И все ж тебе дано преодолеть 4 страница

Страдание — это твоя интерпретация. Ты слишком отождес­твился с ним — это твое решение. Ты можешь прекратить отождествление, и страдание исчезнет. Твое страдание похоже на кошмар: вы видите во сне, что огромный камень упал вам на грудь и задавил насмерть. От страха вы просыпаетесь... и обна­руживаете мелочь — это ваши руки лежат на груди. Но тяжесть ваших рук пробудила воображение: она превратилась в камень, и вы очень сильно напугались. И от страха вы просыпаетесь... и теперь вы смеетесь.

Спросите у Будд, спросите у пробужденных, и они скажут вам, что в мире нет страдания — люди крепко спят и видят во сне всевозможные страдания.

Я понимаю твое затруднение: если у тебя есть физические недостатки, если ты слепой, как ты можешь поверить в то, что это только сон? Если ты калека, как ты можешь поверить в то, что это только сон? Но разве ты никогда не наблюдал? — каждую ночь ты видишь сон, и каждое утро убеждаешься, что это был сон и полная бессмыслица — и ты снова увидишь сон, и во сне ты снова будешь уверен в том, что все это правда. Сколько снов вы видите в своей жизни? Миллионы снов! Каждую ночь вы почти беспрерывно видите сны; сновидение прекращается всего лишь на несколько минут, а затем начинается следующий цикл снов.

Вы видели миллионы снов. И каждое утро вы смеялись и называли их нереальными, но вы научились не слишком-то многому. Ночью, когда вы видите сон, снова повторяется та же ошибка: вы будете знать, что это правда — во сне вы будете думать, что это правда. В тот день, когда во сне вы сможете вспомнить, что это сон, сны немедленно исчезают... потому что вы делаете свою жизнь сознательной.

Возможно, поверить в то, что все ваши страдания лишь сон, созданный вами, очень трудно — но это так. Потому что все, кто пробудиися, говорят это! Ни один просветденный человек не сказал иначе. И в яркие моменты сознательности вы почувству­ете то же самое.

Луначек, вот мое предложение тебе: твою проблему нельзя разрешить только интеллектуальной дискуссией — ее можно только растворить, но не разрешить. Твою проблему можно растворить, только если стать более сознательным.

Один мой друг, старый друг, упал с лестницы, сломав обе ноги. Я пошел навестить его; он страдал чрезвычайно. А он бьи очень активным человеком, несмотря на то, что был очень стар — ему было семьдесят пять — он был очень активен, почти как молодой, и он так носился туда и сюда, и брался за то и это, что отдыхать в постели было свыше его сил. А доктора говорили, что он должен лежать в кровати по меньшей мере три месяца. Это было гораздо большее несчастье, чем две сломанные ноги.

Когда я увидел его, он начал плакать. Я никогда не видел, чтобы этот человек плакал — он был сильным мужчиной, очень сильным мужчиной, почти стальным, и он поввдал в своей жизни все, он был очень закаленным человеком. Я спросил его: «Ты, ты плачешь — что с тобой?» Он ответил: «Сделай милость, помоги мне умереть. Я не хочу больше жить — три месяца в постели! Ты можешь себе представить? Это пытка. Прошло только три дня, но у меня такое чувство, как будто я в кровати уже три года. Ты знаешь меня», — сказал он, — «я не могу отдыхать. Так что сделай милость, помоги мне поскорее умереть! Я больше не хочу жить. Эти три месяца... а потом, доктор говорит, что я останусь калекой до конца жизни — так что какой смысл?»

Я сказал ему: «Ты можешь медитировать. Я посижу с тобой, а ты выполняй простую медитацию: что ты не тело*.

Он засомневался. Он сказал: «Что со мной произойдет? Я слышал все, что ты говорил о медитации, но я не могу медити­ровать, потому что не умею сидеть тихо».

Я сказал: «Теперь не стоит вопрос о том, чтобы тихо сидеть — ты и так в постели. Это благословение! Просто закрой глаза, и я буду учить тебя медитащш. И я помогу тебе умереть, поскольку это очень хорошо, если у тебя есть такое желание. Но моя помощь может сработать, а может и не сработать, так что ты пока медитируй».

Он понял смысл: «Делать нечего... почему бы не медитиро­вать?» Я научил его простой медитации: «Ты просто удаляешься, смотришь на тело со стороны и говоришь: «Это не я — тело далеко, далеко, и оно все удаляется, и удаляется, и удаляется. Я наблюдатель на холме, а тело далеко внизу, в темной долине, и расстояние огромно».

Прошло полчаса. Мне было нужно идти, а он был так погружен в медитацию, что мне не хотелось его тревожить; и в то же время я не хотел уходить, потому что хотел узнать, что происходит, что он скажет. Так что я встряхнул его. Он сказал: «Не тревожь меня!» Я ответил: «Но мне нужно уходить».

Он сказал: «Ты можешь идти, только не тревожь меня — это так прекрасно. Тело действительно лежит далеко-далеко, за многие мили; я оставил его в долине и теперь сижу на вершине холма, залитой солнцем. Это так прекрасно, и я также не чувствую никакой боли».

И эти три месяца оказались самыми ценными в его жизни. Эти три месяца сделали его совершенно другим человеком. Он остался калекой, он не может ходить и должен большую часть времени проводить в кровати —но вы не сможете найти более блаженного человека. Он излучает блаженство.

Теперь он говорит, что это было не бедствие — это было благословение.

Страдание может обернуться благословением. Кто знает? — вы превращаете ваши благословения в страдания.

Ты говоришь: Но если я с раннего детства тяжело, ужасно болен, и эта ошибка природы причиняет мне постоянные страда­ния, то чье это страдание? Не говорите, что Божье.

Я никогда не скажу это. Ты можешь не напоминать мне. Как может Бог страдать? Бог это не что иное, как блаженство, благословение, экстаз, благость. Бог не может страдать: Бог это сатчитананда — истина, сознательность, блаженство.

И я не собираюсь также сказать, что это ты страдаешь, потому что ты часть Бога, а часть равна целому. И если страдает часть, страдает и целое. Тогда кто страдает? Никто не страдает: вы просто видите сон. Вы неверно толкуете его. Это не ошибка природы! Это ошибка в вашем понимании.

И я знаю: это очень тяжело для того человека, который страдает, но что я могу поделать? Это правда, и я должен сказать правду — даже если она ранит, я должен сказать ее так, как есть.

Ты говоришь:

Мой профессор патофизиологии говорил...

Похоже он сам патологичен, твой профессор.

...что природа глупа...

Если природа глупа, как вы можете быть умными? Вы — часть природы! Природа не глупа: природа абсолютно разумна. Но именно так человеческое эго продолжает все больше и больше восхвалять себя.

Именно из-за этих людей природа полностью уничтожена, полностью нгфушена экология, загрязнена атмосфера — именно из-за таких профессоров. Избегайте этих людей! Избегайте этих

людей, как вы избегаете прокаженных — избегайте не прокажен­ных, а профессоров.

Взгляните, какое бессмысленное утверждение: Природа глу­па. Тогда кто вы? И откуда? «Океан глуп» — сказала волна! Посмотрите на эту глупость.

Мой профессор говорит: «Природа глупа, иначе она не проти­воречила бы самой себе, восставляя одну часть против другой...»

Так действует разум — противопоставляя одну часть другой. Разумность — это диалектический процесс, иначе ничего бы не существовало. Если нет смерти, не будет также и рождения — смерть должна противостоять рождению. Но противостояние только на поверхности. В глубине они представляют один и тот же закон, изначальный закон, логос.

Свет должен противоречить темноте, иначе не будет света. И любовь должна противоречить ненависти, иначе не будет и люб­ви. И мужчина должен противоречить женщине... и т.д. и т.п.

Просто спросите у своего профессора, как могло бы сущес­твовать электричество, если бы не было противоположности отрицательного и положительного? Сможет ли он создать элек­тричество без противоположности отрицательного и положи­тельного? И он считает, что природа глупа? Это единственный путь! Может ли был. река без двух берегов? Река не может существовать без двух берегов — эти два берега противостоят друг другу и создают между собой место, где может протекать река.

В жизни нужны полярные противоположности: лето-зима, рождение-смерть, инь-янь, Шива-Шакти, положительное-от­рицательное.

Твой профессор, должно быть, слегка сумасшедший, болван. Профессора все такие. Спроси у него: сможет ли он сделать что-либо без диалектики? Природа диалектична — природа знает, как нужно творить. У природы никогда не было другого пути и никогда не будет никакого другого пути.

Попытайся понять... тогда ты увидишь диалектику везде. Болезнь и здоровье, они могут существовать только вместе. Красота и уродство, успех и неудача, боль и удовольствие, страдание и блаженство — все это части природы. Однажды ты понимаешь это, и происходит трансценденция.

Это то, о чем говорит Пифагор: Закон необходимости и закон силы. Закон необходимости тянет вас вниз, к механистич­ности; закон силы поднимает вас наверх, в мир свободы. Я называю эти два закона законом гравитации и законом изящес­тва. Один тянет вас вниз, другой поднимает вверх.

Логический ум говорит: Зачем противоречия? Но логичес­кий ум — не истинно понимающий ум. Логика это не истинно жизненный процесс: диалектика истинна. Логика линейна: диалектика не линейна — диалектика движется через тезис, антитезис, синтез, а затем синтез снова становится тезисом, антитезисом, синтезом, и так далее, и так далее... диалектика восходит все выше и выше. Логика однообразна. Если бы Бог был логичным, как твой профессор патофизиологии, он бы создал только мужчину, он не соадал бы женщину. Какой смысл? Или только женщину — какой смысл создавать мужчину и вносить в мир беспорядок? Согласно твоему профессору, воз­можна только гомосексуальность — никакой гетеросексуальности. Но только подумайте о мире, который полностью гомо­сексуален. Он был бы по-настоящему безобразен. Хорошо иногда встретить гомосекуалиста — это забавно! — но целый гомосек­суальный мир, мужчины, которые обнимают друг друга и говорят «дорогой...»? Это было бы куда более патологично.

Это прекрасный мир — он существует в полярных противо­положностях. Но эти противоположности дополняют друг друга, и это делает жизнь богатой, потому что придает жизни напряже­ние, а иначе жизнь была бы скучной, монотонной, однообраз­ной; в ней не было бы наслаждения. Радость приходит только из этого напряжения.

Там, где есть напряжение, существует возможность для радости. Когда напряжение слабеет, возникает наслаждение. Вы любите женщину — это огромное наслаждение — но если вы любите ее двадцать четыре часа в сутки, и все продолжаете называть ее сладкой, сладкой, сладкой — у вас начнется диабет! Небольшая борьба, несколько ударов подушкой совершенно необходимы — это даст вам новое прост станьте частью этой коммуны.

И только в тот момент вы узнаете их цель. Это нельзя объяснить заранее; только экзистенциальный опыт даст вам осознание. Это тайная школа, пифагорейская школа. То, что здесь делается, делается намеренно. Ничего не совершается случайно. Я в центре всего, что здесь происходит. Даже если вам что-то кажется нелепым — подождите, будьте терпелиы, и однажды вы поймете смысл. Но вы поймете его только тогда, когда это станет вашим собственным опытом. Я расскажу вам историю:

Гарфилд Голдуотер заработал кучу денег на пошиве мужской одежды в Нью-Йорке. Он жертвовал во все благотворительные фонды, посещал все маскарадах, его имя двавды в неделю печаталось в колонке Эрла Уилсона —и все же он не был счастлив. На самом деле, он впал в такую депрессию, что друг посоветовал ему обратиться к психиатру.

Психиатр выслушал его и сказал:

— Смотрите, мистер Годдуотер: вы заработали все эти деньги, но все ваши успехи бессмысленны, потому что вы ничего не делаете просто для удовольствия. Неужели у вас нет ничего

такого, что вам всегда хотелось бы сделать? Какая-нибудь детская фантазия? Юношеская мечта?

— Ну, — произнес Гарфилд Голдуотер немного задумчиво, — когда я был мальчишкой, мне хотелось отправиться в джунгли на сафари. Ну знаете, вроде Тарзана.

Психиатр посоветовал:

— Если это то, чего вам хочется, сделайте это. Жизнь коротка, а могила глубока. Сделай это, парень, и сделай это сейчас же!

Гарфилд решил принять совет. Спустя два дня он прилетел в Африку и предстал перед самым знаменитым в мире охотником на горилл.

Охотник терпеливо обьяснил ему, что ушел на покой. Но не так-то просто было выставить Гарфилда Голдуотера.

— Я прошу вас, мистер охотник, сказал он, давайте отпра­вимся еще на одно сафари. Я заплачу вам столько, сколько вы скажете. Я богат; деньги не проблема.

Охотник заинтересовался.

— Я слышал о вас, — сказал он. — Я даже носил ваши костюмы. — Он подумал немного, а затем спросил:

— Вы уверены, что деньги для вас не проблема?

— Абсолютно, — поклялся Гарфилд Голдуотер.

— Хорошо, вот наша сделка. Кроме меня, вам потребуется зулус, собака и пигмей с ружьем. Это будет стоить десять тысяч долларов.

Гарфилд Голдуотер присвистнул.

— Десять тысяч долларов! — воскликнул он. — Это уйма денег!

— Только если вы хотите поохотиться, — напомнил охотник. Так что Гарфилд согласился.

Сколотили группу, и прямо на следующий день охота нача­лась. Через час охотник заметил на дереве гориллу. Все остано­вились, и зулус влез на дерево. Он тряс ветки до тех пор, пока горилла не сорвалась и не слетела на землю. Собака туг же прыгнула на гориллу и стала кусать ее за яйца, пока горилла не ослабела. Набросили сеть, и Гарфилд получил свою первую гориллу.

Он был очень доволен. Однако ночью, в палатке, Гарфилд снова задумался о счете. Он подошел к палатке охотника и разбудил его.

— Мне очень неловко тревожить вас в такой час, сказал он, но во-первых, вы сделали огромное дело, во-вторых, я страшно рад горилле, но в-третьих, мне кажется, вы обманули меня. Десять тысяч...

Охотник пожал плечами.

— Сделка есть сделка, мистер Годдуотер.

— Я понимаю, — сказал Гарфилд, — что нам нужны зулус и собака, но зачем нам пигмей с винтовкой? Старина, вы чуть-чуть набиваете цену.

Ответа не последовало; охотник уже спал.

На следующий день они пошли и обнаружили на дереве гориллу побольше. Зулус влез на дерево и тряс ветки до тех пор, пока горилла не отцепилась и не слетела на землю. Собака прыгнула на гориллу и стала кусать ее за яйца; горилла ослабела, и охотник набросил на нее сеть.

На Гарфилда это снова произвело хорошее впечатление. Однако он снова стал маяться мыслями о счете. Он пошел к палатке охотника и сказал:

— Я хочу открыть карты. Я хочу избавиться от пигмея с винтовкой и уменьшить свой счет.

— Мистер Голуотер, — ответил охотник, — вы заключили сделку. Сделка есть сделка, и ничего, кроме сделки.

Вне себя от горя, Гарфилд Голдуотер возвратился в свою палатку. Он пытался представить костюмы, сшитые Анджело в Риме, и фруктовое мороженое от Бишоффа в Тинеке, Нью-Джерси, но его мысли неизменно возвращались к счету в десять тысяч долларов и пигмею с винтовкой.

На следующий день охотники вновь вышли на сафари, и на этот раз Гарфилд Годдуотер сам заметил гориллу. На этот раз горилла была просто огромная. Зулус влез на дерево и стал трясти ветки. Зулус и горилла столкнулись и начали бороться. Внезапно горилла сбросила зулуса вниз.

И когда зулус грохнулся на землю, он завопил пигмею:

— Стреляй в собаку! Стреляй в собаку!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Падая вверх

Декабря 1978 года

Первый вопрос

Ошо, спасибо за изящный синтез. Огромная радость приходит, когда понимаешь бесцельность существования.

Дева Ниргуна,

Истина всегда приводит вас в движение, даже если эта истина не ваша собственная. Само слышание истины вызывает в вас параллельный процесс. Причина не в том, что вы услыша­ли; это не подчиняется закону причин и следствий, это относит­ся к закону синхронизации.

Когда вы слышите великую музыку, внутри вас возникает музыка. Это не обязательно: она может возникнуть, а может не возникнуть. В этом нет никакой неизбежности. Но если вы открыты, она возникает. Если вы доступны, она возникает. Когда вы смотрите на красивого танцора, что-то внутри вас начинает танцевать. Это — общение.

Истина Пифагора, истина величайшего из всех возможных синтезов, может дать начато процессу внутри вас, может начать в вас нечто такое огромное, что вам никогда и не снилось. В этом — единственная цель сатсанга: быть в общении с мастером. Его присутствие, его высказывания, его молчание начинают рабо­тать над вами, и порой даже помимо вас. Временами вы осозна­ете эти процессы, временами даже не осознаете их; они начина­ют работать в нижнем слое вашего сознания. И однажды они взорвутся великим цветением.

Пифагор действительно пытался сделать невозможное. И не только пытался — ему это удалось. Но мир предпочитает жить в разделении, потому что мир может понять только конфликт, он не в состоянии понять синтез. Синтез можно понять только тогда, когда внутри вас происходит некоторый синтез; в против­ном случае синтез не доступен для понимания, он будет понят неправильно.

Против Пифагора были все. Все религии, все секты, все так называемые гуру тех дней, все были против Пифагора. Факти­чески, им следовало быть вместе с ним, поскольку он свел все разрозненные фрагменты истины. Но это болезненно...

Если бы я назвал Коран истинным, таким же истинным, как Веды, и если бы люди это поняли, то и мусульмане, и индусы были бы необыкновенно счастливы — но этого не происходит. И те и другие приходят в ярость. Мусульмане приходят в ярость от того, что я сравнил их священную кншу с обыкновенной — Веды? А индус придет в ярость от того, что я сравнил его священную книгу с обыкновенной — Коран? Придут в ярость и те и другие, потому что задеты их эго.

И вы можете понять, что должно было случиться с Пифаго­ром, потому что это происходит со мной, это происходит с вами. Один и тот же процесс! Индусы против, мусульмане против, джайны против, буддисты против, христиане против. Почему? А я привожу Христа, Будду, Махавиру, Заратустру, Лао-цзы и Кришну в самый высокий синтез, какой только возможен. И тем не менее все они — против.

Вот причина: они разделены в самих себе. Они могут понять только то, чем являются сами. Вы не в состоянии понять того, что выходит за пределы вашего сознания. Если вы разделены, вы сможете понять только разделенный мир. Если внутри вас — тонкая гармония, только тогда станет понятной какая-то внеш­няя гармония.

Это хорошо, Ниргуна, что ты чувствуешь огромную благо­дарность, которая поднимается в тебе, котда ты слышишь о синтезе. Это говорит о том, что нечто в тебе стало объединяться — то, что соединяет тебя вместе, что создает единство между двумя полушариями вашего мозга, левым и правым.

Эти два полушария должны быть осознаны, и очень глубоко, потому что многое от этото зависит. В настоящее время ученые полностью согласны с древними мистическими преданиями — до тех пор, пока эти две части мозга не соединятся — и соединятся правильно — человек остается шизофреником. Они соединены, но очень и очень слабо; лишь тонкая нить соединяет их. Эту нить можно оборвать.

Иногда это происходит в несчастных случаях, например, в автомобильных катастрофах — нить может оборваться. Это очень хрупкий мост, совсем как ниточка. Если ее перерезать, то человек становится двумя: один человек становится двумя. Он начинает вести себя, как два человека. И были замечены стран­ные вещи.

Например: левая сторона мозга может читать и запоминать. Правая часть мозга вообще не может читать. Поэтому происхо­дит странная вещь: вы можете дать человеку что-нибудь прочи­тать, он прочтет, но только одна часть его мозга будет помнить об этом. Если вы анестезируете его левую сторону, он даже не вспомнит, что читал что-то. Он прочел это, но он не будет помнить.

Одна его рука может делать что-то, но другая рука не будет ей помогать, потому что руки относятся к разным полушариям. Правая рука относится к левому полушарию. Вот почему правая рука стала так важна. Правая рука стала правой рукой, а левая стала неправой рукой. Почему? Это очень символично.

Левая рука соединена с правым полушарием, а в правом полушарии представлены интуиция, психические силы, медита­ция, любовь, поэзия — так как все это считается несуществен­ным, левая рука также считается несущественной. Правая рука представляет логику, расчет, арифметику, науку — так как все это ценится, правая рука также ценится.

Десять процентов детей рождаются левшами; один человек из десяти — левша. Возможно, вам не удастся разыскать так много левшей, поскольку мы с самого начала заставляем их писать правой рукой, все делать только правой рукой. Так

уничтожается меньшинство. Это очень деспотично; человек, который родился яевшой, должен быть левшой, иначе он никог­да не станет подлинным. Он станет фальшивым. Вы будете заставлять его пользоваться правой рукой, и из-за всех этих правых — учителей, родителей, других учеников в школе — он будет чувствовать себя виноватым, пользуясь левой рукой. Что-то он делает не так.

Он ничего не делает не так — он левша по природе. У него есть способности, чтобы стать поэтом. У него есть способности, чтобы стать интуитивным человеком. В нем может развиться дар предвидения. Возможно, однажды он сможет читать мысли других людей. Возможно, у него есть способности, чтобы стать великим медиумом. Возможно даже, что его ум имеет власть над материей. Он обладает громадными способностями! Но его под­авляют.

Общество заставляет его развивать правую руку. Правая рука — это его слабая рука. Он проживет очень слабую жизнь, неизобильную, нетворческую. Он мог бы стать великим проро­ком; а проживет всего лишь третьестепенным математиком. Человек, который мог быть выдающимся поэтом, или музыкан­том, или художником, теперь станет всего лишь третьеразряд­ным клерком в каком-нибудь офисе, или начальником станции, или заместителем контролера, или политиком — кем-то треть­естепенным. Вы поступили с ним очень и очень насильственно.

Связь между этими полушариями очень слаба; обычно они мало сообщаются. Чем большей становится интеграция, тем глубже становится сообщение между двумя полушариями. У Будды эти два полушария становятся одним. Он логичен на­столько, насколько это возможно, и он настолько любящий, насколько возможно.

Левое полушарие, с которым соединяется правая рука, подчиняется закону необходимости. А правое полушарие, с которым соединяется левая рука, подчиняется закону силы. И когда эти два закона становятся одним, возникает логос, возни­кает дхамма, возникают дао, тора — высший закон, закон законов. Тогда человек обладает потрясающей красотой и изя­ществом. В нем встречаются земля и небо, мужчина и женщина; в нем встречается все, что разделено в существовании. И в этой встрече познается Бог.

Все тайные методы всех тайных школ — это не что иное, как алхимические действия, с помощью которых возводится мост между этими двумя полушариями, чтобы настолько сблизить их, настолько тесно сблизить их, что они почти превратятся в одно. Когда логика действует как любовь, а любовь действует как логика, вы достигаете высочайшего пика. И на этом пике экстаз просто приходит к вам — точно так же, как с приходом весны расцветают цветы. Когда в вашем внутреннем мире происходит этот синтез, эта весна — вы пришли домой, вы достигли единства, целостности. Вы становитесь святым.

Ниргуна, в тебе происходит нечто, как происходит нечто с каждым моим саньясином. В тех, кто действительно близки со мной, для кого саньяса — не просто формальность, кто действи­тельно любит меня, кто действительно сказал мне «да» без всяких «нет», скрывающихся позади, этот синтез происходит. Восток и Запад встречаются, небо и земля встречаются, разум и материя встречаются.

То, что сделал Пифагор, было уничтожено. Его академия, его шкала были сожжены дотла. Сотни его учеников были зарезаны. Мы снова пытаемся сделать это, мы вновь рискуем — это опасно. Нас может постигнуть та же участь. Но это не обязательно. Опыт Пифагора может нас кое-чему научить. Он был пионером. Он добился успеха в своей жизни; он достиг цели через множество своих учеников. Но, быть может, он пришел слишком рано; мир еще не был готов.

Теперь мир подготовлен наукой. В то время мир не был научно готов. Восток был Востоком, Запад был Западом, и мост между ними был почти невозможен. В настоящее время наука сделала людей настолько близкими друг другу, что возник климат, в котором возможен также и духовный синтез. В то время люди жили изолированно. Лишь изредка с Запада на Восток мог заехать гость... и запомните, это всегда был гость с Запада, приехавший на Восток; Запад никогда не посещали люди с Востока. Почему?

Запад представляет собой мужской ум: он инициативен. Восток представляет собой женский ум: он просто ждет, он не проявляет инициативу. Примерно так же, как мужчина всегда делает женщине предложение и говорит: «Я люблю тебя». Жен­щина никогда не делает предложения. А если женщина делает вам предложение, вы убежите от нее подальше, потому что она не женщина; у нее больше мужской ум. Вы будете ее бояться. Вы будете обижены. Вам нелегко будет принять ее. Женщина должна ждать.

Вот почему Запад всегда посылал разведчиков на Восток. Восток просто ждал; он никуда не двигался. Изредка мог прибыть путешественник. Он увезет с собой на Запад древние предания Востока, и их обязательно поймут неправильно. Это случилось с Пифагором, и спустя пять столетий это случилось с Иисусом.

Иисус также посетил Восток; он научился всему на Востоке. А когда он вернулся, он также был не понят; это было слишком чуждо. Таким же образом это происходит с моими саньясинами: когда вы приезжаете на Запад, вас могут понять неправильно. Но вы в лучшем положении — вас так много. Пифагор уехал один и вернулся один; Иисус уехал один и вернулся один. Они были великими авантюристами.

Иисус был убит. Академию Пифагора сожгли, его ученики были зарезаны. Мир не был еще так взаимосвязан,как сегодня. Наука и техника сделали людей очень близкими. Устранены все барьеры, по крайней мере, все физические барьеры. Теперь нужно сделать второй шаг: психологические барьеры тоже мож­но устранить — вот что мы здесь делам.

Это хорошо, что пифагорейский синтез тронул струны твоего сердца, потому что это также и то, чем я занимаюсь.

И второе, что ты говоришь, Ниргуна:

Огромная радость приходит, когда понимаешь бесцельность существования.

Радость приходит только тогда, когда вы понимаете, что целое не может иметь никакой цели. У частей может быть какая-то цель: целое не может иметь никакой цели.

У вашего дома есть предназначение: это ваше убежище, укрытие. Есть предназначение у пищи: она питает вас, она поддерживает вашу жизнь. У вашей одежды есть цель, у ваших машин... и все, что вы создаете, имеет цель. Но каково ваше предназначение?

Теперь вы начинаете двигаться в мир бесцельного. Кое-что вы еще можете найти. Вы можете сказать: «Я здесь для того, чтобы быть счастливым». Но какая цель в том, чтобы быть счастливым? Какова цель счастья? Вы можете сказать: «Я здесь, чтобы любить». Но тогда любовь сама по себе — бесцельна. В ней так же нет цели, как в цветке розы, как в капле росы, скользящей в лучах утреннего солнца по лепестку лотоса. Она также бесцель­на, как все целое. Чем ближе вы подходите к целому, тем больше бесцельность становится законом. Цель относиггся к закону необходимости: бесцельность относится к закону силы. Каково назначение целого? Цели вообще нет — это чистое празднова­ние. Вот почему индусы назвали его лила — лила означает наполненность игрой. Это просто игра.

У игры нет цели. В тот момент, когда в игре появляется цель, она становится состязанием, помните — есть разница между игрой и состязанием. Если вы просто играете в карты, не делая ставок, не привлекая деньги — это игра. В тот момент, когда вы ставите деньги, это больше не игра — это бизнес. В игру привнесена цель. Теперь это — состязание. Теперь вы входите в азарт. Всего несколько мгновений назад вы играли; теперь игра стала вторичной. Теперь вопрос в том, как выиграть побольше денег. Теперь это серьезная вещь; она перестала быть невесомой. Из мира изящества она спустилась в мир гравитации. Из мира силы она спустилаь в мир необходимости.

Эти два закона необычайно прекрасны. Закон необходимос­ти эквивалентен закону гравитации. Наука признает закон притяжения, закон необходимости. Науке еще неизвестен вы­сший закон: закон изящества, закон силы. Вот почему наука все еще мыслит в терминах причины и следствия. Она еще не осознала высший закон.

Религия открыла более высокий закон — закон изящества. Гравитация притягивает вас вниз... над этим следует медитировать. Если есть рождение, то есть и смерть — чтобы уравновесть его. Если есть любовь, то есть и ненависть. Если есть отрицатель­ное электричество, то есть и положительное электричество. Если есть закон, который притягивает вещи вниз, то должен существовать закон, который притягивает вверх.

Это простая логика! Это не нуждается в доказательствах. Это очень просто: все в жизни уравновешено своей полярной проти­воположностью. Тогда где противоположность гравитации? Я спрашиваю. Она должна существовать. И помните, даже грави­тация была неизвестна до Ньютона; еще три столетия назад мы ничего не знали о ней. И не то, чтобы закон гравитации начал действовать после Ньютона — он действовал всегда! Ньютон не изобретал его: он его только открыл. И теперь это открытие кажется совсем обычным.