Социальная сущность людей и собак

Кальвин, маленький белый пушистый клубок, свернувшийся на коленях моей клиентки, попал в дом Мэри из зоомагазина, когда ему было почти семь месяцев. Его первые шесть недель жизни прошли на фабрике по разведению собак. Родившись вместе со своими братьями и сестрами в маленькой металлической клетке, которую он ни разу не покидал до той поры, пока его не отвезли в зоомагазин, он провел свои следующие 5 месяцев в еще одной клетке, которую, правда, ежедневно чистили. Защищенный от микробов стеклом между ним и людьми он редко контактировал с кем-либо, помимо сотрудников магазина, и никогда не встречал других собак, кроме бывших некоторое время вместе с ним брата и сестры. Время от времени, но не регулярно продавец, любитель собак, позволял ему выходить из клетки после закрытия магазина, чтобы поиграть. Когда Мэри обнаружила его, он лежал один, свернувшись в клубок — его брат с сестрой были проданы — два больших карих глаза в море пушистой шерсти.

Мэри была обречена с того момента, как увидела его. Недавно разведенная она была усталой и одинокой, и вид маленького Кальвина, необыкновенно милого и отчаянно нуждавшегося в спасении, нажал на все ее клавиши. Мэри необходимо было кого-то спасти, поскольку она нуждалась в спасении сама. Ей хотелось кого-то обнять, приласкать. Кальвину было необходимо спастись от своего тоскливого, одинокого существования. Вы можете подумать, что такое совпадение могло быть спланировано на небесах, но в данном случае это обернулось сущим адом.

Я всегда спрашиваю своих клиентов о главной проблеме, которая заставила их прийти ко мне, и над которой мы должны поработать, но хозяйке Кальвина было трудно выделить только одну. Ее симпатичный маленький пес, теперь уже трехлетний, мочился и испражнялся в своем контейнере, на кровати и повсюду в доме. Каждый день, возвращаясь после трудного рабочего дня, Мэри приходилось купать Кальвина и отмывать его контейнер: они были перепачканы мочой и калом. Но это была только одна проблема. Кальвин также приходил в ужас при виде посторонних и лаял без перерыва, когда у Мэри были гости. С возрастом его лай стал более угрожающим, и в прошлом месяце он вцепился в щиколотку соседа Мэри. Это не был серьезный укус, но на прошлой неделе он сделал это опять и на сей раз укусил до крови.

Его поведение было настолько деструктивным, что в последнее время Мэри почти ни с кем не встречалась вне работы и стала все больше и больше полагаться на Кальвина для общения. Но она начала терять друзей и, что еще хуже, Кальвин становился агрессивным и по отношению к ней самой. Она начала брать его на руки, прежде чем открыть дверь своим редким гостям, и в последний раз, когда она это сделала, он щелкнул на нее зубами. Кальвин спал на кровати Мэри и недавно начал рычать, когда она нечаянно скатывалась на него ночью. Он даже как-то раз укусил Мэри за ногу, когда та крепко спала.

Поначалу Кальвин боялся других собак, и так сильно, что Мэри пришлось бросить занятия в собачьей школе. Но позднее дрожь от страха сменилась рычанием и выпадами в сторону других собак, и теперь ее прогулки по округе превращались в кошмар, ей приходилось держаться подальше и от других собак, и от людей. И все же, как бы Мэри ни устала и ни была расстроена, она обожала Кальвина, а Кальвин определенно обожал ее. Эта стая из двоих была неразделима. Он приветствовал ее с безграничной радостью, когда она приходила с работы домой, следовал за ней, как тень, по комнатам и любил сидеть, прижавшись к ней на диване, не меньше, чем это любила она. В моем офисе Кальвин следил за каждым ее движением, и Мэри не могла оторвать от него руки.

Когда я пыталась вступить в контакт с Кальвином, он четко давал понять, что не желает никаких взаимоотношений со мной. Счастливый только на коленях у Мэри, он замирал и переставал дышать, когда я заговаривала с ним. Он не брал угощений от меня, даже самых лучших, которые я бросала на пол так, чтобы он мог держаться поодаль от меня. Когда Мэри спустила его на ковровое покрытие, Кальвин запаниковал и начал учащенно дышать. В итоге ей пришлось вновь взять его на колени. Мэри отчаянно искала помощи. Она так любила Кальвина, но не могла больше продолжать жить так. Она хотела понять, что она может сделать, чтобы исправить его. Я спросила, сколько у нее есть времени на процесс лечения.

Прежде всего, я сообщила ей хорошую новость: есть немало возможностей, которые она могла бы задействовать, чтобы сделать жизнь — свою и Кальвина — лучше, и она может начать их использовать сразу. Но имелась и плохая новость: последствия раннего развития Кальвина полностью преодолеть невозможно. Подобно людям, собаки — высокосоциализированный вид, чье нормальное развитие требует социальных взаимоотношений в строго определенные периоды их щенячества. Кальвин может научиться чувствовать себя более комфортно с незнакомыми людьми, но он никогда не станет хорошо адаптированным псом, таким, каким бы стал, если бы воспитывался в нормальной среде. Мой прогноз по поводу его проблем с отправлением естественных надобностей был осторожным, поскольку собаку, научившуюся с ранних лет справлять нужду там, где она спит, чрезвычайно трудно переучить делать это во взрослом возрасте. Из всех проблем лучшие шансы на коррекцию имелись у поведения Кальвина по отношению к Мэри, но для этого было необходимо, чтобы Мэри перестала относиться к Кальвину, как к маленькому щенку, и стала бы воспринимать его как выросшего, зрелого «парня», каковым он уже и являлся. Представьте на месте Кальвина двадцатипятилетнего сына, живущего в доме Мэри, окруженного вниманием, получающего еду и массаж только потому, что он так мил. Ей не нужно было становиться с ним жестким или перестать его любить: чтобы изменить его ожидания восторга, достаточно было осознать, что, несмотря на свое милое маленькое лицо, Кальвин уже не маленький ребенок, которому для выживания требуется ее постоянный уход за ним.

Через полгода усилия Мэри стали приносить плоды. Кальвин начал ассоциировать гостей с замечательными угощениями, больше не лаял на них и не пытался укусить. Он предпочитал, чтобы гости не гладили его, но больше не воспринимал их как захватчиков с другой планеты. Кальвин продолжал обожать Мэри, но начал осваивать некоторые манеры цивилизованного общения и перестал проявлять вспышки гнева при раздражении. Потребовалась масса усилий, чтобы научить его не вступать в конфликт с другими собаками, но теперь Кальвин мог гулять по округе, не лая и не рыча на проходящих мимо собак. Он никогда не перестанет ходить в туалет дома, но теперь в этом отношении он ведет себя гораздо лучше. В течение дня ему позволено находиться вне своего «домика», и Мэри больше не надо мыть плохо пахнущую собаку каждый вечер по возвращении с работы домой[30]. Теперь, когда она уходит, он справляет нужду в специальный собачий туалет в задней комнате. Это не идеально, но достаточно приемлемо для Мэри и ее любимого маленького пса: одного из миллионов представителей собачьего племени, которых непрерывно калечат в щенячьем возрасте люди, производящие и продающие их, как газировку.