Специально-научные подходы к анализу повседневности

Основные концепции повседневного сознания, разрабаты­ваемые в гуманитарных науках, располагаются в междисципли­нарном пространстве между психологией, социологией и линг­вистикой. Именно здесь формируется та эмпирическая база, из которой философия повседневности черпает материал для своих обобщений. Так, в психологии получил распространение подход, согласно которому повседневное знание рассматривается как ин­дивидуально-когнитивная совокупность сознания. Типичной в этом контексте является теория личностных конструктов как важ­нейших составных частей повседневного знания¹. Задача Келли состоит в том, чтобы психологические объяснения деятельности оказали влияние на обыденное знание субъекта деятельности. И напротив, Ф. Хайдер в традиции Шюца защищает тезис о том, что самой научной психологии есть чему поучиться у психологии здравого смысла. Центральные пункты его концепции - это тезис «Язык как понятийный инструмент»² и система понятий, «кото­рая лежит в основе коммуникативного поведения»³. В этих иссле­дованиях были сформулированы идеи иерархического порядка повседневного знания, его структурно-понятийной природы, структурирования деятельности с помощью личностных конст­руктов. В дальнейшем это приводит к понятию «субъективной теории».

Другой подход, использующий понятие «субъективной тео­рии», предполагает, что индивидуальное повседневное знание рассматривается как специфическая квазитеория. Субъективные теории — это «агрегат (актуализируемых) знаний о себе и о мире с присущей ему (пусть имплицитно) аргументативной структурой, которая позволяет (хотя бы частично) осуществлять экспликацию или реконструкцию параллельно научным теориям⁴. Они встре­чаются в сферах, отличающихся спецификой темы, деятельности и профессии. Их изучение концентрируется на уровне индивиду-

¹ См.: Kelly G.A. The Psychology of Personal Constructs. N.Y., 1955.

² Heider F. The Psychology of Interpersonal Relations. N.Y., 1958. P. 17.

³ Ibid. P. 22.

⁴ Ibid. P. 16.

Глава 9. Повседневное сознание в техногенном обществе

ального сознания, при этом специфика человеческого мышления рассматривается вне аналогий с (технической) обработкой ин­формации и почти ничего не дает для понимания социального производства знания или его социального распределения. При этом факту заимствования повседневностью знания из науки не придается значения.

Еще один подход, специфика которого состоит в применении понятия «культурной модели», трактует повседневное знание как культурно-когнитивное единство. Лингвистика и антропология давно занимаются культурной трансляцией и распределением знания¹, рассматривая повседневное знание как относительно упорядоченную совокупность сознательного мышления, а не про­сто то, что знает всякий нормальный человек. Это не непосредст­венная примитивная эмпирия, а определенный уровень ее обра­ботки и оценки. Помимо этого культурные модели включают оп­ределенные «культурные схемы», которые «отражают не только мир физических объектов и событий, но и столь же абстрактные миры социальных интеракций, дискурсов и даже лексических значений»². Реконструкция словесных выражений является в дан­ном случае способом анализа повседневности как культурно-ког­нитивной модели, отражающей определенную реальность (в от­личие от категорий культуры, которые эту реальность задают). Ис­ходя из философии языка (Э. Энском, Дж. Сёрл) этот подход фокусируется на культуре как области распространения знания. Он тематизирует социальное производство знания, но не направ­лен на его специальный анализ; ставит задачу понять специфику человеческого мышления по аналогии с компьютерной обработ­кой информации, но не рассматривает вопрос о трансляции со­держаний из науки в повседневное знание.

И, наконец, подход, исходящий из понятия «социальной ре­презентации», направлен на анализ социального производства, распределения и трансформации повседневного знания. Данный подход предполагает дополнение общепсихологического инстру­ментария социально-психологическим. Исходным пунктом ана­лиза являются повседневные процессы понимания и построения

¹ См.: Geertz С. Interpretation of cultures. N.Y., 1972.

² D'Andrade R.G, Some Propositions About the Relations Between Culture and Human Cognition // Cultural Psychology - Essays in Comparative Human Development; J. Stigler (ed.). Cambridge, 1990. P. 93.

Раздел I. Категориальные сдвиги

Глава 9. Повседневное сознание в техногенном обществе

понятий и их роль в процессе конструирования реальности с по­мощью повседневного субъекта. Социальные репрезентации — это «специфические феномены, которые относятся к особому ти­пу понимания и коммуникации, — к тому, что создает как реаль­ность, так и повседневное знание»¹. В отличие от субъективных теорий социальные репрезентации не ограничиваются индивиду­альным знанием. В большей степени они имеют отношение к со­циальному, специфическому для группы знанию. В отличие от культурных моделей понятие социальных репрезентаций не сво­дит все знание и мышление к узким понятиям когнитивности и схематизма. В большей степени они относятся к тому, как мыслит общество, как конструируется реальность социальными средства­ми, какие социальные связи и функции несет в себе знание.

С этой точки зрения можно обнаружить базисные мировоз­зренческие схемы в произвольно взятых пословицах и поговор­ках - кристаллизациях обыденного сознания. Так, повседневную реальность можно иронически категоризировать в определенных онтологических высказываниях: «все политики — лгуны, а все бизнесмены — воры» (критическая социальная теория); «своя ру­башка ближе к телу», «моя хата с краю», «в гостях хорошо, а дома лучше» (теория собственных мест); «яблоко от яблони недалеко падает» (эволюционная теория), «без труда не выудишь и рыбки из пруда» (теория причинности); «тише едешь — дальше будешь», «вода камень точит» (динамика); «под стоячий камень вода не те­чет» (статика); «всему свое время» (теория относительности вре­мени); «жизнь прожить— не поле перейти» (теория относительно­сти пространства).

Обычное право и мораль, со своей стороны, находит выраже­ние в известных нормативно-ценностных высказываниях: «око за око, зуб за зуб», «ты мне, я тебе» (принцип обмена); «кесарю кеса­рево, а Богу Богово» (принцип социальных ролей); «всем сестрам по серьгам», «от трудов праведных не нажить палат каменных», «кто правдой живет, тот добро наживет» (теория справедливости); «от сумы да тюрьмы не зарекайся» (теория всеобщей греховно­сти); «стерпится - слюбится» (теория терпения); «лучше синица в руке, чем журавль в небе» (теория риска).

¹ Moscovici S. The Phenomenon of Social Representations // Social Representations; M.N. Fair, S. Moscovici (ed.). Cambridge, 1984. P. 15.

Природа самого обыденного опыта также обобщается в опре­деленных квазиэмпирических теориях: «на чужих ошибках не учатся» (опыт как неповторимое); «повторение — мать учения», «если бы юность знала, а старость могла» (опыт как накопление); «имеющий уши да услышит», «голодное ухо к учению глухо», «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» (опыт как чувст­венная способность).

Наконец, в поговорках мы обнаруживаем то, что можно на­звать «логикой здравого смысла»: «мнения разнятся», «на каждый роток не накинешь платок» (правило многообразия); «не судите и не судимы будете», «что в лоб, что по лбу» (правило тождества); «у всякого Павла своя правда» (правило относительности).

В социальных репрезентациях представлены, таким образом, определенные обыденные обобщения по самым разным аспектам социального бытия человека. Их специфической чертой является то, что они выступают в общезначимой форме, казалось бы, не имеющей отношения к некоторой конкретной социальности. В силу этого создается известное впечатление, будто бы обыден­ное сознание свойственно всем людям безотносительно эпохи, страны, нации, класса, вероисповедания, образования и проч. И только целенаправленный анализ способен вскрыть в совокуп­ности обыденной мудрости те многообразные и противоречивые социальные детерминации, которые результируются в той или иной «повседневной теории».

По мысли немецкого психолога У. Флика¹, понятие социаль­ной репрезентации целесообразно использовать для анализа взаи­моотношения повседневности и техники, чему по сути и посвяще­на вся его книга. В итоге понятие социальной репрезентации практически заменяет понятие повседневного знания. При этом он различает некоторое «жесткое ядро» и формы его социального распределения в обществе (по возрастным, профессиональным, культурным признакам).

Жесткое ядро социальной репрезентации техники состоит из ее дефиниции (относительно независимо от группы и контекста), из представлений о доступе к ней, ее применении и его последст­виях. Так, доступ к технике (заметим, автор не подвергает сомне-

¹ Flick U. Psychologic des technischen Alltags. Soziale Konstruktion und Represen­tation technischen Wandels in verschiedenen kulturellen Kontexten. Opladen, 1996.

Раздел I. Категориальные сдвиги

нию саму возможность доступа к технике, поскольку молчаливо ограничивается высокоразвитыми странами, а в России 20 лет то­му назад и микроволновка была в новинку) флуктуирует между удачным и неудачным, причем оба варианта оказывают сущест­венное влияние на отношения в семье. В повседневной дефини­ции техники ей приписываются свойства «быть средством», «ис­пользоваться» и «отчуждать», при этом она типизируется с точки зрения функций, потребительских свойств и способа примене­ния. Способ применения техники в домашнем хозяйстве, в быту как облегчает жизнь, так и доставляет определенные хлопоты, но техника становится неизбежным фактом и даже условием повсе­дневности. Оценка применения техники в повседневном созна­нии связывает ее с прогрессом, придает значение ее потребитель­ским свойствам, показывает привязанность человека к привыч­ным, пусть даже морально устаревшим техническим средствам на фоне того, что реклама и рынок требуют от человека приобретать все более совершенные технические средства. Наконец, последст­вия применения техники обнаруживают радикальные изменения трудового процесса, социальных отношений и отношения челове­ка к природе.

Все эти основные параметры восприятия техники распределя­ются по-разному в профессиональных группах. Флик выбирает три тест-группы: компьютерщиков, учителей и ученых-гуманита­риев, реакции которых можно спрогнозировать с высокой точ­ностью и без проводимых автором опросов, поэтому мы не будем уделять этому специального внимания. Ограничимся лишь неко­торыми суммарными замечаниями.

Интерес к технике опосредован знакомством с ней и понима­нием основных способов ее функционирования и использования. Поэтому и ее положительная оценка прямо вытекает из уровня технической грамотности. И, напротив, чисто внешнее, инстру­ментально-игровое и рекламно-рыночное восприятие техники постоянно наталкивается на ее сложность и неуправляемость, приводит к негативной оценке тех изменений в обществе, в семье, в отношении человека к природе, за которые ответственна техни­ка. Любопытно, что дети, чья социализация с самого начала связа­на с техникой, практически полностью разделяют точку зрения компьютерщиков, отличаясь в этом от учителей и ученых-гумани­тариев. Правда, дети в отличие от взрослых не способны осознать,

Глава 9. Повседневное сознание в техногенном обществе

что техника всегда несет с собой утраты как в личностном и соци­альном аспектах, так и в аспекте замедления научного прогресса. Последний лишается такого мощного стимула, как удовлетворе­ние человеческих потребностей (техника удовлетворяет их с боль­шим опережением) и становится вновь, как это было еще в XVII-XVIII вв., чистым поиском нового знания — со всеми выте­кающими из этого последствиями.

Приключения в мире техники

Повествования о приключениях всегда привлекали тех, кто был далек от них. Так, романтические истории о рискованных пу­тешествиях, пиратах, ковбоях, золотоискателях, военных и сего­дня являются популярным чтивом, составляя сюжеты триллеров и боевиков. Любовные романы, иллюстрированные и эротические журналы, реклама косметики, одежды, украшений - другой тип путешествий, в ходе которых читатель как бы знакомится с краси­выми людьми и предметами и переживает волнующие моменты их жизни. Подобная виртуалистика все в большей мере распростра­няется на технику. Люди читают и перечитывают технические описания кухонных приборов и автомобилей, фенов и телевизо­ров, кондиционеров и обогревателей, компьютеров и смартфо­нов. Они путешествуют по магазинам, сравнивая цены и возмож­ности приборов, их размеры и цвета, покупают и возвращают, ремонтируют по гарантии, по знакомству и самостоятельно, пере­продают, выбрасывают на свалку и со свалки тащат домой.

Общение с техникой явно выходит на первый план по сравне­нию с общением между людьми или с природой, в особенности ес­ли учесть, что два последних типа общения также почти невоз­можны вне технических средств. Мы только и делаем, что перехо­дим от компьютера к телефону или телевизору, а выходя на улицу, не в состоянии обойтись без автобуса, трамвая, метро, автомоби­ля, мобильного телефона, велосипеда, роликов, детской коля­ски... При этом роль технического средства порой отходит на вто­рой план: телевизор, телефон, машина, компьютер становятся ценностью сами по себе, независимо от того, насколько они по­могают общению людей между собой или с природой. По телеви­зору мы смотрим передачи о самих тележурналистах; телефон иг-

Раздел I. Категориальные сдвиги

рает нам встроенную в него электронную музыку; мойка, заправка и ремонт машины, разговоры на эту тему отнимают значительно больше времени, чем машина его экономит. А компьютер, воз­можности которого опережают потребности рядового пользовате­ля на годы, а то и десятилетия вперед?

«Цивилизация юзеров»

Вершиной информационной революции нашего времени се­годня объявляется Интернет, который многими рассматривается как едва ли не главное открытие XX в., принципиально расши­ряющее человеческие возможности. О каких же возможностях идет речь? В первую очередь это возможности общения. Привыч­ные средства связи - телефон, почта, телеграф - медленнее и до­роже интернетовских почты и телефона. Но попробуем пойти дальше и задать вопрос о качестве этого общения и его субъектах. Для человека, лишенного семьи и живого общения с друзьями, обремененного физическим недугом, Интернет - несомненная находка, предоставляющая ему выход в мир. Он также помогает поддерживать общение с близкими, если они есть в наличии. Все остальное, что предлагает Интернет желающему общаться челове­ку, не выходит за пределы известной нам из практики «реп friends» - дружбы по переписке, которой увлекалась наша моло­дежь с начала 1960-х гг. в отсутствие возможности ездить по миру. Для техже, кто могсвободно передвигаться, практика «pen friends» была в основном способом организации дешевого туризма. Из этого редко вырастало что-то большее; и сегодня Интернет тоже позволяет быстро завязывать и столь же быстро прекращать ано­нимные знакомства, которые ни к чему не обязывают и едва ли способны перерасти во что-то большее, оставаясь в рамках Ин­тернета.

Любой нормальный молодой человек, не говоря уж о старших поколениях, может спросить себя: стало ли у меня больше настоя­щих друзей (а не виртуальных френдов) благодаря Интернету? От­вет, как правило, будет отрицательным, и слава богу! Виртуаль­ный друг редко становится другом реальным. Общение, как пра­вило, неотделимо от деятельности, и потому заинтересованные и устойчивые связи приобретаются во дворе, в школе, в университе-

Глава 9. Повседневное сознание в техногенном обществе

те, на работе - в сфере живого, т.е. погруженного в некую само­стоятельную деятельность общения.

Однако аргументы в пользу «интернет-революции» как раз подчеркивают живой (онлайновый, интерактивный) характер виртуального общения, отличающий его от пассивного воспри­ятия теле- и радиоинформации. Здесь вспоминается наше недав­нее прошлое - 1960-е гг., повальное увлечение радиоделом. Едва ли не каждый мальчишка в те годы одержимо собирал приемники то ли дома, то ли в школе или в радиотехническом кружке, обме­нивался с друзьями транзисторами, сопротивлениями и схемами. Многие стали радиолюбителями со своими частотами и позывны­ми, другие конструировали передатчики нелегально. Я помню, как еще пятиклассником стоял «на стреме» у окна, выслеживая радиопеленгатор, обычно появлявшийся из-за одного и того же угла, когда мой более искушенный в радиоделе приятель на не­сколько минут выходил в эфир.

К сожалению, творческого начала в тогдашнем юном радио­любителе было значительно больше, чем в современном молодом пользователе Интернета. Тот открывал для себя труднодоступную новизну, этот в основном утилитарен. Он смотрит новости, поку­пает новый велосипед, продает старый мобильник, изредка захо­дит в тот или иной чат, когда ничего не хочется делать. Однако он немедленно выключит компьютер, если приятели позовут его иг­рать в футбол или девушка предложит пойти в кино. И пусть так; хуже, если он так погружен в виртуальность, что реальность вы­ступает лишь ее бледной копией.

В чем корень, сердцевина аргументов в пользу Интернета? Хо­рошо или плохо, но это в основном просто реклама нового типа коммерции, выступающая под видом бесплатного развлечения и общения. Интернет в большей степени порабощает человека, об­легчая его пленение покупкой товаров и услуг, чем освобождает его. Нет случайности в том, что торговля рассчитанными на моло­дежь товарами видео-, аудио-и автопромышленности, туристе кие и секс-услуги занимают в Интернете центральное место. Задача Интернета в том, чтобы разбудить в человеке страсть к приобрете­нию предметов наслаждения, привлечь его к использованию благ современной цивилизации, сделать из него профессионального юзера.

Раздел I. Категориальные сдвиги

Впрочем, термин «юзер» (от англ, use — использовать) возник несколько в другом контексте, как обозначение человека, противо­положного программисту; юзер в состоянии пользоваться компь­ютером, но теряется при возникновении проблемы. Не вызывает сомнения, что постоянно усложняющийся в конструктивном и программном отношении компьютер усугубляет у подавляющего большинства людей комплекс юзера, даже если они сами этого не замечают. На любом из интернетовских сайтов по электронному рекрутингу (трудоустройству) в описаниях требований к специа­листам можно увидеть такие определения: «квалифицированный пользователь ПК», «уверенный пользователь», «продвинутый пользователь» и проч. В этом слышится стон работодателей в по­исках работников, умеющих не только отличать клавишу «Enter» от клавиши «Delete». Это лишь один пример того, что современ­ный человек, являющийся в среднем более покупателем, чем про­изводителем, весьма слабо осведомлен о том, каков механизм ра­боты тех технических средств, которые он использует ежедневно.

Коллективный процесс производства товаров фактически сделал чуть ли не каждого отдельного работника бессознательным и легко заменяемым элементом промышленной цепи. Повседнев­ное общение с техникой постоянно флуктуирует между стремле­нием разобраться в ней по существу (с помощью инструкций, со­ветов знакомых, консультаций специалистов) и отчаянием по по­воду невозможности это сделать. Однако даже вне сложной техники современный человек неизбежно и необратимо превра­щается в довольно беспомощного юзера, способного лишь более или менее успешно пользоваться окружающими предметами, не понимая их свойств и принципов работы. Мы не только не строим сами дома, в которых живем, но даже не можем качественно на­клеить обои; не только не выпекаем хлеб, но и вообще предпочи­таем пользоваться полуфабрикатами для микроволновки; не толь­ко не стрижем овец, но даже не способны сделать ровную строчку с помощью швейной машины. И все это происходит, как ни странно, на фоне растущего объема свободного времени, которое порой вообще нечем заполнить, или же это заполнение слишком дорого стоит.

«Цивилизация юзеров» не является порождением повседнев­ности самой по себе, это результат целого комплекса социокуль­турных процессов, которые повседневность с той или иной сте-

Глава 9. Повседневное сознание в техногенном обществе

пенью успешности пытается переварить, перевести в наименее болезненную форму. Параллельно «бегству от повседневности» (путешествия, знакомства, развлечения) выстраивается набор ув­лечений, как бы возвращающий человеку полноту его способно­стей. Поэтому наряду с такими русскими словами, как «спутник» или «самовар», в немецкий лексикон попадает «дача» как место, где человек общается с природой, мастерит, культивирует расте­ния и т.п.

В нашу в высшей степени социально стратифицированную эпоху узкой специализации и разделения труда возникает тенден­ция целенаправленного культивирования дилетантизма как способа справиться с тотальной властью техники, СМИ и политических структур. Социально-политическим аналогом того, что англичане любовно называют «gardening», выступает участие в работе обще­ственных организаций, построение гражданского общества. В российском обществе, где власть техники слабее политической власти, а экономические проблемы заслоняют потребность само­реализации, дилетант предпочитает трудиться на приусадебном участке, а не заниматься благотворительностью в пользу голодаю­щих африканцев. Однако даже эта ограниченная форма освоения права собственности благотворна, ибо включает человека в ло­кальный социум людей со сходными интересами, создает опреде­ленное гармоническое сочетание труда, общения и творчества.

Увлечения дилетантов, как известно из истории науки, искус­ства, спорта, породили массу культурных феноменов сегодняш­него дня: эмпирическое естествознание, теннис, кинематограф и проч. Вообще изобретая нечто принципиально новое, человек ставит себя в позициюдилетанта, ибо нет ни одного профессиона­ла, умеющего обращаться с несуществующим феноменом. В этом смысле в повседневном дилетантизме обнаруживается мощный креативный потенциал. Именно дилетант, т.е. человек, практи­кующий некую деятельность в некоммерческих целях, без стрем­ления к социальному признанию, только в силу внутренней моти­вации, оказывается потенциальным первооткрывателем. Тем са­мым цивилизация юзеров оборачивается своей другой стороной. Это грандиозный плавильный тигель современной научно-техни­ческой культуры, позволяющий частично преодолевать отрыв по­следней от повседневности, переваривать в повседневных формах новейшие достижения науки, техники и промышленности, кор-

Раздел 1. Категориальные сдвиги

ректировать их, приспосабливая к потребностям и возможностям человека.

Символичным событием явилось появление телевизионной программы «Впрок», скопированной с соответствующих запад­ных программ информирования и защиты потребителя (сейчас она исчезла с экрана в угоду монополизму). Потребитель, юзер предстает для рекламодателя и продавца дилетантом по определе­нию, поскольку его ориентируют на отношение только с «частич­ным товаром», т.е. с той стороной товара, которая спроектирована производителем для продажи на рынке. Однако если потребитель стремится к выгодной покупке и эффективному использованию товара, то он вынужден рассмотреть товар с разных сторон. Товар­ный обмен представляет собой по сути легализированный обман: недостаток информации и узость ассортимента вынуждают при­обретать товар с наименьшей выгодой для покупателя и наиболь­шей для продавца. Задача рекламы состоит в том, чтобы скрыть данное положение дел от потребителя. Наделе известное соотно­шение цена-качество само по себе не является критерием выгод­ности покупки, поскольку понятие «качество» с большим трудом поддается определению.

Так, рекламируя новую модель машины, производитель дела­ет акцент на тех конструктивных нововведениях, которые обяза­ны техническому прогрессу и увеличивают ее мощность, ком­форт, безопасность, надежность. При этом остается в тени то обстоятельство, что хотя цена данной модели возрастает незначи­тельно, новое оборудование делает ее ремонт значительно более дорогим по сравнению с предыдущими. Поэтому адекватное по­нятие качества, соотносимое с ценой, должно включить в себя по существу всю будущую историю использования всякого товара дол­говременного спроса вплоть до его утилизации, а решение о покупке будет обдуманным лишь тогда, когда будет соотнесено с конкрет­ным периодом данной истории.

Принципиальный конфликт интересов покупателя и продав­ца состоит помимо прочего в том, что с точки зрения данных сооб­ражений покупка новых, модернизированных товаров выступает как слишком рискованное решение, что в свою очередь тормозит технический прогресс и уменьшает для производителя эффект от использования одного из важных источников прибыли. И если бы покупатели руководствовались в своих решениях по преимущест-

Глава 9. Повседневное сознание в техногенном обществе

ву логикой, это привело бы к многочисленным банкротствам. Од­нако рынок для покупателя — не столько семинар по логике, сколько процесс коллективного гипноза. Товар действует прежде всего на повседневную чувственность, и окраска автомобиля час­то оказывается важнее, чем количество клапанов на цилиндр или ремонтопригодность передних рычагов подвески.

Человек, включая приобретенный товар в свой повседневный мир, делая его как бы членом своей семьи, бессознательно наде­ляя его качеством одушевленности, побуждает себя к тому, чтобы отнестись к нему не чисто инструментально, а как к «целостному индивиду». Собаки и кошки, автомобиль и компьютер, дом и сад требуют внимания и заботы, знаний и затрат. Привыкая к предме­там, человек вникает в их собственную жизнь, проникается их по­требностями и уже не может расстаться с ними безболезненно. Каждый из них превращается в нечто вроде японского электрон­ного зверька в брелоке (томагочи): его надо кормить, выгуливать, убирать за ним и проч.

Ориентация покупателя как форма социализации

С понятием жизненного мира, или мира повседневности, свя­зывается представление об абстрактном, одностороннем характе­ре социального ориентирования, когда потребности выступают как его структурные элементы. Понятый в этом ограниченном ас­пекте жизненный мир дает ориентацию для живой деятельности и одновременно строится из элементов повседневного опыта. Од­нако он далеко не исчерпывается данным аспектом. Фундамен­тальными системными признаками этого мира являются понятия «сложность» и «контингентность», уточняемые Н. Луманом.

«Понятие "сложность" обозначает то, что всегда существует больше возможностей переживания и деятельности, чем может быть актуализировано. В этом смысле Гегель был прав, говоря, что всякое действительное уже возможно: возможность богаче дейст­вительности. Понятие "контингентность" предполагает, что воз­можности, обозначенные в горизонте актуального переживания,

174 Раздел I. Категориальные сдвиги

суть только возможности дальнейшего переживания и деятельно­сти, а потому могут обернуться совсем иным, чем ожидается»¹.

Повседневность не в состоянии учесть свою ограниченность: это определяет, в частности, типично повседневную экономиче­скую ориентацию, определенный срез которой мы выделяем ниже. С разрушением традиционных социальных связей жизнь утра­чивает прежний смысл. И чуть ли не единственный смысл обнару­живается в том рассогласовании между наличным и возможным, которое с готовностью предоставляет шопинг², - широкий (но не абсолютный) выбор при фиксированных денежных возможно­стях консумента (покупателя). Реклама дает образ иного мира, мира возможного (как материального, так и духовного — норм, ценностей, стилей жизни), и шопинг превращается в смысловую систему - компенсацию за отчуждение в сфере трудовой деятель­ности, за дистанцирование от духовного производства. Процесс покупки облегчает — в силу своей технической легкости и высокой общественной оценки — идентификацию с миром. Решение о по­купке вызывает ощущение успеха, повышает самооценку, облег­чает как социальную идентификацию, так и дифференциацию³.

Покупка обеспечивает символическое повышение статуса без принятия на себя вытекающих из этого статуса прав и обязанно­стей. Престижный шопинг конституирует иной мир, оторванный от повседневного опыта, и приводит к поляризации стремления к полноценному участию в обществе, с одной стороны, и желания индивидуальной реализации, личного счастья — с другой. Жизнен­ный мир, отрываясь от мира повседневности, усиливает утилита-

' Luhmann N. Sinn als Grundbegriff der Soziologie // J. Habermas, N. Luhmann. Theorie der Gesellschaft oder Sozialtechnologie. Was leistet die Systemforschung? Frankfurt a/M, 1971. S. 32. Термин «контингентный» (contingent, т.е. пропорцио­нальный, возможный, случайный) является типичным примером недоразумений, возникающих в результате калькирования иностранных терминов или просто их плохого перевода. Этоттермин — ключевой для концепции социально-культурной обусловленности сознания и познания, потому в данном случае должно использо­ваться далеко не первое, но весьма существенное его значение — «зависящий от об­стоятельств», «условный». Типичная ошибка в трактовке этого термина как «слу­чайный» допущена, к примеру, в харьковском переводе книги: Йоргенсен М., Фи-липсЛ. Дискурс-анализ. Теория и метод. Харьков, 2008. С. 316.

² См.: Commandeur С. Markentnahme als Alltagserfahrung. Zur lebensweltichen Bedeutung des Konsums. Dissertation. Essen, 1979. 151 S.

³ См.: Ibid. S. 16.

Глава 9. Повседневное сознание в техногенном обществе

ристские ориентации личности (положительные переживания свя­зываются в первую очередь с приобретенными предметами).

Современная неопределенность потребностей, ненеобходи­мость большинства из них требуют социального подкрепления: социальные инстанции сигнализируют (хотя бы потенциально) об удовлетворенности той или иной потребности. При этом ком­пенсаторный консум (покупка как компенсация дефицита повсе­дневных переживаний) сводит реальное многообразие деятельно­сти к иллюзорному ощущению свободы от решений и обязанно­стей. Консум как приватный миф обеспечивает смысловые связи на фоне социального вакуума¹. В шопинге покупатель теряет связь с иными системами, которые создают его реальность. Все его отношения превращаются в отношения потребителя и произ­водителя, покупателя и продавца.

Социологи и экономисты различают потребность и спрос. В экономической теории спрос выступает как количественное вы­ражение потребности, но не сводится к этому. Переход от потреб­ности к спросу — процесс конкретизации потребности и оценки ее реального проявления в собственном мире покупателя. Владение благами выступает как эквивалент социальной реальности. В гно­сеологическом смысле потребности оказываются формой знания об определенном дефиците этой реальности, о самом процессе вос­полнения (невосполнения) дефицита. Идентификация потребно­стей происходит только в процессе их реализации, в процессе осоз­нания того, что нарушено некоторое равновесие между индивидом и обществом. Его нарушение, однако, характеризует нормальное состояние современного сложного общества, и при этом товары оказываются теми удобными решениями проблем, которые по сути легко взаимозаменяемы: не важно, что покупать, главное — поку­пать/Это символизирует собой приобщение к социальному миру, коль скоро реклама делает своим предметом только товары (мир — это то, что продается). И чем сильнее социальная нестабильность, тем выше готовность безоговорочно обменивать потребность в со­циальном признании и защищенности на товары².

«Общество потребления» в отличие от других стадий общест­венного развития не транслирует какие-то определенные ценно-

¹ См.: Commandeur С. Op. cit. S. 22.

² См.: Ibid. S. 34.

Раздел I Категориальные сдвиги

сти, но отмечено как раз произвольностью поведения и ориента­ции индивидов. Будучи порождено перепроизводством товаров, оно ограничивает роль индивида ролью покупателя, перед кото­рым разворачивается неограниченное (потенциально) многооб­разие, доступное (актуально) лишь в очень ограниченной мере. Поэтому «домашняя экономика» даже вполне обеспеченного ин­дивида неизбежно оказывается «экономикой дефицита». В то вре­мя как традиционное сословное общество требовало от каждого индивида только того, что свойственно его сословию (глупость -желать чужого, как в сказке о рыбаке и рыбке старуха хочет быть царицей), в современном обществе любой нищий мечтает быть миллионером. Тем самым всякому, даже обеспеченному человеку втемяшивается в голову, что он - нищий, если он не будет изо всех сил приобщаться к миру миллионеров¹.

Покупка, посещение магазина занимает особое место в мире экономической повседневности. Феномен магазина может быть понят как своего рода «магический кабинет» (используя этот тер­мин, Х.Л. Борхес ссылается на Р. Эмерсона), в котором вещи из­меняют свое назначение и ценность. Попадая в магазин, предмет возрастает в цене без того, чтобы изменить свою потребительную стоимость. Этот рост цены - прямое следствие накладывания на товар матрицы общественных отношений: будущая социализа­ция, осуществляемая покупателем благодаря покупке, стоит осо­бых денег. И одновременно сама покупка, перемещая товар за пределы магазина, немедленно обесценивает его, он становится «десоциализированным», индивидуализированным, «подержан­ным», отчуждая свои социальные свойства в пользу покупателя. Поэтому одну из важнейших проблем современного рынка обра­зует технология возврата товаров в магазин, их обмена на деньги, технология, которая сама включается в цену товара (купленные уцененные товары обратно не принимаются, поскольку из их це­ны эта технология уже полностью вычтена).

Процесс покупки является во многом производным от одного специфического социального требования к индивиду, которое от­личает именно современно развитое общество и которое входит в плоть и кровь повседневности. Данное требование — мобильность

Глава 9. Повседневное сознание в техногенном обществе

На эту специфическую современную форму пауперизма указывает Хабермас: Habermas J. Die Dialektik der Rationalisierung. Vom Pauperismus im Produktion und Konsum//Dergl., Arbeit, Freizeit, Konsum. Friihe Aufsatze, s'Gravenhage, 1973. S. 4.

во всех областях бытия начиная с образования, трудовой деятель­ности и политических пристрастий и кончая гражданством, кон­фессией и полом. Мобильность, предписываемая современному обществу, имплицирует не просто возможность смены позиции или места. Это социальное требование, которое получает удовле­творение в первую очередь благодаря повышению покупательной готовности. Как эрзац карьерного продвижения выступает покуп­ка тура на острова Индийского океана. Экстенсиональное расши­рение пространства эквивалентно здесь его интенсиональному сужению, неспособности найти смысл в своей повседневности «по месту жительства и работы». Компенсацией сексуальной не­удовлетворенности оказывается изменение фигуры, смена сексу­альной ориентации или даже пола («покупка» тела или пола, свя­занная с большими затратами на операции, лечебные процедуры или спортивные тренинги).

Время также измеряется способностью купить и копить. Не­обходимость накоплений для удовлетворения отложенного спро­са, характеризуя почти все слои общества, дает вместе с тем крите­рий социальной успешности. Количество отложенных потенци­альных покупок пропорционально удаленности от высших слоев общества. И напротив, еще одним эрзацем социального призна­ния выступает табуированность оглашения величины дохода при демонстративно высокой покупательной способности. В этом смысле «другая», или «альтернативная», повседневность в малых группах часто оказывается альтернативой «обществу потребле­ния», поскольку требует личности человека самого по себе - ум­ного, знающего, умелого