Противоречивость общественного прогресса

Диалектика общественного прогресса осмысливалась не только в западной, но и в нашей отечественной философской традиции, причем в ряде отношений более продуктивно. Здесь особо подчеркивалась сопряженность социального прогресса с жертвами во имя будущего. Жертвенность как таковая присуща и естественной истории: смерть организма — жертва во имя совершенствования вида. Но разница в том, что люди идут на жертвы сознательно, и вне этой жертвенности нет истории. Н. А. Бердяев утверждал, что жестокость, болезненность, страдание — это условия исторического восхождения: «Героическое начало — жестокое начало». Судьба христианских народов динамична, а не статична, как судьба народов Востока, потому что христианство считает неизбежным страдание и жертвенность; любовь к историческим ценностям требует жертвования благами нынешнего поколения.

Эта черта прогресса ярко проявилась в нашей отечественной истории, особенно после октября 17-го. Высочайшие темпы экономического развития, прогресс науки и техники были достигнуты за счет ограниченного
потребления. Это была жертва во имя будущих поколений. А. А. Фадеев
в ответ на замечание одного литератора, что оценивать писателей только по отношению к революции — бесчеловечно, сказал: «А к нам человеческие мерки неприменимы. Мы не люди, мы солдаты, по трупам которых идут к победе. Люди будут жить после нас». Таков был героический пафос революционного сознания, отражавшего характер социальных преобразований и перспективы дальнейшего прогресса.

Действительно, до определенного исторического рубежа развитие общества, понимаемое прежде всего как развитие материального производства, идет за счет ограничения потребностей основной массы населения, — таков объективный закон социального прогресса на этом этапе. Но объективные законы общественного развития реализуются не иначе, как посредством сознательной деятельности людей, а люди далеко не всегда правильно понимают требования этих законов и часто действуют вразрез
с ними. Такое расхождение сознания и реальности в особенно драматичной форме обнаружило себя в истории XX в. Попробуем это объяснить.

В современной культуре не только западного, но и — в той или иной мере — российского и восточного общества доминирует европейская наука. На нее опираются система образования, стиль мышления, взгляды
на мир, на общество, на человека. Между тем, в основании европейской науки, начиная с эпохи Возрождения и до сих пор, незримо присутствует «стрела времени»: если в Средние века представления о человеке и обществе опирались на понятия веры, справедливости, чести, то в Новое время это понятие неограниченной свободы, на которое и опирается теория прогресса в развитии общества.

Теория общественного развития, опирающаяся на представления о безграничной свободе человеческого действия, не учитывает, что движение по «стреле времени» есть движение к смерти. Как только свобода становится доминантой мировоззрения, теряется ощущение предела, непреодолимых ограничений. Стремление к индивидуальной свободе оборачивается явно выраженным стремлением к самоубийству человечества. Сегодня симптомы кризиса индустриального прогресса и сползания человечества
к самоубийству стали очевидными.

Идея свободы в ее специфически «западном» понимании предполагает непрерывную экспансию (великие географические открытия, колониальная экспансия, выход в космос), основанную на прогрессе производительных сил. Если что-то мешает их развитию — будь то характер общественных отношений, культурные традиции, ментальность и т. п. — оно должно быть отринуто или трансформировано с целью интенсификации развития производительных сил. При этом всякая теория общественного прогресса, в основе которой лежит идея свободы и бесконечного экономического прогресса, молчаливо предполагает наличие неограниченных природных (энергетических, сырьевых и т. д.) возможностей материального производства. Развитие общества, движимое этим ложным постулатом, с неизбежностью ведет к экологическому кризису.

Экологическая катастрофа становится неизбежной, когда в целеполагании над законами объективного мира начинают «господствовать» потребности развития производительных сил. Рост производительности труда вызывает непредсказуемые изменения природной среды. Индийские крестьяне собирали достаточно высокие урожаи, возделывая поля деревянной сохой; возмущенные такой отсталостью английские колонизаторы заставили внедрить отвальный плуг, что привело к катастрофической эрозии лессовых почв и, соответственно, к снижению урожайности.

Нарастающая деградация природной среды под воздействием антропогенных процессов ставит все более жесткие пределы демографической
и экономической экспансии человечества. Предлагаемые учеными «нетрадиционные» пути решения экологической проблемы, такие как переориентация земного производства на биотехнологию, вынесение механического и физико-химического производства в космос, в обозримом будущем могут рассматриваться лишь теоретически.

Как с этой точки зрения выглядят перспективы общественного развития? Здесь, естественно, можно предложить лишь «поисковый прогноз».
В принципе возможны два варианта развития событий. Один вариант: часть общества, осознавшая необходимость оптимизации потребностей, убеждает остальных и добивается соответствующих целей политическими средствами. Другой вариант: общество все больше «увязает» в «трясине» потребительства, начинаются войны за сырьевые и энергетические ресурсы, природная среда разрушается, в результате чего большинство населения планеты вымирает; оставшиеся в живых приходят к разумной организации общества. Вероятность реализации подобного варианта, мягко говоря, не является нулевой.

А ведь кроме «внешних», экологических, существуют «внутренние» пределы развития общества, связанные с природой человеческих индивидов. Человеческому организму присущи определенные качественные и количественные характеристики. Многие достижения технологического
и социального прогресса не «вписываются» в эти характеристики. Следствием являются болезни, эмоциональные стрессы, нервно-психические травмы. Горькая ирония судьбы состоит в том, что, поставив перед собой жизненную задачу обеспечения телесного комфорта посредством материального производства, человек делает не только внешнюю, но и внутреннюю, «собственную», природу заложницей порочных ценностных ориентаций. Между тем, именно с этим, сугубо количественным подходом к пониманию развития человека некоторые западные теоретики связывают общественный прогресс. Так, по Р. Арону, о прогрессе общества можно судить в случае количественного прибавления результатов деятельности, способных удовлетворить потребности человека.

Теоретическим самооправданием потребительства служит типично западная идея о том, что удовлетворение материальных потребностей является способом спонтанного развития высших духовных потребностей человека. На этой почве благополучно смыкаются, например, марксистский тезис о том, что, производя материальные блага, человек развивается сам, и постулат «гуманистической психологии» о врожденном характере всех человеческих потребностей, в том числе и высших духовных. В обоих случаях утверждается, что основой развития человека является производство средств удовлетворения биогенных потребностей человека, духовные
же потребности либо порождаются этим процессом, либо «проявляются» на его основе, в процессе потребления.

Специфическая динамика потребностей и потребления, выработанная европейской культурой, как раз и стала глубинным источником всеохватывающего кризиса современного общества. Как это ни парадоксально, именно потребительская парадигма жизни делает принципиально невозможным «полное» удовлетворение потребностей физического бытия индивида, ибо совершенствование форм и средств удовлетворения этих потребностей не имеет объективного предела внутри себя и «теоретически» может быть бесконечным. Максимизация потребления, обусловливая гипертрофированный рост объема и многообразия материальных потребностей, вызывает дальнейшую эскалацию материального производства, а вместе
с этим — острейшие не только экологические, но и экзистенциальные
проблемы.

Установка на приоритетное обслуживание телесного бытия неизбежно делает индивида рабом материальных, а также первичных духовных, «престижно-статусных» потребностей, выхолащивая его духовные силы. Культивирование этих потребностей и связанного с ними экономического интереса ведет цивилизацию в исторический тупик, что особенно ярко проявилось в развитии американского общества. Еще полтора столетия назад А. С. Пушкин писал о тогдашней Америке: «Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавлено неумолимым эгоизмом и страстью к довольству».

Может быть, в современном американском обществе что-нибудь
в этом плане изменилось к лучшему? Скорее наоборот, человеческая жизнь все более подчиняется здесь целям «комфортно-престижного» потребления, в результате чего индивид теряет свою субъективность, становясь объектом рыночных манипуляций (Э. Фромм). На место возвышенного «мыслю — следовательно существую» властно выдвигается вполне приземленное «продаюсь — следовательно существую». Сегодня «среднему» американцу попросту неведомо, что есть еще какие-то ценности, кроме удовольствия, комфорта и престижа, в обслуживании которых и в утверждении своего физического бытия любыми средствами он видит главную жизненную задачу. Попробуйте, например, побудить его к снижению потребления бензина, — это, по словам Э. Мунье, вызовет у него взрыв отчаяния и безумной паники. Он проголосует за любого политика, который пообещает этого не допустить.

Не случайно на Западе очень популярна теория, суть которой представлена в так называемой «пирамиде потребностей», носящей имя американского психолога А. Маслоу. Эта теория утверждает, что новые, более «высокие» потребности, проявляются у человека по мере удовлетворения потребностей низших уровней — материальных, прежде всего, физиологических потребностей. Отсюда вывод: потребляй, — и ты будешь духовно развитым человеком. Западных теоретиков не смущает, что этот потребительский императив не находит ни серьезного теоретического, ни практического обоснования.

«Установка на максимум» в удовлетворении первичных потребностей индивида, «входя в резонанс» с ростом потребительных возможностей общества, приводит к тому, что физиологические нормы удовлетворения биогенных потребностей оказываются превзойденными многократно, складываются разного рода потребительские культы. Итогом является стагнация личностного, духовного развития индивида: общество ставит непреодолимый предел развертыванию и реализации его человеческой сущности.

Такая установка неизбежно прокладывает путь к полному «цивилизованному одичанию», которое, похоже, уже происходит. Ныне, по оценкам западных социологов, 50% взрослых американцев никогда ничего не читают. Литературоведы же утверждают, что за последние десятилетия
по существу исчезла не только американская, но и великая европейская литература. Попытка найти жизненный смысл исключительно (или преимущественно) в удовлетворении первичных потребностей привела западное общество к духовной деградации, которая сегодня (особенно после балканской и иракской войн с наглой демонстрацией «морали томагавков») уже не вызывает сомнения.

Снижение потенций развития нравственности и духовности и постепенная их утрата неизбежно становятся ценой, которую общество «массового потребления» платит за свой ценностный выбор. Складывается парадоксальная ситуация, когда человек, стремясь к осуществлению своей природы и развивая в этом направлении общественные процессы, медленно, но верно изживает… сам себя.