Место действия — Рим; окрестность Сард; окрестность Филипп.

Уильям Шекспир. Юлий Цезарь

Персонаж	Чел, который играет	Реплики, акты, страницы	Примечания (шмот, дополнения, прост)
Юлий Цезарь	Илья Андросов
Октавий Цезарь	Никита Чеканов		триумвир после смерти Юлия Цезаря
Марк Антоний	Илья Казаков		триумвир после смерти Юлия Цезаря
Марк Эмилий Лепид			триумвир после смерти Юлия Цезаря
Цицерон	Алина Мамедова
Публий	Настя Гундорова
Попилий Лена
Марк Брут	Таня Телегина		участник заговора против Юлия Цезаря
Кассий	Саша Егопов		участник заговора против Юлия Цезаря
Каска	Настя Косенкова		участник заговора против Юлия Цезаря
Требоний			участник заговора против Юлия Цезаря
Дигарий	Алена Зотова		участник заговора против Юлия Цезаря
Деций Брут	Лиза Жерносек		участник заговора против Юлия Цезаря
Метелл Цимбр	Диана Голушкова		участник заговора против Юлия Цезаря
Цинна	Настя Принько		участник заговора против Юлия Цезаря
Марулл	Анна Вишнякова		Трибун
Флавий	Анастасия Нечаева		Трибун
Цинна, поэт	Полинчик Евтушенко
Артемидор Книдский	Нина Кудряшова		учитель красноречия
Прорицатель	Алина Керимова
Люцилий	Эвелина Бакалина		сторонник Брута и Касия
Титиний	Леша Игнатьев		сторонник Брута и Касия
Мессала	Вика Маликова		сторонник Брута и Касия
молодой Катон			сторонник Брута и Касия
Волумний
Варрон — слуга Брута. Клит — слуга Брута. Клавдий — слуга Брута. Стратон — слуга Брута. Люций — слуга Брута. Дарданий — слуга Брута.
Пиндар			слуга Кассия
Кальпурния	Лера Гринина		жена Цезаря
Порция	Аня Жукова
Сенаторы, горожане, стража, слуги и прочие	Катя Пасечникова, Даша Смолькова, Саша Майко

Всего: 36 человек

Место действия — Рим; окрестность Сард; окрестность Филипп.

АКТ I

СЦЕНА 1

Рим. Улица. Входят Флавий, Марулл и толпа гражда .

Флавий

Прочь! Расходитесь по домам, лентяи. Иль нынче праздник? Иль вам неизвестно, Что, как ремесленникам, вам нельзя В дни будничные выходить без знаков Своих ремесл? — Скажи, ты кто такой?

Первый гражданин

Я, сударь, плотник.

Марулл

Где ж комканый передник и отвес? Зачем одет ты в праздничное платье? — Ты, сударь, кто такой?

Второй гражданин

По правде говоря, сударь, перед хорошим ремесленником я, с вашего позволения, только починщик.

Марулл

Какое ремесло? Ответь мне толком.

Второй гражданин

Ремесло, сударь, такое, что я надеюсь заниматься им с чистой совестью; ведь я, сударь, залатываю чужие грехи.

Марулл

Какое ремесло? Эй ты, бездельник.

Второй гражданин

Прошу вас, сударь, не расходитесь: ежели у вас что-нибудь разойдется, я вам залатаю.

Марулл

Что мелешь ты? Меня латать ты хочешь, грубиян!

Второй гражданин

Да, сударь, залатаю вам подошвы.

Флавий

Так, значит, ты сапожник?

Второй гражданин

Воистину, сударь, я живу только шилом: я вмешиваюсь в чужие дела — и мужские, и женские — только шилом. Я, сударь, настоящий лекарь старой обуви; когда она в смертельной опасности, я ее излечиваю. Все настоящие люди, когда-либо ступавшие на воловьей коже, ходят только благодаря моему ремеслу.

Флавий

Что ж не работаешь сегодня дома?

Зачем людей по улицам ты водишь?

Второй гражданин

Затем, сударь, чтобы они поизносили свою обувь, а я получил бы побольше работы. В самом деле, сударь, мы устроили сегодня праздник, чтобы посмотреть на Цезаря и порадоваться его триумфу!

Марулл

Порадоваться? А каким победам? Каких заложников привел он в Рим, Чтоб свой триумф их шествием украсить? Вы камни, вы бесчувственней, чем камни! О римляне, жестокие сердца. Забыли вы Помпея? Сколько раз Взбирались вы на стены и бойницы, На башни, окна, дымовые трубы С детьми в руках и терпеливо ждали По целым дням, чтоб видеть, как проедет По римским улицам Помпей великий. Вдали его завидев колесницу, Не вы ли поднимали вопль такой, Что содрогался даже Тибр, услышав, Как эхо повторяло ваши крики В его пещерных берегах? И вот вы платье лучшее надели? И вот себе устроили вы праздник? И вот готовитесь устлать цветами Путь триумфатора в крови Помпея? Уйдите!

Флавий

Ступайте, граждане, и соберите Всех неимущих и для искупленья Ведите к Тибру их, и лейте слезы, Пока теченье низкое, поднявшись, Не поцелует берегов высоких.

Все граждане уходят.

Смотри, смягчились даже грубияны; Они ушли в молчанье виноватом. — Иди дорогой этой в Капитолий; Я здесь пойду; и если где увидишь, Снимай все украшения со статуй.

Марулл

Но можно ль делать это? У нас сегодня праздник Луперкалий.

Флавий

Что ж из того! Пусть Цезаря трофеи На статуях не виснут. Я ж пойду, Чтоб с улиц разгонять простой народ; И ты так делай, увидав скопленье. Из крыльев Цезаря пощиплем перья, Чтоб не взлетел он выше всех других; А иначе он воспарит высоко И в страхе рабском будет нас держать.

Уходят.

СЦЕНА 2

Цезарь

Кальпурния!

Каска

Молчанье! Цезарь говорит.

Музыка смолкает.

Цезарь

Кальпурния!

Кальпурния

Мой господин!

Цезарь

Когда начнет Антоний бег священный, Встань прямо на пути его. — Антоний!

Антоний

Великий Цезарь?

Цезарь

Не позабудь коснуться в быстром беге Кальпурнии; ведь старцы говорят, Что от священного прикосновенья Бесплодие проходит.

Антоний

Не забуду. Исполню все, что Цезарь повелит.

Цезарь

Ступайте и свершите все обряды.

Музыка.

Прорицатель

Цезарь!

Цезарь

Кто звал меня?

Каска

Эй, тише! Замолчите, музыканты!

Музыка смолкает.

Цезарь

Кто из толпы сейчас ко мне взывал? Пронзительнее музыки чей голос Звал — «Цезарь!» Говори же: Цезарь внемлет.

Прорицатель

Остерегись ид мартовских.

Цезарь

Кто он?

Брут

Пророчит он тебе об идах марта.

Цезарь

Пусть выйдет он. Хочу его я видеть.

Каска

Выдь из толпы, пред Цезарем предстань.

Цезарь

Что ты сказал сейчас мне? Повтори.

Прорицатель

Остерегись ид марта.

Цезарь

Он бредит. Что с ним говорить. Идемте.

Кассий

Пойдешь ли ты на празднество смотреть?

Брут

Нет.

Кассий

Прошу, иди.

Брут

Я не любитель игр, и нет во мне Той живости, как у Антония. Но не хочу мешать твоим желаньям И ухожу.

Кассий

Брут, с некоторых пор я замечаю, Что нет в твоих глазах той доброты И той любви, в которых я нуждаюсь. В узде суровой, как чужого, держишь Ты друга, что тебя так любит.

Брут

Кассий, Ошибся ты. Коль взор мой омрачен, То видимую скорбь я обращаю Лишь к самому себе. Я раздираем С недавних пор разладом разных чувств И мыслей, относящихся к себе. От них угрюмей я и в обращенье; Пусть не печалятся мои друзья — В число их, Кассий, входишь также ты, — К ним невниманье вызвано лишь тем, Что бедный Брут в войне с самим собой Забыл выказывать любовь к другим.

Кассий

Так, значит, я твоих не понял чувств; Поэтому в груди я затаил Немало дум, внимания достойных. Свое лицо ты можешь, Брут, увидеть?

Брут

Нет, Кассий; ведь себя мы можем видеть Лишь в отражении, в других предметах.

Кассий

То правда. И сожаления достойно, Брут, Что не имеешь ты зеркал, в которых Ты мог бы доблесть скрытую свою И тень свою увидеть. Ведь я слышал, Что многие из самых лучших римлян (Не Цезарь славный), говоря о Бруте, Вздыхая под ярмом порабощенья, Желали бы, чтоб Брут открыл глаза.

Брут

В опасности меня ты вовлекаешь. Ты хочешь, чтобы я искал в себе То, чего нет во мне.

Кассий

Поэтому, Брут, выслушай меня: И так как ты себя увидеть можешь Лишь в отраженье, то я, как стекло, Смиренно покажу тебе твой лик, Какого ты пока еще не знаешь. Во мне не сомневайся, милый Брут: Я не болтун и не унижу дружбы, Случайному знакомству расточая Слова любви; вот если б ты узнал, Что льщу я людям, обнимаю их, А после поношу; что на пирах Всем пьяницам я открываю тайны, Тогда ты мог бы мне не доверять.

Трубы и крики.

Брут

Что там за крик? Боюсь я, что народ Избрал его в цари.

Кассий

А, ты боишься? Так, значит, этого ты не желаешь.

Брут

Нет, Кассий, хоть его я и люблю. Но для чего меня ты держишь здесь? И что такое сообщить мне хочешь? Коль это благу общему полезно, Поставь передо мной и честь и смерть, И на обеих я взгляну спокойно.5 Богам известен выбор мой: так сильно Я честь люблю, что смерть мне не страшна.

Кассий

В тебе я эту доблесть знаю, Брут, Она знакома мне, как облик твой, И я о чести буду говорить. Не знаю я, как ты и как другие Об этой жизни думают, но я И не могу, и не желаю жить Склоняясь в страхе перед мне подобным. Родились мы свободными, как Цезарь; И вскормлены, как он; и оба можем, Как он, переносить зимою стужу. Однажды в бурный и ненастный день, Когда Тибр гневно бился в берегах, Сказал мне Цезарь: "Можешь ли ты, Кассий, За мною броситься в поток ревущий И переплыть туда?" Услышав это, Я в воду бросился, как был, в одежде, Зовя его, и он поплыл за мной. Поток ревел, но, напрягая мышцы, Его мы рассекали, разбивая, И, с ним борясь, упорно плыли к цели. Но не доплыли мы еще, как Цезарь Мне крикнул: «Кассий, помоги, тону». Как славный предок наш Эней из Трои Анхиза вынес на своих плечах, Так вынес я из волн ревущих Тибра Измученного Цезаря; и вот Теперь он бог, а с ним в сравненье Кассий Ничтожество, и должен он склоняться, Когда ему кивнет небрежно Цезарь. В Испании болел он лихорадкой. Когда был приступ у него, я видел, Как он дрожал. Да, этот бог дрожал. С трусливых губ его сбежала краска, И взор, что держит в страхе целый мир, Утратил блеск. Я слышал, как стонал он. Да, тот, чьи речи римляне должны Записывать потомкам в назиданье, Увы, кричал, как девочка больная: «Подай мне пить, Титиний!» — Как же может, О боги, человек настолько слабый Величественным миром управлять И пальму первенства нести?

Крики. Трубы.

Брут

Опять они кричат! Я думаю, то знаки одобренья, И почестями вновь осыпан Цезарь.

Кассий

Он, человек, шагнул над тесным миром, Возвысясь, как Колосс; а мы, людишки, Снуем у ног его и смотрим — где бы Найти себе бесславную могилу. Порой своей судьбою люди правят. Не звезды, милый Брут, а сами мы Виновны в том, что сделались рабами. Брут и Цезарь! Чем Цезарь отличается от Брута? Чем это имя громче твоего? Их рядом напиши, — твое не хуже. Произнеси их, — оба так же звучны. И вес их одинаков, и в заклятье «Брут» так же духа вызовет, как «Цезарь». Клянусь я именами всех богов, Какою пищей вскормлен Цезарь наш, Что вырос так высоко? Жалкий век! Рим, ты утратил благородство крови. В какой же век с великого потопа Ты славился одним лишь человеком? Кто слышал, чтоб в обширных стенах Рима Один лишь признан был достойным мужем? И это прежний Рим необозримый, Когда в нем место лишь для одного! Мы от своих отцов не раз слыхали, Что Брут — не ты, а славный предок твой — Сумел бы от тирана Рим спасти, Будь тот тиран сам дьявол.

Брут

Уверен я в твоей любви и знаю, К чему ты хочешь побудить меня. Что думаю о нынешних делах, Я расскажу тебе потом: сейчас же, Во имя нашей дружбы, я прошу, Не растравляй меня. Все, что еще добавишь, Я выслушаю. Мы отыщем время, Чтобы продолжить этот разговор. А до тех пор, отважный друг, запомни: Брут предпочтет быть жителем деревни, Чем выдавать себя за сына Рима Под тем ярмом, которое на нас Накладывает время.

Кассий

Я рад, что слабые мои слова Такую искру высекли из Брута.

Брут

Окончен бег, и Цезарь к нам идет.

Входит Цезарь и его свита .

Кассий

Когда пойдут, тронь Каску за рукав, И он с обычной едкостью расскажет, Что важного произошло сегодня.

Брут

Так сделаю, но, Кассий, посмотри — У Цезаря на лбу пылает гнев, Все, как побитые, за ним идут; Кальпурния бледна; у Цицерона Глаза, как у хорька, налиты кровью. Таким он в Капитолии бывает, Когда сенаторы с ним несогласны.

Кассий

Нам Каска объяснит, что там случилось.

Цезарь

Антоний!

Антоний

Цезарь?

Цезарь

Хочу я видеть в свите только тучных, Прилизанных и крепко спящих ночью. А Кассий тощ, в глазах холодный блеск. Он много думает, такой опасен.

Антоний

Не бойся, Цезарь; не опасен он; Он благороден и благонамерен.

Цезарь

Он слишком тощ! Его я не боюсь: Но если бы я страху был подвержен, То никого бы так не избегал, Как Кассия. Ведь он читает много И любит наблюдать, насквозь он видит Дела людские; он не любит игр И музыки, не то что ты, Антоний. Смеется редко, если ж и смеется, То словно над самим собой с презреньем За то, что не сумел сдержать улыбку. Такие люди вечно недовольны, Когда другой их в чем-то превосходит, Поэтому они весьма опасны. Я говорю, чего бояться надо, Но сам я не боюсь: на то я Цезарь. Стань справа, я на это ухо глух, Откройся, что ты думаешь о нем.

Каска

Ты дернул за рукав меня. В чем дело?

Брут

Да, Каска. Расскажи, что там случилось. Чем Цезарь огорчен.

Каска

А разве не были вы с ним?

Брут

Тогда б не спрашивал о том, что было.

Каска

Ну, ему предложили корону, и когда ему поднесли ее, то он отклонил ее слегка рукой, вот так; и народ начал кричать.

Брут

А во второй раз почему кричали?

Каска

Из-за того же.

Кассий

А в третий? Ведь они кричали трижды?

Каска

Из-за того же.

Брут

Ему корону предлагали трижды?

Каска

Клянусь, что трижды, и он трижды отталкивал ее, с каждым разом все слабее, и, когда он отталкивал, мои достопочтенные соседи орали.

Кассий

Кто подносил корону?

Каска

Кто? Антоний.

Брут

Любезный Каска, расскажи подробней.

Каска

Пусть меня повесят, но я не смогу рассказать подробно: это было просто шутовство; я всего и не заметил. Я видел, как Марк Антоний поднес ему корону; собственно, это была даже и не корона, а скорее коронка, и, как я вам сказал, он ее оттолкнул раз, но, как мне показалось, он бы с радостью ее ухватил. Затем Антоний поднес ее ему снова, и он снова оттолкнул ее, но, как мне показалось, он едва удержался, чтобы не вцепиться в нее всей пятерней. И Антоний поднес ее в третий раз, и он оттолкнул ее в третий раз, и каждый раз, как он отказывался, толпа орала, и неистово рукоплескала, и кидала вверх свои пропотевшие ночные колпаки, и от радости, что Цезарь отклонил корону, так заразила воздух своим зловонным дыханием, что сам Цезарь чуть не задохнулся; он лишился чувств и упал; что касается меня, то я не расхохотался только из боязни открыть рот и надышаться их вонью.

Кассий

Но отчего лишился Цезарь чувств?

Каска

Он упал посреди площади с пеной у рта, и язык у него отнялся.

Брут

Понятно, он страдает ведь падучей.

Кассий

Не Цезарь, нет, но ты, и я, и Каска, Мы все падучей этою страдаем.

Каска

Не понимаю, на что ты намекаешь, но я сам видел, как Цезарь упал. Назови меня лжецом, если разный сброд не хлопал и не свистел ему, так же как актерам в театре, когда они нравятся или не нравятся.

Брут

Что он сказал потом, придя в себя?

Каска

Клянусь, перед тем как упасть, заметив, что чернь радуется его отказу от короны, он распахнул одежду и предложил им перерезать ему горло. Будь я человеком дела, я бы поймал его на слове, провалиться мне в преисподнюю как последнему негодяю. Да, он упал. А когда пришел в себя, то сказал, что если сделал или сказал что-нибудь неподходящее, то просит милостиво извинить это его болезнью. Три или четыре девки рядом со мной завопили: «О, добрая душа» — и простили его от всего сердца: но они не стоят внимания; если бы даже Цезарь заколол их матерей, они все равно вели бы себя так же.

Брут

И после этого ушел он мрачный?

Каска

Да.

Кассий

А Цицерон что-нибудь сказал?

Каска

Да, но только по-гречески.

Кассий

Что же он сказал?

Каска

Почем я знаю, пусть я ослепну, если я хоть что-нибудь понял; но те, которые понимали его, пересмеивались и покачивали головой, однако для меня это было греческой тарабарщиной. Могу сообщить вам еще новость: Марулл и Флавий за снятие шарфов со статуй Цезаря лишены права произносить речи. Прощайте. Там было еще много глупостей, да я всего не упомнил.

Кассий

Не придешь ли ты вечером ко мне на ужин?

Каска

Я зван в другое место.

Кассий

Так не зайдешь ли завтра на обед?

Каска

Да, если я буду жив, а ты не откажешься от приглашения и твой обед будет стоить того.

Кассий

Отлично. Я жду тебя.

Каска

Жди. Прощайте оба. (Уходит.)

Брут

Каким же простаком он стал теперь, А в школе был таким живым и быстрым.

Кассий

Он и сейчас такой при исполненье Отважных и достойных предприятий. Поверь, его медлительность притворна, А неотесанность — приправой служит К остротам, чтобы с лучшим аппетитом Их переваривали.

Брут

Да, это так. Теперь тебя оставлю. А завтра, если хочешь, я приду К тебе для разговора, или ты Приди ко мне, я буду ждать тебя.

Кассий

Приду к тебе. А ты о Риме думай.

Брут уходит.

Брут, благороден ты; но все ж я вижу, Что благородный твой металл податлив. Поэтому-то дух высокий должен Общаться лишь с подобными себе. Кто тверд настолько, чтоб не соблазниться? Меня не терпит Цезарь. Брута ж любит. Когда б я Брутом был, а он был Кассий, Ему б я не поддался. Нынче ж ночью Ему под окна я подброшу письма, Как будто бы они от разных граждан; В них напишу, что имя Брута чтится Высоко в Риме, намекнув при этом На властолюбье Цезаря туманно. Покрепче, Цезарь, свой престол храни: Встряхнем его, иль хуже будут дни.

(Уходит.)

СЦЕНА 3

Цицерон

Привет, о Каска. Цезаря домой Ты проводил? Но чем ты так взволнован?

Каска

А ты спокоен, если вся земля Заколебалась вдруг? О Цицерон, Я видел, как от бури расщеплялись Дубы ветвистые, как океан Вздымался гордо, пенясь и бушуя, До угрожающих туч достигая; Но никогда до нынешнего дня Я бури огненной такой не видел. Иль там, на небесах, междоусобье, Иль мир наш, слишком надерзив богам, Побудил их на разрушенье.

Цицерон

Что ж более чудесного ты видел?

Каска

Какой-то раб — его в лицо ты знаешь — Вверх поднял руку левую, и вдруг Она, как двадцать факелов, зажглась, Не тлея и не чувствуя огня. Затем — мой меч еще в ножны не вложен — У Капитолия я встретил льва. Взглянув свирепо, мимо он прошел, Меня не тронув; там же я столкнулся С толпой напуганных и бледных женщин. Они клялись, что видели, как люди Все в пламени по улицам бродили. Вчера ж ночная птица в полдень села Над рыночною площадью, крича И ухая. Все эти чудеса Совпали так, что и сказать нельзя: «Они естественны, они обычны». Я думаю, что зло они вещают Для той страны, в которой появились.

Цицерон

Да, наше время странно, необычно: Но ведь по-своему толкуют люди Явленья, смысла их не понимая. Придет ли Цезарь в Капитолий завтра?

Каска

Да, и Антонию он поручил Сказать тебе, что завтра он придет.

Цицерон

Прощай же, Каска; грозовое небо Не для гуляний.

Каска

Цицерон, прощай.

Кассий

Кто это?

Каска

Римлянин.

Кассий

То голос Каски.

Каска

Твой слух хорош. Ну, Кассий, что за ночь!

Кассий

Ночь добрая для доблестных людей.

Каска

Кто знал, что будет небо так грозить?

Кассий

Все знавшие, что мир несчастьем полон. Я, например, по улицам бродил, Предав себя зловещей этой ночи. И, распахнувшись, Каска, как ты видишь, Открыл я грудь свою ударам молний; Когда ж твердь неба голубой зигзаг Раскалывал, я выставлял себя Как цель под ослепительную вспышку.

Каска

Зачем же так ты небо испытуешь? Удел людской наш — в страхе трепетать, Когда нам боги в знамениях шлют Ужасных вестников для устрашенья.

Кассий

Ты, Каска, туп. В тебе нет искры жизни, Что в каждом римлянине есть, иль ты Ее не чувствуешь совсем. Ты бледен, И перепуган, и дивишься в страхе При виде гнева странного небес; Но если поразмыслишь над причиной Того, что духи и огни блуждают, Что звери неверны своим повадкам, Что старцев превзошли умом младенцы, Что все они, внезапно изменив Своей природе и предначертанью, Чудовищами стали, — ты поймешь, Что небо в них вселило этот дух, Их сделав знаменьем предупрежденья О бедствии всеобщем. Тебе могу назвать я человека, Он, с этой ночью схож, Гремит огнем, могилы разверзает И в Капитолии, как лев, рычит. Не выше он тебя или меня По личным качествам, но стал зловещ И страшен, как все эти изверженья.

Каска

На Цезаря ты намекаешь, Кассий?

Кассий

Кто б ни был он. Ведь и сейчас у римлян Тела и мышцы те же, что у предков. Но — жалкий век! В нас дух отцов угас, И нами правит материнский дух, Ярму мы подчиняемся по-женски.

Каска

Сенаторы вновь завтра соберутся, Чтоб Цезаря провозгласить царем; И будет он везде — на суше, в море, Но не в Италии — носить корону.

Кассий

Я знаю, где носить кинжал я буду: От рабства Кассий Кассия избавит. Так, боги, вы даете слабым силу И учите тиранов побеждать: Ни камни башен, ни литые стены, Ни подземелья душные, ни цепи Не могут силу духа удержать; Жизнь, если ей тесны затворы мира, Всегда себя освободить сумеет. Я это знаю, пусть весь мир узнает, Что по желанью я могу с себя Стряхнуть гнет тирании.

Снова гром.

Каска

Как и я! У каждого раба в руках есть средство Освободиться от своих оков.

Кассий

Так почему же Цезарь стал тираном? Несчастный! Разве мог бы стать он волком, Когда б не знал, что римляне — бараны; Пред римлянами-ланями он лев. Кто хочет развести скорей огонь, Тот жжет солому. Римляне, вы щепки, Вы мусор, коль годитесь лишь на то, Чтоб освещать ничтожество такое, Как Цезарь. Но куда меня, о скорбь, Ты завлекла? Быть может, я открылся Рабу угодливому; что ж, готов К ответу я. Ведь я вооружен, И все опасности я презираю.

Каска

Ты с Каской говоришь; он не болтун, Не зубоскал. И вот моя рука: Сплоти людей, чтоб зло предотвратить, И ни на шаг тогда я не отстану От вожака.

Кассий

Союз наш заключен. Узнай же, Каска, я уже склонил Немало благородных, честных римлян, Чтоб разделить со мною предприятье С опасным и почетным завершеньем. Они, собравшись, ждут меня сейчас Под портиком Помпея; в ночь такую На улицах пустынно и безлюдно, И даже небо мрачное похоже На дело, что готовы мы свершить, — Кроваво так же, огненно и грозно.

Каска

Остерегись, идет поспешно кто-то.

Входит Цинна .

Кассий

Я по походке Цинну узнаю. Он друг наш. — Цинна, ты куда спешишь?

Цинна

Ищу тебя. Кто здесь? Метеллий Цимбр?

Кассий

Нет, это Каска. К нам и он примкнул. Скажи, меня там ожидают, Цинна?

Цинна

Я Каске рад. Но как ужасна ночь! Из нас кой-кто чудесное увидел.

Кассий

Там ждут меня? Скажи.

Цинна

Да, ждут. О Кассий, если б мог ты И доблестного Брута к нам привлечь.

Кассий

Доволен, Цинна, будь: письмо вот это На преторское кресло положи, Чтоб Брут его нашел; другое ж брось К нему в окно; а это, третье, воском К статуе Брута древнего прилепишь. У портика Помпея ждем тебя. Брут Деций и Требоний тоже там?

Цинна

Все, кроме Цимбера; он за тобой Пошел в твой дом. Я быстро все исполню И письма все, как ты велел, подброшу.

Кассий

И приходи потом в театр Помпея.

Цинна уходит.

Должны с тобой мы, Каска, до рассвета Увидеть Брута дома: ведь сейчас он Наш на три четверти и целиком Наш будет после этой новой встречи.

Каска

Народ глубоко почитает Брута. То, что казалось бы в нас преступленьем, Поддержкою своею, как алхимик, Он в доблесть претворит и в добродетель.

Кассий

Ты верно понял, в чем его значенье И для чего он нужен нам. Идем, Ведь за полночь уже, мы до рассвета Его разбудим, и он будет наш.

Уходят.

АКТ II

СЦЕНА 1

Брут

Эй, Луций, встань! По звездам распознать я не могу, Далеко ль до утра. Проснись, эй, Луций, пробудись! О, если б мог я так же крепко спать. Живее, Луций! Эй, проснись же, Луций!

Входит Луций .

Луций

Ты звал, мой господин?

Брут

В покой мой принеси светильник, Луций. Когда зажжешь, то позови меня.

Луций

Все будет сделано, мой господин. (Уходит.)

Брут

Да, только смерть его: нет у меня Причины личной возмущаться им, Лишь благо общее. Он ждет короны; Каким тогда он станет — вот вопрос. На яркий свет гадюка выползает, И осторожней мы тогда ступаем. Короновать его — ему дать жало, Чтоб зло по прихоти он причинял. Величье тягостно, когда в разладе Власть с состраданьем. Я не замечал, Чтоб в Цезаре его пристрастья были Сильнее разума. Но ведь смиренье — Лишь лестница для юных честолюбий: Наверх взбираясь, смотрят на нее, Когда ж на верхнюю ступеньку встанут, То к лестнице спиною обратятся И смотрят в облака, презрев ступеньки, Что вверх их возвели. Вот так и Цезарь. Предотвратим же это. Пусть причины Для распри с ним пока еще не видно, Решим, что, как и все, он, возвеличась, В такие ж крайности потом впадет. Пусть будет он для нас яйцом змеиным, Что вылупит, созрев, такое ж зло. Убьем его в зародыше.

Входит Луций .

Луций

Светильник я зажег, мой господин. Кремень искал я у окна и вот Нашел письмо с печатью, но его Там не было, когда я спать пошел. (Подает письмо.)

Брут

Приляг опять, еще не рассвело. Не мартовские ль иды завтра, мальчик?

Луций

Не знаю, господин.

Брут

Взгляни же в календарь и мне скажи.

Луций

Сейчас, мой господин. (Уходит.)

Брут

По небу так сверкают метеоры, Что я могу читать при свете их. (Вскрывает письмо и читает.)"Ты спишь, о Брут: проспись, познай себя. Иль Рим… Воспрянь, рази, спасай". «Ты спишь, о Брут: проснись». Такие подстрекательства мне часто Подбрасывали, и я их читал. «Иль Рим…». Как должен это я дополнить? Иль Рим под игом одного? Как, Рим? Из Рима предками моими изгнан Тарквиний был, когда он стал царем. «Воспрянь, рази, спасай». Меня зовут Воспрянуть и спасать? О Рим, клянусь, Что, если будешь ты спасен, спасенье Получишь ты от Брутовой руки!

Входит Луций .

Луций

Четырнадцать дней мартовских прошло.Стук за сценой.

Брут

Так. Отвори ступай; стучится кто-то.

Луций уходит.

Я сна лишился с той поры, как Кассий О Цезаре мне говорил. Меж выполненьем замыслов ужасных И первым побужденьем промежуток Похож на призрак иль на страшный сон: Наш разум и все члены тела спорят, Собравшись на совет, и человек Похож на маленькое государство, Где вспыхнуло междоусобье.

Входит Луций .

Луций

Мой господин, у входа брат твой Кассий,11 Тебя он хочет видеть.

Брут

Он один?

Луций

Пришли с ним и другие.

Брут

Ты знаешь их?

Луций

Нет, господин мой: головы склонив, Они одеждой лица закрывали. И я не мог черты их разглядеть, Как ни старался.

Брут

Пусть они войдут.

Луций уходит.

То заговорщики. О заговор, Стыдишься ты показываться ночью, Когда привольно злу. Так где же днем Столь темную пещеру ты отыщешь, Чтоб скрыть свой страшный лик? Такой и нет. Уж лучше ты его прикрой улыбкой: Ведь если ты его не приукрасишь, То сам Эреб и весь подземный мрак Не помешают разгадать тебя.

Кассий

К тебе мы вторглись, твой покой нарушив, Брут, здравствуй. Разбудили мы тебя?

Брут

Я встал уже, и я не спал всю ночь. Знакомы ль мне пришедшие с тобой?

Кассий

Ты знаешь каждого из них, и каждый Тебя глубоко чтит, и каждый хочет, Чтоб о себе ты был того же мненья, Как лучшие из римлян о тебе. Требоний здесь.

Брут

Приветствую его.

Кассий

Вот Деций Брут.

Брут

Привет мой и ему.

Кассий

Вот Каска, вот и Цинна, вот и Цимбер.

Брут

Привет им всем! Что за бессонные заботы встали Меж вашим сном и ночью?

Кассий

Могу ль тебе сказать?

Брут и Кассий шепчутся.

Деций

Вот где восток. Не правда ль, там светает?

Каска

Нет.

Цинна

Не прав ты, кромка облаков сереет, То первые предвестники рассвета.

Каска

Сознайтесь же, что оба вы ошиблись. Я покажу мечом, где всходит солнце; Сейчас, весной, на повороте года, Оно встает гораздо ближе к югу. Два месяца пройдет — и луч рассвета Мы северней увидим. А сегодня Заря за Капитолием блеснет.

Брут

Все, как один, мне дайте ваши руки.

Кассий

И подтвердим решенье наше клятвой.

Брут

Не надо клятв. Коль нас не побуждают Вид скорбный граждан, собственная мука, Зло, что царит кругом, — коль мало вам Таких причин, — то лучше разойдемся, Чтобы на ложе праздности возлечь, И пусть надменно тирания правит, Готовя смертный жребий нам. Но если В тех побужденьях пламени довольно, Чтоб трусы им зажглись и закалился Дух плавкий женщин, то, сограждане, Что, кроме дела нашего, нас может К восстанью побудить? Иль не порукой Нам скрытность римлян, что сказали слово И не отступятся? Какая клятва Нужна, когда мы честно обязались, Что это будет или мы падем? Пускай клянутся трусы, и жрецы, И падаль дряхлая, и те страдальцы, Что терпят зло. Клянутся в темном деле Лишь те, кому не верят. Не пятнайте Высокодоблестного предприятья И непреклонного закала духа Предположеньем, что нужны нам клятвы Для дела нашего. Иль в каждой капле Той крови благородной, что течет У римлянина каждого, есть примесь Нечистая, раз может он нарушить Хоть в чем-нибудь свое же обещанье.

Кассий

Не стоит ли склонить и Цицерона?

Я думаю, он тоже будет с нами.

Каска

Нельзя нам упускать его.

Цинна

Конечно.

Метелл

Вы правы. Серебро его волос Нам купит общее расположенье. Все будут восхвалять нас, говоря, Что ум его направил наши руки; И нашу юность, наш порыв мятежный Он скроет величавостью своей.

Брут

О нет, ему не надо открываться, Он никогда поддерживать не станет Того, что начали другие.

Кассий

Верно.

Каска

Он непригоден нам.

Деций

Один ли только Цезарь должен пасть?

Кассий

Ты, Деций, прав. И было бы неверно, Чтоб Марк Антоний, Цезарев любимец, Его бы пережил; мы в нем найдем Врага лукавого; его приемы Известны нам, уж он-то ухитрится Нам навредить. Предупредим опасность, Пусть вместе с Цезарем падет Антоний.

Брут

Не слишком ли кровав наш путь, Кай Кассий, — Снять голову, потом рубить все члены? В смертоубийстве гнев, а после злоба. Антоний — лишь часть Цезарева тела. Мы против духа Цезаря восстали, А в духе человеческом нет крови. О, если б без убийства мы могли Дух Цезаря сломить! Но нет, увы, Пасть должен Цезарь. Милые друзья, Убьем его бесстрашно, но не злобно. Как жертву для богов его заколем, Но не изрубим в пищу для собак; Пусть наши души, как хозяин хитры