Славка - Двинин Вячеслав, 1966 года рождения, басист

Непрост, и это мягко говоря. Держится в тени и роль свою объяс­няет так: «Я сам по себе молчун. Не из-за того, что про всех гадости ду­маю, не из-за того, что не люблю по­говорить. Я считаю, есть ситуации, когда ты должен занимать опреде­ленное место, лидер в коллективе один, остальные должны быть по­мощниками. Не прислуживать, а по принципу «Take on me» - «Обо­прись на меня».

Молчун, но иногда говорит очень интересные вещи. «Чайф» - это семья. И мафия. Туда очень трудно вписаться, но я понял одно: нужно воспринимать их такими, ка­кие они есть, и быть самим собой. Рано или поздно тебя все равно оценят, поймут. Это семья, членом которой я стал, и я рад, что меня усыновила именно эта семья, есть, оказывается, люди, у которых в го­ловах примерно тоже самое, из ко­торых что-то лезет».

Славка Двинин - самый музы­кантский музыкант во всей компа­нии. Почему? Потому что музыкант.

Петрович - Елизаров Влади­мир, 1955 года рождения, зву­корежиссер.

На пути «Чайфа» Петрович воз­никал со времен почти библейских и всегда в роли эталона. Еще Ханхалаев привлек его в качестве «человека опытного» по той простой причине, что Елизаров действительно опыт­ный. Музыкальное училище, консер­ватория, список групп, который нужно отдельно распечатывать, достаточно упомянуть «Наутилус» и два собст­венных проекта «Внуки Энгельса» и «East of Eaden». Петрович, кстати, был преподавателем в музыкальном училище им. Чайковского, студентом у него был Славка Двинин, Петрович ему оценки ставил... «Чайф» он запи­сывал: «Лучший город Европы» и «Четвертый стул» (последний совме­стно с Алексеем «Палычем» Хоменко), ездил с ним в Чехословакию, за­нимался композицией в странном ме­сте под названием «Дамская лавка»...

Шахрин: «Петровичу мы пред­ложили записать «Реальный мир», потом говорим: может, и на концер­тах покрутишь? Он согласился и уже четвертый год крутит». Понятно, что Елизаров, который когда-то препода­вал гитару в музыкальном училище, привыкал к «Чайфу» непросто, но и с их стороны было то же: «С Петрови­чем нужно было много времени, что­бы научиться работать, он дает мно­го нам, мы даем ему, нужно было на­учиться ладить. В конце концов, он понял, что нельзя нас «в лоб» учить, как на гитарах играть и какая аран­жировка правильная. Мы упрямые, мы будем играть вопреки» (Бегунов).

«Это ребята правильные во всем, - говорит Петрович. - Публи­ку обмануть невозможно, как себя ни надувай. А они просто хорошие музыканты». Последнюю фразу можно было бы не писать, если б не вышла она из уст Елизарова. Пото­му что в этом плане Петрович строг, за долгую жизнь в муз. искусстве переиграл с таким количе­ством музыкантов, что по мере пе­речисления оно кажется неправдо­подобным, в его исполнении фраза становится небанальна.

Вован и Вовка

(сравнительное описание)

«Если уж вообще всегда вместе -

это тоже работа тяжелая».

В. Бегунов

И неразлучные двое - Шахрин и Бе­гунов. За долгие годы совместного бытия они слились друг с другом, как два китайца Инь и Янь, как геге­левские противоположности, кото­рые вечно ведут борьбу за свое единство.

Они удивительно разные, эти двое. По Шахрину можно проверять часы; по Бегунову трудно проверить, день сейчас или ночь, ибо днем он спит, а ночью бодрствует. По нему трудно проверить, какое на дворе время года, ибо одет Бегунов всегда как-то неопределенно-демисезонно.

У Шахрина на лице написано, что он «правильный». У Бегунова на­писано нечто противоположное. И то

и другое впечатление бывает на­столько сильным, что окажись в группе, допустим, два Шахрина, бы­ло бы приторно; окажись два Бегуно­ва, это была бы не группа, а банда. Шахрин - человек сосредоточенный, собранный и целеустремленный; Бе­гунов тоже стремителен, но стремит­ся во все стороны одновременно и сам порой удивляется, если удается хоть куда-то попасть. Шахрин точен, в выражениях сдержан; Бегунов - не хам, но похамить любит.

«Без Вовки у нас все было бы слишком правильно, - это Шахрин, - он наш маленький элемент безумия, который должен быть. Иногда такое говорит на концерте, у меня волосы дыбом встают, хочется гитару поста­вить и уйти. Но потом я думаю: ни­кто же больше такой херни не ска­жет... Бегунов - не мое отражение, не «наоборот», он что-то другое. Он абсолютный раздолбай, но мне с ним надежно. У него есть то, чего я не могу. Я так не могу».

«У нас еще и в жизни сложи­лось так удачно, что когда я сущест­вую, он спит, и мы не надоедаем

друг другу, - это уже Бегунов, - а когда он существует, я как раз выру­баюсь. Я ночную жизнь провожу, с кем-то встречаюсь и все такое, а Во­вка днем по радиостанциям бегает».

Шахрин: «Я человек домаш­ний, меня на самом деле тусовка мало интересует, меня больше ин­тересует, чтобы очаг был, юрта, виг­вам какой-то. Мне нравится состоя­ние внутреннего комфорта, когда мне хорошо. На гастролях больше всего в жизни мечтаю лечь на диван дома, жене голову на колени, и что­бы меня за ухом почесывали. Не хо­чу я номер с джакузи, мне нужно, чтобы за ухом чесали. И поэтому почти домашняя ситуация в группе меня устраивает».

Шахрин - гармонизатор дейст­вительности. Мир переделать нель­зя, это он понимает, но можно пере­делать ту часть окружающей среды, которая к тебе ближе, этим он и за­нимается. А почему пишет песни, сам не знает. Мало того, «часто бы­вает, я не понимаю, про что песня; сперва она написана, а потом начи­наешь понимать» (Шахрин). И еще с

ним бывает редкое и ценное для каждого пишущего удивление, ког­да напарываешься на собственный старый текст и думаешь: «Ух ты, не­ужели я это написал?».

«При том что он гениально безграмотный человек! - Бегунов говорит. - Он мне однажды записку в двери оставил - в трех предложе­ниях восемнадцать ошибок, я жене дал почитать - она полчаса понять не могла, о чем речь». И это тоже правда, Шахрин уверяет, что у него «врожденная безграмотность»: «Я дома то и дело кричу из-за компью­тера: «Лена! Как это слово пишет­ся?» В ответ хохот, дочь с женой представить не могут, что в нем во­обще можно ошибку сделать»... Бе­гунов пишет без ошибок. «Кстати, Бегунов - мастер литературного жанра анонимки, - это Шахрин, - он их пишет гениально, и если в гримерке подворачивается печатная машинка, он тут же клепает ано­нимки на окружающих и всем их раздает».

Ребята, скажем так, разные. Единственное, в чем схожи, это в отношении друг к другу. Они дру­зья, Вован и Вовка. Хотя далеко не сразу разобрались, что так оно и есть. Бегунов: «Все-таки это друж­ба. Но понимание это пришло не­просто и небыстро. Учитывая, что прожили вместе всю жизнь, я узнал, что он друг, совсем недавно. Было столько друзей, и таких, что мне ка­залось, будто я без них умру, а Во­вка всегда был «сбоку припека». Никогда я не думал, что он имеет для меня такое огромное значение. Но мы потому и терпим друг друга, что ему недостает части меня, а мне - части его».

Внеплановый концерт

«Дважды два - не четыре,

а что-нибудь еще»...

В. Шкловский. «Энергия заблуждения»

Дело было в августе 98-го, городу Екатеринбургу исполнялось 275 лет, дата не шибко круглая, но мест­ные власти созидали из нее гранди­озный (в их понимании) юбилей. Кроме прочего, на Центральном

стадионе мыслился концерт - Кулио, Крис Норман, Бони Тайлер и почему-то «Чайф». Акция намеча­лась помпезная, огромную сцену везли из Эстонии (?), цена билетов, мягко говоря, недемократичная, и так дальше в том же разрезе. «По­нятно было, что деньги огромные, и в какую-то ерунду вбухиваются» (Шахрин). Чайфы мероприятию не радовались и досаду свою не скры­вали. Хотелось, раз уж День города, устроить и для себя, и для горожан что-то приличное. Решили устроить. Есть на улице Малышева на­против Центральной гостиницы угол, кирпичная стена под желтой краской. Съездили, переговорили с дворником, чья территория, он не возражал; спросили, можно ли че­рез забор розеточку перекинуть -можно. Закидали в свои машины репетиционный аппарат, гитары, барабаны и поехали после обеда на Малышева. Там поставили два джипа по бокам, шахринский и бегуновский, забросили на них колонки, между джипами на асфальте рас­ставились, настроились и погнали...

Без рекламы, без объявлений, без журналистов, публика - кто ми­мо шел...

Сперва стояло человек трид­цать молодых ребят, смотрели, как какая-то группа разворачивается. Не сообразили, что «Чайф» - аппа­ратик жиденький, ни охраны, ни ви­деокамер, и вообще «тут вам не Дворец спорта»... Заиграли, прохо­жие стали на шум подтягиваться, песне к пятой набралось сотни три с половиной - роллеры, пенсионеры, мальчишки на заборе, пара пьяных, ребята с пивом, девчонки с сигаре­тами, ребенок лет трех очень упор­но танцевал... И звук негромкий, как когда-то на танцах, и троллейбу­сы по кольцу выруливают...

Играли час с небольшим, и ни­чего, раскачали публику. Народ молодой привык на концертах петь и орать, а посреди улицы терялся, стремно стоял; потом расходился, и покрикивать начал, и посвистывать, подпевать. Были в толпе лица с подо­зрением во взглядах: «А чего это они играют? Или не они?». Нет, Бегунов с сигаретой в зубах, Шахрин перед ми­крофоном почему-то на резиновом коврике - электричества боится, что ли?.. Двинин с пятистрункой, Севе­рин с двумя рабочими барабанами... «Это внеплановый концерт на кухне, Это подзарядка наших батарей"...

Пели, хохмили, Бегунов анек­доты рассказывал (приличные), по­том Шахрин сказал: «Извините, ре­бята, с праздником вас, а нам надо на концерт ехать». Быстро сверну­лись, забросили аппарат в джипы, поехали на стадион играть с Кулио. «А там официоз, все неразумно ор­ганизовано...» (Бегунов).

В арсенале психотерапевтов есть формула: «Не пытайтесь сде­лать так, чтобы другим было хоро­шо. Сделайте так, чтобы вам было хорошо, тогда и другим с вами бу­дет хорошо».

По этой формуле живет группа «Чайф». Они пытаются делать так, чтобы им самим было хорошо. А ес­ли еще и другим по кайфу, так нам же лучше. Но это большой-большой чайфовский секрет. (Не говорите никому!)

И это все о том же, об арифме­тике. Дважды два - никак не четы­ре. А «Чайф» - это «Чайф», а не таблица умножения. Дальше пусть говорит Бегунов:

«Так, как я вижу мир, его не видит никто. И как бы плохо я на ги­таре ни играл, так плохо играю толь­ко я. Как бы плохо Вовка стихи ни писал, так плохо может писать толь­ко он. И будь человек трижды та­лантливый, он все равно не влезет в Вовкину шкуру и не напишет то, что пишет Вовка. И если нас не будет, значит кто-то это не напишет и не сыграет».

Сказанного достаточно.

2000.