Политэкономия пустого множества

Ответ на вопрос, почему премьер Путин и президент Медведев все же передумали и вместо секвестра бюджетных расходов увеличили их на три триллиона рублей в рамках утвержденной правительством Путина в конце марта 2009 года антикризисной программы, мы вряд ли узнаем, пока кто-нибудь из них не выйдет в отставку и не напишет сенсационные мемуары. Говорят, что основной причиной было нежелание молодого президента, у которого, как и у премьера, были основания опасаться за свой рейтинг, утверждать кудринский секвестр.

Если это так, то история – дама с иронией. Настояв на росте расходов на борьбу с кризисом, президент дал премьеру в руки сильнейший козырь, который премьер не постеснялся использовать, борясь за возвращение в Кремль. Впрочем, говорят и другое: якобы премьер, согласившись с Кудриным, на самом деле был против секвестра и убедил в своей правоте президента. А потом сказал министру финансов, что это решение президента, а не его, и правительству остается только подчиниться.

Возможно, все дело в том, что текст в России больше, чем текст: виновны в этом и инерция логоцентричной культуры, и правила работы бюрократии. Высказанные большим начальником пожелания или идеи мгновенно обретают в России силу закона. Предвыборные статьи премьера Путина, опубликованные в российских газетах в конце 2011 и начале 2012 года, не были приказами, распоряжениями или законами, но именно они стали основой для подготовки майских указов президента Путина. В распоряжениях руководителя аппарата правительства Антона Вайно, выпущенных весной 2012 года, так и написано: «По указанию Председателя Правительства Российской Федерации прошу... до 30 апреля 2012 г. внести в Правительство Российской Федерации проект указа... об утверждении дорожной карты мероприятий, направленных на реализацию основных положений предвыборных статей кандидата на пост Президента Российской Федерации».

Оставив до лучших времен вопрос о конституционности использования публицистических статей кандидата в президенты в качестве основы для разработки министерствами и ведомствами нормативных актов, отдадим должное самому механизму. Не важно, каким статусом обладает озвученный большим начальником или подписанный его именем текст: анекдот ли это, предвыборная статья или речь на партийном съезде. Несколько несложных процедур, и этот текст становится нормой прямого действия.

Другого текста, описывающего политический горизонт и контуры нового путинского большинства, у властей не было: горизонт был задан в плане Суркова, который был многократно озвучен премьером. И этот текст сам по себе, без всяких интриг оказался сильнее секвестра. В строгом согласии с этим текстом чиновникам пришлось в прямом смысле слова сделать невозможное: произвести описанный Сурковым несуществующий патриотический средний класс, немыслимый союз рабочих, служащих и капиталистов.

Таким образом, триллионы рублей и властные полномочия были вложены в создание искусственного (возможно, вообще пустого) политического множества. Раз интересы социальных групп несовместимы, но совместить их тем не менее политически нужно, начальник уже все по этому поводу сказал, следует менять условия игры. Примерно по такому сценарию. Бизнесмены умерили свои аппетиты относительно рентабельности производства и не стали снижать зарплаты и устраивать массовые увольнения. В обмен они получили дешевые кредитные ресурсы от госбанков, госзаказы на миллиарды рублей и на эти деньги поглотили бизнес конкурентов поменьше, не имеющих доступа к антикризисной кормушке. Рабочие не стали бунтовать, требовать улучшений условий труда или смены неэффективных собственников, потому что рабочих не стали увольнять, а начальству рабочих выдали госпомощь. И так далее.

Произвести это искусственное политическое множество было очень непросто. Реальные социальные группы, записанные Сурковым в новую коалицию, не связывали общие экономические интересы. Рабочим оборонных заводов, почти полностью принадлежащих государству, были выгодны высокие налоги, милитаризация экономики, плохие отношения с соседними странами и с Западом. Офисному планктону – низкие налоги, много иностранных инвестиций, появление в экономике длинных денег: кредитных ресурсов, не связанных с государством и предоставляемых по низким ставкам на долгий период.

Рабочим частных заводов были нужны высокие налоги на доходы капиталистов, жесткое регулирование условий труда, иностранные инвестиции, направленные на повышение производительности, модернизацию производств и, следовательно, рост зарплат рабочих, занятых на этих модернизированных производствах. Предпринимателям было выгодно, чтобы никакого регулирования на рынке труда не было, чтобы зарплаты рабочих оставались низкими, а продукция, таким образом, конкурентоспособной, чтобы налоги на доходы граждан не росли. Олигархам – все то же самое, что и предпринимателям, но также кое-что сверху: олигархам всегда было выгодно, чтобы иностранные инвестиции в Россию шли не полноводным потоком, а скромным ручьем, чтобы эти иностранные деньги не создавали опасности для привилегированного положения обладателей крупнейших состояний страны.

Поэтому с определенной точки зрения можно сказать, что антикризисные меры властей в 2009–2011 годах представляли собой что-то вроде набора операций по экономическому и социальному протезированию. Естественные экономические условия для бизнеса и рабочих изменялись благодаря антикризисному вмешательству. Теряя в одном месте, социальные группы, ставшие реципиентами антикризисной помощи, получали от государства в другом. Именно это, в общем, и называется в России сегодня «государственно-частное партнерство» и «социальная ответственность бизнеса». Отказываясь от экономической логики, бизнес и граждане начинают руководствоваться логикой квазиполитической: мотивация меняется, вместо защиты своих экономических интересов они начинают конкурировать за количество денег и преференций, которые может предоставить государство.

Это хорошо объяснил богатейший человек России Алишер Усманов в недавнем интервью «Ведомостям». «Производительность труда у нас ниже... вовсе не потому, что у нас плохо работают. Просто мы социально ориентированный бизнес, который платит зарплату десяткам тысяч людей и осознает, что в условиях низкой территориальной мобильности и высокого среднего возраста персонала стремление к быстрой модернизации чревато тем, что многие люди могут потерять работу», – сказал олигарх. На предприятиях Усманова модернизацию производства не проводят не из-за отсутствия денег, а потому что власти просят никого не увольнять, не заменять рабочих, пусть не самых эффективных, эффективными, но политически неинтересными властям станками. Понятно, что такая чуткость к просьбам властей всегда окупается.

Реципиенты антикризисной помощи сформировали лицо нового путинского большинства, новой коалиции поддержки Владимира Путина. А эта антикризисная поддержка до неузнаваемости изменила и российскую экономику, и российское общество. Масштабы вмешательства и сегодня поражают воображение. Первого января 2007 года все вложения государства в капитал юридических лиц оценивались в 74 млрд рублей, 1 января 2010-го – почти в 4 трлн. Основная часть этих денег пошла на покупку акций госкомпаний – всего на сумму 3,4 трлн рублей, чуть больше $100 млрд. Российский фондовый рынок целиком стоил в 2009 году около $750 млрд. Всего на борьбу с кризисом только в 2009 году государство потратило почти пять триллионов рублей.

Но антикризисная помощь не только изменила облик экономики и общества, но и создала новые механизмы политических связей. Во-первых, изменились механизмы политического представительства. Россия превратилась из страны голосующих свободных граждан в страну голосующих трудовых коллективов, такой страной когда-то был СССР. Только в СССР эти коллективы представляли политически грамотные рабочие и партийное руководство, а в России – собственники, менеджмент и советы директоров. Власти больше не слышат ни массы, ни классы: они слышат представителей трудовых коллективов, тех, кто просил о помощи в 2008 и 2009 годах, получил эту помощь и, следовательно, принял правила игры.

Во-вторых, изменились отношения властей с гражданами, сколоченными в трудовые коллективы, и их представителями. Говоря о предвыборном контракте со своей коалицией, политики выражаются метафорически: речь не идет о наборе зафиксированных и обсчитанных в деньгах обещаний, данных тем или иным социальным группам. Но в России метафора стала реальностью. Политическая коалиция Путина выстроилась на основе контрактных отношений правительства с представителями трудовых коллективов.

Правительство Путина просили о помощи, оно оказывало эту помощь, указывая на социальную ответственность, просители обсчитывали стоимость ответственности и повышали ставки. В итоге тысячи крупнейших предприятий страны оказались втянуты в постоянное, чуть ли не ежедневное общение с правительством: деньги и преференции, обещания и поздравления с праздниками, участие в совещаниях, идеи «снизу», предложения и просьбы осчастливить коллектив посещением первых лиц государства. Произнося заклинание «несистемная оппозиция», высшие чиновники страны сегодня имеют в виду тех, кто не включен в эти сети коммуникации и перераспределения ресурсов. Тех, кто не писал просьбы о помощи, тех, кто не был облагодетельствован, тех, о ком не позаботились.

Несмотря на титанические усилия, удержать на борту всех включенных Сурковым в новое путинское большинство в реальности не получилось. До сих пор утверждается, что, например, весь рабочий класс, как один человек, выступает за Путина и стабильность. Часть рабочих – рабочие больших оборонных заводов, начальство которых вовремя получало помощь, не проводило сокращения, лоббировало увеличение оборонного заказа, – действительно оказалась в привилегированном положении. Уралвагонзавод, ставший в 2012 году символом любви рабочего класса к Путину, только в 2009 году получил от государства два взноса в уставной капитал на полмиллиарда долларов в общей сложности.

А вот рабочие заводов гражданских, особенно крупных или принадлежащих частному бизнесу, были и остаются у властей на подозрении, хотя со всех трибун о них говорят как о части путинского большинства. Протесты этих рабочих чиновники и во время кризиса, и сегодня считают проплаченными, заказными. Например, замминистра регионального развития Юрий Осинцев в 2009 году в письме в правительство сообщил, что олигарх Рыболовлев сам организовал волнения на своих предприятиях.

Но дело этим не ограничивается. За активистами независимых от менеджмента рабочих комитетов следили и следят спецслужбы. Весь 2009 год МВД регулярно докладывало заместителю премьера Путина Сергею Собянину о положении дел на АвтоВАЗе. Заводом управляли менеджеры, назначенные соратником Путина Сергеем Чемезовым, управляли из рук вон плохо, госпомощь буквально растворялась в воздухе, но в МВД считали, что ситуацию на заводе раскачивают не плохие менеджеры, а заводской профсоюз «Единство» и его лидер Петр Золотарев, который, как сообщил летом 2009 года Собянину министр внутренних дел Нургалиев, «активно нагнетает слухи о снижении финансового благополучия работников ОАО «АвтоВАЗ»... использует любую возможность нагнетания обстановки».

Не получился и союз с офисными служащими. Обещанные им потребительские кредиты, ипотека и «новые возможности» стоили слишком дорого, чтобы правительство могло выполнить эти обещания в полном объеме. В 2011 году союз затрещал по швам, городской средний класс понял, что его, в сущности, обманули: кредиты и ипотека остались дорогими, а «новыми возможностями» в основном пользовались дети и родня окружения Путина.

В 2013 году бонанза для офисных работников в России закончилась. Потребкредиты из-за перегрева банковской системы, в которой было слишком много рублей, напечатанных для борьбы с кризисом, власти директивно ограничили. А потом, когда началась война, ограничили и само потребление, понимая, что покупатели европейской еды Путина давно не поддерживают.

Место офисных служащих в патриотически настроенном среднем классе не осталось пустовать. Вместо планктона Путин включил в свое большинство силовиков и военных. Говоря 6 марта 2012 года об инициативах, «высказанных Владимиром Владимировичем», министр финансов Силуанов имел в виду прежде всего обещания Путина увеличить зарплаты военным и сотрудникам Следственного комитета, МВД и ФСБ. Эти обещания в ценах 2012 года стоили 1,5 трлн рублей в год, сегодня стоят еще больше, учитывая инфляцию и появление нового силового ведомства – Росгвардии.

Массы против классов

Представители трудовых коллективов, поддерживающих Путина, в 2012 году могли поместиться в Колонном зале Дома союзов. Но политические обязательства, которые взяли на себя эти представители, заставили их надавить на представляемых: костяк массовых митингов в поддержку властей и лично Владимира Путина сформировали не столько собственно бюджетники, сколько работники облагодетельствованных, спасенных, поддержанных правительством Путина предприятий.

Так новое путинское большинство превратилось в «уличное». Этот внезапно доставшийся Кремлю ресурс – возможность заниматься массовой политикой – стал важным козырем власти в 2014 году. «86% за» появились на свет не только благодаря Крыму, но и благодаря деньгам, которые правительство Путина потратило в конце 2000-х годов на борьбу с кризисом.

В какой момент эта коалиция из состоятельных представителей трудовых коллективов превратилась в коалицию войны? Войны с 2012 года ждали везде: и в правительстве, и среди руководства предприятий, жизненно заинтересованных в продолжении антикризисных мер любой ценой. Что это были за меры?

Протекционизм. Замещение иностранного капитала бюджетными и квазибюджетными инвестициями, получить которые после нескольких лет взаимодействия с правительством было намного проще, чем зарубежные инвестиции. Рост госзаказа во всех его многообразных видах, вообще рост нерыночного спроса. Ограничения на импорт. Все эти меры были так или иначе обкатаны в 2009 и 2010 годах. Все эти меры затем снова пустили в дело в 2014 году.

Вторжение правительства в экономику создало новую элиту. В докладе Центра трудовых исследований ВШЭ, опубликованном в апреле 2017 года, есть фантастический по своей наглядности график. С 2008 по 2015 год количество работников, отнесенных ко всем профессиональным группам, сокращалось. Количество работников сферы обслуживания, самой важной и самой большой профессиональной группы в любой современной экономике, выросло на 0,7%. И только начальства – профессиональная группа «руководители» – в России благодаря кризису стало больше почти на 2%.

Кризис превратился в топливо для производства новой элиты. И эта элита была настроена весьма воинственно по отношению к «виновному в кризисе» Западу. В отчете о проведенном в 2012–2013 годах по заказу Международного дискуссионного клуба «Валдай» исследовании российской элиты – чиновников, депутатов, руководителей крупных предприятий – говорится: «среди элит антиамериканизм распространен в большей степени», чем среди простых граждан. Авторы исследования объясняют это «эффектом ресентимента».

Но возможно, дело не в провале попыток применить западные модели к российским реалиям, который и создает негативное отношение к Западу, называемое на этом теоретическом языке «ресентимент». Возможно, дело в рациональных интересах элиты, прежде всего новой, кризисной элиты. Кризис и те меры, которыми с ним боролись, создали эту элиту, обогатили ее, легитимировали ее в глазах граждан.

Антизападная риторика, которая, согласно замыслу Суркова, должна была объяснить россиянам, почему государство помогает богатым и почему, помогая бедным, оно делает это, используя богатых в качестве своих агентов, сработала. Капиталисты – руководители госкомпаний и олигархи – поняли, что, когда власти ругают Запад, они охотно помогают богатым богатеть и дальше. Лишь бы работали контракты властей с капиталом, лишь бы не прекращался процесс обмена денег и преференций на лояльность трудовых коллективов.

Летом 2012 года все было готово или к новому кризису, или к войне. Правительство по поручению премьера Медведева даже провело учения, как бы репетицию кризиса. Оказалось, что теперь экономика намного легче переживет падение цен на нефть и остановку притока капитала из-за границы. Западных бумаг на балансах банков намного меньше, чем в 2008 году, долгов перед Западом тоже в разы меньше, валютные резервы удалось восстановить.

Единственное, от чего министр экономического развития Андрей Белоусов тогда предостерег премьера и президента, – это поддержка курса рубля, повторять 2008 год, тратить сотни миллиардов долларов на «управляемую девальвацию» нет нужды, валютной паники не будет. Этот совет пригодился в конце 2014 года: курс рубля рухнул, Банк России умыл руки, но никто не вышел на улицы и площади российских городов. Девальвация даже немного облегчила проблемы экономики, зажатой в тиски санкциями и падением цен на нефть.

Оставались детали. В начале 2013 года президент Путин поставил точку в истории о продаже стратегических российских активов зарубежным инвесторам. России не нужны западные инвесторы в стратегических отраслях экономики, если бюджету понадобятся деньги от приватизации, наши госгиганты все сами организуют. В 2016 году все так и вышло: доля из государственного пакета акций компании «Роснефть» была продана при посредничестве российского госбанка ВТБ группе инвесторов, часть сделки оплатили за счет кредита в другом российском крупном банке, аффилированном с государством.

В конце 2013 года духов войны официально выпустили на волю, приняв небольшую поправку в Уголовный кодекс РФ. До 6 ноября 2013 года в УК не было никаких исключений для участников незаконных вооруженных формирований: организаторам – от двух до семи лет, участникам – условный срок, арест или лишение свободы. Не было и оговорок относительно того, где именно действуют эти НВО: предполагалось, что речь идет только о России, а для участников боевых действий в других странах есть статья о наемничестве.

Поправка, написанная в аппарате Совета безопасности и внесенная в Думу президентом, обогатила 208-ю статью УК очень странной дефиницией. Вторая часть статьи стала выглядеть так: «Участие в вооруженном формировании, не предусмотренном федеральным законом, а также участие на территории иностранного государства в вооруженном формировании, не предусмотренном законодательством данного государства, в целях, противоречащих интересам Российской Федерации, наказывается лишением свободы на срок до шести лет с ограничением свободы на срок до двух лет». Получалось, что если россиянин воюет на территории иностранного государства в незаконном вооруженном формировании, но цели этой войны не противоречат национальным интересам, то судить его дома никто не будет.

В истории причины редко содержат в себе все свои следствия. Война в 2014 году стала возможна из-за огосударствления экономики в кризис 2008 года, но само это огосударствление не имело в виду войну. Созданный в правительстве под нужды борьбы с кризисом контур ручного управления экономикой стал важным козырем в вопросах борьбы с санкциями, введения контрсанкций и даже снабжения Донбасса, но этот контур изначально был спроектирован под другие нужды.

Когда в 2009 году правительство России под копирку штамповало постановления о списании долгов десятков оборонных предприятий перед бюджетом и страховыми фондами, никто и подумать не мог, что спустя восемь лет эти предприятия превратят Сирию или восток Украины в полигон для демонстрации своих технических достижений и производственных успехов. Но именно эти постановления в конечном итоге привели сначала к росту расходов на государственный оборонный заказ, а потом к милитаризации бюджета страны.

Парад лояльности крупного бизнеса, которым Кремль насладился весной 2014 года, был бы невозможен, если бы предприниматели были должны Западу, а не Путину и крупнейшим госбанкам. Выдавая олигархам кредиты, Путин не знал, что эти деньги спустя годы гарантируют ему лояльность богатейших россиян.

Почти случайно, не имея далеко идущих замыслов, Владимир Путин вызвал к жизни Голема: коалицию подавляющего большинства, сделанную, в отличие от Голема, не из глины и каббалистических заклинаний, а из электронных платежей, томов с бюджетными росписями, резолюций, аудиторов, кадров телехроники, совещаний, экспертов, коров, конвейеров, телевышек, автомобилей Lada, операторов «прямых линий», экономических форумов, экономистов, социологов и так далее до бесконечности. Это большинство было и остается чем-то постоянно реформируемым, обновляемым и реконструируемым, или, другими словами, у этого большинства нет никакой «своей» природы: это проект, реализуемый в пространстве, времени и за деньги.

Есть разные версии, как заканчивается история Голема. Согласно некоторым из них, глиняный гигант убивает своего творца. Но есть и другие: выполнив предназначенное, Голем рассыпается в прах, возвращаясь в естественное состояние. Понятно одно. Радикальный социальный эксперимент, устроенный Владимиром Путиным, рано или поздно закончится. Кажущееся монолитным «путинское большинство», освобожденное от гнета обязательств, которые за него и от его имени взяла на себя новая российская элита, разобьется на несколько разных социальных групп. Коалиция войны прекратит свое существование, чтобы уступить место... кому? Возможно, коалиции мира?