Мan of the Future (Человек будущего)
Бывают дни, когда я настроен слишком пессимистично, думая о будущем человека. В самом деле, я признаюсь, что были случаи, когда я клялся, что я никогда больше не сделаю изучение времени профессией. Мои заставлены книгами, раскрывающими свои тайны, кожа на моих руках потрескалась и облезла от копания в негашеной извести. Я так часто смотрел на смерть, что я могу представить сохранившиеся индивидуальные черты по внешнему виду черепов и почувствовать склонности и антипатии, которые отпечатаны на них.
Один из таких черепов является экспонатом Музея Метрополитен. Рядом простая надпись: Strandlooper, Южная Африка. Я никогда не всматривался ни в одно человеческое лицо дольше, чем в особенности этого черепа. Я часто невольно прихожу туда. Это лицо, которое «одалживает» реальность фантастическим историям из нашего детства. В нем есть намек на людей из «Машины времени» Уэллса – тех трогательных, наивных людей, которых изображает Уэллс, населяющих осенние города в далеком будущем умирающей планеты.
Однако этот череп не был отправлен к нам через эпохи с помощью машины времени. Напротив, он из далекого прошлого. Это карикатура на современного человека, не по причине его примитивности, а, на удивление, из-за современности, превосходящей его самого. Он представляет собой, по сути, таинственное пророчество и предупреждение. Ибо в тот момент, когда исследователи человеческой природы представляли свои концепции человека будущего, он уже появился, прожил жизнь, и покинул этот мир.
Мы, люди сегодняшнего мира, ненасытно любопытны по отношению к себе и крайне нуждаемся в поддержке. Под нашей громогласной уверенностью в себе кроется страх – растущий страх перед будущим, которое мы создаем. В таком настроении мы листаем страницы нашего любимого журнала, и по всей вероятности, прямо подходим под описания человека будущего.
Эти описания никогда не пессимистичны; они всегда с впечатляющей уверенностью подразумевают только один род человечества – наш собственный – и они всегда изысканно льстивы. В самом деле, мой уважаемый коллега, который был знатоком такого рода предсказаний, однажды позволил использовать подобие своего собственного высокого лба в качестве иллюстрации того, как должен был бы выглядеть человек будущего. Даже лысина не имела значения – ведь, в любом случае, все люди будущего должны были бы быть без волос.
Иногда я показываю это изображение студентам. Они находят его весьма утешительной. Кто-то с большим мозгом спасет человечество в нужный момент. «Все в порядке», говорят они, глядя на изображение моего друга с надписью «Человек будущего». «Все хорошо. Кто-то всегда на чеку. Наша голова становится все больше, а наши зубы все меньше. Посмотрите-ка!»
В их голосах отдается звоном юношеская уверенность, уверенность, порожденная моим убедительным коллегой и мной. Время от времени я тоже начинаю немного светиться, заражаясь их энтузиазмом. Я хотел бы восстановить ту уверенность, которая согревает. Я хотел бы, но ...
Есть только одна вещь, которую мы не решаемся упоминать. И вы в это не поверите. Это все уже произошло. Там, в далеком прошлом, десять тысяч лет назад. Человек будущего, с большим мозгом и маленькими зубами.
Откуда он взялся? Ниоткуда. Может быть, никакого будущего вообще нет. Или, если оно есть, может быть, это только то, что вы можете найти в кучке костей где-то на пляже в Южной Африке.
Многие из вас, кто читает эту книгу, принадлежат к белой расе. Нам нравится думать, об этом человеке будущего как о белом человеке. Это льстит нашему эго. Но человек будущего в прошлом, о котором я говорю, не был белым. Он жил в Африке. Его мозг был больше, чем ваш мозг. Его лицо было прямым и небольшим, почти как лицо ребенка. Он был конечным продуктом эволюции, и как говорят антропологи, весьма похожего на то направление, по которому идем мы.
В сознании многих ученых, процесс «эмбрионализации» является одним из главных механизмов, с помощью которых сегодняшний человек оставил в прошлом свое дикое происхождение миллионы лет назад, продлил свое детство, и увеличил размер своего мозга. «Эмбрионализация» или «педоморфизм», как ее еще называют, означает просто сохранение, во взрослой жизни, физических признаков, которые на какой-то более ранней стадии эволюционной истории были фактически только детскими. Такие черты быстро терялись, когда животные достигали зрелости.
Если мы рассмотрим историю жизни одной из существующих человекообразных обезьян и сравним ее развитие с развитием человека, мы увидим, что детские стадии развития обоих, намного более схожи, чем в зрелости. При рождении, как мы установили, мозг гориллы близок по размеру мозгу ребенка. Новорожденные горилла и человеческий ребенок гораздо более похожи внешне, чем они будут похожи на взрослой стадии развития, потому что младенец-горилла, со временем, разовьет чрезвычайно мощные и выступающие вперед челюсти. Швы черепа срастутся раньше; его мозг вырастет лишь немного.
В отличие от этого, рост человеческого мозга будет сначала быстрым, а затем равномерно медленным в течение юношеского периода. Черепные швы не будут зарастать до начала взрослой жизни. Зубы появятся позже. Кроме того, развитие большого крепкого черепа и боевых качеств антропойда мужского пола будет приостановлено.
Вместо этого, человеческий ребенок, за счет более длительного периода детства, достигнет взрослого состояния, сохранив череп без выдающихся вперед надбровных дуг. Его челюсти останутся скрытыми в одной плоскости со лбом, скрывая черты человекообразных обезьян. Каким-то неизвестным образом, железы внутренней секреции, которые стимулируют или ингибируют рост, в процессе эволюции человека уменьшили темпы этого развития и увеличили продолжительность жизни. Наше беспомощное, но хорошо «защищенное» детство позволяет мозгу расти более длительное время и, как косвенный результат, развитие человека медленно свернуло с направления развития зрелости наших обезьяноподобных предков с большими челюстями.
Современный человек сохраняет некоторую юношескую веселость и сообразительность и во взрослой жизни. Антропойды мужского пола, напротив, теряют детскую игривую дружелюбность. В конце концов, в массивном черепе остается небольшой, дикий, и часто угрюмый мозг. Вряд ли наши предки в зрелом возрасте смогли бы смотреть на жизнь в розовом цвете.
В этом случае, мы сегодня, педоморфы – похожие на детей взрослые особи обезьяньей линии развития, чья продолжительность жизни возросла, а детство затянулось. Мы, для наших дней и времени, цивилизованны. Мы едим мягкую пищу, а ребенок-эскимос может откусить кусок даже от нас. Мы обнаруживаем в наших укорачивающихся челюстях признаки потери зубов мудрости. Наш мозг вырос и занял место над глазами и немногие, даже из наших профессиональных бойцов, имеют настолько явно выделяющиеся надбровные дуги, чтобы произвести впечатление на невзрослую особь гориллы. Признаки указывают на неуклонную тенденцию к дальнейшему смягчению очертаний черепа и дальнейшего уменьшения челюстей.
Представьте себе такую тенденцию, унаследованную современным человеком. Представьте себе рост нашего среднего объема черепной коробки на двести кубических сантиметров, в то время как лицо будет продолжать уменьшаться пропорционально. Очевидно, что мы будем обладать гораздо бóльшим соотношением размера мозга к размеру лица, чем сейчас. Мы, как ни парадоксально, в чем-то будем походить на наших сегодняшних детей. Лица детей меняются под воздействием эндокринных стимулов с постепенным наступлением зрелости. До этого момента, их лица меньше в пропорциональном отношении к размеру черепной коробки. Так было, начиная с этих ранних южноафриканцев.
Но нет, вы можете возразить, весь этот процесс каким-то образом зависит от цивилизации и происходит из него. Тело человека и его культура взаимно контролируют друг друга. В этом смысле мы хозяева нашей физической судьбы. Эта таинственная перемена, которая происходит с нашим организмом, воплощается сегодня только лишь в одном, в самой развитой цивилизации, когда-либо существовавшей на земле – нашей собственной.
Я поверил однажды в это утверждение, поверил искренне. Иногда это очень даже логично, я и сейчас так считаю, в то время как аскетическое, серьёзное и облагороженное лицо моего коллеги смотрит на меня с экрана. Оно несет в себе черты моего собственного вида, расы, к которой я принадлежу. Но, теперь я знаю, это не первая раса ни по эмбрионализации, ни по величине мозга. Эта игра уже была сыграна еще до того, как история была написана – сыграна в малоизвестном заливе, куда никогда не заводили паруса, где человеческое племя обрабатывало кремень, в то время как наши предки занимались тем же на севере в Европе, на просторах которой толстым слоем лежал лед.
Эти люди не были цивилизованными; они не были белыми. Но они соответствовали в каждом важном аспекте физическому описанию человека завтрашнего дня. Они достигли этого статуса на сырой и примитивной пище, доступной дикарю. Их нежные и изящные маленькие зубы и изящные челюсти являются ярким свидетельством странных и быстрых изменений. Ничто в окружающей их природе не может в малейшей степени объяснить их. Они, совершенно точно, были дети завтрашнего дня, рожденные по ошибке в стране львов, копий и песка.
Африка не является континентом чернокожего человека в том смысле, как мы склонны думать. Как и другие большие участки земли, она имеет свои непростые амальгамы, свои генетически странные варианты, свои расовые аномалии, чью кровь уже невозможно проследить. Мы только знаем, что первые настоящие люди, которые нарушали покой кричащих морских птиц в Столовой бухте, были народом, чья человеческая природа больше не появлялась за исключением, когда такой тип на короткое время всплывал в случайных потомках. Они родственны в отдаленной степени бушменам пустыни Калахари, но они отстали в росте, размере мозга и находятся на пути к возможному вымиранию. Предки бушменов, напротив, могли выйти с Уиной из машины времени из будущих эпох.
Кости этих уникальных людей лежат вдоль Южного побережья Африки, в низших слоях древних скальных пород, а также среди гальки и других отложений ледникового периода. Они настолько отдалены от нас во времени, что первые археологи, бравшие пробы из пещер и на морском побережье ожидали, что найдут какого-либо дальнего и первобытного предка человека, такого как неандертальца. Вместо этого их лопаты обнаружили неизвестную ветвь человечества, которая, по словам сэра Артура Кейта, великого английского анатома, «превосходит по объему мозга любых европейцев, как древних, так и современных ...»
Но это еще не все. Доктор Дреннан из университета Кейптауна комментирует один из таких образцов как анатомическое чудо: «Он является ультрасовременным по многим параметрам, превосходя европейцев почти по каждому направлению. То есть, он меньше похож на обезьяний, чем любой современный череп». Эту ультрасовременность доктор Дреннан связывает с любопытной эмбрионализацией, о которой я говорил.
Более удивительным, чем большой объем мозга сам по себе, однако, является соотношение размеров черепной коробки с размерами основания черепа и лица. Основание черепа, то есть часть, начинающаяся от плоскости основания носа до затылочного отверстия, изогнута и укорочена так, что больше походит на череп ребенка, прежде чем он расширяется, чтобы способствовать созданию взрослого лица. Таким образом, на этом постоянно укорачивающемся основании черепа, расширяется большой мозг, заставляя лоб выдаваться вперед над глазами, а лицо аккуратно втягиваться, достигая одной плоскости с бровями. В этом лице нет ничего, чтобы наводило на мысль об угле лица представителя негроидной расы. Он, как говорит д-р Дреннан, «ультрасовременный» даже по кавказским стандартам. Нижняя часть черепа росла, очевидно, замедленным, так сказать, детским темпом, а время роста мозга растянулось и он достиг настоящей зрелости.
Когда череп изучили в проекции и вычислили пропорции, мы увидили, что этот ископаемый южноафриканский народ, который, как правило, называют «боскопами» или «боскопоидами» по месту их первого обнаружения, обладает удивительным соотношением размера черепа к лицу – почти пять к одному. У европейцев речь идет о трех к одному. Эта цифра является показателем той степени, в которой размер лица был «усовершенствован» и подчинен задаче роста мозга. Это правда, что д-р Рональд Сингер недавно оспорил, что нельзя провести достаточное разграничение между «босопским человеком» и бушменом, потому что особенности боскопоида можно наблюдать в этой группе, но даже он не будет отрицать появление специфически педоморфных и ультрачеловеческих особенностей, которые мы обсуждаем. В лучшем случае, он будет утверждать, в отличие от Кейта и Дреннана, что эти качества появлялись случайно на всем протяжении расовой истории Южной Африки. С другой стороны, структура лица существующих кавказцев, более развитая, как мы ее представляем, все же имеет лишь средние показатели.
Зубы немного отличаются от обычных представлений о человеке будущего, но они тоже современны. Наши предсказания обычно включают в себя спекуляции по поводу того, что мы со временем потеряем наши третий коренной зуб. Это, кажется, скорее всего, действительно вероятным для зуба, который часто и не прорезается, давит на другие, и становится проблемой. Боскопский человек не испытывал таких трудностей. Его зубы были маленькими, аккуратно уменьшенными пропорционально своим утоненным челюстям без каких-либо признаков стоматологических неприятностей, которые беспокоят нас. Здесь, в мире охотников, где, казалось бы, требовались крепкая современная зубочелюстная система как у Congo Negro, природа распорядилась иначе. Такие зубы можно было бы встретить в ресторане гостиницы Уолдорф и клиенты не были бы даже встревожены.
С лицом, однако, все было иначе. В их анатомической структуре мы можем видеть признаки, которые роднят этих людей, как с низкорослыми современными бушменами, так и с некоторыми древними представителями негроидной расы, отличной от чернокожих западного побережья. Мы считаем, что они имели черные завивающиеся волосы как бушмены и такой же желтовато-коричневый цвет кожи. Ветвь негроидной расы, таким образом, произвела ничто иное, как, насколько мы можем судить с анатомической точки зрения, один из самых ультрасовременных типов, который когда-либо жил на земле! Появись эти признаки среди представителей белой расы, они, несомненно, были бы использованы для возвеличивания в сравнении с другими «низшими» расами.
Мы можем, конечно, повторить заключительный, вопрос, на который нет ответа: Какое значение имел огромный мозг для боскопского человека? Мы можем восторгаться их удивительной и экзотической анатомией. Нас могут удивлять таинственные силы, скрытые в человеческом теле, настолько могучие, что, будучи однажды высвобожденными, они произвели на свет на самом пороге ледникового периода это более чем современное существо.
Мы можем днями спорить, действительно ли этот великолепный череп подразумевает наличие совершенного мозга. Мы можем улыбаться, глядя на жалкие кучки ракушек, указывать на немые камни, которые были его единственными инструментами. Мы можем делать это, но делая это, мы высмеиваем своих собственных предков в аналогичное время. Мы забываем большую художественную чувствительность, которая расцвела в завершение ледникового периода в Европе, и которая, как ни странно, расцвела и здесь, и растянулась во времени, затронув даже низкорослых бушменов Калахари. Нет, мы не можем отвергать боскопского человека на таких основаниях, потому что даже выдающаяся потенциальная одаренность не может привести к созданию высокоразвитой цивилизации за один день.
Что мы можем сказать, так это то, что, возможно, ослабленный механизм стал функционировать настолько быстро, что эти люди, возможно, оказались не готовы физически к тому, чтобы справиться с натиском более свирепых и менее эмбрионализированных племен. В определенном смысле биологические часы были ускорены для того времени и места – времени, которое спустя десять тысяч лет все еще не наступило. Мы можем предположить, что даже психически им, возможно, не хватало какой-то элементарной дикости, присущей их конкурентам.
Их эволюционный галоп привел к тому, что нигде не было спасения для низкорослой и вымирающей народности – если только мы не признаем, вместе с некоторыми авторитетными учеными, более поздних бушменов их потомками. Это, в таком случае, было бы логическим завершением полной эмбрионализации: отчаянная борьба за выживание среди скопления более плодовитых и агрессивных племен. Ответ на один большой вопрос до сих пор не найден. Но там, в темной лаборатории, после того, как ушли студенты, я очередной раз смотрю на фотографию моего друга на экране, отмечая признак за признаком эмбрионализационную утонченность, которой художник попытался указать предполагаемые тенденции будущего развития – увеличенный размер мозга, мягкие черты лица.
Я смотрю, и я знаю, что я видел все это раньше, читая, как я уже давно привык делать, кости свкозь живую плоть. Я видел это лицо в другом расовом обличии в другой и забытый день. И однажды я смогу понять эти вечно мерцающие формы, для которых мы сейчас обладаем слишком приземленной мудростью, чтобы описать прогресс в нужных категориях, и чье значение всегда ускользает от нас.
Человек будущего пришел и выглядывал среди нас тоскливо и простодушно. Он оставил свои кости в груде камней в чужой стране. Если мы будем читать эволюцию правильно, он может прийти снова в следующие миллион лет. Ждут ли эволюционные силы нужный момент для его появления? Или его появление всегда предопределено, даже в случайный момент, чтобы отметить конец драмы и предсказать вымирание расы?
Возможно, странный внутренний часовой механизм, который здесь показан как не зависящий от природного окружения, установил, в конце концов, предел времени человеку. Это и есть реальный вопрос, выносимый на обсуждение утонченным лицом моего друга. Это вопрос, на который, я иногда думаю, боскопский человек ответил. Я хотел бы быть уверен. Хотел бы знать.
О чем бы еще эти или другие случайные черепа современных людей нам не говорили, они ясно раскрывают одно: те, кто утверждает, что из-за размера черепа сегодняшнего человека, ограниченности размеров его таза, человеческий мозг больше не в состоянии расти, ошибаются. Объем черепа втрое превышающий современный уже встречался у боскопоидов и в редких индивидуальных случаях у представителей других рас. Секрет не в размере мозга, заложенном до рождения, а в необычном ускорении его роста, которое в первый год жизни приводит человека в мир социальных отношений, из которого исключены его собратья. Может такое развитие после рождения предопределено, чтобы в дальнейшем распространиться на долгое время, никто знает, да и, может, это и не имеет большого значения. Ибо созданием социального мозга природа через человека избегает ловушки, в которую, так или иначе, попадает каждая иная форма жизни на планете. В этих существующих сегодня размерах мозга заключена долгая непрерывность культурной памяти, помещающаяся в величайших библиотеках мира. Нужен не большего размера мозг сам по себе, а более добрые, толерантные люди, чем те, что выстояли за нас в борьбе со льдами, тиграми и медведями. Рука, некогда державшая топор, вследствие некой старой слепой преданности прошлому с такой же любовью поглаживает и пулемет. Это привычка, которую человек должен побороть, чтобы выжить, однако корни этого уходят очень глубоко.
Однажды давным-давно я сидел в плену, и наблюдал, как крестьянин-солдат, только получивший автомат, вертел его в руках, направив на меня дуло. Это было красивое оружие, а его палец поигрывал на спусковом крючке. Внезапно обладание всей этой властью, а затем запрет ее использовать, должно быть, слишком большой груз для человека, чтобы справиться с этим. Я помню также протестующий женский крик – голос цивилизованной женщины, знающей, что мужчины глупы и безответственны как дети. Крестьянин робко отвел дуло автомата в сторону. Черные глаза смотрели на меня поверх ствола немного хулигански, как будто ища понимания.
«Томпсон, Том’-сон», повторял он с гордостью, хлопая по стволу. «Том’-сон». "Я чуть заметно кивнул и с облегчением расслабился. В конце концов, мы оба были мужчины и понимали эту великую власть уничтожения. Разве я был не гражданином той страны, в которой производился этот замечательный механизм? Так что, я снова кивнул и осторожно повторил за ним. «Томпсон, Том’-сон, хороший, очень хороший». Затем мы посмотрели друг на друга, улыбнувшись мужской улыбкой, той, которая восходила к ледниковому периоду. С тех пор, рассуждая о будущем человечества в академических залах, я всегда вспоминал ту улыбку солдата. Я мысленно кладу ее на чашу весов наравне с будущим всякий раз, когда один из этих утонченных забытых черепов лежит на моем столе.