Борьба с экологическими преступлениями и назначение наказания за их совершение.

В данном параграфе будет рассмотрен ряд проблем, связанных с квалификацией актов экоцида по УК РМ, а именно: проблема соотношения экоцида и экологических преступлений в молдавском уголовном законодательстве; вопрос о пределах квалификации в случае умышленного причинения смерти человеку; проблема ответственности юридических лиц и государства за экоцид; ответственность за приказ об осуществлении экоцида; вопрос о юридической оценке подготовки и планирования экоцида.

Соотношение экоцида и экологических преступлений. По причине того, что составляющей частью интересов безопасности человечества признаются интересы экологической безопасности, необходимо определиться в вопросе соотношения экоцида и экологических преступлений по УК РМ.

Между тем формулирование его значимо для достижения многих важных целей. Общее понятие экологического преступления есть его видовое понятие, включающее в себя ряд признаков. В литературе встречаются определения данных посягательств в соответствии с общими признаками преступления, указанными в уголовном законе. Как правило, они связаны или вытекают из определения объекта преступного воздействия. Обычно экологическое преступление определяется как деяние, нарушающее нормы природоохранного законодательства и причинившее существенный вред природной среде.[57]

Все экологические преступления, предусмотренные УК РМ, можно разделить на:

1) преступления против экологической безопасности – ст. 229 (Загрязнение вод), 230 (Загрязнение воздуха), 227 (Загрязнение почв);

2) преступления против экологического правопорядка – ст. 231 (Незаконная порубка леса), ст. 232 (Уничтожение или повреждение лесных массивов), ст. 233 (Незаконная охота), ст. 234 (Незаконное занятие рыбным, звериным или иными водными добывающими промыслами, ст. 235 (Нарушение режима управления и защиты природных территорий, охраняемых государством).

Экологическая безопасность традиционно считается составной частью социальной (общей безопасности): «Обеспечение экологической безопасности – это совокупность природозащитных, инженерно-технических и организационных мероприятий, направленных на предупреждение и ослабление негативного воздействия на жизнь и здоровье людей, природную среду … а также на их ликвидацию».[58]

Деление всех экологических преступлений на две группы предполагает необходимость определения понятия «экологический правопорядок». Например, В.В. Петров предлагает считать экологическим порядком систему экологических правоотношений, направленных на реализацию задачи сохранения природной среды, предупреждение и устранение вредных последствий хозяйственного развития, оздоровление и улучшение окружающей человека среды.[59]

В теории уголовного права высказывалось мнение о том, что объектом экологических преступлений является режим использования природных ресурсов, который можно рассматривать как экологический правопорядок.[60] Экологический правопорядок – это должным образом организованный режим эксплуатации и защиты природных богатств, т.е. отношения природопользования, юридически закрепленные в правилах, инструкциях, приказах.

Однако констатация того, что преступлением нарушены определенные правила (нормативные акты, регламентирующие определенную деятельность) фиксирует только то, что указанное общественно опасное поведение вышло за пределы дозволенного, и оно не соответствует тому порядку, который предписывают соблюдать данные правила.

В последнее время высказываются и другие мнения по поводу сущности экологических преступлений.

В частности, объект анализируемых деяний определялся как «сложный, целостный комплекс фактических общественных отношений, их правовой формы и материального состава, рациональное осуществление которых обеспечивает оптимальную жизнедеятельность человека по использованию окружающей среды как непосредственнойосновы деятельности и удовлетворения иных разумных социальных потребностей».[61]

Это достаточно сложное и в некоторых отношениях спорное определение обозначает объект как общественные отношения по поводу обеспечения оптимальной жизнедеятельности человека по использованию окружающей среды. Вероятно, это мнение является итогом своеобразной преемственности и трансформации точек зрения, высказанных ранее об объекте преступлений против природопользования.[62]

Содержание права на благоприятную окружающую природную среду весьма широко – «оно подразумевает право граждан на участие в принятии экологически важных решений, на доступ к информации, на которой государственные органы основывают свои решения, а также на информацию о негативных изменениях в окружающей среде, на право обращения в суд по поводу восстановления нарушенных прав и компенсации за ущерб жизни и здоровью в результате нарушения экологического равновесия от прямого или косвенного воздействия хозяйственно-экономических решений и т.п.».[63]

Как уже говорилось, право на благоприятную экологическую (окружающую) среду является неотъемлемым правом каждого, а интересы обеспечения безопасности человечества включают в себя интерес экологической безопасности, без которого невозможно «устойчивое развитие» всей человеческой цивилизации. По этой причине представляется возможным утверждать, что интересы обеспечения безопасности человечества в целом как бы «поглощают» собой интересы обеспечения экологической безопасности и поддержания экологического правопорядка.

О причинении умышленного вреда здоровью и жизни человека при экоциде. Наиболее важен вопрос о том, какая степень умышленно причиненного реального вреда жизни и здоровью человека охватывается диспозицией ст. 136 УК РМ. Понятно, что акт экоцида может не привести ни к каким реальным последствиям для жизни или здоровья. Однако «финал» экоцида может заключаться в причинении того или иного вреда здоровью и даже в гибели людей.

Результаты экоцида могут выражаться в причинении смерти либо умышленного вреда здоровью различной степени тяжести. При этом каждое из этих последствий является самостоятельным преступлением против жизни и здоровья личности.

Учитывая специфику законодательной конструкции состава экоцида, вопрос о том, перерастает ли причиненный вред жизни и (или) здоровью в самостоятельный состав преступления или охватывается диспозицией ст. 136 УК РМ, следует решать в зависимости от законодательной оценки степени тяжести последствия. В соответствии с этим правилом совокупность преступлений будет налицо в тех случаях, когда санкция уголовно-правовой нормы, предусматривающей ответственность за причинение одного из этих последствий, превышает санкцию, установленную законодателем за совершение собственно экоцида. При совпадении санкций вопрос должен решаться аналогично.

Если результатом акта экоцида стало умышленное причинение смерти человеку, то содеянное требует дополнительной квалификации, так как верхняя граница санкции за убийство (в квалифицированном виде – 20 лет лишения свободы, пожизненное лишение свободы или смертная казнь) превышает верхнюю границу санкции ст. 136 УК РМ (15 лет лишения свободы).

Проблема ответственности юридических лиц и государства за экоцид. Вначале подчеркнем существование категорического императива действующего отечественного законодательства: юридические лица и государственные учреждения как таковые уголовной ответственности подлежать не могут. Однако в литературе имеются указания на необходимость признания юридических лиц субъектами преступлений против мира и безопасности человечества.

Более того, в Руководящих принципах в области предупреждения преступности и уголовного правосудия в контексте развития и нового экономического порядка (1985 г.) имеется следующее предписание: «Государства-члены должны рассматривать вопрос о предусмотренности уголовной ответственности не только для лиц, действовавших от имени какого-либо учреждения, корпорации или предприятия … но и для самого учреждения, корпорации или предприятия путем выработки соответствующих мер предупреждения их возможных преступных действий и наказания за них».

Итак, международный документ признает, что юридическое лицо может совершить преступление. Но как это лицо будет нести ответственность? Этот же документ требует установить ответственность для юридического лица в рамках национального закона.

Ученые, ратующие за введение в законодательство института уголовной ответственности юридических лиц, подчеркивают, что вред, причиняемый деятельностью юридического лица, значительно превышает вред, который может быть нанесен отдельным физическим лицом.[64]Так, С.Г. Келина отмечает, что привлечение к уголовной ответственности руководителей или иных физических лиц, представляющих соответствующее юридическое лицо, как правило, связано, по существу, с объективным вменением, так как такое лицо, хотя и знало о незаконной деятельности юридического лица, но своими силами изменить ничего не могло. В ряде случаев вообще трудно установить, кто конкретно виновен в преступлении.[65]

А.С. Никифоров подчеркивает, что принципиальными основаниями признания за организацией статуса субъекта преступления и уголовной ответственности за него являются специфичные в таких случаях причинная связь и вина. Поскольку организация делегирует своему управляющему органу принятие и исполнение стратегических и оперативных решений, такие решения и основанное на них поведение по своей юридической сути являются решениями и поведением организации, поэтому она и должна нести ответственность. Отсюда делается вывод: «Преступление признается совершенным юридическим лицом, если оно совершено (непосредственно или при посредничестве других лиц) лицом или лицами, которые контролируют осуществление юридическим лицом его прав и действуют в осуществление этих прав, т.е. являются alterego юридического лица – его «другим я».

Противники уголовной ответственности юридических лиц, прежде всего, подчеркивают, что установление уголовной ответственности юридических лиц не соответствует краеугольным принципам уголовного права – принципам личной и виновной ответственности. Уголовное право связывает ответственность со способностью лица, совершившего преступление, отдавать отчет в своих действиях и руководить ими, каковой обладают лишь люди. «Сочетать принципы вины и личной ответственности с невиновной и коллективной ответственностью юридических лиц невозможно, – считает Н.Ф. Кузнецова. – Вина всегда не что иное, как психическое отношение лица к своему деянию. Этой вины у юридических лиц нет» .

Как известно, юридические лица являются субъектами преступления в уголовном праве многих государств (США, Франции и других); нередко (особенно в последнее время) ставится вопрос о необходимости установления ответственности юридических лиц в российском уголовном праве.

Несмотря на различные точки зрения, нормы международного права не предусматривают ответственность государства по международному уголовному праву как таковому. Так, например, ст. 5 Определения агрессии 1974 г. устанавливает только «международную ответственность» государства за агрессивную войну против мира и безопасности человечества.

Комитет по уголовной юстиции 1951 г. при обсуждении статьи 25 проекта Статута Международного уголовного суда ограничил персональную подсудность физическими лицами, отметив, что «ответственность государств за действия, составляющие международные преступления, имеет преимущественно политический характер» и «не дело суда решать подобные вопросы».

В 1983 г. Комиссия международного права, возобновив рассмотрение темы проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, попросила Генеральную Ассамблею уточнить, входит ли государство в число субъектов права, которым может быть вменена уголовная ответственность, «ввиду политического характера этой проблемы». В 1984 г. Комиссия международного права решила ограничить проект на нынешнем этапе уголовной ответственностью индивидов, что не препятствует последующему рассмотрению возможности применения к государствам понятия уголовной ответственности.

В Проект Кодекса о преступлениях против мира и безопасности человечества включена специальная статья 4 «Ответственность государств», которая устанавливает, что «ответственность отдельных лиц за преступления против мира и безопасности человечества, предусмотренная в настоящем Кодексе, никоим образом не влияет на ответственность государств по международному праву».

Полагаем, что идея уголовной ответственности государств обуславливается не столько юридической, сколько политической ценностью – не оставить безнаказанным государство, обычно «основной субъект» совершения международных преступлений: в качестве главной цели этой концепции можно считать обоснование специального режима ответственности государств за преступления против мира и безопасности человечества.

Безусловно, государство может совершить преступление в международном праве, но не может подвергаться уголовной ответственности в строгом смысле, неся международно-правовую ответственность. В данном случае мы имеем дело с несовпадением понятий «субъект преступления» и «субъект ответственности».

Таким образом, концепция уголовной ответственности государств существует лишь в доктринальных разработках. По этим причинам практическое осуществление в настоящее время уголовной ответственности государств невозможно. Фактически реализуется политическая (не в смысле оснований, а в смысле процедуры принятия решений) ответственность государств за международные преступления, в том числе за экоцид.

В ст. 26 Проекта Кодекса о преступлениях против мира и безопасности человечества идет речь о самостоятельной наказуемости актов экоцида, совершенных во исполнение приказа.

Еще 13 января 1942 г. была подписана Декларация о наказании за преступления, совершенные во время войны, в которой представители ряда государств объявили «одной из своих основных целей войны наказание путем организованного правосудия тех, кто виновен и ответственен за эти преступления независимо от того, совершены ли последние по их приказу, ими лично или при их соучастии в любой форме».

Следующим актом, устанавливающим ответственность за совершение военных преступлений во исполнение приказа, явилась Декларация о поражении Германии и взятии на себя верховной власти в отношении Германии правительствами Союза ССР, Соединенного Королевства, США и Временным правительством Французской республики. Статья 11 этого документа гласила: «главные нацистские лидеры… в связи с тем, что они подозреваются в совершении, подстрекательстве или издании приказов о проведении военных или аналогичных преступлений, будут арестованы и переданы представителям союзников».

В данных актах появились и получили развитие принципы действия института исполнения приказа: официально прозвучало намерение привлекать к ответственности не только лиц, отдававших преступные приказы, но и исполнителей таковых. Дальнейшее развитие институт исполнения приказа получил на Нюрнбергском процессе.

В теории отечественного уголовного права обычно утверждается, что исполнение приказа или распоряжения связано с причинением вреда во исполнение обязательного для лица распоряжения о совершении какого-либо действия (бездействия), данного компетентным органом либо лицом, наделенным соответствующими полномочиями.

Формирование этого института началось в международном уголовном праве с понимания того, что, несмотря на принцип «недопустимости ссылки на приказ», причинение объективно преступного вреда во исполнение последнего все же может при определенных обстоятельствах расцениваться в целом как непреступное. Так, Комиссия международного права ООН, формулируя принципы Нюрнбергского процесса, решила этот вопрос следующим образом: «Исполнение приказа правительства или начальника не освобождает от ответственности…, если фактически был возможен сознательный выбор».[66]

То есть отсутствие сознательного выбора поведения исполнителя приказа освобождало его от ответственности за исполнение обязательного для него распоряжения. В современных актах международного уголовного права продолжает действовать принцип, согласно которому исполнение преступного приказа не освобождает от уголовной ответственности.

Принцип недопустимости ссылки на официальное или должностное положение лица был впервые сформулирован в ст. 7 Устава Нюрнбергского трибунала: «Должностное положение подсудимых, их положение в качестве глав государств и ответственных чиновников различных правительственных ведомств не должно рассматриваться как основание к освобождению от ответственности или смягчающее наказание», а затем повторен в Уставах Международных трибуналов по бывшей Югославии (ст. 7) и Руанде (ст. 6).

Международно-правовые акты в регламентации ответственности за исполнение незаконного приказа исходят из концепции «умных штыков»: лица, совершающие преступление при исполнении явно для них незаконного приказа, должны подлежать уголовной ответственности, а начальник должен нести ответственность за совершенные преступления при исполнении отданного им незаконного приказа в любом случае.

В принятых в последнее время документах международного права содержится перечень обстоятельств, освобождающих исполнителя приказа от уголовной ответственности. При этом должны быть соблюдены все такие требования, а именно:

1) исполнитель был обязан исполнить приказ правительства или начальника;

2) исполнитель не знал, что приказ был незаконным или сам приказ не носил явно незаконного характера.

Несоблюдение этих критериев является основанием для привлечения исполнителя приказа к ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности человечества.

Применительно к отечественному уголовному праву сформировалось понимание того, что не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам лицом, действующим во исполнение обязательного для него приказа. При этом лицо, совершившее умышленное преступление во исполнение явно преступного приказа, несет уголовную ответственность на общих основаниях. Неисполнение явно преступного приказа исключает уголовную ответственность.

С другой стороны, лицо, отдавшее преступный приказ, несет уголовную ответственность в случаях, если преступность приказа охватывалась его умыслом. При этом в литературе обоснована позиция, что отдание преступного приказа, в случае его невыполнения, само по себе должно расцениваться как приготовление к преступлению по признаку «иного умышленного создания условий для совершения преступления»[67]: в нашем случае – как приготовление к экоциду.

Остановимся на одном любопытном положении международного уголовного права. В силу ч. 2 ст. 33 Римского Статута Международного уголовного суда приказ о совершении акта геноцида или любого преступления против человечности всегда расценивается как явно незаконный. Это означает, что исполнитель такого приказа об осуществлении экоцида (в силу очевидной преступности последнего) не может освобождаться от ответственности ни при каких обстоятельствах.

Очевидность преступности приказа означает, что любой человек должен понимать де-факто, что ему отдан приказ о совершении преступления и оно, исполняя такой приказ, также совершает преступление. Однако и этому факту есть объяснение. Экоцид и другие преступления против мира и безопасности человечества как раз и специфичны тем, что причиняют вред абсолютным благам. То есть, любой человек должен в силу бесчеловечности совершения любого из этих деяний (если можно так сказать) понимать, что совершает именно преступление.

Представляется, что принцип недопустимости ссылки на приказ, как он сформулирован в ст. 33 Римского Статута, должен в полной мере распространяться при квалификации наиболее тяжких преступлений против мира и безопасности человечества, таких как: планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны; применение запрещенных средств и методов ведения войны; геноцид; экоцид.

В этом случае положения ст. 33 Римского Статута Международного уголовного суда должны обладать приоритетом применительно к ст. 42 УК РФ. Следовательно, при совершении указанных преступлений неприменима ссылка исполнителя на отсутствие возможности выбора при исполнении приказа.

О планировании актов экоцида. Во многих документах международного права подчеркивается наказуемость таких деяний, как заговор с целью совершения преступления против мира и безопасности человечества; прямое и публичное подстрекательство к совершению таких преступлений; покушение на совершение экоцида; соучастие в совершении преступления против мира и безопасности человечества (например, ст. III Конвенции о геноциде).

Представляется, что покушение и соучастие в экоциде применительно к отечественному закону полностью охватываются регламентацией уголовной ответственности при неоконченном преступлении и соучастии в преступлении (ст. ст. 29–30, 32–35 УК РФ). Именно поэтому можно говорить об отсутствии специфики при квалификации неоконченного экоцида либо соучастия в экоциде.

Гораздо более серьезный вопрос о пределах регламентации уголовной ответственности за рассматриваемое преступление состоит в другом. Как уже говорилось, сам по себе приказ государственного должностного лица об осуществлении акта экоцида должен расцениваться как приготовление к совершению этого преступления, даже если оно не было по каким-либо причинам совершено.

Да, мировая история свидетельствует о том, что экоцид претворяется в жизнь обычно по приказу правящих кругов и сам по себе является государственной политикой (вспомним войну США во Вьетнаме). Но при этом сами лица, отдавшие приказ об осуществлении акта экоцида, его непосредственно не исполняют. В связи с этим содеянное ими может подлежать несправедливо заниженной юридической оценке.

Кроме того, планирование и подготовка актов экоцида вполне может осуществляться не только публичными деятелями или должностными лицами, но и самыми обычными («частными») людьми.

В связи с этим представляется, что для правильной юридической оценки планирования и подготовки совершения актов экоцида необходимо предусмотреть противоправность этих деяний в качестве самостоятельных признаков состава экоцида.

При этом под планированием экоцида необходимо понимать составление конкретного плана действий, составляющих объективную сторону экоцида. «Конкретность» такого плана может означать следующее:

- предусмотренность в нем соответствующих организационно-технических проектов по осуществлению актов экоцида;

- объективную возможность реализации таких «проектов»;

- разработку соответствующих расчетов материально-технических потребностей для реализации подобных планов;

- наличие хотя бы приблизительно очерченного круга исполнителей;

- проработку планов на осуществление актов экоцида в целом и отдельных операций по его осуществлению.

Соответственно под подготовкой экоцида как самостоятельного уголовно-наказуемого деяния могут пониматься реальное осуществление комплекса мер и мероприятий организационного и материально-техничес-кого характера для осуществления актов экоцида.

Конечно, невозможно дать исчерпывающий перечень конкретных действий, которые могли бы характеризовать планирование и подготовку актов экоцида. Да и вряд ли это возможно сделать. Но в любом случае установление самостоятельной преступности этих деяний будет в большей мере способствовать совершенствованию уголовного законодательства об ответственности как за экоцид, так и за другие преступления против мира и безопасности человечества в целом.

Заключение

В заключение необходимо сформулировать основные результаты и выводы проведенного исследования.

1. Определение преступности актов экоцида изначально связывалось с запретом на неограниченное применение средств и методов ведения вооруженных конфликтов, а акты экоцида расценивались как военные преступления. В дальнейшем «широкомасштабное воздействие на природную среду», угрожающее безопасности всего человечества, стало признаваться преступным по международному праву вне зависимости от того, имело оно место в военное или мирное время.

2. УК России, следуя положению ч. 4 ст. 15 Конституции РФ и определяя преступность экоцида на национальном уровне, последовательно воспроизводит предписания соответствующих норм международного уголовного права об обязательности включения норм о преступлениях против мира и безопасности человечества в национальное уголовное законодательство. Любая коллизия в понимании признаков экоцида по национальному и международному праву должна разрешаться с учетом конституционного правила о приоритете действующих для нашей страны принципов и норм международного права.

3. Непосредственным объектом экоцида как преступления против безопасности человечества надо признавать интересы обеспечения физического существования как человечества в целом, так и неопределенного круга лиц на той или иной территории. При этом составляющей частью юридического интереса безопасности человечества необходимо расценивать право на безопасную экологическую (окружающую) среду, благоприятную для существования и развития неопределенного круга лиц.

4. В силу положений международного уголовного права и решений международных трибуналов, любой акт экоцида, сопряженный с совершением другого преступления против мира и безопасности человечества, требует совокупной квалификации по соответствующим нормам главы 34 УК РФ.

5. Интересы обеспечения безопасности человечества в целом поглощают собой интересы обеспечения экологической безопасности и поддержания экологического правопорядка. Следовательно, если акт экоцида осуществлен путем совершения экологического преступления, подпадающего под признаки норм главы 26 УК РФ, то все содеянное должно в целом квалифицироваться только как экоцид.

6. Состав экоцида в УК РФ (ст. 358) по своей законодательной конструкции сформулирован как формально-материальный. На основе сопоставительного анализа норм международного права и российского уголовного законодательства в работе предложена формулировка последствий в виде «массового уничтожения растительного или животного мира», «отравления атмосферы или водных ресурсов» как альтернативных преступных последствий, а также сформулировано понятие «иных действий» как альтернативного деяния, образующего акт экоцида.

7. Теоретически обосновано уголовно-правовое понятие «экологической катастрофы» как угрожаемого последствия при совершении любого акта экоцида: экологическая катастрофа как уголовно-значимое последствие имеет своими признаками устойчивое нарушение естественного функционирования экологических систем и значительное нарушение (изменение) биологического разнообразия.

8.Последствия, указанные в ст. 136 УК РМ, можно причинить, действуя как с прямым так и с косвенным умыслом, в то время как «иные действия», образующие объективную сторону экоцида, возможно совершить только с прямым умыслом. Психическое отношение виновного к возможной экологической катастрофе более сложно. Законодательно не предусмотрено наличие у виновного обязательной цели в виде желания наступления экологической катастрофы. Следовательно, не только желание, но и допущение реальной возможности наступления такого последствия также дает основание вменения экоцида.

9. На основе правил квалификации преступлений обоснован вывод о том, что если результатом акта экоцида стало умышленное причинение смерти человеку, то содеянное требует дополнительной квалификации, а максимально допустимый объем умышленного причинения вреда здоровью человека, не требующий дополнительной квалификации со ст. 358 УК РФ, может быть выражен в реальном причинении лицу тяжкого вреда здоровью.

10. Предложена позиция о том, что для дифференцированной и справедливой юридической оценки планирования и подготовки совершения актов экоцида необходимо предусмотреть противоправность этих деяний в качестве самостоятельных признаков состава экоцида. При этом под планированием экоцида необходимо понимать составление конкретного плана действий, составляющих объективную сторону экоцида. Соответственно, под подготовкой экоцида как самостоятельного уголовно-наказуемого деяния могут пониматься реальное осуществление комплекса мер и мероприятий организационного и материально-технического характера для осуществления актов экоцида.

Список литературы