византии

Остыл божественный алтарь

И отреклися от Мессии

Иерей и князь, народ и царь,—

Тогда он поднял от Востока

Народ безвестный и чужой,

И под орудьем тяжким рока

Во прах склонился Рим второй.

Судьбою павшей Византии

Мы научиться не хотим,

И всё твердят льстецы России:

Ты – третий Рим, ты – третий Рим.

Пусть так! Орудий божьей кары

Запас еще не истощен.

Готовит новые удары

Рой пробудившихся племен.

От вод малайских до Алтая

Вожди с восточных островов

У стен поникшего Китая

Собрали тьмы своих полков.

Как саранча, неисчислимы

И ненасытны, как она,

Нездешней силою хранимы,

Идут на север племена.

О Русь! забудь былую славу:

Орел двуглавый сокрушен,

И желтым детям на забаву

Даны клочки твоих знамен.

Смирится в трепете и страхе,

Кто мог завет любви забыть...

И третий Рим лежит во прахе

А уж четвертому не быть.

1 октября 1894

Сайма

Озеро плещет волной беспокойною,

Словно как в море растущий прибой,

Рвется к чему-то стихия нестройная,

Спорит о чем-то с враждебной судьбой.

Знать, не по сердцу оковы гранитные!

Только в безмерном отраден покой.

Снятся былые века первобытные,

Хочется снова царить над землей.

Бейся, волнуйся, невольница дикая!

Вечный позор добровольным рабам.

Сбудется сон твой, стихия великая,

Будет простор всем свободным волнам.

3 октября 1894

«Что этой ночью с тобой совершилося...»

Что этой ночью с тобой совершилося?

Ангел надежд говорил ли с тобой?

Или вчерашней грозой истомилося

И отдыхаешь пред новой борьбой?

Тихо лепечут струи озаренные,

Тихо сияет небес благодать,

Только вдали дерева обнаженные

Вдруг прошумят и замолкнут опять.

4 октября 1894

«Этот матово-светлый жемчужный простор...»

Посв<ящается> Н.Е. Ауэр

Этот матово-светлый жемчужный простор

В небесах и в зеркальной равнине,

А вдали этот черный застывший узор,—

Там, где лес отразился в пучине.

Если воздух прозрачный доносит порой

Детский крик иль бубенчики стада —

Здесь и самые звуки звучат тишиной,

Не смещая безмолвной отрады.

Так остаться бы век – и свет то, и тепло

Здесь на чистом нетающем снеге.

Злая память и скорбь – всё куда-то ушло,

Всё расплылось в чарующей неге.

11 октября 1894

«Тебя полюбил я, красавица нежная...»

Тебя полюбил я, красавица нежная,

И в светло-прозрачный, и в сумрачный день.

Мне любы и ясные взоры безбрежные,

И думы печальной суровая тень.

Ужели обман – эта ласка нежданная!

Ужели скитальцу изменишь и ты?

Но сердце твердит: это пристань желанная

У ног безмятежной святой красоты.

Люби же меня ты, красавица нежная,

И в светло-прозрачный, и в сумрачный день.

И пусть эти ясные взоры безбрежные

Всё горе былое развеют как тень.

11 октября 1894

Ночь на Рождество

Посвящается В.Л. Величко

Пусть всё поругано веками преступлений,

Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,

Но совести укор сильнее всех сомнений,

И не погаснет то, что раз в душе зажглось.

Великое не тщетно совершилось;

Недаром средь людей явился бог;

К земле недаром небо приклонилось,

И распахнулся вечности чертог.

В незримой глубине сознанья мирового

Источник истины живет не заглушен,

И над руинами позора векового

Глагол ее звучит, как похоронный звон.

Родился в мире свет, и свет отвергнут тьмою,

Но светит он во тьме, где грань добра и зла.

Не властью внешнею, а правдою самою

Князь века осужден и все его дела.

24 декабря 1894

На Сайме зимой

Вся ты закуталась шубой пушистой,

В сне безмятежном, затихнув, лежишь.

Веет не смертью здесь воздух лучистый,

Эта прозрачная, белая тишь.

В невозмутимом покое глубоком,

Нет, не напрасно тебя я искал.

Образ твой тот же пред внутренним оком,

Фея – владычица сосен и скал!

Ты непорочна, как снег за горами,

Ты многодумна, как зимняя ночь,

Вся ты в лучах, как полярное пламя,

Темного хаоса светлая дочь!

Декабрь 1894

«Шум далекий водопада...»

Шум далекий водопада

Раздается через лес,

Веет тихая отрада

Из-за сумрачных небес.

Только белый свод воздушный,

Только белый сон земли .

Сердце смолкнуло послушно,

Все тревоги отошли

Неподвижная отрада,

Все слилось как бы во сне .

Шум далекий водопада

Раздается в тишине.

Конец декабря 1894

Отшедшим

Едва покинул я житейском волненье,

Отшедшие друзья уж собрались толпой,

И прошлых смутных лет далекие виденья

Яснее и ясней выходят предо мной.

Весь свет земного дня вдруг гаснет и бледнеет,

Печалью сладкою душа упоена,

Еще незримая – уже звучит и веет

Дыханьем вечности грядущая весна.

Я знаю это вы к земле свой взор склонили,

Вы подняли меня над тяжкой суетой

И память вечного свиданья оживили,

Едва не смытую житейскою волной.

Еще не вижу вас, но в час предназначенья,

Когда злой жизни дань всю до конца отдам,

Вы въявь откроете обитель примиренья

И путь укажете к немеркнущим звездам.

Середина января 1895

Иматра

Шум и тревога в глубоком покое,

Мутные волны средь белых снегов,

Льдины прибрежной пятно голубое,

Неба жемчужного тихий покров.

Жизнь мировая в стремлении смутном

Так же несется бурливой струей,

В шуме немолчном, хотя лишь минутном,

Тот же царит неизменный покой

Страсти волну с ее пеной кипучей

Тщетным желаньем, дитя, не лови:

Вверх погляди на недвижно могучий,

С небом сходящийся берег любви.

Январь 1895

«Опять надвинулись томительные тени...»

Памяти А. Ф. Аксаковой

Опять надвинулись томительные тени

Забытых сердцем лиц и пережитых грез,

Перед неведомым склоняются колени,

И к невозвратному бегут потоки слез.

Не об утраченных, о нет они вернутся,—

Того мгновенья жаль, что сгибло навсегда,

Его не воскресить, и медленно плетутся

За мигом вечности тяжелые года.

Иль эта мысль обман, и в прошлом только тени

Забытых сердцем лиц и пережитых грез?

Перед неведомым склоняются колени,

И к невозвратному бегут потоки слез.

Январь 1895

Сон наяву

Лазурное око

Сквозь мрачно-нависшие тучи...

Ступая глубоко

По снежной пустыне сыпучей,

К загадочной цели

Иду одиноко.

За мной только ели,

Кругом лишь далёко

Раскинулась озера ширь в своем белом уборе,

И вслух тишина говорит мне: нежданное сбудется вскоре.

Лазурное око

Опять потонуло в тумане,

В тоске одинокой

Бледнеет надежда свиданий.

Печальные ели

Темнеют вдали без движенья,

Пустыня без цели,

И путь без стремленья,

И голос всё тот же звучит в тишине без укора:

Конец уже близок, нежданное сбудется скоро.

Январь 1895

Воскресшему

Лучей блестящих полк за полком[9]

Нам шлет весенний юный день,

Но укрепляет тихомолком

Твердыню льда ночная тень.

Земля чернеет меж снегами,

Но этот траур веселит,

Когда победными лучами

Весны грядущей он залит.

Души созревшего расцвета

Не сдержит снег седых кудрей,

Лишь эту смесь зимы и лета

Осветит взор твоих очей.

16 апреля 1895

«Лишь только тень живых, мелькнувши, исчезает...»

Посв<ящается> Н.Е. Ауэр

Лишь только тень живых, мелькнувши, исчезает,

Тень мертвых уж близка,

И радость горькая им снова отвечает

И сладкая тоска.

Что ж он пророчит мне, настойчивый и властный

Призыв родных теней?

Расцвет ли новых сил, торжественный и ясный,

Конец ли смертных дней?

Но что б ни значил он, привет ваш замогильный,

С ним сердце бьется в лад,

Оно за вами, к вам, и по дороге пыльной

Мне не идти назад.

23 апреля 1895

«Наконец она стряхнула...»

Посв<ящается> кн<язю> А.Д. Оболенскому

Наконец она стряхнула

Обветшалый свой убор,

Улыбнулась и вздохнула

И открыла ясный взор.

Неба пламенные розы

Отражаются в волне,

И разносит дух березы

Лес в прозрачном полусне.

Отчего же день расцвета

Для меня печали день?

Отчего на праздник света

Я несу ночную тень?

С пробудившейся землею

Разлучен, в немой стране

Кто-то с тяжкою тоскою

Шепчет: «Вспомни обо мне!»

28 апреля 1895

«Эти грозные силы, что в полдень гремели...»

Эти грозные силы, что в полдень гремели,

Разошлись, истощились давно

Вот и робкие звезды вверху заблестели

И глядятся тихонько в окно

Но немые зарницы земле утомленной

Всё твердят о грозе прожитой,

И не верит она этой ночью бессонной,

Что настанет желанный покой.

1895

Июньская ночь на Сайме

В эту ночь золотисто-пурпурную,

Видно, нам не остаться вдвоем,

И сквозь розы небес что-то сдержанно-бурно

Уловил я во взоре твоем.

Вот и полночь прошла незаметная...

Всё светлей и светлей над тобой,

Но померкла святыня заветная,

Что царит над моею судьбой.

Не пленяюсь я солнечной силою,

А вглядеться в тебя – холодно!

Но с душою моею унылою

Тайно шепчется слово одно.

Знаю, в утро осеннее, бледное,

Знаю, в зимний закат ледяной

Прозвучит это слово победное,

И его повторишь ты за мной!

17 июня 1896

Гроза утром

Разогнали раскаты громовые

Смутных снов налетевшую стаю.

Перед бездной огнисто-лиловою

Разорвалась завеса до краю

Шумно льются потоки назревшие,

Гром гремит, словно чем-то утешен...

Вижу очи твои потемневшие,

Хоть дождем от тебя занавешен.

Вдруг затихло... Там кто-то прощается,

И просвета лазури открыты...

Но двоится твой взор: улыбается

И темнеет грозой незабытой.

18 июня 1896

На поезде утром

Посвящается В.П. Гайдебурову

Воздух и окошко, добытые с боя...

Желтая береза между темной ели,

А за ними небо светло-голубое

И хлебов грядущих мягкие постели.

С призраком дыханья паровоз докучный

Мчится и грохочет мертвыми громами,

А душа природы с ласкою беззвучной

В неподвижном блеске замерла над нами.

Тяжкому разрыву нет конца ужели?

Или есть победа над враждою мнимой,

И сойдутся явно в благодатной цели

Двигатель бездушный с жизнью недвижимой?

Сентябрь 1896

Другу молодости

Князю Д. Н. Цертелеву

Враг я этих умных,

Громких разговоров

И бесплодно-шумных

Бесконечных споров...

…………......................

Помнишь ли, бывало,—

Ночи те далёко,—

Тишиной встречала

Нас заря с востока.

Из намеков кратких,

Жизни глубь вскрывая,

Поднималась молча

Тайна роковая.

То, чего в то время

Мы не досказали,

Записала вечность

В темные скрижали.

Конец декабря 1896

«Нет, силой не поднять тяжелого покрова...»

Нет, силой не поднять тяжелого покрова

Седых небес...

Всё та же вдаль тропинка вьется снова,

Всё тот же лес.

И в глубине вопрос—вопрос единый

Наставил бог.

О, если б ты хоть песней лебединой

Ответить мог!

Весь мир стош застывшею мечтою,

Как в первый день.

Душа одна, и видит пред собою

Свою же тень.

<1897>

Памяти А. А. Фета

Он был старик давно больной и хилый;

Дивились все – как долго мог он жить...

Но почему же с этою могилой

Меня не может время помирить?

Не скрыл он в землю дар безумных песен;

Он всё сказал, что дух ему велел, —

Что ж для меня не стал он бестелесен

И взор его в душе не побледнел?..

Здесь тайна есть... Мне слышатся призывы

И скорбный стон с дрожащею мольбой...

Непримиренное вздыхает сиротливо,

И одинокое горюет над собой.

16 января 1897

Око Вечности

«Да не будут тебе бози инии, разве Мене».

Одна, одна над белою землею

Горит звезда

И тянет вдаль эфирною стезею

К себе – туда.

О нет, зачем? в одном недвижном взоре

Все чудеса,

И жизни всей таинственное море,

И небеса.

И этот взор так близок и так ясен, —

Глядись в него,

Ты станешь сам – безбрежен и прекрасен —

Царем всего.

Январь 1897

На смерть А.Н. Майкова

Тихо удаляются старческие тени,

Душу заключавшие в звонкие кристаллы,

Званы еще многие в царство песнопений,—

Избранных, как прежние,– уж почти не стало.

Вещие свидетели жизни пережитой,

Вы увековечили всё, что в ней сияло,

Под цветами вашими плод земли сокрытый

Рос, и семя новое тайно созревало.

Мир же вам с любовию, старческие тени!

Пусть блестят по-прежнему чистые кристаллы,

Чтобы звоном сладостным в царстве песнопений

Вызывать к грядущему то, что миновало.

9 марта 1897

А.А. Фету

(Посвящение книги о русских поэтах) [10]

Все нити порваны, все отклики – молчанье.

Но скрытой радости в душе остался ключ,

И не погаснет в ней до вечного свиданья

Один таинственный и неизменный луч.

И я хочу, средь царства заблуждений,

Войти с лучом в горнило вещих снов,

Чтоб отблеском бессмертных озарений

Вновь увенчать умолкнувших певцов.

Отшедший друг! Твое благословенье

На этот путь заранее со мной.

Неуловимого я слышу приближенье,

И в сердце бьет невидимый прибой.

Июль 1897

Старому другу

А. П. Саломону

Двадцатый год – веселье и тревоги

Делить вдвоем велел нам вышний рок.

Ужель теперь для остальной дороги

Житейский нас разъединит поток?

Заключены в темнице мира тленной

И дань платя царящей суете,

Свободны мы в божнице сокровенной

Не изменять возвышенной мечте.

Пусть гибнет всё, что правды не выносит,

Но сохраним же вечности залог,—

Того, что дух бессмертный тайно просит,

Что явно обещал бессмертный бог.

Июль 1897

«Я озарен осеннею улыбкой...»

Я озарен осеннею улыбкой —

Она милей, чем яркий смех небес.

Из-за толпы бесформенной и зыбкой

Мелькает луч,– и вдруг опять исчез.

Плачь, осень, плачь,– твои отрадны слезы!

Дрожащий ле