Алхимическая символика богоявленского пирога

И весть приемше во сие не возвратитися ко Ироду, иным путём отидоша во страну свою.

(От Матфея Святое Благовествование, II, 12.)

Et response accepto in somnis ne redirent ad Herodem, per aliam viam reversi sunt in regionem suam.

(Sancti Matthœi Evangelium, cap. II, 12.)

Зачастую попадая в затруднительное положение, я менял одежду, сбривал волосы, одевал парик, присваивал себе новое имя и исчезал в ночи, дабы не впасть в руки подстерегавших меня злодеев, одержимых жаждою злата.

(Филалетовы Врата Отверсты Царска Дворца Затверста, гл. XIII, IV.)

Ita quod non semel summis cum molestiis, mutatis vestibus, raso capite, crinibusque aliis indutus, alterato nomine noctu fugam facerem, aliter in manus nequissimorum hominum milhi insiduantium (ob solam suspisionem unà cum auri siti sacerrimâ conjunctam) incidissem.

(Philalethœ Introitus apertus ad occlusum Regis Palatium, cap. XIII, IV.)

Весьма дерзновенно, если не опасно, если вообще не невозможно и по крайней мере призвано быть сдержанно-кратким исследование сущностных и изначальных герметических категорий, необходимых для глубокого понимания алхимической символики Богоявленского пирога (Лепёшки Царей, Galette des Rois). Вот почему мы ограничимся только основными символами, следуя кратчайшим, а значит, наиболее верным путём.

Вне всякого сомнения, среди наших читателей найдутся очень немногие действительно влюблённые в старинную науку Гермеса; но будут и другие, пусть менее учёные, но способные воспринимать веяние единой Истины, прекрасной и вечной, как Сам Бог, и прозревать ея очами душ своих. Но не было ещё случая, чтобы общепринятым ясным языком, а не с помощью подобий, иносказаний и аллегории передавались бесценные знания, которые должны становиться достоянием лишь немногих и разглашение которых всегда достойно осуждения, независимо от мотива, и никому никогда не приносит пользу.

Вспомним, как делили пирог с запечённым сюрпризом ещё в начале нашего века и какие чарующие предания, полные герметических и в высокой степени посвятительных смыслов несёт праздник Богоявления в канун Рождества — праздник Царей-волхвов — увы, сохранившийся едва-едва, в усечённом виде! И всё же он по-прежнему привносит в наш профанический и просто языческий мир древние смыслы, против которых в поразительном единении так ополчались янсенисты, лютеране и кальвинисты, в слепоте своей ненавидящие всё эзотерическое, не доступное «новому свету» их «чистого разума». Вспомним, какую шумную возню устроили все они когда-то по поводу этого праздника, называемого в народе Пьяный Король (Roi boit) и приоткрывающего всё древнее, всё священное, столь почитаемое высшими избранниками и суверенами-аристократами — с одной стороны, с другой — простыми детьми из самых бедных семей — и как вся эта возня едва не повлекла за собою смерть храбрейшего из Королей — Франциска Первого.

Дама Рыцаря (Chevalier), держащая его щит, в котором, как в зеркале, хиромантически отражена его правая рука, — ни в коем случае не левая, не способная к совершению никаких действий.

XIX. Аврора Линто (Женщина со звездой)

Хозяин дома, в котором происходит праздничная игра, обращается с вопросом к ребёнку, спрятавшемуся под столом, именуя его Phœbe Domine! Seigneur Phèbus! Гоподип Феб! Это выкликание, через кабалистический ассонанс легко превращается в Fabœ Domine или Seigneur de la Fève! Господин Бобовое Зёрнышко! Правитель Фив! Именно об этом бобовом зёрнышке упоминает Плутарх в знаменитых описаниях пиршеств — древние Египтяне, Фиванцы, считали бобовое зерно божественным и хранили в храмах под покрывалом — точно так же, как и мы прячем его в пироге или под скатертью стола.

Но не относится ли это обращение также и к солнцу, именуемому в мифологии Фебом, чей восход всегда предваряется появлением утренней звезды по имени Люцифер (Светоносицы от lux, lucis, lumière, свет и fero, je porte, я несу — букв, я сам несу свет — перев.), в равной степени и ко младенцу Иисусу — ведь Его сокрытое в вертепе, то есть пещере, Рождество также предваряется появлением чудесной звезды, Звезды Царей? И точно так же, как Цари Востока, предрассветною «звездою учахуся», пришли к яслям Царя-Богомладенца, так и алхимик в своём труде, отмеченном печатью Звезды Волхвов, следует за ней в святилище недр земли, матери-материи (mater, mère), скрывающей философское золото или маленького царя (petit roi, regulus).

Появление звезды Великого Делания всякий раз возобновляет Богоявление, отмеченное звездой, торжествующей над всеми звёздами небесными. Святой Игнатий в своем апокрифическом Первом Послании к Ефесянам описывает это космическое чудо, пожалуй, даже более выразительно, чем святой Матфей:

«Звезда сияла в небе, превосходя блеском все иные звёзды, и свет ея был неизречённым; и новизна ея вызывала восхищение. Все же прочие звёзды вкупе с Солнцем и Луной являли клир, сопровождающий эту Звезду. Сама же она рассеивала свет свой повсюду; и явилось волнение, откуда пришло повое сие необычайное светило»[53].

Указывая на первичность этой звезды в небесах алхимического микрокосма, мы приводим на рассмотрение читателя сделанную нами в 1924 году полурисованную копию первой страницы трактата об Авроре, оставленного нам Анри де Линто, господином Львиной Горы (Henri de Linthaut, sieur de Mont-Lion)[54].

Бобовое зёрнышко есть не что иное, как символ нашей серы, заключённой в материи, истинного минерального солнца, рождающегося золота, не имеющего ничего общего ни с одним драгоценным металлом, золота — источника всякого на земле блага. Это золото в прямом смысле слова молодо-зелено, оно одарит художника, который сумеет довести его до состояния зрелости, тремя благами — здоровьем, богатством, мудростью. Вот почему выражение найти зерно в пироге (trouver la fève au gâteau) означает сделать важное и великое открытие, совершить прекрасное и доброе дело.

В то же время замечательно то, что бобовое зёрнышко в Богоявленском пироге часто заменяют куклой младенца, которую называют купальщиком или маленькой фарфоровой рыбкой, «солнышком» (sol, soils, soleil) и что первые изображения Христа в римских катакомбах были именно в виде рыбы. Но и само слово рыба, ΊΧΘΥΣ, Ikhtus, записанное как монограмма, по первым буквам в древности означало Иисус Христос Сын Божий, Спаситель.

Сам же пирог, испечённый из слоённого теста, напоминает страницы книги, образа сухой воды, не моющей рук. Об этой воде много пишут Философы, называя ея землёй белой и слоистой.

«Я глубоко сожалел бы, если бы вы, познав истинную материю, подобно мне, провели в трудах, опытах и размышлениях пятнадцать лет, не сумев за это время извлечь из камня драгоценный сок, хранимый в его недрах, а потому и не обретя тайный огонь мудрецов, истекающий из этого древа, то есть воду, не моющую рук»[55].

В этой воде и рождается алхимический гомункул или маленькая рыбка, которую герметики называли рыбой-прилипалой и которую они с присущей им любовью к духовным играм советуют ловить в лоне их моря (mer), кабалистически — матери (mère). Эта пластинчатая материя и есть та самая Немая Книга старых мастеров, Великая Книга Естества (Grande Livre de la Nature), которая лишь одна, как неустанно повторяют они, являет собой Нить Ариадны (Filet d'Ariadne), незаменимую для стремящихся безопасно войти в Лабиринт герметической философии[56].

Это также и знаменитая книга иносказаний Николая Фламеля, золочёная, очень старая и очень широкая, сперва явившаяся ему в видении, а затем неожиданно купленная этим народным алхимиком из прихода Святого Иакова при Мясных Лавках (Saint-Jacques-de-la-Boucherue) за два флорина, после чего он ценою огромных трудов сумел довести до совершенства изготовление Философского Камня[57].

Мы настаиваем вот на чём. Слоёный пирог из Ослиной шкуры (Peau d'Ane), сказки, которая есть в сборнике Шарля Перро, равно как и у Матушки Гусыни (Ma Mère l'Oie), есть символ всё той же сущности, в недрах которой медленно и терпеливо развивается металлический зародыш. Это и есть тайный обитатель Богоявленского пирога — голый или запелёнутый bambino, всё ещё соединённый с древней плацентой и закрытый от противоположностей внешнего мира.

В иносказательной сказке, обращённой прежде всего к детям, к малым сим, к parvuli, препятствовать приходу ко Христу которых воспретил Он сам, Пирог — это преображённая Ослиная шкура, печёт его несказанно прекрасная принцесса, сама завёрнутая в эту шкуру. Ея переодевание, то есть сбрасывание ветхих одежд — это преображение персонифицированной первоматерии субъекта мудрецов (sujet des sages).

Это вещество даже в чистом виде, в том, в каком оно встречается в шахтах, вид имеет омерзительный. Она черна, и к черноте ея добавляется ещё и отвратительный запах; она марает руки всех, кто ея касается, и отвратная по природе своей, как бы соединяет в себе всё самое неприятное. Так героиня повествования Шарля Перро, облачённая в жалкую ослиную шкуру, кажется столь грязной и пакостной, что на нея смотреть никто не хочет, не то, чтобы с ней разговаривать. Ибо она не побоялась последовать совету феи, ея преданной и заботливой крёстной матери:

Хорошенько спрячься ты в шкуру эту,

Не поверит ведь никто — столь ужасна —

Будто есть в ней хоть одна капля света.

Принцесса царского рода, наделённая необычайными достоинствами, облачается в ослиную шкуру, скрывая изначальную красоту, и только будущий супруг ея, тоже царевич, опознаёт существо, сродное себе, по украшенному изумрудом, смарагдом колечку, спрятанному в испечённом царевной слоёном пироге. Отзвуком этой истории является другая, о хрустальной, стеклянной (de verre), зеленоватой туфельке Золушки — Cendrillon — которую зовут иногда Луция — Cucendron — и обозначают греческим X (кси) как луч в золе (le rayon dans le cendres). Этот луч очень легко отождествить именно с бобовым зёрнышком Богоявленского пирога.

«После белого цвета не ошибись, помни, что чрез огаепитание приведёшь вещь в состояние золы. Некто сказал так: не презирай золу, ибо Бог соделает ея жидкой»[58].

Смарагд мудрецов драгоценен именно зелёным цветом — цветом универсальной души. Бесконечно важно, что указание именно на этот цвет содержится в самом названии Изумрудной Скрижали (Table Smaragdine, от латинского smaragdina, то есть Смарагдовая) Гермеса Трижды Величайшего, отца философов. Напомним также, что Виктор Гюго в своём романе о Соборе Владычицы Нашей в Париже, полностью написанном под алхимическими чарами, делает юную и соблазнительную Эсмеральду (Смарагдовую) объектом любовной страсти конного (chevalier — рыцаря) Феба (Phèbus).

При философской работе именно зелёный цвет свидетельствует о нерушимом союзе и полном согласии двух начал, прежде противоположных — меркурия и серы, а также об обретении ими способности к росту. На это, в свою очередь, указывает фонетическое созвучие слова fève — бобовое зёрнышко (по -старофранцузски febve, по-латыни — faba) — и греческого φάψ, faps, в родительном падеже φαβός, fabos — голубка.

Эта белая птица, носительница вести примирения с Богом, возвращается в Ноев ковчег, держа в клюве ветвь оливы.

Но тогда не эти ли загадочные голубки Дианы (colombes de Diaries), столь дорогие не менее загадочному Филалету, соимённы зачинаемой в недрах Богоявленского пирога чистейшей и драгоценнейшей снеди?

Итак, изучи,... что есть дуплистый дуб, под которым Кадм пронзил змею. Изучи и что суть голубки Дианы, побеждающие своею ласкою льва, зелёного льва...[59]

Алхимическая эзотерика Богоявления или Праздника Царей ни в чём не противоречит религиозной традиции, более того, полностью с ней совпадает. Вплоть до XVII столетия в Церкви при праздновании всех великих праздников использовались те же самые три основных цвета, сменяющие друг друга на решающих стадиях Великого Делания. Так, в канун Богоявления три коронованных каноника, изображавшие Царей-Волхвов, предстояли Богомладенцу один в чёрном, другой в белом, а третий в красном. Ведомые Звездой, они склонялись над яслями и пели Спаси нас, Царю Веков! — Salve Princeps Sæculorum — принося Ему золото, ладан и смирну (l’or, 1'encens et la myrrhe).

Следует напоминать, что герметически синий цвет соотносится с чёрным, а ворон (corbeau, corps beau — прекрасное тело) превращается в простонародное ругательство corbleau, изначально обозначающее гниение, разложение (putréfaction), сопровождаемое обычно окрашиванием вещества в цвет воронова крыла, то есть в чёрно-синий. Отсюда понятно, почему Ослиная Шкура потребовала у Царя — недостойного отца, сватавшегося за свою собственную дочь, — три богатых одеяния: цвета времени (тёмно-синего), луны (белого) и солнца (красного).

Изображение жалкого на вид субъекта, лишённого наследства, который один способен в изобилии обрести и принести загадочное золото мудрецов.

XX. Гостиница Кайзерворт (человечек-дукат)

Царь, исполнив все три просьбы своей дочери, оказывается вынужден исполнить и четвёртую — залить своего любимого осла кровью, содрав с него шкуру, и тем открыть царевне дорогу для бегства. Нимало не колеблясь, он убивает Осла,

Колиту его наполнъшаго златом.

Именно как «златодей», Осёл был глубоко почитаем во Дворце и занимал среди придворных особое место:

Тако Осла изваяла Природа,

Что его кал особлива извода.

Золотые экю — солнца частицы

Королю Луи он приносил, а тот

На скатерть белую их клал круглый год

Каждое утро, как запоют птицы.

Без сомнения, это то же самое животное, которое принесло в Церковь золото Аравии, ладан и смирну Савы[60], как гласит богослужебное последование, бывшее в употреблении до XVII века. Текст его до сих пор можно прочитать на стене собора Святого Этьена в Бове:

Ессе magnis auribus Ушеса огромнейши,

Subjugalis filius Чадо подъярёмниче —

Asinus egregious Осёл досточтимейший,

Asinorum dominus[61]. Над ослами главнейший.

Тот же мотив униженности, убожества всякого, кто приносит людям богатство и могущество, выражен в человеческом образе в одной из скульптур королевской резиденции Кайзерворт в Госларе[62], старинном прусском городе, в котором часто и подолгу жили германские короли. Гослар расположен в земле Гарц, недалеко от Раммельбергских шахт, где добывают содержащий серебро свинец. Что до скульптуры, то это голый уродец, весь в мозолях и бородавках, держащийся за желоб абака на заострённом консоле. В точности как осёл Шарля Перро, он испражняется кусками золота, вылезающими из его свисающих над горшком ягодиц (fesses), которые по самому звучанию слова кабалистически перетекают в кал (feces).

Ну и пирог! (Mince de galette!) — восклицает уличный парижский мальчишка, для которого Гостиница Монет (l’Hotel de Monnais) звучит как мельница Пирога (Moulin de la Galette). Это древнее арго, восходящее непосредственно к нравам Двора Чудес, прямо соотносящееся со златодеем — aurifaber — в прямом смысле этого слова, то есть Делающим золотом «по-большому» — средневековым пакостником, удивляющим современных туристов даже своим прозвищем — Человек-дукат, Dukätenmann.

Те же посвятительные указания раскрывают и воспоминания Фредерика Мистраля, в которых провансальский поэт рассказывает о троекратно случившемся с ним в детстве злосчастном приключении. Трижды ему пришлось менять одежду, и всегда по одной и той же причине — собирая прекрасные цветы, растущие на глинистой земле, он падал в колодец с железным воротом. Первый раз Фредерик был одет в будничный костюм, второй — в воскресный, а третий — в праздничный. Не есть ли это поэтическое указание на тройное очищение с помощью железа, точнее, стали (acier)? Но знаком железа, металла как воинственного, так и порождающего, является именно венчик со стрелой, устремлённой в воздух, то есть как бы золото с алебардой; позднее из всех металлов именно этот металл и его знак больше всего захватывал воображение будущего поэта Mirello, крещённого по настоянию священника и мэрии Фредериком, а не Нострадамусом, как о том просила его мать[63].

Любопытно совпадение нашего цветоперехода с французским государственным флагом — герметическим символом революционного франкмасонства. Вертикальный триколор обозначает три части, из которых состоит Уроборос — змея, пожирающая собственный хвост, — serpens qui caudam devoravit — непроницаемая и непреложная, графически выраженная герметическая аксиома, означающая единство материи:

EN TO ΠAN — ЕДИН ЕСТЬ ВСЁ

Январь 1936.

Сокровище Письмён Le Trésor Des Lettres

ТАЛИСМАН МАРЛИ-ЛЕ-РУА

«Поскольку Старик Сатурн осторожен и действует сокрыто, Философы в качестве стражницы приставляют к нему Священную Деву, которая и есть истинный субъект их тайного искусства и царского Ведения».

(Комментарий на Сокровище Сокровищ Кристофля де Гомона, написанный Анри де Линто. Commentaire sur le Tresor des Tresors de Christofle de Gamon, par H. de Linthaut).

«Сатурн, то есть свинец, был первым, кого демиург поставил на месте возвышенном и первенствующем».

(Г-н де Стефанус. М. Вертело. Введение в изучение химии Древних. Ms de Stephanus. M. Berthelot. Introduction à l'étude de la chimie des Anciens.)

Госпожа Г. Гитель (Mlle G. Guitel), преподаватель Пастеровского института, к удовольствию любителей раритетов опубликовала в третьем выпуске «Бюллетеня Старого Марли» (Bulletin du Vieux Marly, № 3) хорошо написанную, на редкость чёткую статью, которая посвящена одному очень простому барельефу. Он находится в этом городе, в парке Великого Царя (Короля, du Grand Roi). Памятник подробнейшем образом описан, приведена фотография. На ней — барельеф овальной формы; его общая площадь 56×47 мм, толщина — 1 мм.

В свою очередь и мы в № 54 альманаха Атлантис под общим заглавием Гелиос и Эллада предлагали читателям сокровища письмён (Trésor de Lettres) некоторые собственные соображения на этот счёт. Также и бюллетень Поля Ле Кура (Paul Le Cour) воспроизводит основные указания госпожи Гитель, причём именно те из них, которые выдают в их авторе натуру искреннюю, наделённую богатой интуицией и подлинным видением, о чём свидетельствует, например, такое замечание:

«Магический квадрат не представляется мне главным на этой пластинке. Он всего лишь атрибут Сатурна, подобно тому как свинец — его основание».

Этот медальон, безусловно, любопытнейший, как благодаря металлу, из которого сделан, так и из-за пятиконечной звезды в середине и загадочных цифр, со знанием дела расположенных и умело выгравированных. Несомненно, перед нами маленькая магическая книга, содержащая зашифрованный суммарий герметической работы, сокрытый под видом квадрата, в котором восемь направлений движения сочетаются с тремя — удивительная арифметика!

В четырёхугольнике, разделённом на девять равных частей, содержатся цифровые знаки, неизменно дающие в сумме 15 в любом из восьми рядов — горизонтальных, вертикальных и наклонных. Как только мы, пускай мысленно, начинаем раскачивать квадрат по вертикали, содержащей цифру 5, очевидный знак пятой сущности или квинтэссенции, мы сразу же подпадаем под «чары числа». Подобное вращение с применением бесконечной нити напоминает занятие Пенелопы — образ более точный, нежели образ прядущей женщины; авторы-алхимики использовали его столь же часто, как и образ детей, занятых игрой — ludus puerorum.

Перед нами, по сути, полный иероглиф эзотерического Ведения, своеобразной матрицы, проявляющийся в трёх позитивно-научных ветвях — Алхимии, Астрологии и Магии. Все они скрыты, но целостно содержатся в одной свинцовой пластинке, алхимической печати, планетарном талисмане, магическом пентакле.

Наша область — алхимия, и потому кратко, не переходя установленных границ, рассмотрим, что представляет собою сатурническая эмблема в контексте Великого Философского Делания.

Если на одной стороне нашей пластинки изображён квадрат, разделённый на девять секторов, в которых в особом порядке записаны первые девять цифр арифметического ряда, и если этот квадрат действительно содержит важные указания, то, значит, имя Сатурна, к тому же ещё помеченное пятиконечной звездой на другой ея стороне, заключает в себе некую чрезвычайно важную тайну. Более того, не есть ли само это слово главный ключ Великого Делания, те самые вселенские месячные (menstrue universel), которые и являются нашей темнотой материи и первоначальным естеством?

«Ключ, — отмечает Луи Дельбек, — содержится уже в нижней части астрологического знака планеты Сатурн ( ). Тот, кто хоть немного разбирается в иероглифах, увидит в нём знак двух начал Великого Делания, начала устойчивого и начала летучего. Крест, всегда указывающий на числовое знание, — ещё и образ духовного начала, распятого несовершенной материей. Нижняя же часть сатурнического знака, имеющая вид параболы, линии, которую нельзя провести с помощью циркуля и угольника, а можно лишь создать усилием ума, отражает именно духовное начало.

Парабола, как часть очертания яйца, во все времена была знаком посвящения. Но она же ещё и знак адского судии, косы Сатурна, пожирающего всё, что не есть Юпитер, или, в герметической терминологии, всё, что не летуче»[64].

Сколь красноречивым представляется также рисунок на кессоне в Плесси-Бурре, где молодая женщина, подобрав до пупка подол платья, стоит и испускает горизонтальную струю в то время, как мужчина, совершенно обнажённый, ловит эту струю шляпой.

XXI. Рисунок из Speculum Veritatis (Ватиканская Библиотека)

В дополнение к этой цитате рассмотрим замечательное изображение, художественное несовершенство которого с лихвою окупается философским ведением его автора. На гравюре представлено превращение исходного субъекта в свинец философов. В этот вопрос, касающийся выбора материи, часто умышленно вносят путаницу самые авторитетные авторы. Фрагменты сатурнического знака, начертанные на внешней стороне трёх шаров-микрокосмов Мира Мудрецов (Monde des Sages), которые осенены исчезающей сначала наполовину, потом на три четверти чёрной звездой, сверху омываются струёй небесной щелочи (alcali céleste), испускаемой стоящим в облаках юным проказником — «Manneken-Pis», — держащим в руке всё тот же знак, указывающий на его полное единение со всем, что на земле. Работа кузнецов при этом соотносится с деяниями магов, на что в бесценной ватиканской рукописи, в Зерцале Истины (Speculum Veritatis), указывает короткая подпись, исполненная, как и все другие, написанными от руки готическими буквами:

«Очищение Материи и приведение сырого Порождённого к подвергнутому обжигу Порождающему, так, что их моча омывает Меркурия».

«Purgatio Materiæ et reductio Geniti crudi in Genitorem coctum ut Vrina sua lavet Mercurium».

Самое трудное при Великом Делании — определить, что представляет собой первоматерия, которую франкмасоны изображают заглавной буквой, вписанной в лучистую звезду. Символическая ценность этой буквы столь высока, что масонский катехизис обращает на нея все помыслы новоначального брата. В катехизисе можно найти следующие вопрос и ответ:

— Зачем Вы пришли в наше братство?

— Чтобы познать букву G.

Познать букву G означает стать способным внятно произнести имя первоматерии, одновременно искомой и хорошо всем известной. Первым, конечно же, приходит на ум гален (γαλήνη, galènè, морская гладь, тишина), означающий также природный сернистый свинец, единственное сырьё для неблагородного металла, о котором говорил древнейший философ Артефиус, перевод творения которого оставил нам П.Арнольд, командующий конницей города Пуатье.

«Сурьма имеет природу Сатурна, а потому Сурьмистый Свинец подходит для Солнца, ибо содержит ртуть, без которой ни один металл не может быть превращён в золото»[65].

Статья XIV устава тайного Братства Неизвестных Философов гласит, что мастер, принимающий новоначального, шёпотом на ухо говорит ему пароль ордена, а потом на языке мудрецов подлинное имя Магнезии, единственной истинной материи, из которой получают камень философов»[66].

О Магнезии говорится и в уже цитированном нами катехизисе[67], который приводится в этом же сборнике. Более того, она сама и называется Пламенеющею Звездой:

— Что выражает она на самом деле?

— Божественное дыхание, центральный и всеобщий огонь, оживляющий всё сущее.

В конце концов задаётся главный вопрос. За ним следует и ответ.

— Каким словом обозначается Магнезия?

— Вы же знаете, как я должен ответить на вопрос — я храню тайну этого слова.

Увы! Скорее всего в Ложах вообще нет никакой тайны; франкмасоны, претендующие на то, что владеют оставленным (déelaissée) или потерянным (perdue) словом, сами давно утратили verbum dimissum, то есть всё то, что Бернар Тревизан вынес в заголовок небольшого трактата, начинающегося так:

«Первое, что относится к тайной науке о превращениях металлов, это знание материи, из которой мы извлекаем ртуть философов и их сульфур, лежащие в основе их божественного камня»[68].

Мы уже имели возможность указать, что как звезда вела волхвов к пещере Богомладенца, так ведёт она и алхимика к его цели, когда он совершает свое пещерное действо[69]. Именно поэтому старые авторы называли нашу минеральную звезду не только печатью Гермеса (sceau d'Hermès), солью мудрецов (sel des sages, sel кабалистически переходит в seel — печать), не только полярной звездой. Вот почему Иреней Филалет советует ученику следовать по пути звезды Севера[70].

Согласно Протоевангелию святого Иакова Младшего, звезда, возвестившая о Рождестве Христовом, появилась в небе Иудеи и затмила блеском своим все другие звёзды. Тот же апокриф в версии, отличной от канонической, содержит весьма ценное указание, подтверждаемое в процессе лабораторной работы, при которой звезда останавливает своё движение непосредственно над нашей вещью:

«И волхвы шли за звездою от Востока, где ея впервые увидели, и звезда вошла в пещеру, и становилась там, над входом в пещеру»[71].

Переводчик, комментируя эти строки, указывает, что, согласно святому Иоанну Златоусту, «звезда остановилась над коньком кровли дома, где пребывал Богомладенец, прямо над Его головой, а затем исчезла». Он приводит также сведения, которые дополняют посвятительную значимость и усугубляют причудливость рассказа:

«Григорий Турский (de Miraculis, lib. I, cap. I) и Эгмон утверждают, что звезда упала в Вифлеемский колодец и там ея потом видели. В часе ходьбы от Иерусалима, действительно, находится колодец, который называют Колодцем Звезды или Колодцем Волхвов».

Возвращаясь к нашему квадрату с шифром, мы видим, что все его линии нумерически, то количественно, то символически или пропорционально указывают на присутствующие вещества и на основные или последовательные стадии Великого Делания, то есть на полный цикл modus operandi.

Числа в решётке следует читать так, чтобы крестом отметить четыре конца, угла (angles) — сначала слева направо — 2, 4, 6, 8, затем по центральной разгородке сверху вниз: 5, 7, 9, 3, 1. Эти линии точно передают герметическую работу двух начал, двух субъектов (sujets) — активного и пассивного, — один из которых, представленный цифрой 4, посредством шестёрки соединяется с другим, весящим вдвое больше, т.е. 8. Затем совершаются серии возгонок или сублимаций, которые Филалет называет орлами (aigles). Уважаемый адепт указывает при этом, что пятое повторение операции растворяет луну, седьмое — солнце, и советует доводить их количество до девяти:

Главная часть нашего труда совершается числами семь или девять[72].

Так три последовательных растворения претворяют в жизнь знаменитую аксиому Solve et Coagula, и к линейному режиму окончательной варки рождается абсолютное единство Философского Камня.

Всегда, будь то в печи при сухом пути, или в реторте при пути влажном, духовный и чистый аспект нашей вещи, готовый к освобождению, восходит к месту своего происхождения, именуемого философами их Небом.

XXII. Atalanta Fugiens (эмблема XXXIV)

Этот магический квадрат — кабалистический лабиринт, по которому герметик и алхимик может пройти тёмными коридорами, ведомый нитью Ариадны или светом духа. Наименее ясным здесь оказывается значение суммарного числа 15. Возможно, хотя мы на этом не настаиваем, речь идёт о числе солевых добавок, производимых до того мгновения, когда двое минеральных протагонистов сливаются для невозможного порождения прекраснейшего человеческого младенца:

«Он зачат при купании в водяной бане, он рождён в воздухе, но, становясь красным, он бороздит воды», — утверждает Михаил Майер и добавляет к этому такую эпиграмму:

В море зачат младенец, в воздухе он рождён.

Красным же став, у ног своих воды видит он,

Когда он бел, к вершинам горным иди за ним —

Мудрейшими из людей в тех горах он храним.

Камень он и не камень, Божий дар от небес.

Всех счастливее тот, кто нашёл его и исчез[73].

На переднем плане изображены два светила, Философские Солнце и Луна, готовые к соединению, которое, однако, весьма неудобно, поскольку оба стоят ногами в воде до паха, и всё последующее может оказаться малособлазнительным и далёким от естественности.

Над загадками подобных любопытных арифметических соответствий долго размышлял широколобый Корнелий Агриппа, которому, однако, не удалось применить их на практике. Но, быть может, именно эта неудача породила удачу, побудив великого германского философа, опередившего своё время, но не очень упорного в достижении своей цели, к созданию его знаменитой Настоятельной Речи о Недостоверности Наук, «De Incertitudine Scientiarum Declamatio invectiva». Так или иначе, для нас небесполезно будет понять природу силы, как доброй, так и злой, исходящей от нашего магического квадрата, первого среди квадратов, посвящённых планетам, причём расположенного в точном соответствии с системой Птолемея:

«Говорят, что если эта таблица, выгравированная на тонкой свинцовой пластинке, сделана при восхождении Сатурна, то она помогает при родах, придаёт человеку уверенность и могущество, приносит успех при обращении к князьям и другим властителям; если же сделать ея при заходе Сатурна, то с ея помощью можно воспрепятствовать строительству, посевам и другим подобным вещам; в этом случае она отдаляет от человека почести и достоинства, порождает ссоры и вражду, рассеивает наступающие войска[74]».

Со своей стороны Парацельс учит нас, что эта печать должна быть сделана из чистого виллахского свинца[75] — sigillum hoc fieri debet ex puro finoque Villacensi plumbo — и повторяет утверждение Корнелия Агриппы об особом времени, потребном для ея изготовления.

Это время кратко, и требуется весьма напряжённая работа, дабы таким образом совершить ея как можно быстрее — ut nimirum hoc pacto expeditius opus procedat:

«Дождись часа, когда в день Сатурна Луна в ея первой фазе войдёт в созвездие или Тельца, или Козерога, а планета Сатурн находится в удобном положении[76]».

Весьма отличный от всех остальных портрет алхимика, которому современная медицинская наука обязана лучшими методами терапии.

XXIII. Портрет Парацельса

В связи с этим мы чрезвычайно рады представить читателю прекрасную иллюстрацию, на которой изображён не кто иной, как он сам — alterius non sit qui suus esse potest. Да, конечно, это тот самый вспыльчивый оратор и спорщик из Базеля, которого все мы помним безбородым, с лысым черепом или в смешной шапочке. Перед вами сделанная Франсуа Шаво акварельная копия с подлинного портрета автора Архидоксов, среди которых в числе прочих «изопсефических квадратов» мы найдём и сатурнический талисман из Марли-ле-Руа. Вот он, Ауреол Филипп Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, глаголемый Парацельс, писал же его с натуры современник его Джакопо (Иаков) Робусти, глаголемый Тинторетто. Он же сделал к изобретению и таковую надпись:

Наследовал Парацельс предков дар и правы —

Швейцария ныне сияет, полна славы, —

Вот черты его лица, очи нелукавы,

Зрящие всех вещей повсюдусущую суть,

К коей простёрт, исполнен труда, великий путь.

Март 1935.

Сокровище Письмён Le Tresor des Lettres