Творец и толпа. Стихотворение «Памятник»

Судьба Творца, Пророка в его противостоянии толпе, власти или просто овеществлённому злу тревожит и лирического героя Высоцкого. За явной и скрытой иронией таких стихотворений, как «О фатальных датах и цифрах», «Расстрел горного эха», «Памятник», «Мой чёрный человек в костюме сером…» и других, проступает растерянность перед доминирующим непониманием, но в то же время неистовое желание сохранить в неприкосновенности свободное право на свой собственный поэтический голос. Герой «обуженного», «кастрированного», отлакированного «Памятника» Высоцкого, подобно пушкинскому Командору из «Каменного гостя», чудесным образом оживает, чтобы восстановить справедливость:

…И шарахнулись толпы в проулки,

Когда вырвал я ногу со стоном

И осыпались камни с меня.

И лишь теперь к людям возвращается его подлинный, хриплый, неправильный голос. Растерянность минутна, свобода вечна. И как бы ни «прибивали к пьедесталу Ахиллес», как бы ни «расправляли косую неровную сажень», как бы ни «стёсывали» с посмертной маски «азиатские скулы», как бы ни лишали поэта зубов и хрипоты, - всё равно рано или поздно «после смерти» в памятнике проступят живые черты, как «острые скулы из металла». А значит, заслуженное право «глаголом жечь сердца людей» не отнимет никто и никогда.

Пушкинская мысль реализуется в «Памятнике», как, впрочем, и в других стихах Высоцкого, в абсолютно своеобразной поэтической интонации, на языке беспредельно-яростных метафор. Герой Высоцкого не размышляет, подобно пушкинскому, о том, чем он заслужил память народную. Более того: сюжет и композиция «Памятника» Высоцкого тоже не имеют ничего общего со стихотворениями Г.Р.Державина и А.С.Пушкина; поэт ХХ века метафорически материализует идею памяти, доводя гиперболу предшественников («выше пирамид» у Державина и «выше… Александрийского столпа» - у Пушкина) до гротеска:

Не стряхнуть мне гранитного мяса

И не вытащить из постамента

Ахиллесову эту пяту.

Если взять стилистику, звуковой ряд, то в стихотворении Высоцкого тоже мало общего с творениями прошлого. Одним словом, многие компоненты поэтической формы разнятся. Но при этом главный поэтический компонент – поэтическая боль, дух внутренней свободы и независимости от толпы – остаётся тот самый, пушкинский, и он, этот дух, получает трагическое отражение в поэтической судьбе другого века.

Эхо пушкинского «Эха»

Мотив пушкинского «Эха» звучит в интерпретации Высоцкого в стихотворении «Расстрел горного эха». Как и у Пушкина, эхо символизирует голос поэта, отзывающегося на раны и боли окружающего мира. Этот голос оказывает духовную поддержку словом правды. Но итог стихотворений разный. У Пушкина эхо остаётся жить, хоть ему и «нет отзыва». У Высоцкого «эхо связали, и в рот ему всунули кляп», а затем «топтали» и, наконец, «к утру расстреляли». Лишь онемевшее горное пространство отозвалось на гибель эха: «…И брызнули слёзы, как камни из раненых скал…» Поэт ХХ века знает и испытывает на себе продолжение трагедии; его уже не просто притесняют, преследуют, его лишают слова, его уничтожают. (Здесь уместно прочесть стихотворение «Расстрел горного эха»). И вновь, по аналогии с «Памятником», образ эха, идеально-воздушный у Пушкина, теперь обретает материю, плоть благодаря глубокому метафоризму. Эхо теперь – живое существо, овеществлённая душа. Трагедия воображаемая воплощается в жестокой реальности современности, не теряя от этого оттенка всегдашности происходящего.

Чёрный человек

Поэтическая позиция лирического героя Высоцкого сказывается и в другом заимствовании (теперь уже – из Пушкина и Есенина) – образе «чёрного человека» («Мой чёрный человек в костюме сером…»). В «Каменном госте» А.С.Пушкина человек в чёрном – вполне реальное конкретное лицо, не появляющееся, однако, на сцене (внесценический персонаж). О его визитах взволнованно рассказывает Моцарт (возможно, это даже плод воображения художника). Чёрный человек в одноимённой поэме С.А.Есенина оказывается не кем иным, как вторым «я» лирического героя, другой стороной его души, его зеркальным отражением. У Есенина по-достоевски обнажается трагедия раздвоенности (кстати, и эта линия имеет продолжение у Высоцкого – например, в стихотворении «И вкусы и запросы мои странны…»). В стихотворении «Мой чёрный человек» другая интерпретация. Поэт идёт по пути типизации. Если в «Памятнике» и «Расстреле горного эха» мы отметили овеществление, конкретизацию центрального образа, то «чёрный человек в костюме сером» теряет конкретность, обретает разноликость, воплощает в себе черты всех возможных лиц, противостоящих поэту, мешающих ему вещать миру истину поэтическим языком. Очевидно, это и представители властей, и запретители спектаклей и песен, и завистливые сплетники и «кликуши», и высокомерно похлопывающие по плечу «друзья - известные поэты», и другие «доброжелатели» и «судьи». У Высоцкого это те самые «вы», которых когда-то эпатировал В.В.Маяковский. Но у раннего Маяковского эти «вы» не дотягивались до поэта, а лишь вызывали в нём бешенство и бессилие одновременно:

…Я захохочу и радостно плюну,

Плюну в лицо вам я – бесценных слов транжир и мот!

В лирическом герое Высоцкого презрение к разного рода гонителям поэта дополняется ощущением их повсеместности и многочисленности. Это уже не «пестрошёрстая чёрная кошка» толпы, «чёрные человеки» теперь размножились, возымели власть, каждый из них обрёл черты конкретного типа и потому, персонифицированный в типе, стал ещё опаснее и страшнее безликой толпы.

Они, эти «чёрные человеки», теперь не просто досаждают поэту, не просто отказываются его понимать, даже не просто осмеивают его – они его судят, Они желают распоряжаться его судьбой. В строке «Я от суда скрываться не намерен» есть и сила, и бессилие одновременно. Но последняя строфа снимает все вопросы:

Но знаю я, что лживо, а что свято, -

Я понял это всё-таки давно.

Мой путь один, всего один, ребята,

Мне выбора, по счастью, не дано.

Герой Высоцкого, как и в «Памятнике», верен себе, внутренне свободен, остаётся при своём, несмотря на персональный прессинг. И это – вновь пушкинское.

Художник и власть

В стихотворении «Прошла пора вступлений и прелюдий…» Высоцкий развивает ещё один вечный поэтический мотив – мотив противостояния художника и власти. «Большие люди» («какой-нибудь ответственный товарищ») «к себе зовут» поэта, чтобы он развлёк их песней. Но когда герой «проорал ту самую «Охоту» («Охоту на волков»), «чёрного человека в костюме сером» пробрало:

Он выпалил: «Да это ж – про меня!

Про нас про всех – какие, к чёрту, волки!»

И происходит совершенно неожиданное и в то же время закономерное: страстный художник и «серый» властитель меняются местами, и теперь поэт властвует над «чёрным человеком», в котором честное и страстное искусство пробуждает человеческое начало, скрытое за маской благополучия. Далеко не первым Высоцкий утверждает силу искусства, но делает это с присущими ему художественной убедительностью и неповторимым гиперболическим своеобразием.

Комическое и трагическое

В.С.Высоцкий унаследовал от А.С.Пушкина и юмористико-сатирические умения. Острое слово, злободневность, парадоксальность метафор, близкое соседство комического и трагического – вот неполный перечень того, что характерно для художественных миров поэтов двух разных веков. В трагикомическом аспекте, в традиции пушкинских эпиграмм и сатирических зарисовок лирических отступлений «Евгения Онегина», написано Высоцким ещё одно стихотворение, раскрывающее смысл поэтической судьбы, - «О фатальных датах и цифрах». Поэт причудливо соединяет философские рассуждения о времени, о судьбах поэтов с ироническим отношением к себе и своим собратьям по перу:

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.

Вот и сейчас – как холодом подуло:

Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль

И Маяковский лёг виском на дуло.

Это о великих предшественниках. А вот – о себе и сегодняшних:

Дуэль не состоялась или перенесена,

А в 33 распяли, но - не сильно,

А в 37 не кровь, - да что там кровь! – и седина

Испачкала виски не так обильно.

А дальше – метафоризм усиливается, приобретая свойственные Высоцкому просторечно-гротесковые формы. Излюбленный поэтический приём действует безотказно и бьёт «в десятку»: известный разговорный фразеологизм «душа в пятки ушла» разворачивается в трагикомическую метафору:

Слабо стреляться? В пятки, мол, давно ушла душа!

Терпенье, психопаты и кликуши!

Поэты ходят пятками по лезвию ножа –

И режут в кровь свои босые души!

Как всегда у Высоцкого – образ на пределе натянутых нервов и языковых возможностей. Благополучно «проскочившие» все рубежи смерти нынешние поэты смешны, жалки и обнаженно уязвимы одновременно. Но вслед за этим – полная реабилитация поэта за его пророческую жертвенность: «…но счастлив он висеть на острие, зарезанный за то, что был опасен!» Вновь вспоминается пушкинский «Пророк». Последняя строфа стихотворения Высоцкого окончательно разбивает первоначальную иронию, завершая полемику с «приверженцами фатальных дат и цифр»:

Да, правда, шея длинная – приманка для петли,

А грудь – мишень для стрел, - но не спешите:

Ушедшие не датами бессмертье обрели –

Так что живых не слишком торопите!

Поэтические итоги

Предсмертные стихи Высоцкого столь же полны яростного утверждения своего права на человеческую свободу и поэтическую правду. Но в них ещё более усиливается трагизм романтического противостояния, парадоксальность обретает новое выражение. В стихотворении лирический герой Высоцкого, который всегда самовыражался в «я», говорит уже «мы» - от имени поколения, или типа, или какой-либо иной духовной общности.

Нас обрекли на медленную жизнь.

Мы к ней для верности прикованы цепями, -

так возникает новый парадокс: «мы к долгой жизни приговорены, через вину, через позор, через измену». Вновь рассыпается выстроенная было в «Фатальных датах» защита, потому что теперь ясно: при всём желании борьбы «мы молчим, как подставные пешки», мы не можем «оковы разломать». И, как и в прежние годы, «нам выбора по счастью не дано». Окончательный итог вырастает из кажущейся парадоксальной метафоры:

Мы не умрём мучительною жизнью –

Мы лучше верной смертью оживём!

И опять невольно возникает в памяти пушкинское: калмыцкая сказка Пугачёва из «Капитанской дочки»: «чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст!..»

В другом итоговом стихотворении «Когда я отпою и отыграю…», текстуально и ритмически тесно связанном с предыдущим, лирический герой Высоцкого, посаженный «на литую цепь почёта», ощущает себя «псом», которого попытались приручить, использовав «серебряный ошейник» и «золотую цепь». Ответ поэта на эту попытку – в последней строфе, он очевиден:

…Я перетру серебряный ошейник

И золотую цепь перегрызу,

Перемахну забор, ворвусь в репейник,

Порву бока – и выбегу в грозу!

Яростность и очистительная сила единственного спасения – грозы – подчёркиваются явной аллитерацией на «р», очень характерной для поэтики Высоцкого в целом. Столь же характерны сильная концовка с необыкновенной мощью максималистского чувства; употребление глаголов будущего времени, придающих оттенок трагической несбыточности; романтическая сила оптимистических желаний. Но главное – возврат от «мы» к «я» и ярко выраженная поэтическая позиция: если уж я и пёс, то – не придворный породистый пудель, а дворняга, единственный способ существования которой – свобода и собственный выбор. В связи с этим стихотворением вспоминается, конечно, не только Пушкин. Вспоминается Есенин с его «Песнью о собаке»:

Показался ей месяц над хатой

Одним из её щенков.

У Высоцкого:

…И вот над изгородью замечаю

Знакомый серп отточенной косы.

Вспоминается А.А.Блок с его стихотворениями «Поэты» и «Друзьям». У Блока:

Зарыться бы в свежем бурьяне,

Забыться бы сном навсегда!

(«Друзьям»)

Потом вылезали из будки, как псы,

Смотрели, как море горело…

Пускай я умру под забором, как пёс,

Пусть жизнь меня в землю втоптала, -

Я верю: то бог меня снегом занёс,

То вьюга меня целовала! («Поэты»)

Но, несмотря на эти явные переклички, основная суть пафоса стихотворений Высоцкого вновь пушкинская: пророчество требует сознательной жертвы, оно независимо от характера людских оценок.

В поэзии Высоцкого, как и в пушкинской, торжество любви и свободы – не отдельная тема, а условие поэтического существования. Поэтому этот мотив проходит через всё творчество, является его основой.

В.С.Высоцкий обогащает пушкинскую традицию лексикой и поэтической формой, родившимися в веке двадцатом (родом из «серебряного века»). Это и использование разговорной речи, просторечий и жаргона, и обилие неточных и составных рифм, и мощные ассонансы и аллитерации, и глубокие гротесковые метафоры. При этом много в поэтике Высоцкого и чисто пушкинского: частые повторы, нередко используемая кольцевая композиция, глубина и динамика мысли при относительной простоте поэтического языка, преимущественно классические ритмы силлабо-тонического стихосложения, парадоксальность поэтического самовыражения, всеохватность поэтических тем и многое другое.

Но даже не это важно. Наиболее значимое, глубинное проявление и развитие традиции А.С.Пушкина кроется в поэтическом утверждении сходной философии жизни: подлинности чувств и абсолютной внутренней независимости, в которой существует лирический герой. Он, этот герой, полон жизни, находится в её эпицентре и в то же время необыкновенно одинок, что позволяет ему сосредоточиться на идеале и противопоставить этот идеал негативным явлениям жизни. Всё это – пушкинское без всякой натяжки.

Народ ответил Высоцкому, как и Пушкину, любовью и памятью, наверное, не только за актуальность и злободневность его поэтического слова, но и за глубину понимания народной жизни, силу испытанных чувств и мощь поэтического языка.

Мне есть что спеть, представ перед всевышним,

Мне есть чем оправдаться перед ним… -

по-пушкински сказал Высоцкий уходя.

Содержание

Предисловие……………………………………………………………………

Класс

50-60-е годы ХIХ века: расцвет реализма……………………………………

И.А.Гончаров…………………………………………………………………..

А.Н.Островский………………………………………………………………..

И.С.Тургенев…………………………………………………………………...

Н.А.Некрасов…………………………………………………………………..

Ф.И.Тютчев……………………………………………………………………

А.А.Фет………………………………………………………………………..

М.Е.Салтыков-Щедрин……………………………………………………….

Ф.М.Достоевский……………………………………………………………..

Л.Н.Толстой……………………………………………………………………

А.П.Чехов………………………………………………………………………

Класс

Литературная обстановка начала ХХ века…………………………………..

А.И.Куприн…………………………………………………………………….

И.А.Бунин………………………………………………………………………

М.Горький………………………………………………………………………

А.А.Блок………………………………………………………………………..

С.А.Есенин……………………………………………………………………..

В.В.Маяковский………………………………………………………………..

Тема гражданской войны в литературе 20-х – начала 30-х годов………….

А.А.Фадеев…………………………………………………………

И.Э.Бабель………………………………………………………….

А.П.Платонов………………………………………………………

Е.И.Замятин………………………………………………………..

М.А.Шолохов………………………………………………………………….

М.А.Булгаков………………………………………………………………….

Основные направления развития русской прозы 2-й половины ХХ века…

В.М.Шукшин………………………………………………………

А.И.Солженицын………………………………………………….

Русская поэзия ХХ века: поколения, направления, имена…………………

Б.Л.Пастернак……………………………………………………..

А.А.Ахматова……………………………………………………..

Е.А.Евтушенко……………………………………………………

А.А.Вознесенский…………………………………………………

Пушкинские традиции в поэзии В.С.Высоцкого

Содержание…………………………………………………………………….

Наши рекомендации