Проблема времени и целостность взгляда на движение и развитие

В первом параграфе данной главы уже были освещены в самых общих чертах основные грани проблемы «со-бытийного» и «процессуального» отражения движения и развития философской и научной рациональностью. В данном же параграфе обращается внимание на следующий момент. Об уровне становления единого видения «со-бытийной» и «процессуальной» грани движения можно судить по состоянию обсуждения проблемы времени в философии и науке. Другими словами, понимание проблемы времени является своего рода показателем осмысления философией и наукой единства «со-бытийного» и «процессуального» в движении. Возможность четко увидеть это обстоятельство на уровне философской рациональности, на мой взгляд, появилась только после работ М.Хайдеггера («Бытие и Время», «Статьи по философии. О событии», «Тождество и различие», «Время и Бытие» (лекция)) и А.Н.Уайтхеда («Процесс и реальность»). Как уже подчеркивалось, именно эти философы сумели провести, говоря словами Петра Абеляра, «эквивокацию» (то есть двуединство видения «со-бытийного» и «процессуального» в движении мира и его объектов) на уровне философской неклассики. Автор не ставит задачу разбирать в деталях названные произведения столь известных исследователей. Можно привести лишь наиболее яркие моменты их взглядов. М.Хайдеггер, например, попытался в рамках События (совместного бытийствования всего со всем – С.А.) показать взаимообращенность Бытия и Времени. Очень показательны при этом те характеристики, которые дает М.Хайдеггер Времени. С его точки зрения, Бытие не является чем-то иным по сравнению со Временем. Последнее понималось им как имя «истины» Бытия, где данная «истина» суть «сущностное» Бытие и тем самым само это Бытие. В лекции «Время и Бытие» ( 1962 г.) М.Хайдеггер написал, что Время дано в Событии в качестве «представления присутствия», которое простирается и так обусловливает временное пространство. Собственное временного пространства конституируется в просвете «протягивающих» друг друга настоящего, прошлого и будущего. При этом он активно применяет такую совершенно новую терминологию, как «посыл», «просвет простирания», «раскрытие непотаенности», «дар раскрытия», «становление соответствия», «отпускание», «высвобождение», «темпоральный объем» и др.

Понятно, что М.Хайдеггер строит свое обсуждение фактически на основе концепции «становления», хотя явно и не применяет такой термин. Но именно «становление» составляет, по мнению А.Н Уайтхеда, сущность такого понятия, как «процесс». Более того, на этом понятии А.Н.Уайтхед сделал попытку, так же как и М.Хайдеггер, построить свою версию «эквивокации» («Процесс и реальность») [220,272-293]. Однако, с моей точки зрения, она менее эффективна, чем у М.Хайдеггера. Другими словами, и неклассическому уровню философии оказался все же ближе «со-бытийный» подход. Хотя нетрудно увидеть, что эти две «эквивокации» демонстрируют реальную возможность объединения «со-бытийного» и «процессуального» подходов к исследованию движения и развития мира и его объектов. Суть «процессуального» подхода оказалась у М.Хайдеггера «встроенной» в контекст его «со-бытийного» видения. На основе такого органично согласующегося единства М.Хайдеггеру и удалось провести «взаимообращенность» Бытия и Времени в рамках События, то есть удалось показать единство Бытия, Времени и События. Именно из этого единства следует, что понимание проблемы времени является показателем возможностей философской и научной рациональности в отражении одновременно «со-бытийного» и «процессуального» аспектов движения.

Кстати, неклассической философии, существенно продвинувшейся в обсуждении данной проблемы, очень характерны варианты подходов к проблеме времени, недоступные ранее философской классике. Так, были четко сформулированы идеи о том, что каждому «слою бытия» соответствует свой тип детерминации (М.Гартман). Но это означает, что каждый из этих «слоев» (бытие неживой, живой материи, бытие общества, поведения человека, его познания, духовного мира) характеризуется целым спектром возможных в нем видов движения. В свою очередь, каждому виду движения отвечают свои пространственно-временные характеристики. Другими словами, есть геологическое, физическое, химическое, биологическое, социальное и т.д. время. Но это всего лишь некоторые идеи философской неклассики по поводу времени, в которых, как отмечалось, проявляется уровень возможностей единого видения «со-бытийного» и «процессуального» в движении мира и его объектов.

Не менее показательная картина по поводу проблемы времени сложилась и в неклассической науке, о чем свидетельствует хотя бы появление специальной и общей теории относительности. Во всяком случае, идеи этих теорий далеко не идентичны пониманию времени в классической науке. На мой взгляд, одной из наиболее глубоких работ в отечественной литературе, посвященных пониманию времени в философии и науке, является монография Ю.Б.Молчанова «Четыре концепции времени в философии и физике» [145]. Автор показывает,что характер осмысления времени на протяжении всей истории развития философии и физики соответствовал возможностям данных двух видов познания в едином взгляде на движение и развитие. Кстати, современное развитие философии и науки характеризуется лавинообразным нарастанием количества публикаций по проблеме времени. Одной из, безусловно, актуальных и явно новаторских является работа И.Р.Пригожина и И.Стенгерс «Время, хаос, квант. К решению парадокса времени» [174]. В ней авторы подчеркивают, что применение синергетических методов в физике дает возможность на современном уровне отразить факт необратимости времени. Но, как уже отмечалось в первом параграфе, именно синергетические методы являются решающими в процессе становления единства философской и научной рациональности, на основе которого возможно единое видение «со-бытийного» и «процессуального» аспектов движения и развития. С таких новых позиций можно увидеть все сколь-нибудь известные грани проблемы времени, а тем самым и возможности философии и науки в отражении движения. Другими словами, в этом случае удается понять не столько то, «что говорили» авторы многочисленных подходов к феномену времени в философии и физике, сколько то, «о чем они говорили». Об этом и свидетельствуют работы таких исследователей, как И.Р. Пригожин, С.П. Курдюмов, Е.Н. Князева и др.

По-видимому, Ю.Б. Молчанов прав, когда пишет о том, что еще рано безоговорочно отбрасывать какую-либо из сложившихся концепций времени как изжившую себя, поскольку каждая из них отражает нечто весьма существенное в данном феномене (времени). В настоящий момент, например, есть концепция атемпоральности различных подсистем в большой системе, то есть в рамках такой системы могут складываться разные «темпомиры». (Е.Н.Князева, С.П.Курдюмов) [102]. Тогда получается, что у всеобщей универсальной связи материального мира, характерной всей Вселенной, есть свой темпомир, а у всех ее подсистем темпомиры свои. Но они напрямую (причинно) не связаны друг с другом. Связи между ними коррелятивные. Это своего рода «формы времени». Они очень похожи своим «поведением» на монады Лейбница. Монады, как об этом писал Лейбниц, «не видят друг друга» (причинно друг с другом не связаны), хотя они «видят весь мир». И уже через это видение всего мира начинают «видеть друг друга». Иными словами, они видят друг друга только на фоне видения всего мира. Но дело в том, что монады у Лейбница – мельчайшие одушевленные частицы. И только поэтому образ «монады времени» не подходит, не совсем удачен. А вот «формы времени» – образ более удачный, хотя бы потому, что формы могут иметь разную и пространственную топологию, и масштабность. Они могут играть, говоря современным языком, роль микросистем, систем, метасистем и мегасистем. При этом все эти разновидности от подсистем до мегасистем могут «перекрывать» друг друга, пересекаться, «участвовать» одновременно в движении многих мета- и мегасистем, чего, по-видимому, не могут делать монады. А вот «взаимоотношения» «форм времени» вполне отвечают «поведению» монад. На мой взгляд, термин «формы времени» удачен еще и потому, что роль форм, как их видел Аристотель, полностью отвечает характеристике времени. (Выше уже говорилось о том, что высокая гибкость концепции «формы» Аристотеля обусловлена тем, что «форма» является аналогом современного понимания системности во взаимодействиях). В самом деле, по Аристотелю, все формы связаны друг с другом, создавая некую «ens commune». Точно так же ведут себя и темпомиры. Они составляют уже свою «ens commune». Каждая сущность обладает своим темпомиром, своей «формой времени» и только тогда она обладает бытием. Уж очень точные аналогии. Есть и форма форм у Аристотеля, это ens per se. Но ведь существует и собственное время Вселенной, своего рода ens per se времени – аналог «абсолютного времени Ньютона». В этом подходе не трудно увидеть грани субстанционного, а также статического и динамического подходов к проблеме времени. Но самое главное, что в этом подходе можно понять и то, что время обладает одновременно синхронным и диахронным аспектами, о которых говорится в концепции глобального эволюционизма. На каждый момент времени в развитии всеобщей универсальной связи есть своя «картинка» этой связи. Это и является синхронизирующим моментом. А уже в рамках этой «картинки» представлены индивидуальные облики бесчисленного множества темпомиров. Другому моменту времени всеобщей универсальной связи соответствует уже другая «картинка». А ей, в свою очередь, – новые облики всех темпомиров и т.д. Этот момент хорошо согласуется с обсуждением весьма многопланового и многоуровневого вопроса об «одновременности» [145,123-149].

Однако при этом вопрос о дальнодействии «не исчезает», он имеет здесь иную специфику. Речь идет уже не о передаче сигналов типа светового, а о распространении информации в физическом вакууме. (Под физическим вакуумом понимаются неквантованные поля. Согласно наиболее современным космогоническим и космологическим взглядам весь материальный мир представлен физическим вакуумом огромных энергий. Та же вещественная Вселенная, в которой мы живем, явилась результатом спонтанного перехода физического вакуума в вещество. Вещественная Вселенная тем самым расширяется не в пустоте, а в бескрайнем физическом вакууме с теми энергетическими параметрами, которые были уже упомянуты). По сути дела, все темпомиры, будучи временными подсистемами всей универсальной связи, каким-то образом коррелируют, координируют свое движение. Это явно не причинная, а коррелятивная связь, основанная на всеобщей информации. Идея о практически мгновенной передаче информации сразу же по всему объему Вселенной (и вещественной – расширяющейся, и той, что представлена физическим вакуумом, из которого сформировалась первая) уже неоднократно высказывалась [248]. Косвенные подтверждения той же идеи можно увидеть уже сейчас в физике микромира. (См. п. 1 данной главы.)

Столь естественное обращение в обсуждении проблемы времени к философии Аристотеля указывает на то, что он фактически вплотную подошел к осуществлению единства «со-бытийного» и «процессуального» в рассмотрении движения как мира в целом, так и его объектов. Стагириту, как отмечалось, следовало просто признать, что «ens commune» является само для себя еще и «ens per se». Но это видно лишь с позиций современной науки. Иными словами, ее понятийный аппарат дает возможность провести «эквивокацию», которую самому философу осуществить не удалось.

Можно привести здесь и другие эвристические идеи Аристотеля, не потерявшие актуальность и в настоящее время. На мой взгляд, философ совершенно был прав, считая, что смена форм характеризует «действия существующего в возможном» [108,88]. И это в самом деле так. Действительность – одна из реализованных возможностей. Чем больше возможностей, тем богаче действительность. Все эти возможности, по сути дела, определяют диалектику реального мира. Прав Аристотель был и в том, что локальное движение как перемещение («motus localis») он представлял всего лишь как один и причем не самый главный вид движения. И еще одна грань. Аристотель вполне справедливо считал смену форм мгновенной. Но вот развитие формы он не рассматривал таким образом. В противном случае все в мире произошло бы мгновенно. И раз будучи созданным, мир тут же прекратил бы свое существование. Более того, деление причин у Аристотеля просто гениальное. Оно прекрасно согласуется с современной наукой и с таким ее звеном, как синергетика. Материальная причина отражает ту среду (вещество, поле, вакуум и др.), в которой происходит самоорганизация, формальная – указывает на всю систему взаимодействий объекта (форму) сразу по всему «полю» его развития и, наконец, причина конечная – на общую тенденцию, конечное состояние, к которому стремится (по принципу «свободно становящейся последовательности» Брауэра) данная самоорганизующаяся система. Очень сомнительна также позиция критиков Аристотеля, согласно которой он не вводил в систему категорий такое понятие, как вероятность. Напротив, названная категория достаточно часто встречается в его работах. И ее содержание вполне согласуется с современным видением онтологического аспекта вероятности. В противном случае Аристотель не смог бы ввести понятие движения как «действия существующего в возможном».

Итак, с позиций современной науки хорошо видно, что Аристотель был очень близок к преодолению двойственности видения движения мира и его объектов, которая сложилась именно в его философии. Но это преодоление ни он сам, ни его последователи провести не смогли, поскольку не было соответствующего уровня развития философской и научной рациональности. И в то же время в классической философии были две успешные попытки в решении данной проблемы. Однако для этого, так же как и в неклассической философии (М.Хайдеггер и А.Н.Уайтхед), пришлось существенным образом модернизировать имеющуюся к тому времени философскую рациональность. Об этих попытках и пойдет речь в следующем параграфе.