Дипломатия, поставившая экономику себе на службу

Дипломатия прибегает к помощи экономики, экономика, в свою очередь, приходит на помощь внешней политике. Таким образом, появилась уже третья точка соприкосновения, и в том нет ничего удивительного, имея в виду место, которое занима­ет экономика во всех сферах жизни общества, но и ничего но­вого, ибо дипломатия искони обрела в экономике и рабочий инструмент, и оружие.

Экономические рычаги дипломатии многообразны: деятель­ность отечественных коммерсантов в той или другой стране становится одним из каналов влияния, положение кредитора создает собственные возможности использования средств дав­ления, финансовые или технические уступки дают основание

¹ В приложении № 1 содержится краткий очерк истории становления французской консульской службы.

рассчитывать на то, что тебя выслушают и последуют твоему совету, потенциал капиталовложений, увеличивающий влия­ние, — словом, всевозможные рычаги, которыми может вос­пользоваться государство, дабы упрочить свое положение в сфере межгосударственных отношений. История изобилует случаями, когда дипломаты извлекали пользу из сложившихся обстоятельств, порою ловко обыгрывая их, порою сами их со­здавая, но по большей части направляя ход событий в нужном направлении, повинуясь врожденному рефлексу любого дипло­мата, когда речь идет о делах соотечественников.

Тому найдется множество подтверждений среди задач, сто­ящих перед большой политикой. Развитие деловых отношений всегда считалось a priori средством сближения народов. Такова была одна из косвенных целей торговых соглашений Франции и Великобритании 1786 и 1860 годов. Более того, в минувшем столетии свободная торговля представлялась ее глашатаями как фактор мира. Так, Ричард Кобден полагал, что существует некая «естественная гармония» между экономическими закона­ми и развитием международных отношений, что свободный то­варообмен породит некую взаимозависимость государств, кото­рой будет достаточно, чтобы преодолеть политические разног­ласия, что она, наконец, сделает бессмысленным территори­альные завоевания для расширения рынков и вынудит прави­телей оставить намерение «ввергать свои народы в войну». После всего сказанного отнюдь не покажется странной прихо­тью решение Сообщества свободной торговли Фредерика Бас-тиа принять в 1847 году название Сообщества друзей мира. Луи-Филипп радовался тому, например, что англичане вклады­вают капиталы во Франции, в частности в прокладку железных дорог, полагая, что, может быть, инвесторы будут склонны оказывать на свое правительство умиротворяющее влияние при возникновении политических споров.

В более обыденном ходе их повседневного развития между­народные отношения являют великое множество примеров ис­пользования экономических рычагов. В частности, достаточно часто европейские государства, пользуясь преимуществами своего положения кредиторов, усиливали свое влияние на менее развитые страны. Все происходило по классическому сценарию. Начиналось с того, что предприимчивые банкиры предлагали финансовые льготы, что влекло за собой неосмот­рительное залезание в долги. Засим неизбежно возникали фи­нансовые трудности, сопряженные с невозможностью платить по долгам, что завершалось протестами по дипломатическим каналам, угрозой финансовых санкций (отказ в новых займах) или даже применения вооруженной силы, установлением кон-

троля над финансами государства-должника, в частности над таможенными поступлениями, проще других поддающимися проверке, но и наиболее заманчивыми с точки зрения обеспе­чения безопасности будущих капиталовложений и контрактов. В итоге, через контроль над расходами и доходами, а порой и над центральным банком создавался контроль над обширными сферами экономики страны-должника. По подобному сцена­рию с незначительными отличиями, развивались события в Египте в 1876 году, в Турции в 1881 и 1901 годах, в Тунисе в 1886 году, в Греции в 1898 году, в Китае в 1912 году.

Правительство Вашингтона в Америке применяло на всем континенте так называемую «дипломатию доллара», улучшен­ный вариант использования к своей выгоде прочных кредитор­ских позиций, коль скоро оно контролировало государствен­ные долги других государств, финансовый рынок США был в состоянии покрыть все займы. Защита кредиторов от несосто­ятельных должников не только способствует расширению сфер влияния, но и сами эти сферы усиливаются благодаря вложе­нию значительных капиталов во все отрасли экономики: стро­ительство железных дорог, производство электрической энер­гии, горнорудное дело, нефтяные промыслы, плантации бана­нов, сахарного тростника, какао, и т.д. Мексика, Центральная Америка (Колумбия, Никарагуа, Гондурас), страны Карибского бассейна (Куба, Сан-Доминго и Гаити) испытали на себе пос­ледствия тесного переплетения практических интересов дело­вых кругов и планов политиков, душеспасительных порывов и стратегической расчетливости уже после того, как Вудро Виль­сон осудил политику своих предшественников, стремившихся с помощью займов и инвестиций установить контроль США над внутренними делами других государств.

В отношениях между европейскими государствами актив­ность кредиторов и инвесторов также была подвержена колеба­ниям в зависимости от соображений политического толка. Из­вестна важная роль русских займов на французском рынке (10 млрд золотых франков в порядке государственных займов и 1,5 млрд в виде частных капиталовложений за период с 1888 по 1913 год) как в зарождении, а позднее укреплении союза Фран­цузской Республики и Российской империи, так и в полити­ческих инициативах обоих партнеров. Так, заем 1900 года пос­ледовал за соглашением между генштабами двух стран. В 1906 году заем России в 1,2 млрд золотых франков предостав­лен лишь после того, как проявились поддержка, которую Франция ожидала от русской дипломатии на Алхесирасской конференции. А вот пример противоположный: в 1895 году семь французских банков по предложению правительства фи-

нансировали русско-азиатский банк, чтобы он мог дать Китаю часть суммы, необходимой ему для выплаты Японии компенса­ции после заключения договора в Симоносеки, что в последст­вие дало России возможность получить право на создание Компании Восточно-китайской железной дороги, то есть Трансманчжурской магистрали. Италия также испытала давле­ние подобного рода: парижский финансовый рынок, отказав­ший ей в займах во время таможенного кризиса 1887 года, от­крылся перед ней лишь в 1902 году, когда итальянское прави­тельство обещало сохранять нейтралитет в случае возможной войны между Францией и Германией.

В других случаях правительства пытались воспрепятствовать выделению денег под проекты, противоречившие их интересам. В 1858 году, при основании Суэцкой компании Палмерстон распорядился настоятельно советовать британским инвесторам воздержаться от вложения капитала. Тем не менее, компания была учреждена на деньги, собранные на иных финансовых рынках, в частности, во Франции, и судоходство по каналу от­крылось в 1859 году. Правительство Ее Величества поправило положение, когда в 1875 году Дизраэли удалось скупить акции Хедива, обеспечив себе треть мест в административном совете компании. Движимый сходными побуждениями, Бисмарк за­крыл России доступ на финансовый рынок для получения зай­мов. Тем самым он пошел навстречу пожеланиям сельскохо­зяйственных производителей, надеявшихся замедлить таким образом прокладку в России железных дорог, которые облегчи­ли бы перевозку в Германию русской сельхозпродукции (кста­ти, именно это побудило Россию впервые обратиться к Парижу с просьбой о предоставлении займа). Прибегая к той же улов­ке, британское правительство не советовало вкладывать анг­лийские капиталы в Багдадскую железную дорогу, которая ока­залась чересчур близко от Персидского залива, а поскольку прокладывалась также и в сторону Кавказа, то навлекла на себя недовольство и России, занявшей такую же негативную позицию. За ней из чувства союзнической солидарности, но также и потому, что ее тревожила ветка к Халабу (Алеппо) пос­ледовала и Франция, закрыв свой фондовый рынок. Из-за этой общей позиции, приведшей к исчерпанию главных источников поступления капиталов, работы были прекращены вплоть до 1913 года, когда в итоге политических переговоров был найден выход из тупика.

Поскольку движение капиталов осуществлялось в те годы совершенно свободно, использование финансовых рычагов предполагало, что правительства имели возможность опреде-

лять позицию как в целом деловых кругов, так и отдельных вкладчиков капитала. В Великобритании правительство не рас­полагало необходимыми правовыми возможностями, однако узы доверия между Форин Офисом, Казначейством и Фондо­вой Биржей были достаточно прочны, чтобы к его «совету» прислушались. Во Франции котировка ценных бумаг, непре­менное условие их ликвидности, требовала со времени коро­левского указа от 1823 года согласия правительства на основе необходимых разъяснений от министров финансов и иностран­ных дел. Таким образом, в его власти было воспрепятствовать той или иной операции. Правда, правительство не распола­гало юридическими средствами, чтобы создать благоприят­ные условия для какой-либо другой, но это, тем не менее, никогда не мешало ему использовать свое влияние для нажи­ма на частных операторов. Наполеон IIIдостопамятен на­стойчивым поощрением вложения капиталов за границей, в частности, в проекты строительства промышленных предпри­ятий и железных дорог. Им двигало стремление открыть рынки сбыта для экспорта средств производства и в то же время создать экономическую основу своей внешней полити­ки, а посему посольства не скупились на поддержку, а пра­вительство — на финансовую помощь. Так, в 1868 году были выданы финансовые гарантии Восточным железным дорогам, когда они собирались выкупить две бельгийские железнодо­рожные компании. Равным образом, предоставление Парижем займов зачастую ставилось в зависимость от передачи рынков французской промышленности. Такая практика продолжалась и после падения Второй Империи, невзирая на беспокойство, выражавшееся время от времени по поводу значительности за­граничных капиталовложений и денежных сумм, помещавших­ся за рубежом. Из-за этого порой вспыхивали словесные пере­палки, заканчивавшиеся впрочем ничем. Впрочем, один из таких споров положил в 1913 году начало сложным дебатам в парламенте относительно разумности расходования изрядной доли французской казны на «бесконечные займы иностранным государствам», едва не приведшим к отставке кабинета Домер-га. Прения завершились тем, что депутаты приняли документ, на основании которого министр финансов Жозеф Кайо по­лучал полную свободу допускать к котировке любые ино­странные займы, если они обеспечивали Франции «полити­ческие или экономические преимущества», что не оставляет и тени сомнения насчет того, как дипломатия использовала экономические рычаги на протяжении первых сорока лет Третьей Республики.

Экономическое оружие дипломатии обеспечивает использо­вание тем или иным правительством для достижения своих целей имеющихся в его распоряжении экономических средств давления. Оно может предстать в обличье уступки, например, финансовой помощи или таможенной льготы, санкций или от­крытой враждебности в виде таможенной войны, введения эм­барго либо экономической блокады.

Таможенные пошлины были средством давления с самого момента их введения. Высокие пошлины, установленные Коль­бером в 1664—1667 годах, были направлены против англичан и голландцев — из-за них, кстати, началась война с Голлан­дией — а тариф Уолпола 1720—1723 годов обращен, соответст­венно, против Франции. Во времена менее отдаленные отме­тим таможенную войну Бисмарка с Россией в 1890 году, развя­занную им дабы защитить сельскохозяйственную продукцию Германии. В данном случае реальная побудительная причина экономического свойства действительно не сыгравшая, правда, сама по себе решающей роли, увязывалась с целью политичес­кой — упрочить австро-германский союз торговым соглашени­ем, которое открыло бы германский рынок венгерскому зерну в ущерб поставкам из России. Еще одну таможенную войну вела между 1906 и 1911 годами Австро-Венгрия с Сербией, дабы вынудить последнюю отказаться от политики сближения с Парижем и вновь обратить свои взоры к Вене. Несмотря на то, что Сербия действительно лишилась сбыта скота на ав­стрийском рынке, ей удалось найти другие рынки сбыта благо­даря быстро налаженному производству консервов, так что козни Австрии потерпели неудачу.

Перечень таможенных войн можно было бы пополнить примерами введения эмбарго, поскольку оно являет собой крайнюю меру и разрыв торговых отношений. Однако вплоть до XX века практиковалось, по сути, лишь введение блокады: континентальная блокада, на которой настоял в 1806 году На­полеон, кстати, в ответ на морскую блокаду, установленную британским военным флотом; французская блокада китайского побережья в 1884—1885 годах и запрет перевозок риса из Кан­тона в Тяньцзинь во время войны с Китаем за Тонкий; блокада Францией в 1893 году побережья Сиама, чтобы вынудить эту страну признать оккупацию Лаоса, и т.д. Во всех перечислен­ных случаях блокада являлась, по сути дела, не чем иным, как разновидностью военных действий. Сопряженная с меньшей опасностью, чем боевые действия, но более демонстративная, чем простое передвижение войск, она обретает экономический смысл лишь в силу своих последствий. Она не облечена в дип­ломатические формы, но преследует политические цели. Даже

при наиболее изощренной среди всех — наполеоновской бло­каде, если цель и заключалась в том, чтобы нанести ущерб британской промышленности, то не столько ради того, чтобы косвенно ослабить военную мощь государства, сколько ради того, чтобы постоянным давлением подавить его способность к сопротивлению. Впрочем, первоначальная цель отошла мало-помалу в сторону, и задачей первостепенной важности стало целенаправленное переналаживание европейской промышлен­ности применительно к потребностям французской экономи­ки, особенно начиная с 1809 года, когда введение лицензий дало возможность регулировать экспорт и импорт товаров на европейском рынке. Лишь в 1935 году, с введением санкций против Италии после ее вторжения в Эфиопию, появляются примеры сколько-нибудь масштабных эмбарго.