Костюмы персонажей рельефов Кяфарской гробницы
Интересно проанализировать, как сами современники изображали свой костюм, какие детали одежды выбирали художники как знаковые. В качестве источника здесь рассматривается Кяфарская гробница аланского правителя XI в.
Гробница и рельефные изображения на ее стенах привлекали внимание многих исследователей. ЕЛАтексеева, В.И.Марковин, ТДМинаева, А.М.Тальгрен, ЕДФелицын решали проблемы датировки и назначения памятника. ВАКуз-нецов и НАОхонько изложили свои гипотезы расшифровки сюжетов. Было бы интересно обратиться к анализу костюмов персонажей рельефных сцен. По костюму можно определить социальный статус изображенных, выполняемую ими роль и функции.
Следует сразу оговориться, что рельефные изображения из-за материала и техники исполнения не дают полного представления об одеждах, а показывают
Рис. 25- Фрагмент детского кафтанчика: передняя часть лифа и юбки. Застежка встык. Кафтанчик утеплен войлочной прокладкой и посажен на подкладку из редкотканого холста. Могильник Хасаут (находка М.М.Ковалевского) Fig. 25. Part of a child's little kaftan: the front bodice and skin, with a straight fastener. The kaftan was lined with thick felt on thin canvas cloth. From the burial mound oj Hasaut (excav. by M.M.Kovalevski) |
только силуэт костюма. Сохранившаяся плечевая и поясная одежда, головные уборы и обувь того времени позволяют восстановить костюм средневекового населения Западной Алании и сопоставить его с изображениями костюмов на сценах гробницы. Особый интерес для сопоставления представляют данные о костюме, содержащиеся в нартском эпосе, ведь описание одежды, головных уборов и обуви в сказаниях оставлены теми народами, которые сами их изготовляли, носили и интерпретировали. Важным источником при сравнениях являются и фрески христианских храмов Западной Алании. Несмотря на то что одежда, обувь и головные уборы на рельефных сценах нанесены весьма условно, находки археологических комплексов костюмов в могильниках, синхронных Кяфарской гробнице, данные эпоса, фресковая роспись в аланских храмах (Зеленчукский, Сентинский) позволяют с достаточной полнотой реконструировать одежду персонажей рельефов, где запечатлены наиболее характерные формы костюма населения верховьев Большого Зеленчука, бытовавшие в VII-Х вв.
Первым автором, попытавшимся проанализировать одежды на каменных рельефах гробницы, была ТДРавдоникас [Равдоникас, 1990, с. 90-92, 100]. В качестве мужских одежд она выделила «короткие облегающие кафтаны с длинными рукавами», «не опоясанные рубахи», шапочки-шлемы, штаны и сапоги. Женский костюм, по мнению Равдоникас, представлен платьем с длинными рукавами, головным убором «в форме мелкой шапочки» или платком. Одежда, закрывающая всю фигуру, и овально-конические головные уборы осмысляются автором как принадлежность жреческого облачения. В центральной сцене Равдоникас выделяет две мужские фигуры, а крайнюю справа считает одетой в женское платье. Персонажи в широкополых одеждах на среднем ярусе гробницы, по мнению исследовательницы, одеты в «не опоясанные рубахи». Совершенно справедливо отмечая разницу в покрое мужского и женского платья, Равдоникас, рассматривавшая костюмы персонажей вне контекста сюжетов рельефных сцен, на наш взгляд, заблуждалась в атрибуции некоторых видов костюмных комплексов, что привело ее к ошибочному выводу о существовании различных традиций в плечевой одежде у населения верховьев Большого Зеленчука и Прикубанья в средние века. Эти заблуждения вытекали из объективных причин. На момент написания ТДРавдоникас «Очерков по истории одежды...» археологические костюмные комплексы, непосредственно характеризующие одежду, обувь и головные уборы населения, с культурными традициями которого связана гробница, еще не были введены в научный оборот.
Исследователи считают, что рельефы на стены гробницы нанесены аланами в период XI-XII вв. Более точную датировку памятника попытался дать ВАКузнецов, который, связывая Кяфарскую гробницу с именем аланского правителя Дургулеля Великого [Кузнецов, 1988, с. 86], отмечает, что все три фигуры на центральной плите олицетворяют главные достоинства захороненного в гробнице: щедрость и гостеприимство, храбрость и боевые подвиги, христианское благочестие [Кузнецов, 1984а, с. 98]. Каждое из перечисленных качеств художник передал с помощью соответствующих атрибутов, изобразив стакан и кувшин с вином, секиру, чашу для причастия и двуперстное знамение. Следуя гипотезе ВАКузнецова, необходимо вместе с тем признать, что в лице главного героя могут быть воспроизведены не индивидуальные черты погребенного, а образ идеального правителя и героя. Персонажи, представленные на плите, отличаются друг от друга ростом и одеждами. Разный масштаб фигур правителя и его окружения соответствует средневековым изобразительным канонам и подчеркивает социальный статус каждого. Перед нами три персонажа: виночерпий, правитель раннефеодального государства и священнослужитель. Таким образом, центральная сцена может олицетворять «те нормы и идеалы, которые пронизывали всю жизнь европейской феодальной аристократии» [Кузнецов, 1988, с. 85].
Рис. 26. Фрагмент каймы холщовой одежды. На кайме красными нитями вышит растительно-геометрический орнамент. Могильник Хасаут (находка М.М.Ковалевского) Fig. 26. Part of the ornament oj an embroidered edge on canvas clothes. The embroidery represents foliage in red threads. From the burial mound ofHasaut (excav. by MM.Kovalevski) |
Исходя из предположения, что правая фигура в центральной сцене на восточной стене изображает священнослужителя, обратимся к реконструкции его костюма. При отсутствии археологических находок облачений священников необходимо сопоставить этот персонаж с изображениями священнослужителей на храмовых фресках и мозаиках Византии и византийского круга X-XI вв.
Если согласиться с точкой зрения, что на рельефе изображен аланский правитель, то он должен был принимать благословение только от высшего духовного лица государства. Ко времени создания рельефов (XIв.) Алания была уже митрополией
[Кузнецов, 1984а, с. 207], и в сцене причащения допустимо видеть аланского митрополита, благословляющего аланского правителя.
Согласно церковным канонам, архиереи обла
чались в фелонь, епитрахиль и омофор. Первона
чально в Древнем Риме фелонь — широкий плащ
без рукавов, покрывающий все тело, — была одеж
дой путников. Такую же роль она выполняла
в облачении раннехристианских священнослужи
телей, странствовавших от общины к общине
[Мень, 1991, с. 20]. Фелонь оставалась в облачении архиереев до XV в., когда была заменена саккосом. На изображениях Отцов церкви в искусстве VI-XII вв. видно, что спереди это широкое, покрывающее все тело облачение доходило только до груди, что позволяло свободно двигать руками. На рельефе Кяфарской гробницы отчетливо проступающая чуть ниже области груди изображенного полоса может условно передавать приподнятую переднюю часть ризы. В мозаиках ХН-ХШвв. «Отцы церкви» в Палатинской капелле в Палермо, «Исцеление скорченной» в соборе Успения Богоматери в Монреале, «Иоанн Златоуст» в соборе Святой Софии в Константинополе и ряде других эта деталь показана более реалистично.
Особую роль в облачении архиереев исполнял омофор — длинная широкая полоса, спускающаяся одним концом спереди, а другим сзади. Это был знак епископского сана. Рельефная линия в области правого плеча и шеи может быть стороной угла, образованного полосой омофора. На подоле одеяния рассматриваемой фигуры виден знак «вавилон». Возможно, это украшение епитрахили — спускающейся спереди донизу полосы ткани, которая надевалась на шею во время богослужения и была видна из-под фелони. Без епитрахили священник не мог совершить ни одного таинства.
На голове правого персонажа видна небольшая округлая шапочка, которую можно отождествить со скуфьей — головным убором священнослужителей, в котором священнодействие совершалось на открытом воздухе.
В связи с условным характером исполнения рельефов необходимо осторожно подходить к их расшифровке, но наше предположение подтверждается изображениями священнослужителей не только на памятниках византийского искусства, но и в росписях западноаланских христианских храмов. В фелонь и омофор облачены священнослужители на фресках северной стороны алтаря в Сентинском храме и в центральной апсиде среднего Зеленчукского храма, где на изображенном священнике отчетливо видна епитрахиль. Безусловно, аланские храмовые росписи подчинялись византийским канонам, поскольку в строительстве государственной и духовной жизни Алания ориентировалась на Константинополь. Облачение аланского архиерея должно было быть выдержано в тех же традициях, поэтому есть все основания предположить, что рассматриваемая фигура — митрополит, облаченный в фелонь, епитрахиль и омофор. В христианской символике каждая из одежд в составе облачения была наделена особым смыслом, который явно не учитывался художником, передавшим лишь общий силуэт широкополого платья и заменившим христианский крест «вавилоном». Этот популярный у алан символ часто соседствовал на Кяфарском городище с крестами.
Достаточно схематично автор рельефа изобразил и совершаемые митрополитом таинства. Подносимая к губам государя чаша, которую архиерей держит в правой руке, символизирует причастие. Изображен архаичный вариант
обряда, когда причащающийся сначала принимал от архиерея на сложенные крестообразно руки Тело Христово, а затем вкушал из общей чаши Кровь Христову, что и видно на рельефе. В более поздние времена обряд причастия совершали посредством ложки, в которой находились оба священных символа. Мастер высек на камне именословное благословение, при котором пальцы сложены так, что образуют начальные буквы имени Иисуса Христа. По церковным канонам благословение совершалось правой рукой, что запечатлено в памятниках искусства Византии VI-XII вв. Однако на рельефе из Кяфарской гробницы архиерей благословляет главного героя левой рукой. Видимо, облачение служителя культа и атрибуты христианского таинства были для автора рельефов лишь внешним знаком, лишенным глубокого христианского содержания, в отличие от привычных ему символов дохристианских верований или повседневного светского костюма. Изображение архиерея, благословляющего правителя, на фоне остальных сцен гробницы, выдержанных в духе язычества, свидетельствует о том, что социальная верхушка Алании была тесно связана с христианской церковью, тогда как в идеологических представлениях местного населения христианство еще не занимало доминирующего положения. Фигура священнослужителя изображена второстепенной по отношению к главному герою, как и другие персонажи рельефных сцен. Археологические находки, сделанные недалеко от местности, где расположена Кяфарская гробница (Подорванная Балка, Мощевая Балка), позволяют судить о костюме правителя и сопровождающих его лиц. Переданный художником силуэт мужского платья типичен для базового аланского костюма. На рельефах кафтаны показаны прилегающими в области торса и расклешенными в подоле. Это соответствует и археологическим данным, которые свидетельствуют о том, что шелковые и холщовые кафтаны шили по одной схеме. Покрой не являлся признаком общественного положения владельца, поэтому на рельефах и сам государь, и виночерпий, стоящий ниже на социальной лестнице, изображены в кафтанах одинакового силуэта. Короткие штаны, как правило, были скрыты полами кафтана. Высокие сапоги, сшитые по сложной схеме из кожи хорошего качества, обнаруженные в Хасаутском могильнике, совпадают с теми, что входят в костюм правителя. При общем сходстве силуэтов одежды и обуви на рельефах видна разница в головных уборах персонажей. Так, у государя он имеет отчетливое навершие, что дает основание видеть в нем конусообразный головной убор, подобный находке в Мощевой Балке. ААИерусалимская считает, что такие образцы были принадлежностью костюма воина, вождя. Обнаруженный в Мощевой Балке, изготовленный из шелковой ткани на кожаной основе головной убор, увенчанный деревянной палочкой, обтянутой позолоченной кожей, представлял, очевидно, значительную ценность. В могильниках Нижнего Архыза найдены сшитый по той же схеме холщовый головной убор и похожая шле-мообразная шапочка, являющаяся атрибутом женского костюма. Показателем, выделявшим вождя из рядовых общинников, видимо, был не покрой головного убора, а качество его материала и наличие навершия. В одном из эпизодов нартского эпоса доблесть Сосрука воспевается через описание его доспехов, в том числе и головного убора, который можно отождествить с находкой из могильника Мощевая Балка [Нарты, 1974, с. 210]. На виночерпии, изображенном на рельефе, вероятно, надет шлемовидный головной убор с округлым верхом, скроенный по тому же принципу, что и у правителя, но мягко облегающий голову. Подобные головные уборы из Мощевой Балки имели опушку из разноцветного меха. 3 — 4520 |
Рис.27. Внешний вид и конструкция мальчиковой шапочки с меховым околышем из меха двух цветов. Могильник Подорванная Балка (находка В.Н.Ка-минского, И.В.Каминской) Fig. 27. Construction of a boy's hat with two-colored fur trimming. From Podorvannaya Balka (excav. by V.N.Kaminski, I.V.Kaminskaya) |
Рис, 28. Конструкция рубахи из грубого холста, снята с мужской мумии. Могильник в Балка-рии (находка Г.Н.Прозрителева) Fig. 28. Construction of a rough canvas shirt found on a male mummy. From a burial mound in Balkaria (excav. by G.N.Prozri-telev) |
Шлемообразные головные уборы с навершием у средневекового населения Западной Алании справедливо было бы связать непосредственно со шлемом как атрибутом оборонительного доспеха. Шлем также являлся знаком социального статуса воина — шлемоносец символизировал силу военной организации, к которой принадлежал [Горелик, 1993, с. 154].
Можно считать, что в средневековой Алании позолоченное навершие головного убора выделяло вождя среди его дружинников. Не случайно в схематичном изображении на рельефе выделено именно навершие. В совокупности с секирой — символом царской власти — это подчеркивает высокий социальный статус главного персонажа.
В среднем ярусе северной стены гробницы изображен правитель, собирающийся отправиться в загробный мир: он облачен в широкополую одежду и большую конусообразную шапку. В данном случае широкополые одежды можно отождествить с буркой или большой шубой, силуэты которых практически одинаковы. Персонажи, одетые в бурки и большие шапки, в контексте рельефных сцен должны собираться в дорогу или находиться в пути. Бурка и большая шапка были непременными атрибутами костюма путника на Кавказе. В эпосе бурка и «большая шуба» упоминаются наиболее часто, и это неудивительно: нарты почти всю жизнь проводят в странствиях, в которых эти виды одежды заменяли всаднику кров и постель: «А он спит, накрытый черной буркой, седло под головой, и конь вокруг него зеленую траву щиплет» [Нарты, 1989, с. 62]. Большие шубы в нартском эпосе также упоминаются в контексте путешествий: «Не вам следует лисья шкура, а мне, —
говорил Сосырыко. — Я человек странствующий, и мне следует из нее сделать себе шубу» [там же, с. 448]. Шубу иногда носили внакидку: «Шуба старого Насре-на — из шкуры волка. / Шуба на нем — внакидку» [Нарты, 1974, с. 282]. Поэтому на рельефе «большая шуба» и бурка должны быть изображены практически одинаково. В.Ф.Миллер, исследователь Эльхотовского креста, на котором изображены сцены, подобные тем, что украшают аланский мавзолей, отметил, что главного героя, отправлявшегося в мир иной, встречают «личности в больших шубах и сафьяновых шляпах» [Миллер, 1893, с. 131]. Походный характер одежды на парных фигурах, изображенных на Эльхотовском кресте, не вызывает сомнений, как и облачение священнослужителя, отмеченного изображением крестов.
Вопрос об атрибуции широкополых одежд как бурок или шуб не является принципиальным. Важно, что эти одежды на рельефах гробницы соответствуют костюму путника. Идея о том, что это изображения священников в высоких монашеских головных уборах и архиерейском облачении, высказанная В.Ф.Миллером и поддержанная НАОхонько, представляется нам малоубедительной [Охонько, 1994, с. 24]. В ризу священнослужители облачались только для богослужения. Весьма сомнительно, чтобы представители христианского культа присутствовали в сценах, связанных с языческими обрядами. Вряд ли можно видеть в этих костюмах одежды, необходимые для отправления культовых действий. При всей условности и стилизации изображений мастер нарочито подчеркнул в этих просторных одеждах широкие прямые плечи, что никак не соответствует силуэту фигуры священнослужителя, даже одетого в фелонь. Также трудно отождествить и высокие островерхие шапки с каким бы то ни было известным головным убором христианских священников. Скорее в них
Рис.29- Схема кожаного башмачка, обнаруженного Г.Н.Про-зрителевым в могильнике Бал-карий. См. также ил. 12 Fig. 29- Л leather shoe from a mound in Balkaria (found by G.N.Prozritelev). See PL 12 |
можно видеть именно меховые шапки-папахи. Фигуры в широких одеждах участвуют в сценах пути в загробный мир, когда герои находятся между миром живых и миром мертвых. Таким образом, персонажи, сопровождающие главного героя в переходе от земного бытия к небесному, находятся в дороге, а следовательно, нуждаются в походной одежде. Возможно, они выполняют сакральные функции, но их одеяние не связано с культовым христианским облачением.
Упоминание в эпосе костюма христианского священнослужителя связано со следующим ЭПИЗОДОМ:
«— Так если ты Сослан нартовский, а это твоя жена, то отчего вы носите такие черные платья, как сауджыны? — спросил Крым-Султан.
— А вот отчего, — сказал Сослан, — я тебе расскажу, отчего мы носим такие черные платья, не потому, что мы были сауджыны, а потому, что мы носим сау по сыну мартовского снежнобородого Урызмага — Крым-Султану, который сделался абреком и скрылся неизвестно куда» [Нарты, 1989, с. 384]. «Сау» по-осетински — «черная», «траур», отсюда и «сауджын» — «носящий черное платье»; так осетины называют христианских священников. В данном эпизоде речь идет не о богослужебной одежде. Сведений о костюме служителей языческого культа в кавказских письменных, изобразительных и археологических источниках не содержится.
Одежда крайней справа фигуры в среднем фризе южной стены гробницы имеет принципиально иные очертания, чем у рассмотренных выше персонажей. Это длинное платье Т-образного покроя, оно цельнокроеное, т.е. не отрезное по линии талии и без пояса. Очертания головы фигуры свидетельствуют о том, что на ней надет сложный головной убор. В целом силуэт соответствует женскому костюму, археологически засвидетельствованному в скальных северокавказских могильниках VII-Х вв. — Мощевой Балке, Нижнем Архызе, Амгате.
Особой сложностью отличались женские головные уборы, которые были в тот период половозрастным и социальным показателем статуса женщины в обществе. В могильнике Амгата археологи обнаружили холщовый платок, отделанный шелковой каймой, обрамляющей лицо. Такой платок женщины могли носить обернутым вокруг головы наподобие тюрбана. В такой манере ношения платка можно заметить восточное влияние. Чалмообразные головные уборы среднеазиатских женщин, выявленные по материалам средневековой коропластики, исследователи связывают с головным убором женщины-матери (см. [Мешкерис, 1979]). В настенных росписях Пенджикента хорошо видна подобная манера оборачивания платка вокруг головы в символическом изображении Луны, где ясно виден пышный, похожий на чалму убор (см. [Беленицкий, 1973, с. 54, рис. 1]).
То, что этот персонаж рельефа — женщина, выявлено на основе анализа костюма. Это вполне соответствует трактовке сцены как героического сватовства главного героя, добывающего себе жену в борьбе с чудовищем. Чалмообраз-ный головной убор соответствует статусу замужней женщины. Но известно, что мартовские герои женились на женщинах, уже побывавших замужем, о чем свидетельствует сказание о Сосруко, взявшем в жены Адиюх, вдову Псадыба [Нарты, 1957, с. 122-131].
Прямой свободный силуэт платья бытовал в женском аланском костюме до второй половины XI в. Археологические данные из могильников Змейского и Рим-Гора свидетельствуют, что с этого времени покрой женского платья
Рис. 30. Внешний облик мальчика, захороненного в могильнике Бал-карий (находка Г.Н.Прозрителе-ва). Реконструкция заведующей лабораторией антропологической реконструкции Института этнологии и антропологии РАН Г.В.Лебединской Fig. 30. The appearance of a 7 or 8year-old boy buried in a mound in Balkaria (found by G.N.Prozri-telev). Reconstruction by G.V.Lebe-dinskaya, Laboratory for Anthropological Reconstruction, Institute for Ethnology andAnthropology, Russian Academy of Sciences |
меняется, становится приталенным, приобретая силуэт, максимально схожий с мужским. Развитие этой тенденции продолжилось в этнографическом костюме. На сегодняшний день нет археологических данных о том, какой была одежда населения верховьев Большого Зеленчука в XI-ХПвв. Но изображение Т-образного женского платья в гробнице, сооруженной в 70-80-х годах XI в., свидетельствует о том, что традиционные формы отмирали постепенно, в течение длительного времени и новый силуэт бытовал параллельно с прежним свободным покроем.
Итак, среди изображенных на стенах гробницы костюмов выделяются, во-первых, мужские и женские одежды, во-вторых, облачение служителя христианского культа и две разновидности светского костюма. Походные одежды персонажей, женское платье и головной убор на одной из фигур в сцене героического сватовства, островерхие и округлые головные уборы, приталенные распашные кафтаны и мягкая кожаная обувь находят аналогии среди археологических находок и в нартских сказаниях. Расшифровка костюмов персонажей уточняет их роль в сюжетах каменных рельефов и подтверждает семантику изображенных сцен.
Кавказский текстиль
VII — первой половины IX века1
Технологический аспект изучения текстильного материала в некоторых случаях позволяет получить историческую информацию о культурах народов, которые не оставили письменных свидетельств. Обнаруженные в скальных могильниках Кавказа сохранившиеся экземпляры одежды, головных уборов и аксессуаров говорят о том, что основной тканью для изготовления базового средневекового костюма народов Предкавказья служили холсты полотняного переплетения.
Вопрос о характере и происхождении текстильных волокон имеет важное значение для истории хозяйственно-культурного развития северокавказских народов в раннем средневековье. Волокна, пригодные для изготовления тканей, дают многие растения. И прежде чем человечество создало современный комплекс основных прядильных культур, оно «с успехом использовало для этих целей различные виды самых разных семейств» [Купцов, 1975, с. 253].
Флора Кавказа состоит из 6000 видов, среди которых 33 вида — волокнистые растения. Общеупотребительные волокнистые растения — хлопок, рами и джут — на Кавказе не произрастают. В то же время из широко освоенных человечеством прядильных растений Кавказ богат коноплей, крапивой, кендырем и канатником. Помимо этого среди кавказской флоры отмечаются еще несколько видов растений, пригодных для изготовления волокна: хмель, хатьма, обвойник и донник белый. В наши дни в кавказской флоре представлен вид льна многолетнего, совершенно непригодный для прядения2.
1 Шелковый импорт подробно исследован в работах ААИерусалимской, Мы предлагаем читателю в данной книге анализ холщовых тканей местного производства. Исследование текстильных волокон было проведено в Ставропольской лаборатории судебных экспертиз ведущим экспертом КМДоскиной, старшим экспертом ИАСергеевой и зав. отделом криминалистических исследований материалов, веществ и изделий В.Н.Карпенко.
2 По сравнению с другими прядильными растениями волокна его очень коротки — 6,4-9,9 мм, в то время как прядильные сорта льна имеют среднюю длину элементарных волокон 4-60 мм, рами —5-350, джут —8-42, конопля — 8-40, крапива — 20-87, кендырь — 25-90, донник белый — 5-18 мм.
Рис.31. Изображения широкополых одежд и конусообразных шапок на персонажах Кяфар-ской гробницы. В соответствии с рельефным повествованием эти одежды принадлежат путникам Fig.31. Pictures of full-skirted dresses and cone-shaped hats worn by the persons of the middle tier on the northern side. The clothes represent a traveller's attire, in line with the narrative of the bas-relief |
Волокнистые растения равномерно произрастают на всей территории Предкавказья. Для выявления характера волокон, которые использовались средневековым населением Предкавказья в качестве прядильных, было отобрано 214 образцов тканей полотняного переплетения из могильников VI-IXBB. Бал-карий, Нижнего Архыза, Мощевой Балки, Эшкакона и Уллу-Кола.
Визуальный осмотр холщовых тканей не позволяет определить характер волокна. О схожести конопляных и льняных тканей писал еще древнегреческий писатель Геродот: «В Скифской земле произрастает конопля — растение, очень похожее на лен, но гораздо толще и крупнее. Этим конопля значительно превосходит лен. Ее там разводят, но встречается и дикорастущая конопля. Фракийцы изготовляют из конопли даже одежды, настолько похожие на льняные, что человек, не особенно хорошо разбирающийся, даже не отличит — льняные они или из конопли. А кто никогда не видел конопляной ткани, тот примет ее за льняную» [Геродот IV, 74].
Однако биологические особенности развития конопли и льна позволяют определить различия в их морфологическом строении. Лубяные волокна конопли образуются из перицикла, который представляет собой образовательную ткань и способен к увеличению числа слоев составляющих его клеток [Александров, 1966, с. 200]. Поэтому в отличие от стеблей льна в стебле конопли волокнистые пучки делятся на первичные и вторичные. Пучки вторичного происхождения состоят из более мелких и очень коротких элементарных волокон. Для прядения пригодны первичные волокна, дающие самое ценное длинное волокно (от 8 до 55 мм). Вторичные волокна (до 4 мм) даже при современных способах обработки конопли целиком ухолят в паклю.
Лубяные пучки льна образуются из прокамбия (протофлоэмы), а не из перицикла. Клетки прокамбия представляют собой проводящую ткань. Пери-цикл же как образующая ткань отличен от проводящей «как по своему топографическому положению, так и онтогенетически» [Эссау, 1969, с. 540].
У льна наиболее ценное, тонкое, прочное и длинное волокно находится в средней части стебля. Волокна, вырабатываемые из нижней прикорневой части, называются гипоктиловыми. Они отличаются от срединных волокон по морфологическим признакам.
Таким образом, различия в образовании и строении лубяных волокон льна и конопли позволяют выявить видовую принадлежность сырья, использовавшегося в полотняных тканях. Исследование проводилось на основе методики определения растительных волокон, разработанной во Всесоюзном научно-исследовательском институте судебных экспертиз. Определение видов волокон, образующих ткани, проводилось с помощью микроскопа Amplival в проходящем свете при 250-кратном увеличении и в поле зрения поляризационного микроскопа Полам-211 в проходящем свете при 250-кратном увеличении.
Чтобы установить волокнистый состав, из основы и утка лоскутов были выделены отдельные нити. Из составляющих их волокон приготовили препа-
А Рис.32. Натуральные волокна под микроскопам: а — волокна шерсти, б — волокна хлопка, в — волокна льна, г — волокна конопли, д — шерсти и хлопка Fig. 32. Fibres of wool, cotton, flax and hemp |
раты в водно-глицериновой смеси (1:1), которые изучались в поле зрения микроскопов.
В результате исследования под микроскопом установлено, что основная масса волокон в препаратах представлена пучками, которые состоят из сросшихся толстостенных клеток элементарных волокон. Волокна имеют трубчатое строение с каналами различной формы: узкой и щелевидной. В волокнах наблюдаются остатки протоплазмы в виде зернышек неправильной формы. На поверхности хорошо прослеживаются сдвиги и утолщения, являющиеся результатом механических воздействий на волокно при его получении. На продольных срезах волокон заметны темные поперечные штрихи, следы изломов и изгибов, возникающие в процессе развития растения. Концы волокон заострены или раздвоены. Данный тип строения характерен для класса лубяных волокон.
Однако в образцах 5, 12, 13, 20, 70, 114, 202, 203, 206 и 208 волокна имеют другое строение. Волокна, входящие в состав ткани 12, неравномерной толщины в различных участках, что характерно для натурального шелка. Волокна из образцов тканей 5, 70, 202 имеют лентообразную форму; они извитые и с заостренными концами, что характерно для хлопка. Для волокон из образцов тканей 13, 114, 203, 206, 208 характерна цилиндрическая форма с черепицеобразной кутикулой на поверхности, как и у волокон шерсти.
Чтобы установить принадлежность волокон, отнесенных к классу лубяных, к конкретному виду (лен, конопля, крапива, канатник, кендырь), были отобраны контрольные образцы указанных видов волокон из коллекции Ставропольской лаборатории судебных экспертиз. В результате сравнительного изучения археологических и коллекционных образцов в поле зрения микроскопа в исследуемых волокнах тканей морфологические признаки крапивы, канатника, кендыря не выявлены.
Определить, какими волокнами — льна или конопли, являются лубяные волокна, входящие в состав тканей археологических образцов, помогли микроскопические исследования их в поляризованном свете, не изменяющие рассматриваемый объект, а также химические методы, вызывающие изменение (окрашивание) и разрушение (растворение) изучаемых образцов1.
В результате исследования в поле зрения поляризационного микроскопа Полам-211 было установлено, что волокна одной части препаратов имеют следующие морфологические признаки: они гладкие, цилиндрической формы, на поверхности видны поперечные
линии и утолщения. Канал узкий, проходит по всей длине. Концы волокон острые. В поляризованном свете хорошо просматриваются сдвиги в виде сдвоенных крестиков белого цвета Х-образной формы на фоне достаточно равномерной окраски (наблюдается чередование светло-зеленой, фиолетовой,
1 Поскольку для исследования были взяты небольшие фрагменты нити, сохранность самого предмета не нарушалась.
желто-коричневой окраски). Указанные морфологические признаки характерны для волокон льна.
Другая часть исследуемых препаратов состоит из волокон иного строения: они овальной формы и неравномерной толщины. На них имеются поперечные утолщения (поперечные кольца роста), поперечные линии (сдвиги) и продольная штриховатость. Канал щелевидный, неравномерной толщины. Концы волокон закруглены и вилообразно раздвоены. В поляризованном свете хорошо просматривается продольная слоистость в виде окрашенных в яркие цвета полос — ярко-желтых, синих, бирюзовых и сиреневых. Утолщения более ярко вы-ражены и придают волокну вид «бамбука». Поперечные сдвиги напоминают сдвоенные белые крестики Х-образной формы. Эти признаки характерны для волокон пеньки. Итоги исследования под микроскопом были полностью подтверждены результатами химического воздействия специфическими реагента-ми на волокна исследуемых образцов. При этом в поляризованном свете для во-локон льна и пеньки наблюдались различные картины.
Под действием хлорцинкиода волокна льна окрашиваются в розовато-фиолетовый цвет, а конопли — неравномерно в желто-фиолетовый. Флюорглицин окрашивает волокна льна в сиреневый цвет, а пеньки — в светло-розовый [Криминалистическое исследование, 1983, с. 244]. При воздействии на иссле-дуемые образцы хромовой смесью (реакция Ганаусека) волокна льна быстро набухают, образуя членики, на которые постепенно распадаются. Канал приобретает извилистую форму. А волокна пеньки под тем же воздействием набухают медленно, образуют волнообразную складчатость. Канал остается прямым, на конце волокна возникает веерообразное расширение.
При растворении льна в реактиве Швейцера по всей длине волокна с двух сторон образуются расположенные параллельно друг другу перетяжки, которые по мере набухания сжимаются к центру и отделяются в виде члеников. Узкий канал приобретает извилистую форму. Волокна конопли под воздействием реактива Швейцера, напротив, набухают неравномерно по всей длине, образуя вздутия и перетяжки, приобретают волнообразную складчатость и становятся похожими на бусы. При этом поперечная слоистость (полосы ярких цветов) сохраняется. Концы волокон набухают, расширяются, выравниваются и приобре-тают вид букета.
Таким образом, в результате исследования 213 текстильных образцов установлено, что 143 из них (67,1%) выполнены из лубяных волокон льна, 28 (13,1%) — конопли, а 31 (14,5%) являются смеской конопли и льна. Небольшой процент составляют хлопковые ткани, смески хлопка и льна, льна и шерсти.
Для исследования представляет интерес происхождение растительных во-локон. Поскольку конопля и сегодня произрастает на Кавказе, ее местное происхождение не вызывает сомнения. Лен, как уже говорилось, представлен видом многолетнего растения, непригодного для прядения. Но такова ли была местная флора в рассматриваемый период?
Преобладание льняных тканей вызывает сомнение в том, что население Предкавказья импортировало льняное сырье.
Археологически культура льна прослежена в Закавказье с середины II тысячелетия до н.э. По льноводству древняя Колхида стояла на втором месте после Египта, и весь Восток пользовался колхидскими льняными тканями. Геродот указывал на то, что «колхидяне и египтяне приготовляют полотно одинаковым способом» (цит. по [Сизов, 1956, с. 404]).
Эти сведения согласуются с данными ботаники. Исследователи отмечают, что «в Колхиде до сих пор сохранился реликтовый озимый лен, который культивировался в Малой Азии» [Синская, 1969, с. 54]. При этом совершенно оче-видно, что разнообразие льняных тканей, которые не только изготовляли для собственного потребления, но и поставляли на рынок, говорит о том, что лен возделывался на месте, ибо дикорастущие растения вряд ли могли дать значительное количество и хорошее качество прядильного волокна.