День рождения и другие чудеса

Роды с шести до семи тридцати

«Чайф» родился вовремя. Не в том смысле, что ровно в шесть, а вооб­ще. При другом раскладе мог бы быть выкидыш, ан родился здоро­вый, задиристый ребенок. Но по­дробнее...

«Тогда директором ДК МЖК стал Сережа Ивкин, добрейший че­ловек с консерваторским образова­нием», - рассказывает Шахрин. Быть бы добрейшему Сереже Ивкину и дальше директором с консер­ваторским образованием, когда б не свела его судьба с Шахриным, который все уговаривал провести в подчиненном Ивкину ДК концерт группы «Чайф». И уговорил.

Как сказано, концерт состоял­ся 29 сентября 1985 года. Первый в

Свердловске рок-концерт с весны 82-го, когда в последний раз играл «Урфин Джюс», первый концерт не совсем в подполье, и каким бы он ни был, в публике царило нервное ликование, чуть испуганное, чуть взвинченное. В маленьком здании ДК МЖК, в крошечном зале с бал­кончиком было тесно, как в трам­вае. Все знакомы, все так или ина­че причастны рок-н-роллу, все гото­вы отчаянно любить эту группу с по­ка еще непривычным названием, какой бы она ни была. А какова она на самом деле, не знал никто, за­пись не слышали, чайфов знали только в лицо.

Играли сидячий полуакустиче­ский вариант в составе: Шахрин (ги­тара, гармоника, вокал), Бегунов (гитара, бас-гитара, вокал), Решет­ников (разная перкуссия). Ритм пла­вал, гитары не строили; Шахрин, у которого была, а отчасти и до сих пор сохранилась дурацкая привычка извиняться во время концерта, гово­рил о том, что, мол, холодно, вот и не строят. В зале сидели музыканты, они знали, от чего гитары не строят… Свет, как на дискотеке, мерцал, мигал и действовал на нервы. Свидетельство наблюдательного современника, записанное прямо по ходу концерта: "На словах и музыке (правда, о музыке гово­рить сложно, ибо ее почти нет) Шахрина лежит глубокий отпечаток господа Ленинграда, хотя нечто индивидуальное за этим все же просма­тривается. Тексты хорошо читают­ся, они «здесь и сейчас, кайфуем вместе!». Заметно влияние рок-н-ролльных традиций, интересно со­четание «ак. гитара - бас - трой­ник», в этом сочетании прозвучали самые удачные вещи: «Я правиль­ный мальчик» и «Рок-н-ролл этой ночи». Шахрин неплохо владеет го­лосом, ему не хватает опыта, но со временем из него может выйти очень неплохой исполнитель» (из дневника А. Пантыкина).

Короче говоря, слушать это все было сложно, но концерт полу­чился удачный. Какой-нибудь год спустя он был бы оценен как бе­зусловный провал, в сентябре 85-го рокеры, переполненные чувством братства и сообщничества, не скупились на поздравления. Пот­ные, несмотря на холод в зале, Шахрин и Бегунов поздравления принимали. Решетников держался в сторонке. На часах было 19.35. Роды прошли удачно.

Рок-н-ролл - опиум для народа

Воодушевленный легкостью, с кото­рой прошло мероприятие, Шахрин решил успех развивать и стал уго­варивать Ивкина провести на той же точке концерт «Наутилуса». Се­режа Ивкин уже чувствовал, что до­бром эта история для него не кон­чится, но отказать напористому Шахрину не решился, просил затрав­ленно, чтобы все прошло как можно тише. Отыскать мероприятие тише, чем рок-концерт, довольно трудно, но Шахрин клятвенно обещал, что билеты будут розданы только бли­жайшим друзьям, никто ничего не узнает; он, видимо, и сам в это ве­рил, не знал еще, что нет мероприя­тия более публичного, чем подпольный рок-концерт, куда рвется доб­рая половина города.

Вечером 26 октября к малень­кому ДК МЖК опять стекался народ, было его куда больше, чем в про­шлый раз. Все с билетами, изготов­ленными дизайнером и фотографом Ильдаром Зиганшиным действитель­но в весьма ограниченных количест­вах, а потом размноженными сразу несколькими доброхотами. В дверях случилась давка, ребята с МЖК ста­рались навести порядок, спрашива­ли: «А ты кто такой?» В ответ все подряд почему-то говорили: «Я - Пантыкин». Немудрено, что самому Сан Санычу, явившемуся под конец, эмжекашники устроили скандал и впускать композитора отказались. По ДК бродил Ивкин, над ним витала тень грядущего скандала.

«Наутилус», состоявший в то время из Димы Умецкого, Славы Бутусова, Вити «Пифы» Комарова и Насти Полевой, выскочили на сцену в пижамах (кроме Насти), начали бодро, но скоро скисли, это был их первый концерт в Свердловске и второй в жизни, ни опыта, ни репе­тиций, звук плохой, выступление яв­но непродуманное, а зал орет, свис­тит, радуется...

Ближе к середине концерта на­чалось параллельное действие: Ив­кин вызвал Шахрина из зала и сооб­щил: «В отдел культуры настучали, едут»... Шахрин рванул на сцену: «Сколько песен осталось?» - «Две!» - рванул к Ивкину: «Две песни и быстро сматываемся, ты говори, была студен­ческая самодеятельность из Архитек­турного института».

Концерт едва успел закончить­ся, наусы джинсы на пижамы натянули, является товарищ Алокина со своими прихлебаями, начальник от­дела культуры Кировского района... Ей навстречу народ с концерта, Алокина к Ивкину в кабинет: что бы­ло?! Ивкин: самодеятельность.

- А не рок-музыка?

- Ни Боже мой, какая такая рок-музыка?.. - отвечает Ивкин, тут в дверь врывается кто-то из архи­текторов и кричит радостно:

- Наутилусы что, ушли уже? «И Алокина начала...» (Шахрин).

Декутаты и гавленоты

Так сказал шестилетний мальчик. И был глубоко прав.

После концерта «Нау» у Шах­рина начались проблемы. Комсо­мольцам такая реклама была ни к чему, и по-своему они были правы. Шахрин, который уже один раз из МЖК вылетал, чуть ни вылетел во второй. «В МЖК ты пахал, как до­бровольный раб, и тебе ничего за это не обещалось, ты мог вылететь в любой момент, - вспоминает Ша­хрин. - Только когда ты попадал в отряд, у тебя появлялась некая га­рантия получения квартиры. Тогда возникли проблемы с моим попа­данием в отряд, постоянно были какие-то скандалы, я ходил, ругал­ся... С Королевым мы чуть не дра­лись» (Шахрин). Этот Королев, са­мый большой тамошний комсомо­лец, при виде Шахрина только что за наган не хватался, но соратни­ки его придерживали. Был к тому времени у Шахрина свой туз в ру­каве: его фамилия значилась в списках депутатов Кировского райсовета г. Свердловска.

Началось с того, что в СУ-20 пришла разнарядка: нужен молодой человек двадцати семи лет, рабо­чий, желательно, не очень пьющий...

Для тех, кто забыл или не в курсе: демократия при большевиках числилась среди точных наук, где было сосчитано и запротоколирова­но, сколько должно быть среди де­путатов хлебопеков, сколько земле­копов, каков их возраст, образова­ние, пол, семейное положение и сексуальная ориентация. Выбирали одного из одного возможного.

«Они посмотрели списки, на­шли двоих подходящих, один был в командировке, я стал депутатом, -рассказывает Шахрин. - Меня вы­зывают в партком, объясняют зада­чу, а я что-то засомневался. Они го­ворят: «Дурак, ты же в МЖК рвешь­ся, тебе там активность нужна, а ку­да активней, когда ты депутат?»... Один день в месяц на работу не хо­дить, и бесплатный проезд на транс­порте»... Бесплатный проезд Вову добил, стал Вова депутатом. А когда в райсовете распределяли по ко­миссиям, напросился в комиссию по культуре.

Будучи человеком, политически наивным, Шахрин не очень пред­ставлял, что такое народные депута­ты, и к советской власти был вполне лоялен. Пока не попал на сессию райсовета. «Там я вдруг понял, как это глупо. Во-первых, смешно, во-вторых, глупо. Больше ни на одну сессию не ходил. Пару раз был на заседаниях комиссии по культуре, возглавляла ее гражданка Алокина» (Шахрин). Об этой дамочке стоило бы, наверное, написать поподроб­нее, но не хочется, больно нечисто­плотная и неприятная личность. Лю­била лузгать семечки, «любила» культуру в отдельно взятом Киров­ском районе... Шахрин ее чуть до кондрашки не довел: «В 85-м появ­ляются новые запретные списки, был такой «советский Биллборд», Алокина читает, и в этой сотке на­звание «Чайф». Меня это безумно порадовало» (Шахрин). А гражданку Алокину чуть удар не хватил: ее де­путат - руководитель официально запрещенной группы!..

Однако из депутатов не выго­няли. Даже когда Володя обозлился и перестал ходить на их посиделки, в райсовете эту наглость могли только игнорировать, отправляя время от времени в СУ-20 укоризненные де­пеши. Шахрин все равно значился депутатом. Для Володи, который все еще бился с МЖК за право на собст­венную жилплощадь, это был «балл» абсолютный, что-то вроде ядерного оружия. Что бы ни замыш­ляли против него комсомольцы, вы­гнать ДЕКУТАТА было нереально.

Сам депутат это понимал, еще и хамил постоянно. Вступал с на­чальством в пререкания, лез повсю­ду... Создатели коммуны на МЖК, как и всякие прочие сектанты, тре­бовали от своих адептов полного и безоговорочного подчинения, но тут пришлось зубы сжать и терпеть. Во второй раз Шахрина не выгнали. А впоследствии выделили ему квар­тиру на пятом этаже, который в МЖК почтительно именовался «ко­миссарским».

Добрейший Сережа Ивкин де­путатом не был. Его уволили через месяц после концерта Нау.

«Субботним вечером в Свердловске»

Баталии текли, отдаваясь глухим эхом под узкими сводами ВИА «Пе­сенки», жизнь продолжалась. Все шло будто бы своим чередом, но по­явилась в размеренном чаепитии некая тревожная нотка, почти нео­щутимая, но диссонансная.

Шло после дня рождения вре­мя, радостные нотки выветрились, и вокруг по поводу первого концер­та «Чайфа» стали поговаривать, что мероприятие было, конечно, замечательное, но слушать это трудно. И появилась легкая неуве­ренность, с которой Шахрин пытал­ся бороться, результатом борьбы стал еще один странный проект, рожденный при участии Андрея Матвеева.

«Это был самый не получив­шийся, но, я до сих пор считаю, са­мый «западный» проект, который мы придумали. Падал снег, мы с Вовкой шли по мосту на МЖК, и возникла идея сделать сейшн, за­пись с приглашенными музыканта­ми за два, за три дня на базе ДК Горького. Получился альбом «Суб­ботним вечером в Свердловске» (Матвеев). Проект был бодрый: позвали всех знакомых, знакомые не все, но пришли. «Песни у нас были более-менее отрепетирова­ны, - рассказывает Шахрин, - мы показывали песню, и, например, Егор Белкин слышал «Зинаиду», говорил: «Давай двенадцатиструнку, знаю, как сыграть». Пару раз прогоняли все это и тут же записы­вали». Белкин играл на гитаре, Ди­ма Умецкий - на басу и пел, Буту­сов пел бэки, на барабанах играли Алик Потапкин и Олег Решетников, Виталий «Киса» Владимиров на тромбоне... Действо происходило в ВИА «Песенке» весело, со всякими бегуновскими штучками, и все бы­ли уверены, что результат будет «что надо».

Альбом не решались выпус­тить полгода. Было в нем что-то пу­гающе неправильное, но не сразу стало понятно, что именно. Фокус оказался вот в чем: «Чайф» не сты­ковался с музыкантами, поигравши­ми в альбоме. Не стыковался, в том числе и по признаку профессио­нальному; так, Белкин играл про­стенький гитарный риф в «Зинаи­де», и этот риф при прослушивании «вываливался» из материала, начи­нал жить сам по себе. Но не это главное: именно пленка показала, что «Чайф» плохо стыковался со свердловским роком как таковым. А свердловский рок, в свою очередь, не стыковался с «Чайфом».

Своеобразным подтверждени­ем тому стала забавная мелочь: Ди­ма Умецкий, один из отцов-основате­лей «Наутилуса», пел рефрен «Ты сказала мне: Скотина!». Петь Дима не умел, не мог правильно интониро­вать, припев вышел странный, но за­бавный. С тех пор при исполнении «Скотины» Бегунов дурным голосом старательно копирует неуверенные интонации Умецкого. Прижилось... Были в альбоме и настоящие наход­ки - ни одна не прижилась.

Была, была, существовала особая свердловская стилистика! Проступала даже в самых странных своих порождениях, вроде «Ап­рельского марша» или замечатель­ного, несправедливо забытого ны­не «Каталога». Присутствовала она и у «Чайфа», но не зря опытный Пантыкин сразу подметил питер­ские (т. е. чужеродные) веяния на первом же концерте группы! «Чайф» был, конечно, местным, но... - хрен его знает!.. - все равно наособицу. Недаром многостра­дальный альбом мусолили целых полгода, все не решались выпус­тить, оправдываясь, впрочем, пло­хим звуком, который, и правда, вы­шел уж очень нехорош. Выпустили его в мае 86-го, но там была уже другая игра.

Пока же стояли они на грани перемен, которые напрашивались сами собой, и даже суперстабиль­ный по натуре Шахрин уже не мог им противиться. Альбом «Суббот­ним вечером в Свердловске» был неудачной попыткой перемены ими­тировать, пришлось меняться на са­мом деле. В результате появился басист Антон Нифантьев.

Нифантьев

(физиономия)

Басист Нифантьев, засветившись зеленой рожей на сейшне им. Пе­рова, постоянно пребывал где-то неподалеку. Он играл в группе «Группе». Был юноша статный, во всяком случае, среди невысокликов Шахрина, Бегунова и Решет­никова производил впечатление гренадерское. Улыбчив, несколь­ко странен и отличался диким ба­совым звуком, который получал, натягивая на гитару «Урал» стру­ны от рояля. Группа «Группа» ба­зировалась сперва в ДК Воров­ского, потом в ДК Горького. «В со­седней комнате сидел «Чайф». Я стал к ним заходить, чай пить, хо­тя чай не любил никогда. Но это так, по-соседски. А Шахрину Мат­веев наговорил .про меня чего-то, и они ко мне с уважением относи­лись» (Нифантьев).

Что и правильно, поскольку Антон к двадцати одному году как минимум семь лет вел исключи­тельно музыкальный образ жизни. Хотя в пять лет его категорически отказались принять в музшколу, указав на полное отсутствие слуха, чувства ритма и прочих дарований. Мальчик Антон мирно рос и разви­вался вплоть до двенадцати лет, когда тетя принесла племяннику магнитофон «Комета» и штук сорок маленьких катушек с магнитной пленкой. Там было все: и Rolling Stones, и Deep Purple, и The Beateles... Много всего. «Я всю эту беду отслушал в каникулы, недели две слушал, и у меня крышу снес­ло» (Нифантьев). Только обертки у катушек были перепутаны, и Антон спустя годы узнавал, что его Sparks - это на самом деле Slade, и наобо­рот. На слух знал, по имени - нет.

Дальше все, как положено: вы­просил у старших ребят во дворе ги­тару и через месяц так набил руку, что старшие взяли его в свой ан­самбль, который репетировал тут же во дворе, в котельной. В 78-м, окончив 8 классов, уже играл в ан­самбле института Уралгипротранс, где, кстати, позже работал проекти­ровщиком Слава Бутусов. Музыкан­ты в институте были лет на пять старше, и познал Антон все прелес­ти музыкантской жизни: первые по­пойки, первые женщины, общаги... Кстати, басистом Нифантьев стал поневоле. «Играть я хотел на гита­ре, а там не было басиста... Это бе­да всей моей жизни: куда бы я ни приходил, везде нужен был басист,

и я везде становился басистом...» (Нифантьев).

«Так жизнь и проистекала: ме­нялись составы, а я оставался, -рассказывает Антон, - ребята были на пять-десять лет старше, но дер­жали за своего. Я бросил школу, по­том меня раза три устраивали, по­ступал в девятый класс, где меня хватало месяца на полтора, уходил. Я не был хулиганом, хотя пил водку, курил, воровал слегка. Занимался только музыкой». И когда стали пач­ками приходить повестки из военко­мата, Антон не обращал на них вни­мания. А зря. Повязали его прямо на дому, сказали:

- Ты что, дурак, что ли? Мы же тебя в психушку сдадим.

- Ну и сдавайте, - сказал Ни­фантьев.

И сдали его в психушку. В «во­енном» отделении на Агафуровских дачах Антон вполне безрезультатно изображал то депрессию, то какой-нибудь психоз, в остальном вел жизнь размеренную, не без прият­ности. «Пока однажды черт меня не дернул пошутить. Там в коридорах репродукции висели, картины вся­кие, и я их перевесил вверх ногами. Пошутил. Прибегают санитары в столовую, надевают смирительную рубашку, тянут к главврачу связан­ного, он говорит: «Ну что, Антон, ты так видишь мир?» Я кричу: «Я по­шутил!» Он мне: «Ладно рассказы­вать, ты так видишь мир»... Короче говоря, они признали, что я не зря в военкомат не ходил, и стали меня усердно лечить, месяц кололи вся­кой бедой, оттуда я вышел с печатью в военном билете и вообще никакой. Полгода в себя прихо­дил». А через полгода один при­ятель пригласил Антона на сейшн в ДК Воровского...

«Я смутно его помню: после обколки мне перепала пара ящи­ков портвейна, они там наложились друг на друга... Но я со все­ми познакомился. Пусть в беспа­мятстве, но познакомился. В ка­кой-то степени»...

В рок-н-ролле Антон оказал­ся одновременно с чайфами, а че­рез год оказался одним из них. По­падание было во всех отношениях

точное. Во-первых, Нифантьев был лишен эстетского флера, весьма распространенного среди свердловских рокеров, но чуждого чайфам. Во-вторых, он был про­фессионалом, но не из тусовки, у которой, при всей доброжелатель­ности, отношение к «Чайфу» было противоречивое. А в-третьих... Слово Решетникову: «Нифантьев по-человечески? Очень хороший человек. Появился он абсолютно естественно: когда мы поехали в Челябинск, у нас не возникло во­проса, кого приглашать на бас».

Гастроль

В Челябинске играли 21 декабря 1985 года. Еще на записи «Суббот­него вечера» появились ребята из Челябинска, где они уже провели один концерт «Нау» и приехали до­говариваться о втором, а тут «Чайф»...

Бегунов с «Нау» выехали на день раньше «для осмотра аппара­та». Утром проспал Решетников, Шахрин бросился к нему домой, вы­тряхнул из постели, на автобус ус­пели, но с криками. В Челябинске на квартире лежали на полу серо-зеленые Бегунов и «Наутилус». По­сле продолжительных криков: «Подъем!» - долго вставали, долго искали, чем похмелиться, нашли ку­бик растворимого бульона, развели в трехлитровой банке и долго пили. Что было, говорить отказались.

Шел сильный снег, целый час пробирались по занесенным трам­вайным путям, пролезли через дыру в бетонном заборе на территорию какого-то завода... «Там все очень подпольно было, - вспоминает Нифантьев. - Для меня это было дико, я привык: приехали на свадьбу, там стол, угостили, денег дали. А тут все подпольно, бесплатно, спать на по­лу»... «Подходит пьяный мужик, го­ворит: «Вам дым нужен?» - расска­зывает Решетников. - Я его за нар­комана принял, но выяснилось, что он - пиротехник, спрашивал, пус­кать дым на сцену или нет». От ды­ма отказались.

Вел концерт Андрей Матвеев, первым выступал челябинский «Тролль», публика, настроенная на «Наутилус», встретила его сдержан­но. Вторым шел «Чайф». «В первом ряду сидел известный в Челябинске Вова Синий, - рассказывает Шах­рин, - который время от времени вя­ло кричал: «Г...но! Г...но!». Потом выскочили наусы, которые успели крепко опохмелиться, стало весело, публика бросилась танцевать, чайфы тоже. Посреди выступления за­дымилась аппаратура, звукари за­паниковали, выяснилось, это пиро­техник дым пустил...

Концерт снимали на кино­пленку какие-то дружелюбные опе­раторы, во время танца одного из них толкнули, он рванулся ловить камеру, и Шахрин заметил, как из-под лацкана выскочил значок «Пятьдесят лет ВЧК-КГБ»... Так что в архивах челябинского КГБ долж­на лежать очень интересная кино­пленка...

«В общем, пьяные и доволь­ные мы уехали домой» (Шахрин). Следом приехала статья неизвест­ного челябинского автора, в кото­рой было вот что: «Чайф» - сверд­ловская акустическая группа. Главное, что хотелось бы отме­тить: они выступали дольше всех. Хотя после пяти песен можно было бы и завязывать». Там же, кстати, сообщалось, что Вову Синего по­сле концерта побили. За выкрики из зала.

Чайфы о статье не знали, они думали, что все идет хорошо...

С треском!..

(Уралтехэнерго)

«Мы заборзели тогда, это точно». В. Бегунов

Вместе с новым 86-м пришла весть о том, что на 11 января назначен крупный концерт. В институте Уралтехэнерго. Официально посвящен­ный дню рождения Пантыкина, о чем не знал никто, кроме самого Пантыкина и пары организаторов. К выступлению были намечены «Ур-фин Джюс», «Наутилус», «Флаг» и «Чайф» - почти фестиваль. По все­му городу собирали аппарат, гото­вились всяк по-своему.

«Мы долго придумывали, кто во что будет одет, какие-то шапочки дурацкие искали, пиджаки перекра­ивали... Было ощущение победы, когда все классно, когда всех можно на арапа взять» (Бегунов). «На ара­па» они взяли еще одного музыкан­та: «Когда появился Антон, мы поня­ли, что нужен барабанщик, - рассказывает Шахрин. - Договорились с Маликовым, имени его не помню, перед концертом на лестничной площадке на коленках с ним поба­рабанили, он сказал, что все понял. Выпили по стакану портвейна, наде­ли дурацкие шляпы и еще более идиотские штаны, вышли на сцену и обосрались по полной схеме».

«Флаг» выступил хорошо, «На­утилус» - очень хорошо, «Урфин Джюс» - отлично. Дело было в ин­ститутском красном уголке, у окна стоял завернутый в штору гипсовый Ленин, в зале сидела вся свердлов­ская богема. Такая история.