Глава ix. основы дифференциации наук

Обсуждение вопроса о единстве научного знания, о способах и меха­низмах достижения этого единства опирается на тот очевидный факт, что современная наука раздроблена на необозримое множество отдельных на­учных дисциплин, областей и теорий. Представители различных конкрет­ных наук говорят на разных языках, решают специфические проблемы и не имеют почти никаких точек соприкосновения в сферах своих профессио­нальных интересов. Языковед не пойдет на симпозиум специалистов по оп­тическим квантовым генераторам, а последних едва ли заинтересует обсуж­дение, скажем, особенностей критской письменности III тысячелетия до н.э. И это справедливо не только для ученых столь далеких друг от друга спе­циальностей. Сейчас даже физики или биологи собираются вместе лишь на торжественные заседания, но не для обсуждения научных проблем. Мате­матика, физика, биология, химия — это лишь традиционные наименования обширных комплексов дисциплин, порой весьма далеких одна от другой. "В настоящее... время, — отмечает, например, Н. Винер, — лишь немногие ученые могут назвать себя математиками, или физиками, или биологами, не прибавляя к этому дальнейшего ограничения. Ученый становится теперь топологом, или акустиком, или специалистом по жесткокрылым. Он набит жаргоном своей специальной дисциплины и знает свою литературу по ней и все ее подразделы. Но всякий вопрос, сколько-нибудь выходящий за эти уз­кие пределы, такой ученый чаще всего будет рассматривать как нечто, от­носящееся к коллеге, который работает через три комнаты дальше по кори­дору. Более того, всякий интерес со своей стороны к подобному вопросу он будет считать непозволительным нарушением чужой тайны"^1[176].

С тех пор как это было сказано, специализация стала еще более узкой. Известно, что сумма научных знаний (вернее, публикаций) удваивается приб­лизительно через каждые 10—15 лет. Это означает, что чрезвычайно быстро растет число печатных работ, с которыми вынужден знакомиться ученый только для того, чтобы не отстать от уровня, достигнутого в его области ис­следований. Если же он хочет еще внести собственный оригинальный вклад в развитие этой области, то ему приходится максимально ограничивать сферу своих интересов, чтобы не только успевать читать сообщения о чужих результатах, но и работать для получения своих собственных. В этих условиях ему просто некогда ходить к коллегам, работающим "через три комнаты по дальше по коридору". Вот так ученые превращаются во все более узких спе­циалистов, а наука дробится уже не на дисциплины или даже теории, а на от­дельные проблемы и темы.

Столь далеко зашедшая дифференциация наук и специализация ученых привели к тому, что единство научного знания превратилось в проблему. Ее формулируют по-разному в зависимости от того, как истолковывают сущест­вующую дифференциацию. Иногда спрашивают: не носит ли все это многоцветье различных наук лишь внешний характер и не лежит ли в глубине, в ос­нове этой пестрой мозаики что-то общее, объединяющее все науки в единое целое — науку как таковую? При такой постановке проблема единства науч­ного знания приводит к поискам глубинной общности конкретных наук или присущих им всем особенностей. Чаще же вопрос ставят иначе: быть может, современная раздробленность научного знания носит случайный, временный, преходящий характер и со временем будет преодолена? На последний вопрос порой отвечают утвердительно и делают вывод о том, что существующие границы между отдельными науками в недалеком будущем исчезнут, ибо "складывающееся в результате интеграционных процессов единство наук и знаний имеет конечную цель — образование 'одной' науки с единой (под эгидой научной философии) методологией, единым языком, единой теори­ей"^2[177]. Таким образом, распространенные ныне подходы к проблеме единства научного знания склонны рассматривать современную дифференциацию наук и специализацию ученых лишь как нечто внешнее и преходящее.

Узкая специализация и отсутствие коммуникации даже между учеными близких областей знания порой начинает мешать развитию науки, поэтому ностальгическая мечта о единстве, об утерянном когда-то взаимопонима­нии встречает всеобщее сочувствие. Представляется, однако, что проблема единства знания отнюдь не из тех проблем, для решения которых достаточ­но просто доброй воли. Цель данной статьи заключается в том, чтобы пока­зать, что факт современной дифференциации наук не является случайным. Он имеет глубокие основания и поэтому необходим. Ясное представление о причинах дифференциации и специализации — обязательное предвари­тельное условие всякого серьезного обсуждения проблемы единства науч­ного знания. Причины эти все известны, их не нужно открывать. Но можно представить их обзор в надежде на то, что даже хорошо известные вещи в совокупности способные открыть нам нечто новое.

IX.1. ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ ОСНОВАНИЕ: РАЗНООБРАЗИЕ ФОРМ ДВИЖЕНИЯ И ВИДОВ МА ТЕРИИ

Единство научного знания иногда обосновывают ссылкой на материа­листическое положение о единстве мира. Мир един в силу своей матери­альности; всякая наука изучает стороны и свойства движущейся материи, поэтому научное знание едино в том смысле, что все оно является отраже­нием материального мира. Это рассуждение совершенно справедливо, в указанном выше смысле научное знание действительно едино, и для после­довательного материалиста здесь нет проблемы: нет наук, изучающих феномены "иного" мира. Однако вопрос о единстве научного знания остается, и это свидетельствует о том, что его постановка связана не столько с борь­бой против спиритуализма, мистики, религии, сколько с дифференциацией наук, а признание последней вполне совместимо с тезисом о единстве мира.

К утверждению о материальном единстве мира материалистическая философия присоединяет еще положение о его неисчерпаемом качествен­ном многообразии. Это и многообразие форм движения материи, и много­образие ее видов и структурных уровней. Разрабатывая классификацию на­ук, Ф. Энгельс, как известно, опирался на тезис о существовании отличных друг от друга и несводимых одна к другой форм движения материи. "Клас­сификация наук, — писал он, — из которых каждая анализирует отдельную форму движения или ряд связанных между собой и переходящих друг в друга форм движения, является вместе с тем классификацией, расположе­нием, согласно внутренне присущей им последовательности самих этих форм движения, и в этом именно и заключается ее значение"^3[178]. Если все прежние классификации наук опирались на способности человеческой ду­ши (память, воображение и т.п.), то принципиальное отличие марксистской классификации, отмечал Б.М. Кедров, заключается как раз в том, что в ос­нову разделения наук она кладет "принцип объективности": различия меж­ду науками обусловлены различиями изучаемых ими объектов^4[179].

Материальный мир, противостоящий науке в качестве объекта изуче­ния, принято разделять на три^5[180] большие области: неживую природу — мир живых организмов — общественные явления. Науки первой группы изуча­ют формы движения, присущие объектам неживой природы: движения эле­ментарных частиц и полей — гравитационные, слабые, электромагнитные и сильные взаимодействия; движения атомов и молекул, лежащее в основе химических реакций; движение макроскопических тел — теплота, звук, процессы кристаллизации, изменения агрегатных состояний и др.; движе­ние в космических системах разного порядка — планетах, звездах, галакти­ках и т.д. Науки второй группы исследуют процессы жизни: в микроорга­низмах, одноклеточных, многоклеточных, видах, биоценозах, биосфере. Наконец, общественные науки изучают процессы мышления, формы дея­тельности людей, процессы, характерные для коллективов и государств^6[181]. Каждую из этих форм движения материи изучает особая наука.

Таким образом, онтологической основой дифференциации наук явля­ется объективно существующее необозримое многообразие различных ви­дов материальных объектов, их структурных уровней, форм движения. Каждая конкретная наука отличается от остальных, прежде всего, специфическим объектом изучения, и объективные различия форм и структур материального мира детерминируют различия между изучающими их науками. Только в том случае, если бы мир представлял собой однородную, бескачественную, ли­шенную движения субстанцию, для его изучения достаточно было бы всего лишь одной науки. Отсюда следует, между прочим, что нетерпеливым апо­столам единства научного знания для осуществления их идеала единой (или одной) науки достаточно просто подождать наступления пресловутой теп­ловой смерти Вселенной. К счастью, пока еще мир сверкает тысячами раз­ных граней и отблеском этого многообразия является дифференциация наук.

Однако, скажут нам, указанные области и подобласти материального мира вовсе не разделены китайскими стенами. Материалистическая фило­софия признает расщепление материального мира на ряд усложняющихся структурных уровней и форм движения. Но вместе с тем она настойчиво подчеркивает взаимосвязь структурных уровней и взаимопревращаемость форм движения. Причем взаимосвязи структур и форм движения носят и генетический, и функциональный характер: более высокие формы движе­ния и более сложные структурные образования возникают из менее слож­ных в процессе эволюционного развития материи; высшие формы движе­ния включают в себя более простые формы, присущие менее сложным ви­дам материи. Все это известные и бесспорные положения, обоснованные громадным материалом конкретных наук. Мировая ткань не разорвана на от­дельные куски, хотя и окрашена в разные цвета.

Отсюда как будто естественно вытекает вывод, что и науки взаимосвя­заны, что взаимосвязь наук должна отражать взаимосвязь структур и форм движения материи. Хотя этот вывод не вполне корректен, ибо объективная взаимосвязь явлений вовсе не детерминирует взаимосвязи наук об этих яв­лениях, мы не будем его оспаривать. Важнее то, что взаимосвязь наук — это еще далеко не единство. Взаимосвязь форм движения и структурных уровней отнюдь не лишает их качественного своеобразия и не отменяет их специфических свойств и законов. "При всей постепенности, — отмечал это обстоятельство Ф. Энгельс, — переход от одной формы движения к другой всегда остается скачком, решающим поворотом. Таков переход от механики небесных тел к механике небольших масс на отдельных небесных телах; таков же переход от механики масс к механике молекул, которая ох­ватывает движения, составляющие предмет исследования физики в собст­венном смысле слова: теплоту, свет, электричество, магнетизм. Точно так же и переход от физики молекул к физике атомов — к химии — совершает­ся опять-таки посредством решительного скачка. В еще большей степени это имеет место при переходе от обыкновенного химического действия к химизму белков, который мы называем жизнью"^7[182]. Аналогичным образом взаимосвязь наук никак не устраняет их дифференциации, их качественного своеобразия. Знание законов низшей формы движения ничего не говорит нам о законах более высоких форм, и наоборот. Знание законов механики вряд ли поможет нам понять поведение людей в метрополитене, хотя толпа, собравшаяся у эскалатора, весьма напоминает кучу бильярдных шаров, подгоняемых к угловой лузе. Это справедливо и в том случае, когда нам из­вестно, что некоторая форма движения или структурная организация воз­никла из более низкой или простой, изученной нами формы или структуры. Даже если вы хорошо знаете родителей некоего молодого человека и вам известен процесс, с помощью которого он появился на свет, его деловые, моральные, интеллектуальные качества нуждаются в особом изучении.

IX. 2. ГНОСЕОЛОГИЧЕСКОЕ ОСНОВАНИЕ: НЕИЗБЕЖНОСТЬ АБСТРАКЦИЙ

Дифференциация наук обусловлена не только качественным многооб­разием самой действительности, она имеет корни еще и в том специфиче­ском способе, которым наука познает окружающий нас мир. Картина, нари­сованная выше, проста до грубости: действительность разделена на ряд предметных областей Д₁ Д₂, ..., Д_к, и каждая область изучается одной осо­бой наукой Д₁, Д₂,..., Д_к. Если это отчасти и верно, то лишь в самом первом приближении, когда мы говорим о трех (или четырех) больших сферах ис­следования: природа — общество — мышление (и, может быть, техника). Попытка же продолжить это деление и довести его до отдельных наук, со­поставив каждую из них с особой объектной областью, в общем, не удается. Хотя имеются, конечно, науки, изучающие какие-то выделенные группы материальных объектов, например, микробиология или нумизматика, они вовсе не стремятся и в принципе не способны вместить в себя все знание об этих объектах. Какие-то их особенности остаются вне сферы исследования данных конкретных наук. В частности, нумизматика интересуется историей чеканки монет, их видами, общественными функциями и т.п., но для опре­деления состава сплавов, из которых чеканились монеты, она вынуждена обращаться к химии. В то же время объектом так называемых фундамен­тальных наук в некотором смысле является весь мир. Поэтому не существу­ет взаимно-однозначного соответствия между формами движения, матери­альными структурами и конкретными науками: один и тот же материальный объект обычно изучается множеством различных наук, а результаты отдель­ной науки порой справедливы для самых разных объектов. Например, законы баллистики верны и для камня, выпущенного из пращи, и для пушечного яд­ра, и для баллистической ракеты.

Последнее обстоятельство обусловлено тем, что ни одна наука не изу­чает свой объект в целом, во всей совокупности его свойств. В процессе по­знания происходит идеальное расщепление материальных объектов на от­дельные стороны и свойства, выделение одних сторон и отвлечение от других. Научное познание еще дальше отходит от целостного отражения, вы­деляя в материальных объектах отдельные стороны, аспекты и превращая их в особые — абстрактные — объекты, которые оно делает непосредст­венным предметом изучения конкретных наук.

Аналитическое разложение непосредственно данного, абстрагирование и последующая идеализация формируют мир науки — мир идеальных объек­тов, к которым непосредственно относятся понятия и утверждения теорий от­дельных наук. Сравнительная простота, жесткость и определенность идеаль­ных объектов позволяют использовать для их описания математический язык и выражать отношения между ними в точных количественных данных. Имен­но отказ от попыток охватить материальные явления и процессы во всей их цельности и сложности, аналитическое расчленение их, выделение и изучение их отдельных сторон в чистом виде и послужили основой гигантских успехов науки Нового времени. Каждая конкретная наука видит в окружающем мире лишь свой предмет, т.е. какую-то одну сторону, один аспект мира, но она ви­дит этот аспект ясно и описывает его глубоко и точно. Целостность же мате­риального объекта восстанавливается в результате теоретической реконст­рукции, когда его проекции, исследованные отдельными науками, объединя­ются в одном представлении. Например, для механика человек — набор про­стых механизмов, для химика — сосуд химических реакций, для зоолога — высшее животное, для социолога — потребитель или производитель каких-то благ и т.д. Что же такое человек? Все, что может сказать наука в целом, и кое-что сверх того. "Конкретное потому конкретно, — писал К. Маркс, — что оно есть синтез многих определений, следовательно, единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как процесс синтеза, как результат, а не как исходный пункт и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления. На первом пути полное представление испаряется до степени абстрактного определения, на втором пути абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного посредством мышления"^8[183].

Здесь описано, конечно, не что иное, как метод восхождения от абст­рактного к конкретному — тот "универсальный метод, который фактически характеризует развитое научное познание"^9[184]. Считается, что всякая наука, дос­тигшая определенной ступени в своем развитии, пользуется этим методом. Некоторые авторы отождествляют этот метод восхождения от абстрактного к конкретному с гипотетико-дедуктивным методом, подчеркивая, что "это не два разных метода, а по-разному охарактеризованный один и тот же метод"^10[185]. Известно, что гипотетико-дедуктивный метод предполагает движение от ос­новоположений теории к их эмпирически проверяемым следствиям. Поэтому отождествление указанных двух методов приводит к отождествлению восхождения от абстрактного к конкретному с "восхождением" от теоретического к эмпирическому и как следствие этого — к неявному отождествлению кон­кретного с эмпирическим. Достигнув этого пункта, мы начинаем испытывать сомнения: можно ли эмпирический объект отдельной науки отождествлять с конкретным материальным объектом?

Если не поддаваться отупляющему воздействию привычных фраз, то со всем этим трудно согласиться. Современные представления о строении и функциях научной теории приводят к заключению, что ни одна конкретная наука не пользуется и не может пользоваться методом восхождения от аб­страктного к конкретному. Переход от теоретического к эмпирическому, столь характерный для отдельных наук, вовсе не есть переход от абстракт­ного к конкретному. Когда мы от основоположений теории переходим к описанию экспериментальных эмпирических эффектов, то мы отнюдь не приходим к теоретической реконструкции конкретного объекта во всей его многосторонней сложности, мы приходим к описанию лишь одной стороны его — той, которая является собственным предметом изучения данной нау­ки. Эмпирия конкретных наук остается неизбежно абстрактной, ибо, повто­ряем, конкретная наука не способна увидеть ни в одном объекте больше, чем один изучаемый ею аспект. Механик может описать распределение сил в женской руке, подносящей к губам персик, и это описание можно прове­рить эмпирически с помощью различных датчиков, но ничего сверх этого механик о руке не скажет. Точно так же и всякая другая конкретная наука в своих эмпирических утверждениях дает одностороннюю и в этом — геге­левском — смысле абстрактную характеристику предметов и явлений мате­риального мира. Когда же мы говорим о синтезе абстрактных определений и о теоретической реконструкции конкретного во всем его многообразии, то ясно, что такой синтез может быть достигнут только в результате объе­динения всех абстрактно-эмпирических характеристик, вырабатываемых всей совокупностью конкретных наук. В то время как гипотетико-дедуктивный метод используется отдельными конкретными науками, метод восхождения от абстрактного к конкретному характеризует научное позна­ние в целом и требует привлечения всех наук.

Использование метода восхождения от абстрактного к конкретному, вы­ражающего специфику научного познания, показывает гносеологическую не­обходимость дифференциации наук. Прежде чем начать это восхождение, нужно сформировать его базис: разложить мир на отдельные аспекты и сто­роны, превратить их в самостоятельный предмет изучения, выразить их в аб­страктных теоретических понятиях и с помощью гипотетико-дедуктивного метода получить абстрактно-эмпирические характеристики реальных объек­тов. Только после этого мы можем приступить к реконструкции конкретного. Все это означает, что метод восхождения от абстрактного к конкретному тре­бует дифференциации наук.

Семантические значения фундаментальных понятий и законов той или иной конкретной науки детерминированы свойствами и отношениями ее идеализированных объектов. Поскольку идеализированные объекты отдель­ных наук различны, постольку у каждой науки имеется собственный специфи­ческий язык для отображения выделенного аспекта реальности. Даже если не­которое слово встречается в языках разных наук, это не должно нас обманы­вать: оно выражает различные понятия^11[186]. Поэтому, когда представители раз­ных наук говорят об одной объекте, они все-таки говорят о разных вещах и в этом смысле не способны понять друг друга.

IX. 3. МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ ОСНОВАНИЕ:

СПЕЦИФИЧНОСТЬ МЕТОДОВ

Различия между отдельными науками находят проявление и в исполь­зуемых ими конкретных методах исследования. Конечно, имеются так на­зываемые общенаучные методы познания, т.е. методы, используемые не одной, а несколькими науками, например, эксперимент, наблюдение, ин­дукция и т.п. Однако видеть единство науки в том, что все конкретно-научные дисциплины пользуются одним и тем же методом, скажем, индук­цией, по-видимому, неверно.

Во-первых, трудно найти научный метод, который использовался бы во всех науках. Даже эксперимент, который считается чуть ли не наиболее ха­рактерной чертой науки Нового времени, применяется далеко не во всех нау­ках. О нем едва ли можно говорить в астрономии, его нет в языкознании, он принципиально невозможен в истории и по этическим соображениям исклю­чен в медицине. Остаются, правда, еще философские методы, которые дейст­вительно используются во всех науках. Однако их использование свойст­венно не только научному, но и всякому отражению действительности — обыденному, художественному, философскому. Ограничивать сферу их применения лишь областью науки — значит лишать их универсальности.

Во-вторых, в конце концов, не так уж и важно, есть ли методы, без кото­рых не может обойтись ни одна наука. Даже если таковые и отыщутся, то ими вовсе не исчерпывается совокупность познавательных приемов отдельной конкретной науки. К общенаучным методам познания каждая конкретная наука добавляет свои специфические приемы и методы. Например, в социо­логии часто используются анкетирование, опрос, совершенно неизвестные истории; в то же время одним из важных приемов исторического исследова­ния является критика источников; постановка диагноза в медицине включает в себя выяснение субъективных ощущений пациента и т.п. Такого рода осо­бые приемы и методы познания неизбежны, ибо они детерминируются как природой изучаемых объектов, так и спецификой того аспекта реальности, который является предметом изучения той или иной науки. Ясно, что иссле­дование, скажем, геометрических свойств некоторого объекта требует одних приемов, его физических особенностей — других, химических — третьих. Вот эта совокупность методов и приемов, как общенаучных, так и конкретно-научных, используемых отдельной наукой для отображения собственного предмета познания, и есть то, что можно назвать специфическим методом той или иной науки. Поскольку этот метод детерминирован предметом науки, постольку методы отдельных наук отличны в той мере, в которой отличны их предметы. Специфика методов отдельных наук находит материальное во­площение и закрепляется в техническом оснащении каждой науки — прибо­рах и инструментах, выступающих в качестве средств познания. Квантовая механика создает гигантские ускорители частиц, метеорологи запускают в небо шары-зонды, медицина не может обойтись без датчиков, фиксирующих работу сердца, мозга, давления крови и т.д. Таким образом, дифференциация наук обусловлена и различием их методов и познавательных средств.

Попробуем теперь кратко резюмировать сказанное выше. Различные конкретные науки заняты изучением разных форм движения и структурных уровней материального мира. Мало того, они исследуют различные ас­пекты и стороны предметов и явлений. Онтологическое и гносеологическое различие предметов изучения конкретных наук влечет специфичность ме­тодов, которыми они пользуются. Этим же обусловлена специфика идеали­зированных объектов теорий каждой науки, следовательно, смысл ее поня­тий и утверждений. Каждая наука создает свой собственный язык для ото­бражения изучаемой области явлений. Рассматривая эту область сквозь призму своих абстракций и идеализации, используя специфические методы познания и свой особый язык для выражения полученных результатов, каж­дая наука формирует свои собственные данные — факты, результаты на­блюдений и экспериментов. Факты и утверждения одной науки будут ли­шены смысла с точки зрения другой науки. Стандарты строгости, точности, доказательности, схемы объяснения, формы законов, принятые в одной науке, будут иными в другой науке. Представители разных наук решают разные проблемы, говорят на различных языках и не имеют между собой почти никаких точек соприкосновения.

Все это можно выразить одним словом — несоизмеримость! Да, та самая несоизмеримость различных концептуальных структур, которая до сих пор вызывает так много споров^12[187], когда речь идет о сравнении теорий в рамках одной науки, и вряд ли может быть подвергнута сомнению при сравнении разных наук. Чем обычно характеризуется несоизмеримость теорий? Отсутствием общего фактического базиса или эмпирического языка, отсутствием общих понятий в языках сравниваемых концептуальных структур, различием методов, стандартов, норм исследования и т.п. Все это имеет место при срав­нении отдельных наук. Достаточно взглянуть на ряд: механика — политиче­ская экономия — кристаллография — и это становится ясно без дополни­тельных рассуждений.

В начале главы мы констатировали факт раздробленности современной науки на множество отдельных дисциплин. Теперь этот факт мы дедуциро­вали из некоторых онтологических, гносеологических и методологических оснований. Тем самым, думается, мы не только объяснили факт дифферен­циации, но и обосновали его необходимый характер.

IX. 4. СОЦИАЛЬНОЕ ОСНОВАНИЕ: ОБЩЕСТВЕННОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА

Наука есть элемент общественной структуры, поэтому в ее развитии проявляются черты, свойственные развитию человеческого общества в це­лом. Деятельность ученого представляет собой разновидность обществен­ного труда, и она развивается согласно тем общесоциологическим законам, которым подчиняется любая сфера человеческой деятельности. С точки зрения материалистического понимания истории в основе общественного прогресса лежит совершенствование средств производства, которое сопро­вождается соответствующим разделением труда, дифференциацией различ­ных видов деятельности. В работе "Происхождение семьи, частной собст­венности и государства" Ф. Энгельс детально исследует ту громадную роль в развитии человеческого общества от дикости к цивилизации, которую иг­рали первые крупные разделения труда: отделение скотоводства от земле­делия, выделение ремесла и превращение торговли в особую сферу дея­тельности. Разделение труда содействовало резкому повышению его произ­водительности, расслоению общества на классы и социальные группы, об­разованию государства и т.п. В конце концов, сама наука выделяется в от­дельную сферу общественной деятельности благодаря разделению труда.

В период становления капиталистического способа производства труд средневекового ремесленника подвергся расчленению на отдельные опера­ции, выполнению которых нетрудно было обучить вчерашнего крестьянина или бродягу. Появились большие мануфактуры, обеспечившие массовое производство ремесленных изделий. Расчленение целостного трудового процесса на ряд отдельных операций и массовое мануфактурное производ­ство подготовили почву для использования машин. Появление и совершен­ствование машин вызвали еще большее расчленение трудовых процессов на все более мелкие операции, обусловили возрастающую специализацию рабочих, но в итоге резко повысили производительность общественного труда. Этот рост дифференциации и специализации во всех сферах общест­венной деятельности продолжается и поныне. Сейчас уже практически нет тружеников, которые производили бы некоторый продукт от начала до конца. Изготовление любого продукта расчленяется на ряд мелких опера­ций — слесарных, токарных, фрезерных, термических и т.п., — владение которыми превратилось в особую специальность. Сами же эти операции дробятся на еще более мелкие, что подготавливает основу для их после­дующей автоматизации. Рабочий, любой труженик давно уже превратился в "частичного" рабочего. И это было обусловлено объективными законами развития общественного производства.

Научная деятельность не является исключением. Средневековье, как известно, знало семь "свободных искусств" (тривиум — грамматика, диа­лектика, риторика — и квадривиум — арифметика, геометрия, астрономия и музыка). Все эти "искусства" были тесно связаны между собой и объеди­нялись под верховенством теологии. Каждый ученый той эпохи владел практически всеми "искусствами". Эпоха Возрождения и формирование науки Нового времени быстро покончили с этим уютным единством. Вели­кие географические открытия превратили географию в науку; ботаника и зоология получили громадный новый материал; труды Коперника, Тихо де Браге, Кеплера, Галилея превратили астрономию в бурно развивающуюся область; математика, механика, оптика стремительно возводили здания ве­личественных теорий. Единство было взорвано и уступило место прогрес­сирующей дифференциации. Возникающие конкретные науки подобно га­лактикам стремительно разлетались в разные стороны, и не требовалось никакого красного смещения для того, чтобы обнаружить этот процесс. От­личительной чертой новой науки было то, что она не пыталась понять мир в его синтетическом единстве, как это было характерно для натурфилософ­ских систем древности и теологических концепций средних веков, а выде­ляла отдельные стороны, аспекты мира и занималась углубленным изучени­ем этих сторон. Накопление научных результатов быстро превращало ис­следование одной из сторон реальности в особую науку. Успехи науки вели к ее дальнейшей дифференциации, а последняя, в свою очередь, содействова­ла получению новых, еще более глубоких результатов.

В XX в. количество наук стало необозримым, новые науки возникают на стыках старых, сложившихся дисциплин — биохимия, бионика, психо­лингвистика, технические науки и т.п. Более того, разделение научного труда проникло внутрь наук и привело к разделению ученых одной области знания на теоретиков и экспериментаторов; специалистов по тому или ино­му периоду истории, региону, стране; ученых, занимающихся фундамен­тальными или прикладными исследованиями. Как и рабочий, современный ученый является, как правило, лишь "частичным" ученым — узким специалистом. Однако именно эти возрастающие дифференциация и специализа­ция и были, как показывает история науки, основой ее бурного прогрессив­ного развития. В настоящее время, когда на Земле работает около 80% всех когда-либо живших ученых, узкая специализация позволяет даже не очень способным из них содействовать развитию науки.

Следует, может быть, упомянуть еще один социальный фактор, не только закрепляющий стихийно складывающуюся дифференциацию, но и способст­вующий ее углублению. Современная наука институциализирована, т.е. орга­низована в определенные формы, порождает определенную иерархию и сис­тему вознаграждений. В рыночном обществе знания, которыми обладает уче­ный, — это тот товар, который он выносит на общественный рынок для об­мена. За свой товар ученый получает определенную долю общественных благ. Чем нужнее обществу некоторые знания и чем реже встречаются соот­ветствующие специалисты, тем больше материальных благ оно предоставляет ученым, работающим в этой области. Поэтому ученые в какой-то мере заин­тересованы в установлении монополии на ту или иную область науки, хотя бы и очень узкую. Это порождает конкурентную борьбу научных школ и неосоз­нанное сопротивление попыткам интеграции, способным обесценить знания той или иной области. Конечно, подлинным ученым такие меркантильные со­ображения глубоко чужды, но сколько их — подлинных ученых?

IX. 5. СМЫСЛ И СУДЬБЫ ЕДИНСТВА НАУКИ

Приняв во внимание те глубокие и неустранимые причины, которые по­рождают дифференциацию научного знания, что же теперь можем мы сказать о проблеме его единства? По-видимому, начать нужно с замечания о том, что авторы, пишущие о единстве научного знания, термин "единство" часто употребляют в весьма неопределенном смысле. Это позволяет, конечно, вы­сказать немало интересных, порой тонких соображений по поводу единства науки, однако большая часть из них оказывается бессодержательной. Поэто­му разговоры о единстве научного знания, о возможностях и способах дости­жения желанного единства следует, по всей видимости, начинать с ясного указания на то, что хотят понимать под "единством", когда речь идет о науке.

Как же истолковывают это понятие чаще всего? В самом первом приб­лижении можно выделить, по крайней мере, три различных истолкования единства научного знания, каждое из которых рассматривает современную дифференциацию наук как временную или внешнюю. Самый определенный смысл понятию единства придают те авторы, которые говорят о замене ны­не существующих наук одной наукой, о слиянии предметных областей раз­личных наук в одну область, о формировании одного языка, выработке единого метода, о полном взаимопонимании между учеными и т.п. Единая наука — это одна наука. Такой науки еще нет, но она будет создана^13[188]. Что же можно сказать об этом понимании, которое "единство" науки отождест­вляет с ее "единственностью"? Выше мы пытались показать, что дифференциация науки обусловлена самой природой научного познания и соци­альной практикой. Поэтому, до тех пор, пока наука останется наукой, она всегда будет разделена на множество конкретных наук, областей, языков, теорий. Если же различные ныне науки когда-нибудь сольются в одну нау­ку, с одним языком и одной теорией, то это уже не будет тем, что мы сего­дня называем наукой. В связи с этим можно вспомнить феодализм с его раздробленностью на множество мелких владений, каждое из которых име­ло своего суверена, войско, замкнутое хозяйство, нормы судопроизводст­ва и пр. Преодоление феодальной раздробленности, образование центра­лизованных государств, формирование наций и единого национального языка — это конец феодализма как особого общественного устройства. Все рассуждения о преодолении дифференциации научного знания есть, по су­ществу, рассуждения об устранении науки как особой исторической формы человеческого познания и о замене ее другой формой.

Иногда под единством науки понимают нечто общее, что присуще ка­ждой конкретной науке, что, следовательно, отличает науку в целом как особую форму общественного сознания. К какой бы области ни относилось научное знание, оно должно быть, например, непротиворечивым, эмпири­чески проверяемым, обоснованным, подтвержденным фактами и т.п. Имен­но эти черты, обеспечивая единство его различных областей, отличают на­учное знание от натурфилософских, религиозных и псевдонаучных концеп­ций. По поводу такого понимания можно заметить следующее. Во-первых, общность еще не есть единство. Луна и головка голландского сыра облада­ют сходными чертами, однако трудно говорить о каком-либо единстве ме­жду ними. Существование методологических норм и стандартов, общих для всех конкретных наук, еще не свидетельствует об их единстве. Во-вторых, нетрудно заметить, что в таком аспекте проблема единства научного знания неявным образом трансформируется в проблему демаркации: чем отлича­ется знание от веры, наука от религии или мифа? Известно, что граница между наукой и ненаукой весьма расплывчата, даже если под "наукой" по­нимать только естествознание. Когда же мы принимаем во внимание еще и общественные науки, эта граница вообще исчезает. Единство научного зна­ния, опирающееся на демаркацию между наукой и иными формами обще­ственного сознания, оказывается столь же неопределенным, сколь неопре­деленны критерии демаркации.

Наиболее осторожные исследователи проблемы единства научного зна­ния говорят об интег