Косвенные методы
Невозможность определить полный масштаб теневой
экономики, ограничиваясь опросами потребителей, привела к популярности так
называемых косвенных методов. При всем их разнообразии они сходятся в
интенции избежать проблемы “прямого” оценивания теневой экономики через
потребительские бюджеты и учесть теневую деятельность внешне легальных
экономических субъектов. Косвенные методы основаны преимущественно на
использовании сводных экономических показателей официальной статистики,
данных налоговых и финансовых органов, но не исключают и обращение к спе-
циально организованным опросам. Косвенных методов оценки масштабов теневой
экономики довольно много. Мы рассмотрим лишь наиболее распространенные, а
именно: монетарные методы; метод альтернативных расчетов ВВП.
Монетарный подход к
оценке теневой
экономики
Монетарный подход включает в себя множество различных
методов. При всем разнообразии их объединяет базовая предпосылка: теневые
трансакции предпочитают наличные деньги для избежания проверок, что
увеличивает потребность в бумажных денежных знаках и монетах по сравнению с
той, которой можно было бы ожидать исходя из уровня экономической активности
в формальном секторе экономики. Другими словами, оценка теневой экономики
исходит из спроса на наличные деньги, который не может быть объяснен эконо-
мической активностью формального сектора.
Впервые спрос на наличные деньги был использован для объяснения
динамики теневой экономики в конце 1950-х гг. в США. Так, П. Каган объяснил
резкий взлет спроса на наличные деньги в Америке военных лет именно
потребностями нелегальных трансакций “черного” рынка [Cagan, 1958]. В
современной литературе монетарный подход связан в первую очередь с именем П.
Гутмана, заслужившего титул энтузиаста и поклонника этого направления. Оценки,
полученные на основе этого подхода, широко варьируют. При этом некоторые
наиболее высокие оценки масштабов теневой экономики получены методами
монетарного подхода.
Какие же индикаторы состояния бумажной денежной массы используются для
исчисления масштаба и динамики теневой экономики? Каковы доказательства их
оправданности и корректности? В зависимости от ответа на эти вопросы
используется тот или иной алгоритм расчета масштаба и динамики теневого
сектора. Мы рассмотрим методы, наиболее полно и творчески реализующие идеи
монетарного подхода, уделяя внимание критике каждого из них. Затем
проанализируем базовые идеи и методологические ограничения, свойственные
монетарному подходу оценки теневой экономики.
Феномен “лишних денег”
Данный метод основан на утверждении, что наличных денег
“слишком много”. П. Гутман отмечал “невероятное, потрясающе огромное
количество наличности в обращении”. На основании чего делают такой вывод?
Обычно приводят следующие рассуждения: общую сумму наличности несколько
корректируют в сторону понижения (так как часть денег находится в обороте
компаний), а затем делят на численность населения. В этих расчетах учитывают
также долю потребительского бюджета, оплачиваемого наличными, а также
цикличность пополнения бюджета (принятые в данной стране периодичность
выплаты заработной платы и обращения в банк для снятия денег на текущие
нужды). Получается, что на семью приходится сумма, существенно превышающая
ее потребительский бюджет
. Где же остальные деньги? Их-то как раз и связывают
с теневой экономикой. Дескать, именно теневая экономика, “любящая наличность”, и объясняет феномен “лишних
денег”, т.е. “лишние деньги” — это разница между наличной денежной массой и
той величиной денежных знаков, которая, согласно расчетам, необходима для
обслуживания потребления населения. По их величине и динамике судят о
масштабе и изменениях теневого сектора.
Критика данного метода.
• Не учитываются отгок денег за рубеж и накопление наличности “под
матрацем”. Полностью достоверной статистики на этот счет нет, поэтому и точная
величина “лишних денег” неизвестна.
• Если несоответствие наличной денежной массы и потребностей семейного
бюджета полностью “списывать” на теневую экономику, то ее масштабы
становятся астрономическими, превышающими формальную экономику в
несколько раз, что не соответствует ни здравому смыслу, ни оценкам, полученным
другими методами.
• В рамках данного метода затруднены межстрановые сравнения.
Национальные традиции обращения с деньгами плохо сводятся в единый
оценочный алгоритм. Различие в величине “лишних денег” не всегда означает
различие в масштабах теневых экономик этих стран.
Обращение крупных банкнот
Этот монетарный метод основан на двух “наблюдениях”: во-
первых, о “диспропорциональном росте” доли банкнот с высоким номиналом и, во-
вторых, о предпочтительности крупных купюр для теневых оборотов.
Утверждается, что чем более “диспропорционален” рост банкнот с высоким
номиналом, тем выше динамика теневой экономики.
Применительно к США эту логику реализовал А. Рос [Ross, 1978], а в
Великобритании ее подхватил Д. Фройд [Freud, 1979]. Первый обратил внимание
на то, что рост 100-долларовых купюр обгоняет рост банкнот номиналом
поменьше, а второй указал на то же, применительно к купюрам достоинством в 10
и 20 ф. ст.
Критика данного метода.
• Сомнителен довод, что теневая экономика нуждается преимущественно в
крупных купюрах. Действительно, криминальная экономика (наркобизнес,
порноиндустрия и пр.), как правило, оперирует денежными знаками с высоким
номиналом. Но теневые трансакции, обслуживающие домохозяйства в
повседневной жизни (нелицензированное репетиторство, услуги таксиста-частника,
нянечки по уходу за ребенком и т.д.), требуют ничуть не более крупных денежных
знаков, чем трансакции в формальной экономике. • Серьезное возражение представил М. О’Хиггинс: рост доли крупных
денежных знаков должен обгонять рост инфляции, что совершенно не связано с
ростом потребностей теневой экономики в крупных купюрах [O’Higgins, 1980].
Если в период инфляции доля знаков с высоким номиналом не растет, то число
купюр должно расти в соответствии с темпом инфляционного роста, что неудобно
хотя бы потому, что размер бумажника у людей ограничен. Кроме того, при росте
цен купюры низкого номинала будут использоваться реже, а высокого номинала —
чаще. Средний номинал наличных денег должен расти в соответствии с
инфляционным ростом цен, тогда количество денежных знаков в обращении
останется прежним. То есть в ходе инфляции мелкие купюры “замещаются”
крупными вне всякой связи с теневой экономикой
.
Соотношение наличности и
банковских депозитов
Данный метод иногда называют методом Гутмана, так как
широко известная оценка П. Гутманом теневой экономики США как десятой части
регистрируемой экономики (что для 1976 г. означало 176 млрд. долл.) была
получена именно этим методом [Gutmann, 1977; Gutmann, 1979]. В 1982 г. теневая
экономика США, по мнению П. Гутмана, еще более возросла, составив 15% ВВП
.
Подобные расчеты апеллируют к тому обстоятельству, что с 1961 г. соотношение
наличности и банковских депозитов начало расти за счет того, что объем
наличности рос быстрее совокупной стоимости банковских депозитов. Заметим,
что происходило это в условиях финансовых инноваций, вытесняющих наличность
иными средствами платежа. Объяснение данного противоречия П. Гутман свел к
существованию теневой экономики. Попытка количественно оценить теневую
активность строилась на предположении, что в 1937—1941 гг., когда соотношение
наличности и банковских депозитов было минимально, теневой экономики не
было. Критика данного метода.
• В рамках метода предполагается, что соотношение наличности и
банковских депозитов изменяется исключительно из-за роста спроса на
наличность. А это более чем спорно. Можно предположить обратное: медленный
рост спроса на банковские депозиты, а не необычайно большой рост спроса на
наличность приводит к росту их соотношения.
• На соотношение наличности и банковских депозитов влияет масса
факторов, не связанных с теневой экономикой, включая психологию населения,
традиции национальной банковской системы и т.д.
• Метод строится на допущении, что скорость обращения денег одинакова как
в официальном, так и в неформальном секторе. Это предположение требует
проверки.
• При использовании метода Гутмана в других странах получали несколько
обескураживающие результаты. Так, например, в Великобритании при
использовании этого метода получалось, что в 1960-е—1970-е гг. теневая
экономика была стабильной, а с начала 1980-х гг. начала резко сокращаться. Этот
вывод противоречил данным, получаемым другими методами.
• Особенности национальной банковской системы, разнообразие вкладов,
банковская политика ограничивали возможности межстрановых сравнительных
оценок, полученных на основе данного метода. Расчеты Гутмана крайне сложно
сравнивать с аналогичными расчетами, реализуемыми в странах с другими
банковскими системами. Поэтому попытки сравнения обычно сопровождают
оговорками, что это примерно те же вклады, с которыми работал П. Гутман
.
“Каузальный” метод
Этот метод, также апеллирующий к наличной денежной массе, более
осторожен в оценке масштабов теневой экономики. На данных США его
реализовал В. Танзи [Tanzi, 1980; Tanzi, 1982], а применительно к Великобритании
— К. Мэтьюз [Matthews, 1983]. Суть метода состоит в попытке объяснить
движение наличной денежной массы с помощью факторов, которые, как
предполагается, влияют на масштаб теневой экономики. Явное достоинство этого
подхода состоит в том, что не весь рост наличности “списывается” на теневую экономику, а лишь тот, что обусловлен факторами, имеющими непосредственную
связь с теневым сектором. Остальное изменение спроса на наличность
интерпретируют как результат действия факторов, не связанных с теневой
экономикой, или как статистическую ошибку.
Данный метод реализуется в виде регрессионной модели, где зависимой
переменной является соотношение наличной денежной массы и банковских
депозитов, а независимыми переменными выступает широкий спектр показателей,
часть которых, как считается, влияет на масштаб теневой экономики. Характер
зависимой переменной позволяет считать этот метод продолжением и развитием
идей П. Гутмана. Но если Гутман рассматривал соотношение наличной денежной
массы к строго определенному виду депозитов (non-interest-bearing deposits), то
Танзи и Мэтьюз использовали в расчетах перечень депозитных вкладов,
предусмотренных банковской системой США и Великобритании. Работая с
разными видами депозитов, ученые сходилась во мнении, что на соотношение
наличной денежной массы и депозитных вкладов влияют как факторы внетеневой
природы (т.е. и при отсутствии теневой экономики это соотношение может
изменяться), так и факторы, активизирующие теневую экономическую
деятельность. В качестве независимых переменных, не связанных с теневой
экономикой, использовались суммарный объем трансакций в формальной
экономике и процент по депозитным вкладам. Понятно, что первая переменная
влияет на соотношение наличности и вкладов положительно (рост трансакций
ведет к росту наличности), а вторая переменная — отрицательно (чем больше
процент по вкладам, тем сильнее соблазн их наращивать). В качестве независимых
переменных, влияющих на трансакции в теневой экономике, в уравнении
регрессии использовались налоговые ставки, вытесняющие экономического актора
в теневое пространство, и уровень социального обеспечения, включая пособие по
безработице (чем больше пособие, тем меньше стимул участвовать в теневой
экономике). Невозможность количественно оценить риск обнаружения теневой
деятельности и тяжесть последующих санкций приводит к их элиминированию.
Поскольку независимые переменные только через определенное время
оказывают влияние на соотношение наличности и банковских депозитов, то в
уравнении регрессии используют пролонгированные данные.
К. Мэтьюз использовал ежеквартальные данные за период 1971—1880 гг. Его
регрессионная функция включала в себя три возможных детерминанты теневой
экономики: подоходный налог, налог на прибыль, а также пособие по безработице
в совокупности с некоторыми видами социальных пособий, действующих в
пространстве формальной экономики. Значительная доля критики пришлась на то обстоятельство, что ни первая, ни
третья переменная не прошли тест на 5%-й уровень значимости (т.е. с
вероятностью более 5% связь этих переменных с зависимым показателем является
результатом простой статистической ошибки). Вторая же переменная, с которой
было все благополучно с точки зрения уровня значимости, странным образом
показала “неправильный” (т.е. отрицательный) характер влияния на зависимую
переменную.
Несмотря на эти “шероховатости” была получена оценка масштаба и динамики
теневой экономики Великобритании. Так, на 1983 г. (прогнозные данные, так как
обзорный период заканчивался в 1980 г.) теневой сектор был оценен в 16% от ВВП,
что означало занятость в теневой экономике более 1 млн. официальных
безработных. Отсюда был сделан знаменитый вывод, что безработица второй
половины 1970-х гг. — не более чем “статистическая иллюзия”. Буквально
несколько лет спустя К. Мэтьюз в соавторстве с А. Растоги модифицирует этот
подход, используя в качестве зависимой переменной непосредственно наличную
денежную массу с поправкой на инфляцию, а не ее отношение к банковским
депозитам. Так они уйдут из под огня критики, что
изменение соотношения наличной денежной массы и банковских депозитов может
быть вызвано изменением спроса на депозиты, а не на наличность. Оценка теневой
экономики оказалась примерно той же (14,5% от ВВП для 1983 г.).
Критика данного метода.
• Оценки теневой экономики основаны на регрессионных коэффициентах,
некоторые из которых не выдерживают проверки на 5%-й уровень статистической
значимости.
• Попытки других исследователей модифицировать модель, сохранив ее
логику, но представив ее смысловые блоки другими индикаторами, приводили к
существенно иным количественным оценкам теневой экономики. То есть модель и
полученные на ее основе количественные оценки теневого сектора оказались
слишком чувствительны к предпочтениям ее создателей при выборе конкретных
индикаторов.
• Регрессионные коэффициенты свидетельствовали, что в ряду “теневых”
переменных наиболее сильное влияние на зависимую переменную оказывает
политика в области занятости, в частности, размер пособия по безработице. Однако
статистика свидетельствовала, что динамика безработицы шла вразрез с динамикой
теневой экономики, полученной данным методом.
Трансакционный метод
Идея американского экономиста Э. Фейга, строго говоря,
выбивается из логики методов, определяющих теневую экономику по наличной
денежной массе. Точнее, это самая далекая ветвь этого направления.
Э. Фейг сначала работал со статистикой США, а затем обратился к данным
Великобритании. Именно этот метод дал чрезвычайно высокую оценку масштабов
теневой экономики. Например, в Великобритании, по мнению Фейга, теневой
сектор начал стремительно развиваться в 1960-е гг., достиг к 1974 г. 23% (!) ВВП и
затем, к концу 1970-х гг., сократился до 15% [Feige, 1981].
Э. Фейг основывался на том, что объем денег (наличные деньги плюс
вклады), умноженный на их оборачиваемость, равен произведению индекса цен и
совокупного объема трансакций. Собственно, идея Фейга состояла в попытке
получить независимую оценку национального дохода на основе оценки уровня
трансакций, полученной из данного равенства, а затем сравнить с доходом,
фиксируемым официальной статистикой. Главная “расчетная” проблема при таком
подходе состоит в том, что весьма трудно, если вообще возможно, оценить
оборачиваемость наличных денег. Сам Э. Фейг весьма скуп в объяснениях на этот
счет. Оценку оборачиваемости он строил на основе того, сколько раз купюра
номиналом в 1 ф. ст. перейдет из рук в руки, прежде чем выйдет из оборота. При
этом он предположил, что скорость оборота в теневом секторе на 10% выше, чем в
официальной экономике. И наконец, важное предположение касалось отсутствия
теневой экономики в 1939 г.
Фейг понимал уязвимость своих доводов, допуская, что оценка теневой
экономики в его расчетах сильно зависит от сделанных им допущений и
предположений. Вне серьезной проверки этих допущений трудно принять на веру
его результат. Заметим, что оценка теневой экономики методом Э. Фейга примерно
в два раза превышает оценку, полученную методом П. Гутмана.
Критика монетарного подхода к
оценке теневой экономики
Оценка масштабов и динамики теневой экономики
монетарными методами вызывает недоверие по множеству оснований. • Монетарные методы основаны на предположении о тесной связи теневых
трансакций и наличных расчетов. Однако это утверждение спорно.
Во-первых, расчеты наличными деньгами происходят далеко не только в
теневой экономике. Огромная доля трансакций в легальной экономике
оплачивается наличными, в том числе в странах с развитой системой безналичных
расчетов
. Не будем забывать и о том, что значительная доля населения получает
заработную плату наличностью. И это положение устойчиво.
Во-вторых, теневые сделки вполне могут обойтись без наличности, что
хорошо видно на примере бартера. Хотя, конечно, бартер никогда не станет
единственным механизмом теневых трансакций, поскольку его использование
ограничено точным соответствием спроса и предложения обмениваемых благ.
В-третьих, теневая экономика может задействовать и безналичные платежи.
Так, чеки вполне могут использоваться в теневой экономике для имитации
легальности “теневиков” в глазах потребителей их товаров и услуг. В этом случае
меньше сомнений в качестве товаров, выше уверенность в гарантиях, в
возможностях обмена, возврата и пр. Далее часть оборота посредством разных схем
уходит от налогообложения. То есть чековые расчеты не гарантируют дистанции от
теневой экономики.
В-четвертых, наличные платежи могут быть удобны по ряду соображений вне
всякой связи с теневыми процессами. Зачастую производитель товаров и услуг
предлагает рассчитаться наличными, так как это удобнее или потому что
сомневается в кредитоспособности покупателя.
Таким образом, не все наличные платежи обслуживают теневую экономику и
не все сделки в теневой экономике оплачиваются наличными.
• Значительная часть теневых товаров и услуг повседневного спроса
оплачивается наличными исключительно в силу низкой стоимости таких сделок.
Статистика показывает, что доля наличных расчетов связана с их величиной: выше
стоимость сделки— ниже шанс ее наличной оплаты. Засилье наличности в
некотором ценовом диапазоне — результат низкой стоимости трансакций, а не
теневого происхождения приобретаемого блага. В сопоставимых ценовых
диапазонах теневая экономика использует наличные деньги в той же мере, что и
легальная экономика. Из этого можно сделать вывод: теневая составляющая эко-
номики меньше, чем представления о ней, сформированные на основе анализа
трансакций, оплаченных наличными. • Традиция оперировать агрегированной монетарной статистикой для
определения масштаба и динамики теневой экономики заложена в работах
американских ученых. Однако тестирование подхода, предлагаемого
американскими учеными, на статистических данных других стран привело к
выводам, плохо согласуемым с оценками, полученными другими методами. Так,
монетарные методы, уверенно показывающие рост теневой экономики США,
свидетельствовали о резком сокращении теневой экономики в Великобритании.
При этом данные специальных исследований, обыденные наблюдения и здравые
доводы свидетельствовали о противоположном.
• Используя разные методы этой группы, получают чрезвычайно различные
оценки теневой экономики, что снижает доверие как к самим оценкам, так и к
методам, апеллирующим к наличной денежной массе как основному индикатору
теневой экономики. Различия в оценках объясняются предпочтением одних
индикаторов и игнорированием иных, приверженностью одному методу и
забвением других
.
• Связь наличной денежной массы с теневой экономикой, конечно,
существует. Но на денежную массу влияют и другие факторы, не связанные с
теневым предпринимательством. Это — инфляция, финансовые инновации, рост
реальных доходов населения, банковская политика и т.д. И отделить влияние
теневой экономики на количество денежных знаков, изолированное от влияния
этих факторов, вряд ли возможно. По крайней мере монетарные методы оценки
теневой экономики принципиально не готовы решить эту задачу. Проблема
состоит в “отделении” влияния теневой экономики на бумажную денежную массу
от действия других факторов, связь которых с денежным рынком безусловна.
• Монетарные методы слабо учитывают влияние финансовых инноваций на
использование наличных денег. Речь идет о финансовых инновациях,
используемых как покупателями товаров и услуг (чеки, кредитные карты), так и
работодателями (новые формы начисления заработка на банковские счета)
Это и теневая деятельность, проявляющаяся на рынке труда и в предпринимательских
буднях, и домашняя экономика, обслуживающая потребности домочадцев, и
межсемейная кооперация сетевого характера, и откровенный криминал. Наша
задача состояла не в иллюстрации многожанровости неформального
экономического порядка, а в построении логических схем, позволяющих внешнюю
непохожесть свести к содержательному единству факторов, порождающих нефор-
мальную реальность. Эти факторы сводятся к психоиндивидуальным, историко-
структурным, экономико-рациональным и социально-поведенческим уровням
осознания проблемы, что определяет множественность предметной локализации
исследований, посвященных неформальной экономике. И все они имеют
непререкаемые достоинства. Так, психологический подход к неформальной
экономике абсолютно верно акцентирует потребность в приватности как реакцию
на расширение зоны публичности. Историки предлагают интереснейшие
интерпретации прошлого как код для расшифровки настоящего, показывая корни
институциональной структуры общества и того места, которое исторически было
закреплено за неформальными регуляторами. Экономисты, безусловно, правы в
претензиях на калькулируемость выбора между формальным и неформальным
экономическим порядком, уподобляя хозяйствующего субъекта оптимизирующему
эгоисту целерационального толка. Социологи, напротив, подчеркивают широкий контекст хозяйственной
оптимизации, включая в реестр ограничений ценности, традиции, условия
социализации, социальную структуру общества, тем самым расширяя
мотивационную палитру “неформала”. И все правы в рамках методологических
координат своего научного подхода. И все грешат упрощением действительности,
что является неизбежной платой за верность научной школе. Как же быть?
Популярный ответ на этот вопрос редуцируется до понятия “меж-
дисциплинарность”. В ней видится панацея. Однако междисциплинарность,
понимаемая зачастую как смешение научных жанров, не вызывает восторга и не
рождает надежд. Вульгарно понимаемая междисциплинарность таит в себе ряд
опасностей. Во-первых, дезориентируется корпус профессиональных критиков,
призванных обеспечить “организованный скептицизм” (по Р. Мертону) по поводу
нового знания. Во-вторых, открываются шлюзы для прихода в науку
непрофессионалов, пусть и высокоэрудированных. Энциклопедичность знаний не
означает посвященность в профессию. В-третьих, размываются методологические
рамки анализа, что делает неясными границы релевантности получаемого знания.
По сути, наука — это совокупность аксиоматики и процедуры получения выводов.
И у разных наук аксиомы, понимаемые как базовые предположения и допущения,
различаются. Очень заманчиво выкроить новую сетку аксиом из совокупности
научных подходов, но получить нечто содержательное путем их механического
смешения вряд ли удастся.
Между тем, потребность в сочетании научных традиций при изучении
неформальной экономики очевидна. В данной книге способом выхода из этого
затруднения служит приверженность к экономической социологии — дисциплине,
позволяющей встроить экономическое действие в контекст социальной
обусловленности поведения. В данном случае мы не имеем возможности (и
желания) обсуждать проблемы становления и развития методологического ядра
этой науки. Однако понимание экономического выбора между формальным и
неформальным порядком как формы социального действия, т.е. субъективно мо-
тивированного и ориентированного на окружающих, представляется наиболее
широким полем для содержательного анализа. В этом случае мы уходим и от
крайностей упования на “человеческую натуру” (сводящую неформальность к
порочности человека как такового), и от абсолютизации эгоизма “неформала” как
движущей силы неформальной экономики (что ограничивает интерес сравнением
цены подчинения закону и избегания его), и от исторической предзаданности буду-
щего прошлым (с соответствующей апелляцией к исторической ролинеформальных институтов в России), и от неумного автоматизма “человека
пересоциализированного”, не утруждающего себя выбором стратегии в
пространстве формальных и неформальных возможностей (что ведет к
абсолютизации регулирующей роли культурных традиций).
Интерпретация экономической реальности как продукта встроенности
субъектов в социальные общности (сети, организации, группы) позволяет
совмещать традиции экономического и социологического анализа. Эти подходы не
механически приближены, а методологически продлены навстречу друг другу, что,
по сути, и составило основу экономической социологии. В результате мы имеем
возможность увидеть в участнике неформальной экономики не паталогическую
личность, не калькулирующий автомат и не послушного транслятора вековых
традиций. Скорее речь идет о целой галерее типажей, чьи мотивы укоренены в
социальном порядке, но не игнорируют и индивидуальные интересы, чьи действия
подтверждают не только связь времен, но и способность обучаться на настоящем,
чьи стратегии эгоистичны и рациональны, но в рамках социальных ограничений их
реализации. Такой общий методологический пафос и дал основание вынести в
название книги подзаголовок “экономико-социологический анализ” как маркер
локализации исследования в области экономической социологии.
Процессы и явления, деформировавшиесистему социально-экономических отношений в Советском Союзеи стимулировавшие неформальные экономические отношения, вызывались самой системой и формировались параллельно с этапами ее становления, на каждом изкоторыхтребовалось свое определениеданныхявлений. В советской системе противостоящие ей экономические отношения, даже если они способствовали ее укреплению и развитию (как это было,например,с использованием идеологически осуждаемых товарно-денежных отношений), трактовались как хозяйственные преступления.
В годы перестройки появилось понятие «нетрудовые доходы», полученные в индивидуальном или семейном хозяйстве. Как правило, речь шла о специализации личного подсобного хозяйства сельских и городских жителей. Развитие отношений, деформировавших неустойчивое советское хозяйство времен перестройки, быстро вышло за пределы того, что можно было называть «нетрудовыми доходами». Более того, гласность и обнародование многих негативных процессов и явлений, которые ранее открыто не назывались, вызвали необходимость в трактовании новых понятий. Таковым, в частности, явилось и понятие «теневая экономика». Между тем, до сих пор оно не только не разъясняет сути экономических отношений, но и вуалирует ряд процессов, смешивая разнородные явления, например, называя «теневыми» и легитимные, и криминальные явления. В его рамках личностные и общественные экономические отношения рассматриваются как однородные, что является ошибочным.
В современных условиях наиболее точно определяет отношения, отличные от формально прокламируемых, понятие «неформальные экономические отношения». Во-первых, этим понятием охватываются как негативные, так и позитивные неформальные экономические отношения. Во-вторых, его использование позволяет отойти от чисто правового взгляда на определяемое им явление, в то время как теневые отношения ассоциируются с чем-то нелегальным, нелегитимным и т.п. В-третьих, понятие «неформальные экономические отношения» выступает в качестве важной составляющей хозяйственной системы современной России.
Сложность выявления экономического содержания неформальных отношений определяется его многоплановостью и неоднозначным характером. Здесь нужно учитывать правовое восприятие неформальных, или, как часто пишется и говорится, «теневых отношений». Правовой аспект в данном контексте не случаен, поскольку само понятие «неформальные экономические отношения» в определенном смысле «подталкивает» к юридической оценке этого явления. Отсюда неформальная экономика часто ограничивается, во-первых, только системой экономических отношений, функционирующих вне правового поля государства.
Во-вторых, в основе неформальных экономических отношений видятся действия предпринимателя специфического типа, склонного в силу своей деловой природы к неформальному экономическому мышлению и поведению.
В-третьих, неформальными экономическими отношениями, справедливо увязанными с экономической безопасностью страны, как правило, называется целый комплекс противоправных действий, выходящих далеко за пределы чисто экономических отношений.
В-четвертых, экономическая основа неформальных отношений подменяется фиксацией не самой экономической сущности явления, а его внешними проявлениями и даже восприятиями. Это относится к пониманию содержания неформальной экономики через такое понятие, как, например, «фиктивная экономика».
В-пятых, предпринимаются попытки выявить криминальную составляющую в содержании неформальных экономических отношений. В то же время, исключение криминального подтекста из неформальной экономики делает ее границы более определенными.
Нужно также учитывать тот факт, что современный анализ неформальных отношений оказался, прежде всего, связанным с социологическими методами исследования, которые многое открыли и объяснили в неформальных отношениях, но отчасти и завуалировали их экономическое содержание. С одной стороны, эти методы оказались направленными в основном на выявление и описание как можно большего числа видов неформальных отношений и охват ими различных слоев общества, что само по себе чрезвычайно важно, но явно недостаточно, чтобы вскрыть их суть. С другой стороны, социологические методы оказались наиболее доступным способом выявления неформальных экономических отношений. Но в то же время, методики исследования, в основном разработанные и апробированные на Западе, оказались не всегда пригодными для использования в российских условиях.
Наконец, при выявлении экономической основы неформальных отношений исследователи сталкиваются с навязыванием определенной идеологии и в обществе, и в методологии обществоведческих исследований. Такое навязывание было всегда. Достаточно вспомнить «развитой социализм» и поток экономической, правовой, философской и иной социальной литературы, выплеснувшейся в свое время в ответ на призыв КПСС раскрыть явление «развитого социализма» с различных сторон. Так было с демократизацией общества и либерализацией экономики в ходе радикальных реформ, когда объективный анализ, не говоря уже о малейшей критике, конечно, не самих демократизации и либерализации, а того, как они проводятся по-российски, вызывали протест и негодование у идеологов либерализации и государственных деятелей, проводивших эту политику в жизнь.
Экономическое содержание неформальных отношений, их сущность определяются выбором варианта стратегии социально-экономического развития общества. Причем этот выбор обусловливает как характер и формы проявления неформальных экономических отношений, так и их масштабы. Подтверждение того, что именно социально-экономическая стратегия является основой организации и развития неформальных экономических отношений, можно найти в динамике выбора концепции и реализации стратегии и тактики социально-экономического развития. Избранный путь в России в течение советских и постсоветских лет менялся, по меньшей мере, пять раз (период «военного коммунизма»; новая экономическая политика ‑ НЭП; «великий перелом»; «перестройка»; период радикальных рыночных преобразований). Каждый из периодов давал свой достаточно полный набор неформальных экономических отношений, причем со сменой стратегии и тактики развития страны неформальные отношения предшествующих периодов полностью не исчезали, а «обогащались» и приумножались новыми.
Необходимо отметить, что важнейшей экономической основой эскалации неформальных отношений является выбор экономических приоритетов в границах избранной стратегии социально-экономического развития страны. К ним можно отнести: распределение в ущерб производству в период «военного коммунизма»; противоречия между идеологией и практикой в период НЭПа; опору на преимущественный рост производства, средств производства в брежневские времена; «ускорение» социально-экономического развития страны в период перестройки; ориентацию народного хозяйства на отрасли, связанные с природными ресурсами, в настоящее время.
Экономическую основу неформальных экономических отношений в целом формирует специфика организации распределительных отношений в воспроизводственном процессе. С точки зрения развития неформальных отношений, проблемы распределения имеют две стороны. Первая связана с тем, что в российских условиях советского и постсоветского периодов распределительные отношения всегда предшествовали производственным. В конце концов, национализация в свое время, так же, как в современных условиях приватизация, есть такой же процесс перераспределения собственности, ресурсов, власти, но никак не способ наращивания производства. Вторая сторона этого явления связана с социальной дифференциацией, социальным расслоением общества по уровню доходов, потребляемых благ, возможности получения льгот и преференций.
Под экономической основой неформальных отношений также следует понимать различия во времени между проявлением экономических процессов и явлений и их оформлением в правовые и формальные нормы и регламентации, поскольку экономические отношения всегда первичны по отношению к правовым. Только наработанный, накопленный и осмысленный опыт проявления экономических отношений дает возможность сформулировать адекватные правовые нормы и регламентации и разделить экономические отношения на формальные и неформальные.
Раскрытие экономического содержания неформальных отношений связано с экономической этикой. Под ней понимается свод неписанных правил, которые на практике регулируют экономические отношения и без которых (или при невыполнении которых) нарушаются экономические связи, разрастаются негативные экономические явления и создаются условия для распространения неформальных отношений.
Таким образом, неформальные экономические отношения представляют собой совокупность хозяйственных действий акторов различных уровней, базирующихся на неадекватной оценке и использовании экономического потенциала и хозяйственного механизма, на необоснованно выбранных приоритетах, на временами объективно созданной возможности функционировать вне формальной регламентации, на нарушении правил экономической этики.
Способы ослабления и тем более преодоления неформальных экономических отношений всех видов, в первую очередь, негативных, заключаются:
1) в создании адекватной социально-экономической стратегии развития страны и пересмотре существующей доктрины;
2) в опоре на реальный ресурсный, кадровый и социальный потенциал, имеющийся в стране;
3) в использовании многопланового опыта, приобретенного экономикой страны в ходе отбора и реализации различных элементов хозяйственного механизма, накопленного на разных этапах советских и постсоветских кризисов;
4) в сокращении временного лага между проявлениями новых экономических явлений и процессов и их оформлением в правовые нормы и регламентации;
5) во введении в экономическую деятельность различных акторов свода правил, не обязательно закрепленных формально, но регулирующих практически экономические отношения на принципах экономической этики;
6) в формировании общества как главного социального актора, выражающего интересы всех его социальных слоев, и преодолении тенденций макроакторов к монопольному представлению интересов отдельных и весьма ограниченных групп населения.
В настоящее время в России отсутствуют предпосылки ослабления неформальных экономических отношений как в стратегическом выборе развития страны, так и в конкретной хозяйственной практике, которая в ней реализуется. Изменение такой ситуации будет означать снижение уровня негативных неформальных экономических отношений с 50-70% до 10-15% ВВП ‑ общепризнанного порога относительного благополучия социально-экономического положения страны.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
Барсукова С.Ю. Неформальная экономика: курс лекций. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2009. Лекция 1.
Гимпельсон В. Занятость в неформальном секторе в России: угроза или благо?: препр. WP4/2002/03. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2002.
http://new.hse.ru/sites/infospace/podrazd/uvp/id/preprints/DocLib/WP4_2002_03.pdf
Гирц К. Базарная экономика: информация и поиск в крестьянском маркетинге / Пер. В. Радаева, Г. Юдина // Эконом. социология. 2009. Т. 10. № 2.
http://www.ecsoc.msses.ru/issues/2009-10-2/index.html
Эверс Х. Теневая экономика, нетоварное производство и неформальный сектор: экономическое действие по ту сторону рынка и государства // Журн. социологии и социальной антропологии. 2001. Т. 4. № 4.
http://www.sociology.net.ru/journal/archiv/j_4_2001.pdf
Дополнительная литература
Барсукова С. Развитая неформальность в развивающихся странах. (Размышления над книгой: Linking the Formal and Informal Economy: Concepts and Policies / B. Guha-Khasnobis, R. Kanbur, E. Ostrom (eds.). Oxford University Press, 2006) // Terra Economicus – Пространство экономики. 2009. Т. 7. № 1. См. также: Эконом. социология. 2007. Т. 8. № 5.
http://www.ecsocman.edu.ru/images/pubs/2009/04/10/0000328978/journal7.1-16.pdf
http://www.ecsoc.msses.ru/issues/2007-8-5/index.html
Гимпельсон В. Неформальная занятость в России // Демоскоп Weekly 31 марта – 13 апреля 2003.
http://www.demoscope.ru/weekly/2003/0107/tema01.php
Интервью с Китом Хартом. Кит Харт отвечает на одиннадцать вопросов об экономической антропологии // Эконом. социология. 2009. Т. 10. № 3.
http://www.ecsoc.msses.ru/data/970/588/1234/ecsoc_t10_n3.pdf
Колесникова Л.А. Неформальный сектор: издержки «переходности» или отражение социального самосознания? // Обществ. науки и современность. 2002. № 5.
http://ecsocman.edu.ru/images/pubs/2004/04/03/0000153725/4.pdf
Синявская О.В. Неформальная занятость в России: измерение, масштабы, динамика // Эконом. социология. 2005. Т. 6. № 2.
http://www.ecsoc.msses.ru/issues/2005-6-2/index.html
http://www.socpol.ru/publications/PDF/nz.pdf
Синявская О.В., Малеева Т.М., Попова Д.О. Неформальная занятость в России: методологические подходы и эмпирические оценки // Материалы семинаров Независимого института социальной политики (март 2004 г.).
http://www.socpol.ru/publications/pdf/190304_sinyav.pdf
Реферативные обзоры в журнале «Эконом. теория преступлений и наказаний». 2000. № 2:
К. Харт. Возможности неформальных доходов и занятость в городах Ганы (Ю. Латов).
http://corruption.rsuh.ru/magazine/2/n2-02.shtml
К. Харт. Неформальная экономика (Ю. Латов, И. Рыженкова).
http://corruption.rsuh.ru/magazine/2/n2-04.shtml
Бромлей Р. Городской неформальный сектор: почему обсуждается это понятие? (Ю. Латов).
http://corruption.rsuh.ru/magazine/2/n2-03.shtml
Мид Д., Морриссон К. Признаки неформального сектора (Ю. Латов, Л. Бронзова).
http://corruption.rsuh.ru/magazine/2/n2-07.shtml