Ангелы сотворившие мир евангелие маркиона

«Гимн Жемчужине» не описывает, как Жемчужина по­пала во власть Тьмы. Симон Волхв сделал это кратко в су­ществующем толковании по отношению к божественной Эннойе, или Софии, которая в его системе согласуется с Жемчужиной Гимна. Как мы видели, она была похищена ее собственными порождениями — сотворившими мир ан­гелами, в их невежественной самонадеянности и страсти к богоподобной власти. Божественный источник этих косми­ческих посредников, хотя и несколько удаленный, и, сле­довательно, концептуальный стержень всего рассказа о бо­жественной неудаче представляют общие точки в этом типе спекуляции, действительно объясняющий ее принцип. По­добное происхождение не может придать должной силы дракону, держащему Жемчужину в плену. Если, как пред­лагает вавилонский архетип, он воплощает силу первоздан­ного хаоса, тогда его принцип является антибожественным с самого начала, а характер его зла или «тьмы » в этом смыс­ле отличным от заблуждения и недомыслия ангелов Си­мона, совершивших ошибку. Мы указывали (с. 117), что в этом пункте расходятся два основных типа гностичес­кой спекуляции. Тогда как иранская спекуляция объяс­няет, как изначальная Тьма могла поглотить элементы Света, сирийско-египетская спекуляция увидела основную в освещении дуалистического разрыва единого источника бытия и последующего сложного положения боже­ственного в системе творения; и это делается путем созда­ния обширной генеалогии божественного, утверждающей эволюцию от первого ко второму, описывающей развиваю­щееся затмение божественного Света в ментальных катего­риях. По-настоящему важное отличие нужно искать не столько в наличии предсуществующего или иного царства Тьмы, независимого от Бога, но в трагедии божественного, либо усиливаемой извне, либо побуждаемой изнутри. Пос­леднее может происходить даже при наличии предсуществующей Тьмы, или Материи, если ее роль заключается скорее в пассивном искушении обитателей верхнего царства материальным созиданием, чем в активном вторжении в царство Света. В этой форме, принятой некоторыми системами, иранская схема противоположности двух изначальных принципов может быть совмещена с сирийско-египетской схемой божественной вины и ошибки.

Можно доказать, что для существующего положения ве­щей и связанной с ним заинтересованности в спасении, кото­рое в конце концов представляло главный интерес для гнос­тической религии, различия в принятой предыстории нераз­личимы и в обоих случаях приводят в конечном итоге к тому же результату: демиургические ли ангелы «зло управляют миром» или демоны предвечной Тьмы, что держат души в плену, — «спасение» означает спасение от их власти, и спа­ситель побеждает их как своих врагов. С другой стороны, справедливо, что два теоретических типа не могут в равной степени выражать гностический дух, отрицательная оценка космоса для которого является фундаментальной. Она ни в коем случае не является религиозно неуместной, определя­ется ли мир как выражение низшего принципа или его суб­станция понимается как открыто дьявольская. И это утвер­ждается в сирийско-египетском типе, который, с его тонким и интригующим дедуктивным подходом, является не толь­ко более теоретически пытливым и более психологически сложным, чем жесткий иранский тип дуализма, но также из двух этих принципов представляется тем, который может придать полную обоснованность притязанию гносиса на ос­вобождение в качестве центрального положения гностичес­кой религии, так как его противоположность, «неведение» как божественный элемент, играет метафизическую роль в истинном происхождении космоса и в становлении дуалистической ситуации как таковой. Об этой стороне гностициз­ма мы расскажем больше, когда обратимся к валентинианс-кой системе. Но даже на этом этапе становится очевидным, что сирийско-египетская схема допускает большее теорети­ческое разнообразие, и при том, что однажды созданный об­лик этого мира и его непосредственных властителей и твор­цов в общем гностическом взгляде воспринимался почти как нечто само собой разумеющееся, создание теоретического центра тяжести могло бы ускорить формирование промежу­точных связей между этими космократическими божества­ми благодаря представлению о первичном божестве, от кото­рого они произошли: фигуры затем могли бы увеличиться, а генеалогические связи усилиться — во имя духовной диф­ференциации не в меньшей степени, чем во имя подчеркива­ния расстояния между нижним миром и непадшим царством Света. Чтобы объяснить эту очень примечательную тенден­цию, мы можем также предположить просто рост спекуля­тивного интереса к верхним мирам как таковым, который находил свое удовлетворение только в увеличении разнооб­разия. Во всяком случае, в свете того, что мы увидим в итоге, генеалогия Симона с разделением Эннойи и творящих мир ангелов представляется поистине скромным началом.