Системное моделирование (pattern modeling)

Институционалисты не придают большого значения различиям между априоризмом Роббинса—Мизеса, «ультраэмпиризмом» Хатчисона, дискриптивизмом Самуэльсона или инструментализмом Фридмена, обосно­ванно полагая, что если принцип фальсификации в любой из его версий себя не оправдывает, то все эти концепции должны слиться в одну — в формализм. По определению Ч. Уилбера и Р. Харрисона, «формализм пред­ставляет собой метод создания формальной системы логических взаимосвязей, абстрагирующихся от всякого эмпирического содержания, которое они могли бы иметь в реальном мире».

Фальсификационизм проявил неспособность установить крепкую (хотя бы негативную) связь теории с опытом и у экономистов не осталось ника-кого инструмента анализа, кроме логики. Однако логика в отрыве от фак­тов не способна открывать законы. Построенные с её помощью модели могут выдвигать лишь «законоподобные утверждения». Так, неоклассическая теория фирмы постулирует рациональность поведения, совершен­ство информации и наличие свободной конкуренции, а затем делает «за-коноподобное утверждение», согласно которому при данных допущениях фирма будет продолжать производство до тех пор, пока не наступит равен­ство предельных издержек и предельного дохода. Эта теория основананена наблюдении, а на логической дедукции и описывает она не поведение реальной фирмы, а то, как могла бы вести себя некая идеальная фирма.

Аналитическая структура в явном или закамуфлированном виде присуща, как считают институционалисты, основным концепциям официальнойэкономической науки. «В действительности, — пишут Уилбер и Харрисон, - большинство сторонников общепринятой экономической науки — наследники не Исаака Ньютона, а Рене Декарта, утверждавшего, что мы можем познать мир с помощью одного лишь разума... Поэтому в общепринятой экономической теории преобладает точка зрения, согласно которой правда, в действительности, заключена в логике теории. Именно против такого рода экономической теории выступали Веблен, Коммонс и Уэсли Митчелл».

По мнению современных институционалистов, у основателей этого направления и более поздних продолжателей их дела была вполне работоспособная концепция метода, которую можно систематизировать и противопоставить формализму.

Чаще всего, для характеристики институционалистского подхода кисследованию, используется термин «системное моделирование (pattern modeling)». В его основе лежит сформулированный южноафриканским философом Я. Смэтсом принцип холизма (от греч. hols — целый, весь), суть которого выражается в формуле «целое больше, чем сумма его частей».

Иначе говоря, в противоположность до сих пор доминирующим в экономической науке механистическим представлениям, институционалисты видят в народном хозяйстве живой, развивающийся организм, где всё (в том числе и его социально-культурный контекст) взаимосвязано. Поэтому по задачам и структуре системная модель принципиально отличается от формальной теории.

Прежде всего, в отличие от формальной теории, целью которой явля­ется получение предсказаний, системная модель ориентирована на объяснение конкретных явлений. Важные для формалистов всеобщие законы (например, закон спроса) и универсальные категории (например, полез­ность) мало интересуют сторонников системного моделирования. Они от­дают себе отчет в том, что культурные нормы, религиозные табу, социальная психология могут до неузнаваемости изменить законы, якобы сохраняю­щие силу независимо от места и времени. Скажем, с учётом открытого Вебленом феномена демонстративного потребления тот же закон спроса выгля­дел бы совсем иначе, нежели он излагается в неоклассических учебниках. Гораздо большую ценность для институционалистов представляют конкрет­ные факты, события, действия и ситуации, которые проливают свет на целостность и индивидуальность изучаемой системы. Такого рода инфор­мация может относиться к самым разным сторонам жизни общества — от капиталоинтенсивности технологии до способов контроля за рождае­мостью — и иметь очень разную степень обоснованности — от твёрдо уста­новленных фактов до знаний, почерпнутых из личного опыта; главное, чтобы она давала представление о системе как о едином целом.

Когда набирается достаточное количество данных, они объединяются в системную модель. Взаимоотношение её составных частей иное, нежели в модели формальной, где причина однозначно определяет следствие и цепь дедуктивных заключений идёт только в одном направлении: А ==> В => C=> D. В частности, стандартное объяснение воздействия акселерационной кре­дитно-денежной политики на уровень национального дохода и занятости обычно сводится к тому, что увеличение массы денег в обращении ведёт к понижению процентной ставки; это влечёт за собой усиление инвестици­онного процесса; а оно в свою очередь обусловливает рост национального дохода и занятости: т ==>r=>I=>Y.

Такой подход, считают институционалисты, слишком упрощает реаль­ный мир, в котором все связано круговой причинностью. Например, про­тестантская этика порождает дух капитализма, но и буржуазные отноше­ния формируют особый тип человека, которому близки ценности протес­тантизма; где здесь причина, а где следствие — сказать трудно. Или — пло­хое питание населения слаборазвитых стран является одной из причин низ­кой производительности труда, но в то же время низкая производитель­ность труда в сельском хозяйстве служит причиной недоедания и, следо­вательно, низкой производительности труда; в результате круг замы кается. Институционалисты пытаются отразить подобного рода обстоятельства в системных моделях, где каждый фактор оказывает влияние на все осталь­ные и сам получает от них ответный импульс. Взаимосвязь между элемен­тами модели приобретает следующий вид:

Пример практического использования системного моделирования представляет собой исследование проблем слаборазвитых стран Г. Мюрдалем, который считает, что плачевное состояние их экономики обуслов­лено рядом факторов, связанных круговой причинностью: условиями про­изводства (А), уровнем жизни (5), отношением населения к работе (С), институциональной организацией общества (D) и т. д.

Многие находят идею системного моделирования весьма привлекательной. И действительно, по сравнению с формализмом она обладает значи­тельно большим созидательным потенциалом, открывает возможность для более широкого взгляда на экономику, а в случае успешного применения обещает преобразовать экономическую теорию в общественную науку в полном смысле слова. Однако на практике сделать это не так-то просто. При ближайшем рассмотрении оказывается, что системное моделирова­ние не только не разрешило проблем, стоящих перед формализмом, но ещё больше усложнило процесс эмпирического обоснования теории и проце­дуру выбора между конкурирующими концепциями.

Во-первых, в отличие от формальных теорий, где количество рассмат­риваемых факторов ограничено с помощью ceteris paribus, системные мо­дели носят открытый характер. Имеется в виду, что они в принципе не мо­гут быть окончательно завершены. Коль скоро институционалисты убеж­дены, что границы между науками установлены искусственно и мешают дать объёмную картину происходящих в экономике процессов, число име­ющих отношение к делу факторов можно и нужно увеличивать до беско­нечности. В этом сила системного моделирования, поскольку введение новых факторов и перекомпоновка старых позволяют рассмотреть эконо­мику в динамике; но в этом же и его слабость, так как подобно сторонни­кам официальной экономической науки, и даже более эффективно, ин­ституционалисты могут уклоняться от опровержения ложных теорий, ис­пользуя ситуацию, обусловленную тезисом Дюгема-Куайна. Значит, ут­верждать, что системное моделирование устанавливает надёжную связь между теорией и опытом, нельзя. Но, как признают сами институциона­листы, в отрыве от эмпирической базы их концепции вырождаются в бес­контрольную спекуляцию.

Во-вторых, когда процесс конкуренции между альтернативными кон­цепциями на эмпирической основе заходит в тупик, что случается очень часто, учёные обычно используют неэмпирические критерии, такие, ка(( логическая связность и простота. Но институционализм открыто и прин­ципиально эклектичен. Большинство его представителей сознательно от­вергают необходимость единой теоретической базы, как признак догма­тизма, и без колебаний могут включать в свои модели правдоподобные кейнсианские и монетаристские гипотезы, «неоавстрийские» и марксист­ские постулаты, отдельные положения смежных наук — психологии, юрис­пруденции, политологии и т. д. Само собой разумеется, что такая позиция закрывает путь обоснованию теории с помощью неэмпирических крите­риев.

Таким образом, чёткой и ясной процедуры обоснования теории, сво­бодной от тех же трудностей, с которыми сталкивается общепринятая кон­цепция метода, институционалисты не дают. В связи с этим встаёт вопрос:

действительно ли системное моделирование находит практическое при­менение? Здесь существуют серьёзные сомнения. Бросается в глаза, что свои методологические предписания институционалисты, как правило, крайне скудно иллюстрируют примерами из истории экономической мыс­ли. Некоторые комментаторы даже утверждают, что исследование Мюрдалем проблемы слаборазвитости — единственный случай полномасштаб­ного использования системного моделирования, являющийся исключени­ем, а не правилом исследовательской практики институционализма. Это чрезвычайно ослабляет аргументацию его методологов. Энтузиасты сис­темного моделирования, как выразился Б. Колдуэлл, «ставят телегу впере­ди лошади»: пока не накопилось значительного количества конкретных примеров, подтверждающих работоспособность новой методологии, рассуждения её сторонников вряд ли убедят приверженцев старой.

И действительно, именно на этом основании официальная экономи­ческая наука отказывается серьёзно воспринимать идею системного моде­лирования. Вот какой вердикт выносит ей, например, М. Блауг: «Я не со­мневаюсь, что приведённое выше описание более или менее точно характе­ризует методологию некоторых институционалистов, таких, как Торстейн Веблен, Кларенс Эйрс и, может быть, Гуннар Мюрдаль. Однако трудно найти что-либо похожее на «системное моделирование» в трудах Джона Р. Коммонса, Уэсли Клера Митчелла и Джона Кеннета Гэлбрейта, которых многие считают ведущими представителями институционалистского на­правления. Ясно, что все эти учёные во многом единодушны: все они избе­гают концепций равновесия, рационального поведения, моментального приспособления и совершенной информации, и все они благосклонны к идее группового поведения под влиянием обычаев и привычек, предпочитая рассматривать экономическую систему не как машину, а скорее как биоло­гический организм. Но это вовсе не означает, что все они используют одну и ту же методологию, то есть один и тот же метод обоснования своих ут­верждений. Вероятно, можно говорить о существовании институционалистской школы, но у неё совершенно очевидно нет никакой специфической методологии, которая недоступна ортодоксальным экономистам».

Блаугу можно было бы возразить, что институционалисты потому и не используют абсолютно одинаковую методологию, что их подход изначально отвергает действия по шаблону. Тем не менее в определённой степени он прав: на сегодняшний день системное моделирование ещё очень слабо под­креплено реальной исследовательской практикой. Поэтому рассматривать его как работоспособную альтернативу тем концепциям метода, которые институционалисты объединяют под рубрикой формализма, по крайней мере, преждевременно. В лучшем случае идея системного моделирования представляет собой заявку на будущее, в котором ей предстоит столкнуться с множеством неразрешённых проблем.