О работе корреспондентов в чернобыле
Все уважающие себя газеты мира, периодические издания, радио и телевидение в первые дни после катастрофы считали для себя священным долгом сообщить своим читателям "правду" о Чернобыле.
Если это были наши издания, то они, как могли, лакировали происшедшие события, скрывая от простых тружеников настоящую правду, даже если журналисты знали об этом и видели своими глазами сложившиеся условия проживания населения, эвакуированного из загрязненных районов, или тяжелую и опасную работу ликвидаторов. Но всем известно, что в это время всем руководила КПСС, вернее, ее функционеры.
Так, на заседании Политбюро ЦК КПСС 1 мая 1986 года по вопросам ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС было принято решение о направлении корреспондентов в район катастрофы. В протоколе этого заседания отмечено "... направить в районы, прилегающие к зоне размещения Чернобыльской АЭС, группу советских корреспондентов с целью подготовки материалов для печати и телевидения, свидетельствующих о нормальной жизнедеятельности этих районов" (Протокол № 3 заседания ОГ Политбюро ЦК КПСС).
Обратите внимание о рекомендации ОГ ПБ ЦК КПСС: "Нормальной жизнедеятельности пострадавших районов".
Таким образом, о чем сообщать читателям, представителям СМИ уже было определено.
Во исполнение решения ПБ уже 2 мая 1986 года (обратите внимание на оперативность) к секретарю ЦК КПСС А.Н. Яковлеву, идеологу перестройки, борцу за справедливость, были вызваны на инструктаж 8 ведущих журналистов страны. Среди них был и редактор отдела информации и спорта "Комсомольской правды" Н.М. Долгополов. Чтобы более достоверно разобраться в том, что же предоставляло собой идеологическое руководство КПСС в вопросах чернобыльской катастрофы, предоставим слово Н.М. Долгопо-лову [8]: "Да знаете ли вы, что такое ЦК? Вы, отъехавшие от него на какое-то жалкое десятилетие и проклинающие президента, кандидатов и прочих глав администраций со всяческими премьер-министрами, да это же святое! Какой ЦК... Инструктор Свердловского райкома партии, курировавшая 15-миллионную, могучую, самую читаемую в СССР "Комсомолку", творила с ее парторгом, что хотела. И орала в трубку, и вызывала на ковер, и грозила выговором, невыездом, взысканием, зная, что ничтожнейшая запись в карточке партийного учета весит больше сотни самых расталантливейших статей... Или вы забыли допросы на выездных комиссиях, где партиец-общественник, дальше Кунцево не выезжавший, мог за минуту показать специалисту-международнику его полную никчемность?
Ну, хоть немного, хоть чуточку понятно, что же такое был секретарь секретарей Александр Яковлев, к которому вызвали редактора отдела информации и спорта "Комсомолки"? Яковлев говорил о Чернобыле. Нам, восьмерым, предстояло туда ехать. До этого никому не разрешалось, запрещалось не то что отправляться в командировки, но даже упоминать мелкое и недостойное нашей печати чернобыльское происшествие. А нам специальным решением Политбюро дозволялся въезд в 30-км запретную зону, очерченную вокруг реактора.
Яковлев поражал добротой. Но каким гневом засверкали глаза из-под мохнатых бровей, какой исконной силой наполнился глуховатый голос, когда заговорил Александр Николаевич о худшем, действительно самом страшном чернобыльском зле. Уж он-то знал, в чем оно: в мародерах, конечно, выносящих блюдца, подстаканники и даже стулья из оставшихся без хозяев домов в Припяти. Бичевал их остро, по партийному, наставлял нас толково, умело и принципиально, показывая, на что обратить внимание. И я, настоящий член редколлегии "КП", утвержденный на этот пост решением Секретариата ЦК, уже твердо знал: сначала хула мародерам, потом -хвала колхозу, приступившему к севу прямо под Чернобылем...
В долгом своем соло Яковлев как-то не упоминал об одном: что вот-вот Чернобыль мог и взорваться несчастьем, по сравнению с которым Хиросима и всякие Нагасаки показались бы миру маленькими неприятностями. Правда, говорилось нечто о героизме пожарных. Чуточку, но вскользь, о не слишком приятном заражении местности какими-то радиоактивными веществами. И в завершение этой вводной, данной не самым плохим журналистам "Правды", "Известий", ТАСС, телевидения, Александр Николаевич, как заботливый отец, порадовал. Приказал из брони ЦК выдать нам билеты в спальные вагоны. Забавно, что, приехав на Киевский, никаких билетов не обнаружили. Только кассирша покрутила у виска пухлым пальчиком: "Все нормальные билеты сдают. Вам в СВ? Навалом".
И они успешно выполнили указания секретаря ЦК КПСС! Но продолжим повествование Н.М. Долгополова [8]: "Я бы выгрыз и выскреб ту статью из своей биографии, из газетной полосы. Стыдно до сих пор. Только чуть позже Чернобыль встряхнул, разбудил. Но тогда-то все и было так, как должно было быть по Яковлеву. Действительно, чего-то пахали-сеяли. Трактор около речушки, рядом с закрытой зоной, пыхтел быр-быр-быр; и без вины виноватые колхозники-крестьяне старались, корежились, беззаветно отдавали себя в липкие объятия неминуемой болезни. Солдатики в трусах и сапогах гоняли в футбол. И партбосс районного масштаба мог доложить начальнику покрупнее, а тот еще-еще выше, может, и лично Михаилу Сергеевичу, что работа ведется, панические слухи опровергнуты, радиация обращена в бегство непобедимой идеологией". И далее: "Две недели, и мы с Андрюшей Иллешем из "Известий" выбираемся из ада в Москву: билетов нет, в Киеве паника, бегство, и нас везет с собой в купе телевизионщик Саша Крутов. Приходят проверять билеты, и Крутов невозмутимо кивает на нас, на двоих:
"Эти - со мной, аппаратура". Мы едем сутки, почему-то окружной дорогой. И спим, спим, спим мертвецки.
А вот и Москва, Старая площадь. Кремль и ЦК. Меня снова вызывают к Яковлеву. Но идеолог занят или еще что. Помощник спрашивает строго: "А как проявила себя в этих условиях Гражданская оборона?" Мне стыдно, я не знаю... Накануне жена принесла в квартиру дозиметр и измерила мои черные ботинки, в которых я бродил по Чернобылю. Импортные, жалко было выбрасывать. Стрелка вздрогнула, и я отвез ботиночки на дачу, зарыл у забора. Но стрелка не прекращала волноваться. Забрался в чащобу, сжег. Аминь!"