Либеральная критика советской системы

Подавляющее большинство людей на Западе в 1920— 1930-е гг. считало, что российское государство — действительно пролетарское, а общество — эгалитарное. Рабочие (примем во внимание кризисное на протяжении большей части лет между двумя мировыми войнами состояние западных стран, массо­вую безработицу) в порядочной части воспринимали советский феномен с восторгом. Не меньшие позитивные эмоции выра­жали многие выдающиеся интеллектуалы, особенно после сво­их поверхностных ознакомительных поездок в Страну Советов (Анри Барбюс, Лион Фейхтвангер и др.). На этих европейских «властителей мысли общества» огромное влияние оказали наряду с многолетним экономическим кризисом на Западе в 1920—1930-е гг. явления деградации духовной культуры и при­ход к власти в Италии, Германии, Португалии и Испании фа­шизма с кровавыми репрессиями, антигуманизмом и утверж-

Глава 8. Основные концепции социального порядка и стратификации в обществах...

дением тоталитарного рабства. На этом фоне бурно развива­ющийся Советский Союз с официально провозглашаемыми ценностями эгалитаризма, всеобщности знаний и культуры им представлялся оазисом социального и нравственного благопо­лучия. Отрезвление наступило (и не у всех) значительно позже, после Второй мировой войны.

Напротив, определенная часть западных интеллектуалов негативно оценивала происходящее в России и тип становяще­гося общества (Бертран Рассел, Андре Жид и др.). Вот суждения выдающегося английского философа, лауреата Нобелевской премии по литературе Б. Рассела, одним из первых посетив­шего большевистскую Россию в 1920 г. и тогда же по свежим впечатлениям написавшего книгу «Практика и теория больше­визма»: «...возникла система, неприятно напоминающая преж­нее царское правительство, — система, являющаяся азиатской по своей централизованной бюрократии, секретной службе, атмосфере правительственного таинства и покорности терро­ру. Она борется за цивилизованность, за образование, здраво­охранение и западные идеи прогресса; она состоит в основном из честных и напряженно работающих людей, презирающих тех, кем они управляют... они живут под страхом народных вос­станий и вынуждены применять жестокие репрессии, чтобы сохранить свою власть» [Рассел, 1991, с. 96—97].

Рассел первым обнаружил странное сходство даже ранне­го, незрелого советского режима с царизмом, объединив эти, казалось бы, антиподы по генерализирующему признаку — азиатской государственности. Он сумел подметить особенно­сти организации огосударствленной экономики, положение основных социальных групп населения, отсутствие прав и сво­бод личности, фиктивность власти советов и всевластие бюро­кратии, и со всей ясностью раскрыл социальную обособлен­ность новых хозяев страны — верхушки коммунистической партии. «Практически они одни обладают властью, вследствие чего могут иметь бесчисленные преимущества. Большинство из них, далеко не впадая в роскошь, питаются все же лучше, чем весь народ. Только люди с определенным политическим весом могут иметь телефон или автомобиль... И тысячами способов коммунисты могут достичь более благополучной,

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

чем у остальных, жизни. К тому же они меньше обременены вниманием со стороны полиции и Чрезвычайной Комиссии» [Там же, с. 18]. Никогда впоследствии Рассел не отказывался от своего анализа советской системы, в случае победы которой «не будет создано никакого социализма, а воцарятся лишь хаос и разрушение» [Там же, с. 11].

Одним из первых, если не самым первым, кто попытался понять, как реально организуется производство и потребление при социализме, был Б.Д. Бруцкус. Он пережил революцию в России, однако в ноябре 1922 г. был вынужден по приказу ГПУ эмигрировать в Германию. Основной причиной высылки из страны были его статьи в журнале «Экономист» (1921 — 1922 гг.), критикующие социализм как экономическую систему. Эти-то статьи и послужили первотолчком всей последующей либе­ральной критике советского социализма. Как писал Бруцкус, свою задачу он видел в научной критике «эксперимента, про­изведенного над живым телом многомиллионного народа» [Бруцкус, 1990, с. 177]. Он подчеркивал, что русская революция «заставила наконец нас, экономистов, серьезно задуматься над социализмом как положительной системой» [Там же, с. 174].

Бруцкус, как и его современники, капиталистическими считал все страны с преобладанием частной собственности на средства производства вне зависимости от степени разви­тия государственной системы социальной защиты населения. Социализм он определял как строй с общественной собствен­ностью на средства производства, а марксистский социализм — как государственный, национальный. В нем хозяйство ведется по единому государственному плану, рынок и рыночные цены как регуляторы распределения производительных сил отверга­ются. Распределение хозяйственных благ должно быть согла­совано в социалистическом обществе с эгалитарным принци­пом, ибо если свобода есть руководящий лозунг буржуазии, то равенство есть руководящий лозунг промышленного пролета­риата [Там же, с. 179].

В социалистическом обществе руководители предприя­тий материально не выигрывают от их успешной работы и не проигрывают от неуспешной. Таким образом, риск каждого

Глава 8. Основные концепции социального порядка и стратификации в обществах...

производства перекладывается на все общество в целом. Но са­мая слабая сторона социалистического хозяйства заключается в сосредоточении в руках бюрократии всех распределительных функций. В социалистическом хозяйстве нет прямой связи между производительностью предприятия и его снабжением. Даже если бы государство приказало служащим Госплана ру­ководствоваться соответствием этих двух актов, то они не в со­стоянии были бы это сделать, так как в безрыночном хозяйстве отсутствует ценностный учет. В то же время открывается боль­шой простор для различных политических влияний на эконо­мическую жизнь, поскольку в социалистическом государстве политическая власть окончательно слита с экономической. Поэтому в социалистическом государстве, находящемся даже в очень трудном экономическом положении, остатки средств могут растрачиваться на такие предприятия, которые не явля­ются экономически целесообразными, а вызываются иными соображениями власти [Там же, с. 194].

Чтобы понять, в какой обстановке пришлось развивать либеральную критику советской системы последователям Бруцкуса, следует принять во внимание настроения в кругах влиятельнейших экономистов, преобладавшие с середины XIX в. Дж.М. Кейнс привел в своей статье, опубликованной в 1926 г., следующее высказывание одного из своих авторитет­ных коллег: «Как писал профессор Кэннан, "едва ли хоть один признанный английский экономист пойдет в лобовую атаку на социализм как таковой"». При этом он добавляет, что «почти каждый экономист, признанный или нет, всегда готов выиски­вать прорехи у социалистов» [Кейнс, 1998, с. 268].

Тем не менее целая плеяда блестящих экономистов, со­циологов и политологов проделала огромную работу по осмыс­лению трагического опыта государств, которые идеологами установившихся режимов именовались социалистическими. Среди аналитиков и критиков этих режимов, выступавших с либеральных позиций, особого упоминания заслуживают Фридрих Хайек, Людвиг фон Мизес, Ханна Арендт.

Остановимся на взглядах Ф. Хайека. Фридрих А. Хайек (1899-1992) — австро-американский экономист, в 1974 г. удо­стоен совместно с Г. Мюрдалем Нобелевской премии в области

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

экономики. В целом ряде статей и книг, следуя свей привер­женности к либеральным ценностям, он приводит аргументы в пользу несостоятельности плановой экономики и обосновыва­ет превосходство рыночной системы.

Основу рыночной системы составляет принцип либе­рализма. Суть его заключается в том, что, организуя ту или иную область жизнедеятельности, мы должны максимально опираться на спонтанные силы общества и как можно мень­ше прибегать к принуждению. Свобода предпринимательства сопровождается потребностью в создании и выполнении чет­ких и общеобязательных правил. Процесс совершенствования институциональной структуры свободного общества, основан­ного на либеральных принципах, шел очень медленно, также постепенно росло благосостояние населения, которое обеспе­чивала свобода. Это существенно ослабляло позиции либера­лизма. Медлительность либеральной политики плюс стреми­тельно растущие запросы общества привели к тому, что в кон­це XIX в. доверие к основным принципам либерализма стало стремительно падать. Анонимный, безличный механизм рынка было предложено заменить коллективным и «сознательным» руководством, направляющим движение всех социальных сил к заранее заданным целям, что, по сути, и являет собой переход к планированию.

Централизованное планирование — это метод организа­ции экономики при социализме. Хайек отмечает, что под словом «социализм» часто понимают два различных по сути понятия: с одной стороны, это слово используют для обозначения идеалов социальной справедливости, социальной защищенности, но с другой — подразумевают под ним совокупность особых методов достижения этих целей. Среди этих методов — отмена частной собственности на средства производства и создание системы пла­новой экономики, где вместо предпринимателя, работающего для получения прибыли, создаются централизованные планирующие органы. Вопросы, в которых расходятся либералы и социалисты, касаются не самих целей, а методов их достижения.

Один из основных недостатков плановой системы состоит в следующем. Выстраивая деятельность по единому плану, мы приходим к необходимости ранжировать все наши потребно­сти и свести их в систему ценностей настолько полную, что она

Глава 8. Основные концепции социального порядка и стратификации в обществах...

давала бы возможность для осуществления единого выбора. Это предполагает существование единого этического кодекса, включающего все возможные ценности. Очевидно, что единого этического кодекса не может быть создано. Совсем по-другому обстоит дело в обществе, живущем по рыночным законам. Индивидуальная шкала ценностей каждого индивида является только небольшой частью всех потребностей, существующих в обществе. Признание за индивидом права действовать соглас­но его индивидуальным склонностям, не подвергаясь ничьему насильственному влиянию, есть существо индивидуалисти­ческой позиции. Такая позиция не исключает существования «общественных целей», но они определяются не независимо от целей самого индивида, а на основе совпадения целей раз­личных индивидов. Таким образом, можно утверждать, что использование системы планирования неизбежно ведет к дик­татуре, так как учет желаний и устремлений отдельных инди­видов приводит к разбалансировке планов и разрушению си­стемы в ее основе.

В плановой системе государство должно заботиться о по­стоянно меняющихся нуждах населения, выбирая из них са­мые насущные. Решения принимаются в интересах определен­ных групп, что порождает появление привилегий и приводит к неравенству. В конечном итоге в планируемом обществе нет правозаконности. Действия аппарата насилия ничем не огра­ничены, и закон может санкционировать любой произвол.

В конкурентной экономике индивид, недовольный това­ром или услугой, предлагаемой одним продавцом, волен пойти к другому. В плановой же экономике мы сталкиваемся с си­туацией всеобъемлющей монополии, ограничивающей выбор потребителя теми товарами, которые по каким-либо причинам решено было производить. Контроль над производством при­водит к ограничению еще одной либеральной свободы — сво­боды выбора занятия. Планирование ставит под контроль при­ток рабочей силы в те или иные отрасли, либо условия оплаты труда, либо и то и другое. В условиях рыночной экономики человек, желающий заниматься определенной работой, но не подходящий для нее по каким-то критериям, имеет возмож­ность, начав с низких позиций, доказать свою пригодность и способность к желаемой работе. В то время как при плановой

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

экономике отбор на определенные должности осуществляется по строго определенным формальным критериям, и, не обла­дая требуемыми характеристиками, получить желаемую работу невозможно [Хайек, 1992а; 19926; 2000].

Однако и у критиков новой социально-экономической системы доминировало представление, что в России/СССР у власти находятся люди, вышедшие из низов и защищающие интересы низов, в ущерб средним слоям, как интеллигенции (именовавшейся буржуазной и признаваемой упадочнической и недееспособной), так и предпринимателям. Общество же, развивающееся в ССС Р, признавалось социализмом в действии. Это подтверждали и модные авторы тех лет (1920-1950-е гг.) в романах, ставших классическими тоталитарными дистопия­ми (например, Олдос Хаксли со своим «О дивный новый мир», и автор романа «Мы» Евгений Замятин, и Джордж Оруэлл со знаменитыми «1984» и «Фермой животных»); и такие серьезные исследователи, как прозванный рыцарем свободного предпри­нимательства Людвиг фон Мизес, лауреат Нобелевской премии Фридрих А. Хайек, либеральный философ Ханна Арендт и др. И отрицательное восприятие прихода к власти Хама с мозоли­стыми руками, приведшего в мир социализм как систему, было типичным для западной элиты. Но кто же пришел к власти на самом деле? На этот вопрос попытались дать ответ «паршивые овцы социалистического стада», критики системы изнутри, от­чаявшиеся увидеть реализацию своих социалистических идеа­лов на земле «реального социализма».