Эвтаназия для умирающих отраслей

В. Если вы правы и мы столкнулись с базисным переструктурированием экономики, то что мы можем сделать для того, чтобы сделать переход плавным?

О. Говоря о долгой перспективе, мы, возможно, должны будем примириться с фактом, что каждый не сможет иметь работу, если под ней мы подразумеваем формальную, оплачиваемую, производительную работу.

В конечном счете мы, возможно, должны будем изучить «протребление», способы, посредством которых люди могут производить прежде всего для себя, а не для продажи или обмена. Существуют способы, которыми мы можем радикально увеличить производи­тельность протребления, обеспечивая протребителей новыми инструментами и материалами, социальной и политической поддержкой, наряду с некоторыми формами денежной поддержки. В на­стоящий момент подобная политика выглядит утопичной, но очень скоро она станет главной проблемой политической повестки дня. Между тем существуют более обычные дела, требующие своего осуществления. К сожалению, мы не делаем даже их.

Возьмите картеровскую администрацию в середине 80-х годов или британскую лейбористскую партию, когда она пребывала у власти, или левые, или либеральные партии в любой из этих стран. Они в основном игнорировали новые отрасли промышленности Третьей волны и направляли свои усилия на поддержание и со­хранение старой экономики Второй волны.

В США мы пытались спасти «Крайслер». В Великобритании мы квазинационализиронались—«Бритиш Лейлэнд». Во Франции, ФРГ и других западноевропейских странах мы делали то же самое — мы пытались сохранить в неприкосновенности счастье менеджеров, профсоюзов и акционеров этих традиционных отраслей промышленности. Это глупая экономика. Она слепа к процессу переструктурирования, который сейчас происходит. И это пустая трата человеческих жизней и усилий.

В какой-то момент дебатов по поводу «Лейлэнда» я подсчитал, что британское правительство желает потратить сумму, эквивалентную сумме семилетней зарплаты каждого работающего полный день рабочего «Лейлэнда» только для того, чтобы сохранить позиции «Лейлэнда» в автомобильном бизнесе. Мне кажется, что, получив подобные деньги вместе с обучением, новой технологией и другими видами поддержки, эти рабочие смогли бы реорганизо­вать свою жизнь и общины в течение семилетнего периода так, чтобы уже больше не зависеть от производства автомобилей. Британия могла бы создать новые, более здоровые отрасли промыш­ленности и общины.

В. По существу, вы предлагаете, чтобы мы сознательно руководили процессом старения умирающих отраслей, а также перехода к новым альтернативам Третьей волны. Идет ли речь о правительственной политике, а не о свободной игре рыночных сил, свое­го рода осторожной эвтаназии для отмирающих отраслей?

О. Да. Мы должны быть предельно избирательны даже в случае временной поддержки, но я вижу некоторые исключения. К примеру, если закрытие промышленности приведет к разрушению внутреннего региона, мы можем предоставить ей пятилетний буферный период для смягчения возможных последствий. Мы можем захотеть сохранить некоторые компании и по другим причинам, скажем как основу для быстрого расширения производства в случае национального или интернационального чрезвычайного положения. Я не могу сказать, что США, к примеру, могут позволить себе оказаться полностью зависимыми от мирового рынка в области сталелитейной промышленности или тяжелого машиностроения. Я был бы глупцом, предположив это. Итак, мы можем иметь желание сохранить некоторые специфические компании или отрасли, исходя из социальных или других причин.

Я знаю большую часть аргументов против этой политики — они не все бессмысленны. Сторонники свободного рынка правы, когда высказывают сомнение относительно того, что политические решения сколько-нибудь лучше тех, которые принимаются в контексте частно-экономического интереса. Взгляните на французско-британское решение построить «Конкорд». Поглядите на выбрасывание конгрессом миллиардов долларов на синтетическое топливо как мировую цепу за крохи нефти. Как только инвестиционные решения становятся политическими, каждая заинтересованная группа включается в его принятие самым интенсивным образом.

Более того, индустриальная политика работает наилучшим образом, когда у страны есть ясная модель, которой следует придерживаться, как, например, у Японии после второй мировой войны. Сейчас принимать решения значительно труднее.

К сожалению, упование па невидимую помощь также не приносит результата.

В. Это бросает прямой вызов свободному рынку, не так ли?

О. Я не являюсь чистым приверженцем рынка. Я действительно считаю, что свободный рынок (который на деле никогда не бывает свободным) является великолепной регулятивной системой, имеющей то огромное преимущество, что она по крайней мере в какой-то степени отделяет экономическую власть от политической власти. Рынок является также способом децентрализовать многие экономические решения. Я считаю, что мы можем гораздо более изобретательно, чем до сих пор, использовать рыночные механизмы для того, чтобы справляться с такими социальными проблемами, как безработица, упадок городов, забота о престарелых, загрязнение и т. д.

Но любая система имеет границы — это часть определения всякой системы. Наши подходы к рынку не должны быть теологическими. Рынок не религия, он является орудием. И никакое орудие не выполняет всех задач.

Сталкиваясь сегодня с безработицей, мы не должны колебаться и творчески использовать общественные фонды для того, чтобы поэтапно устранить некоторые отрасли Второй волны. Цель должна заключаться не в том, чтобы сохранить их функционирующими, не расплачиваться с рабочими и менеджерами, а положить начало процессу промышленного и регионального преобразования.

Ключевое значение имеет преобразование, а не поддержка. Я не дал бы ни единого доллара для поддержки приходящей в упадок отрасли до тех пор, пока отрасль не согласится составить план перехода от ее нынешних технологий и продуктов к существенно новым продуктам и новым технологиям, а также планы по переучиванию своих менеджеров и рабочих.

В недавнем опросе «Бизнес уик» задал вопрос, будет ли позволено нынешним умирающим отраслям «выплыть или потонуть». Журнал радостно сообщает, что большинство американцев (56%) предпочитают свободный рынок, подход «выплыть или потонуть» «выводящей из трудностей» поддержке. Этот или-или подход является упрощенным. То, что сейчас требуется, — это не слепая поддержка, помогающая выжить в новых условиях политика, и не менее неуместная милостыня. Необходима помощь в преобразованиях.

Преобразование не является новой идеей. В конце второй мировой войны, когда мы хотели перейти в США от экономики военного времени к экономике мирного времени, было проведено много важных дискуссий по поводу того, как осуществить этот переход. Не так давно, когда служащим «Лукас эйрспейс» в Великобритании было сказано, что они будут уволены из-за сокращения военных заказов, они составили свои собственные планы для выпуска альтернативных изделий, которые могли быть выпущены с более или менее схожей технологией и тем же составом рабочей силы. Как я понимаю, они составили детальные планы для перехода к производству машин для перевозки людей и медицинской электроники.

В этой фирме возникла ситуация взаимных обвинений между инертным профсоюзом и столь же инертной компанией. Все это поучительно. Эта ситуация указывает на самые разнообразные возможности. Она подчеркивает то обстоятельство, что планирование, преобразование, для того чтобы они были эффективны, не могут быть осуществлены корпорацией. Нужна стратегия, совместно разработанная промышленностью, профсоюзами, служащими (представленными не только своим профсоюзом), наряду с представителями поставщиков и потребителей, а также общественных представителей тех сообществ, в рамках которых фирма функционирует. Переход должен стать ключевым словом в нашем экономическом словаре в ближайшем будущем.

В. В каком-то смысле вы предлагаете, чтобы все заинтересованные стороны принимали участие в процессе перехода — не только владельцы и менеджеры, но и рабочие, протребители и жители? Однако сегодня мы все чаще и чаще слышим разговор о смыкании большого бизнеса и большого правительства для пла­нирования политики в области промышленности.

Все ваше творчество демонстрирует неоднозначное отношение к политике. С одной стороны, начиная с книги «Столкновение с будущим» вы призывали к долгосрочному стратегическому мышлению. Но вы также подчеркиваете значение децентрализации и разнообразия. Нет ли противоречия в вашей мысли?

О. В конце книги «Столкновение с будущим» я постарался объяснить разницу между централизованным, сверху донизу бюрократическим планированием в промышленном стиле и более открытым, демократическим, децентрализованным стилем, который я назвал «предвосхищающей демократией». По мере того как углубляется экономический кризис, усиливается поддержка и действие стратегического планирования. Но я не могу сказать, что мне нравится направление, в котором мы, как мне кажется, движемся. Разговаривая с членами советов и высшими управляющими наших крупнейших корпораций, я наблюдаю все больше признаки необходимости планирования, и при этом не ограничиваемого только рамками корпораций. В США, к примеру, все интенсивней обсуждается японская, западногерманская или американская системы планирования (я усматриваю в этом иронию) поскольку эти страны также испытывают значительные трудности, и то, что выдается за прогрессивное мышление, является на деле лишь чередованием устаревших моделей). Тем не менее сегодня американская пресса заполнена высказываниями финансистов, экономистов, радикальных теоретиков и функционеров многонациональных ком­паний, провозглашающих «благодетельность» сотрудничества бизнеса и правительства. Иногда более широко мыслящие и опытные менеджеры говорят, что профсоюзы также должны быть приглашены для участия в процессе планирования.

Эти темы, несомненно, получат поддержку в Вашингтоне независимо от того, какая администрация у власти. Крупные компании хотят этого, правительство хочет этого независимо от того, говорит оно об этом или нет, и профсоюзы, бедный третий, когда дойдет до дела, также захотят быть приглашенными к столу.

И хотя это может означать некоторый прогресс : в сопоставлении с теми глупостями, что преобладают сегодня, все это пугает меня, поскольку является разновидностью какой-то внутренней трехсторонности. На деле это старый «корпоратизм», с которым носились фашисты в 20-е годы.

В этой модели многое является ложным и опасным. Во-первых, я думаю, что она не сможет работать в националь­ном масштабе, в той сложной, демассифицированнной экономике, которую мы создаем.

Во-вторых, она совершенно неосновательно предполагает, что если вы собираете вместе компании и профсоюзы (которые в США представляют менее четверти всех трудящихся и при этом совершенно недемократическим образом), а также правительство, то каждый будет «представлен». В действительности никто не чувствует себя «представленным» и менее всего представленным этими гигантскими институтами. Третья проблема является еще более глубокой. Она заключается в том, что, когда вы приводите в действие эту трехстороннюю систему взаимодействия, она становится в высшей степени консервативной силой. Она тяготеет к тому, чтобы требовать поддержки для статус-кво, для всего существующего. Компании в какой-то слабой отрасли, изготовляющей какие-то безделицы, хотят сохраниться. Профсоюзы хотят рабочие места и членские взносы, поэтому они хотят изготовлять эти безделицы, даже если мир уже не нуждается в них. А правительство не хочет ввязываться в драку с этими двумя, если ее можно избежать. И фабрика по изготовлению безделиц продолжает существовать до бесконечности и становится тормозом для экономики.

Вот почему, если суждено быть планированию, оно должно быть раздроблено, в процесс должно быть включено гораздо большее количество групп — от потребителей, поставщиков и общественных организаций до, вполне возможно, расовых, этнических, мужских и женских, профессиональных и других групп. А базисное планирование должно осуществляться на локальном, областном и региональном уровнях, а не в национальном масштабе. Оно должно быть долгосрочным, а не только краткосрочным и должно учитывать все виды неэкономических факторов, такие, как эколо­гия и качество труда.

Но, сказав все это, честным будет признать, что никто не знает, как хорошо сделать это, не утонув в бумагах. Было много локальных экспериментов. Некоторые являются обещающими. Новые средства коммуникаций, такие, как кабельные, сулят новые творческие возможности. Но мы не решили проблему того, как составлять и постоянно составлять заново нужные представительные органы, как легитимизировать их, как увязать всю эту процедуру с бюджетом и налогообложением (без чего эта вся процедура оста­ется лишь умозрительной). Короче, мы должны изобрести методы и институты для действительно предвосхищающей демократии.

Я не могу претендовать на то, что имею ответы на все вопросы и, кроме того, налицо противоречие. Однако одно для меня ясно. Мы не можем идти назад. Мы должны сделать основной упор на развитие сектора Третьей волны, даже если это означает серьезную борьбу с отраслями промышленности и профсоюзами Второй волны. Я полагаю, что нам потребуется использование избирательных налоговых кредитов и набор других средств для того, чтобы ускорить экспансию новых отраслей. Нам следует больше поощрять научно-исследовательские работы, обеспечивать ссудами небольшие предприятия в новых отраслях. Поместить микрокомпьютеры с инструкторами в каждой классной комнате, а также на витрины магазинов в каждом гетто[2]. Радикальный пересмотр системы образования и сохранение, а не утеря контроля над окружающей средой — эти меры опосредованно принесут пользу отраслям Третьей волны и ускорят переход, потому что новые отрасли, за определенными исключениями, являются в тенденции более чистыми и энергосберегающими, чем старые.

Чтобы пережить кризис, нам понадобится все, что у нас есть, для перехода. В дополнение к указанным мерам и массовому переучиванию нам могут понадобиться субсидии — непосредственные или направляемые через частный сектор для радикально расширенного сектора сервиса. Не только для таких вещей, как очищение окружающей среды, но и для сервиса в сфере базисных человеческих потребностей. Забота о престарелых, к примеру, станет делом первостепенной важности по мере того, как стареет население, причем не только в США, но и в других странах также, таких, как Япония. Это на деле создает определенные возможности. Так как многие люди, оставшиеся без работы в массовом производящем секторе, не могут легко переучиться для работы в отраслях Третьей волны, то значительная часть из них могла бы преуспевать в сфере сервиса Третьей волны. В добавок к этому нам потребуются изобретательные подходы к развитию сообщества — как помочь сообществу, к примеру, какого-нибудь заводского города совершить переход и сделаться центром сервиса или высокотехнологичной экономики.

Я лично всемерно выступаю за использование, насколько это возможно, частного сектора для реализации этих целей. Но независимо от того, осуществляются ли они в государственном или частном секторе, эти меры должны быть осуществлены, если мы не хотим столкнуться с отчаянием как массовым явлением, не говоря уже о насилии. Многое можно было бы предпринять для того, чтобы сделать плавным наш переход к экономике Третьей волны. Нам лучше начать сейчас.