И все ж тебе дано преодолеть 1 страница

ОШО.

ФИЛОСОФИЯ ПЕРЕННИС

Беседы о "Золотых стихах" Пифагора

Новочеркасск: ОАО «Книга» 1995. 480 с.

Ошо, также известный как Багван Шри Раджниш — просветленный Мастер нашего времени. Ошо означает «океанический», «растворенный в океане».

В этой книге представлена серия бесед по «Золотым стихам» Пифа­гора — древнего греческого философа. Это первая книга, в которой, в отличие от ранее изданных затронута тема западного мистицизма и великих просветленных мистиков запада.

Беседы были проведены с 21 декабря 1978 года по 10 января 1979 года в Международной коммуне Ошо в Индии, г. Пуна.

СОДЕРЖАНИЕ

Философия Переннис

Том 1

1. Величайшая роскошь

2. Любовь приходит без лика

3. Падая вверх

4. Я делаю дело

5. Пип-пип

6. Логос — сила — необходимость

7. Сознательность — ключ к мастерству

8. На вас нет пятен

9.Блаженство за пределамивсякой двойственности

10. Просто будьте такими, какие вы есть

Том 2

1. Золотая середина

2. Зорба-Будда

3. Не плюйте в потолок

4. Аромат абсолютной наполненности

5. Любовь всегда девственна

6. Просветление — ваше прирожденное право

7. Дерзкий эксперимент

8. Бегство в реальность

9. Нет никакого Бога, пока вы не встретите Его

10. Известное, неведомое, непознаваемое

11. Есть только Бог

Философия Переннис

Том1

Комментарии на «Золотые стихи» Пифагора и ответы на вопросы учеников 21-30 декабря 1978 года Пуна, Индия

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Величайшая Роскошь

Декабря 1978 года

Богам бессмертным почести

Священные воздай

И охраняй затем ты веру.

Чти память

Прославленных героев, духов, полубогов.

Будь хорошим сыном,

Справедливым братом,

Супругом нежным и отцом хорошим.

Друга выбирай,

Кто друг по добродетели.

Собирай

Плоды его советов мягких,

И жизнь его пускай

Тебе полезна будет,

И никогда не оставляй его из-за

Обид пустячных.

По крайней мере, если можешь,

Ведь закон суровый самый

Связует силу

И необходимость.

Пифагор представляет собой вечного паломника к филосо­фии переннис — вечной философии жизни. Он прежде всего — искатель истины. Ради поиска он рисковал всем, что имел. Он много и далеко путешествовал, почти по всему известному в те дни миру, в поисках мастеров, тайных школ, скрытых секретов. Он ездил из Греции в Египет — в поисках пропавшей Атлантиды и ее секретов.

Огромная александрийская библиотека в Египте была еще нетронута. В ней сохранялись все секреты прошлого. Это была величайшая библиотека, которая когда-либо существовала на земле; позднее она была уничтожена мусульманскими фанати­ками. Библиотека была так велика, что, когда ее подожгли, пожар продолжался шесть месяцев.

Ровно за двадцать пять веков до Пифагора в океане исчез огромный континент — Атлантида. Океан, называемый Атлан­тическим, получил свое название по имени этого континента, Атлантиды.

Атлантида была древнейшим континентом земли, и цивили­зация достигла высочайших возможных вершин. Но когда циви­лизация достигает высоких вершин, всегда есть опасность: опасность упасть и разбиться, опасность самоубийства.

Человечество вновь оказалось перед лицом этой опасности. Когда человек становится могущественным, он не знает, что делать с этим могуществом. Когда могущество слишком велико, а понимание слишком мало, могущество всегда приносит опас­ность. Атлантида затонула в океане не в результате какой-то естественной катастрофы. Это действительно было то же самое, что происходит сегодня: это собственная власть человека над природой. Атлантида затонула именно из-за атомной энергии — это было самоубийство человечества. Но все священные книги и все секреты Атлантиды все еще хранились в Александрии.

Во всем мире существуют притчи, рассказы о великом потопе. Эти истории берут начало от затопления Атлантиды. Все эти истории — христианские, иудаистские, индуистские — все они повествуют о великом потопе, который произошел однажды в прошлом и уничтожил почти всю цивилизацию. Лишь не­сколько посвященных, адептов, спаслись. Ной был адептом, великим мастером, и Ноев ковчег — это просто символ.

Несколько человек избежали катастрофы. Вместе с ними уцелели все секреты, достигнутые цивилизацией. Они храни­лись в Александрии.

Пифагор провел в Александрии многие годы. Он учился, он был посвящен в тайных школах Египта — в частности, в мистерии Гермеса. Затем он отправился в Индию, был посвящен во все, что было открыто браминами этой древней страны, все, что узнала Индия о внутреннем мире человека.

Несколько лет он пробыл в Индии, затем он переехал в Тибет и после — в Китай. Это был весь известный мир. Всю свою жизнь он был искателем, странником, в поисках философии — философии в истинном значении этого слова: любовь к мудрости. Он был любовником, философом — не в современном смысле слова, но в старинном, древнем смысле. Ибо любовник не может только размышлять, любовник не может только думать об истине: любовник должен искать, быть отважным, рисковать.

Истина — это возлюбленная. Как вы можете продолжать только думать о ней? Ваше сердце должно быть отдано возлюб­ленной. Поиск не может быть только интеллектуальным; он должен быть глубоко интуитивным. Возможно, начало должно быть интеллектуальным, но только начало. Лишь отправная точка должна был) интеллектуальной, но в конце он должен проникнуть в самое ядро вашего существа.

Он был одним из самых великодушных людей, самых сво­бодных, демократичных, непредубежденных, открытых. Его ува­жали во всем мире. Его почитали от Греции до Китая. Он был принят во все мистические школы; его везде встречали с боль­шим удовольствием. Его имя было известно во всех странах. Куда бы он ни приехал, его везде принимали с огромной радостью.

Даже когда он стал просветленным, он все же продолжал углубляпься в скрытые тайны, он все же просил, чтобы его приняли в новые шкалы. Он пытался создать синтез; он пытался познать истину через все возможности, которые только доступ­ны человеку. Он хотел знать истину во всех ее аспектах, Чво всех ее измерениях.

Он был всегда готов склониться перед мастером. Он сам был просветленным — это бывает очень редко. Однажды вы стано­витесь просветленным, поиск прекращается, искатель исчезает. Больше незачем.

Будда стал просветленным... и он больше не ходил ник какому мастеру. Иисус стал просветленным... и он больше не ходил ни к какому мастеру. Ни Лао-цзы, ни Заратустра, ни Моисей... Поэтому, Пифагор — нечто уникальное. Никогда не было ничего подобного. Даже став просветленным, он был готов стать учеником любого человека, который открыл какой-то аспект истины.

Его поиск был таким, что он готов был учиться у каждого. Это был совершенный ученик. Он был готов учиться у всего существования. Он оставался открытым, и он учатся до самого конца.

Весь его труд был... а это был великий труд в те дни — добраться из Греции в Китай. Путь был полон опасностей. Путешествие было рискованным; это было не так просто, как сегодня. Теперь все так легко, что вы можете позавтракать в Нью-Йорке, пообедать в Лондоне и страдать от расстройства желудка в Пуне. Все очень просто. В те дни это было нс так просто. Это действительно был риск; чтобы перебраться из одной страны в другую, требовались годы. К тому времени, как Пифагор возвратился, он был очень стар. Но вокруг него собрались искатели; родилась великая шкала. И, как бывает всегда, общество стало преследовать его, его шкалу и его учеников. Всю свою жизнь он искал вечную философию, и он нашел ее! Он привел все фрагменты в неслы­ханную гармонию, в великий союз. Но ему не позволили проработать детали; учить людей ему не позволили.

Его преследовали везде. Много раз покушались на его жизнь. Было почти невозможно научить всему, что он накопил. А его сокровище было громадным — фактически, ни у кого больше не было такого сокровища, каким владел он. Но человечество так глупо — и всегда было таким. Этот человек совершил нечто невозможное: он проложил мост между Востоком и Западом. Он был первым мостом. Ему было суждено узнать восточный ум так же глубоко, как и западный.

Он был греком. Он был воспитан на греческой логике, на греческом научном подходе, а затем он отправился на Восток. И затем он учился путям интуиции. Затем он учился, как быть мистиком. Он сам по праву считался великим математиком. А математик, ставший мистиком — это революция, потому что эти полюса противоположны.

Запад представляет мужской ум, агрессивный интеллект. Восток представляет женский ум, восприимчивую интуицию. Восток и Запад не просто произвольны — деление очень значи­тельное и очень глубокое.

И вы не должны забывать Редьярда Киплинга: в том, что он говорил, есть значение, есть смысл. Он говорит, что Восток и Запад никогда не встретятся. В этом есть доля истины, потому что встреча кажется невозможной; настолько диаметрально противоположен их образ действия.

Запад — агрессивный, научный, готовый побеждать приро­ду. Восток — не агрессивный, восприимчивый — готовый быть побежденным природой. Запад жаждет знать. Восток терпелив. Запад использует любую возможность, чтобы проникнуть в тайны жизни и существования; он старается открыть двери. А Восток просто ждет с глубоким доверием: «Когда я буду достоин, истина откроется мне.» Запад — это концентрация ума: Восток — это медитативный ум. Запад — это мышление: Восток — это не-мышление. Запад — это ум: Восток — это не-ум. И кажется, Киплинг согласно логике прав: представляется невозможным, чтобы Восток и Запад когда-нибудь встретились.

И Восток и Запад представляет не только то, что земля делится на два полушария: это представляет также ваш ум, ваш мозг. Ваш мозг делится на два полушария, точно так же, как земля. Ваш мозг имеет свой Восток и свой Запад. Левое полуша­рие вашего мозга — это Запад; он связан с правой рукой. А правое полушарие вашего мозга — это Восток; он связан с левой рукой.

Запад — это правый, реакционер. Восток — левый. И их процессы настолько различны... Левое полушарие вашего мозга рассчитывает, думает, оно логично. Вся наука создастся им. А правое полушарие вашего мозга — поэт, мистик. Оно интуитив­но, оно чувствует. Оно неопределенно, смутно, туманно. Ничего не ясно. Все находится в некотором хаосе, но в этом хаосе есть красота. В этом хаосе есть великая поэзия, в этом хаосе есть великая песня. Это очень заманчиво.

Вычисляющий ум похож на пустыню. А невычисляющий ум — это сад. Там поют птицы и распускаются цветы... это совер­шенно другой мир.

Пифагор был первым человеком, который попытался совер­шить невозможное, и ему удалось это. В нем Восток и Запад стали одним целым. В нем объединились инь и янь. В нем мужчина и женщина стали одним. Он был ардханаришваром — полным единством полярных противоположностей. Шива и Шакти вместе. Интеллект высочайшего масштаба и глубочай­шая интуиция. Пифагор — это высочайшая вершина, залитая сеянцем вершина, и вместе — глубокая, темная долина. Это очень редкое сочетание.

Но весь труд его жизни был уничтожен глупцами, посред­ственной массой. Эти несколько стихов — единственное, что осталось. Эти стихи можно написать на почтовой открытке. Это все, что осталось от усилий, стараний этого великого человека. И это также написано не его рукой; кажется, уничтожено было все, что он написал.

В день, когда умер Пифагор, тысячи его учеников были зарезаны и сожжены. Только один ученик бежал из школы; его звали Лизий. И он бежал не для того, чтобы сохранить свою жизнь — он бежал только для того, чтобы сохранить что-нибудь из учения мастера. Эти «Золотые стихи Пифагора» были напи­саны Лизием, единственным спасшимся учеником.

Была сожжена вся школа, и тысячи учеников были просто зарезаны и убиты. И все, что Пифагор собрал в своих путешес­твиях — великие сокровища, великие писания из Китая, Индии, Тибета, Египта, за годы и годы работы — все было сожжено.

Лизий написал эти несколько стихов. И, согласно древней традиции, когда ученик не знал другого имени, кроме имени своего мастера, эти стихи не называются «Стихами Лизия» — они называются «Золотыми стихами Пифагора». Он не подпи­сался под ними.

Это происходило много раз. Это произошло в Индии со Вьясой, великим мастером. Под его именем существует столько писаний — это невозможно, чтобы один человек смог написать так много. Это за пределами человеческих возможностей. Даже если бы тысяча людей всю свою жизнь непрерывно писали, даже тогда не могло быть написано так много. Тогда что же произош­ло? Они приписаны Вьясе — их писал не только Вьяса, но и его ученики. Но настоящий ученик не знает другого имени, кроме имени своего мастера. Он исчез в мастере, поэтому что бы он ни написал, он пишет под именем мастера. Поэтому лингвисты, ученые, профессора развили множество теорий — они думают, что было много Вьяс, много людей с одинаковым именем. Это бессмыслица. Был только один Вьяса. Но на протяжении веков множество людей любили его так глубоко, что, когда они писали что-либо, у них было чувство, что это мастер пишет через них — они подписывались именем мастера, поскольку были только средством, простым инструментом, посредниками.

То же самое произошло в Египте с Гермесом: множество писаний, и все написаны учениками. И то же самое произошло с Орфеем в Греции, и то же самое — с Лао-цзы и с Конфуцием в Китае.

Ученик теряет самотождественность. Он становится абсо­лютно единым с мастером. Но человеческой глупостью было уничтожено нечто чрезвычайно ценное.

Пифагор — это первый эксперимент по созданию синтеза. С тех пор прошло двадцать пять столетий, но никто больше не пытался повторить. Никто не делал этого прежде, и никто не делал этого после. Для этого нужен ум, который является и тем и другим — научным и мистическим. Это редкое явление. Это случается только однажды.

Были великие мистики — Будда, Лао-цзы, Заратустра. И были великие ученые — Ньютон, Эдисон, Эйнштейн. Но найти человека, который чувствовал бы себя как дома в обоих мирах, — легко, как дома — очень трудно. Пифагор был таким челове­ком — не таким, как все. Его нельзя отнести к какой-либо категории.

Синтез, который он искал, был необходим, в особенности в его дни, так же, как он необходим сегодня — потому что мир снова в той же точке. Мир движется, как колесо. На санскрите слово, означающее «мир» — самсара. Самсара означает колесо. Колесо велико: один круг состоит из двадцати пяти веков. За двадцать пять веков до Пифагора покончила самоубийством Атлантида — из-за успехов своей собственной науки. Но без мудрости рост науки опасен. Это как меч в руках ребенка.

Сейчас со времен Пифагора прошло двадцать пять столетий. Снова мир в хаосе. Колесо снова пришло в ту же точку — оно всегда приходит в одну и ту же точку. Двадцать пять веков должно пройти, чтобы этот момент настал. Каждые двадцать пять веков мир приходит в состояние великого хаоса.

Человек теряет корни, начинает чувствовать бессмыслен­ность. Исчезают все ценности жизни. Наступает великая тьма. Направление потеряно. Все кажется простой случайностью. Кажется, что нет цели, нет смысла. Жизнь кажется только делом случая. Кажется, что существование не интересуется вами. Кажется, что нет жизни после смерти. Кажется, что все, что бы вы ни делали — тщетно, механистично, рутина. Все кажется бесцельным. Эти времена хаоса, беспорядка могут или обернуться вели-

ким бедствием, как это произошло в Атлантиде, или оказаться квантовым скачком в развитии человечества. Это зависит от того, как мы их используем. Именно во времена великого хаоса рождаются великие звезды. '

Пифагор не был одинок. В Греции родились Пифагор и Гераклит. В Индии — Будда, Махавира и многие другие. В Китае — Лао-цзы, Чжуан-цзы, Конфуций, Мэн-цзы, Ли-цзы, и мно­жество других. В Иране — Заратустра. В традиции браминов — много великих пророков Упанишад. В мире иудаизма — Мои­сей... Все эти люди, эти великие мастера, родились в определен­ный момент человеческой истории — двадцать пять столетий назад.

Сейчас мы снова переживаем великий хаос, и человеческая участь зависит от того, что мы будем делать. Либо мы уничтожим себя, как цивилизация, уничтожившая себя в Атлантиде — весь мир станет Хиросимой; мы утонем в своих собственных знаниях; мы совершим самоубийство в своих собственных знаниях, коллективное самоубийство. Немногие — Ной и несколько его последователей, — возможно, спасутся, а возможно, нет... Либо, существует вероятность, что мы сможем совершить квантовый скачок.

Человек может либо совершить самоубийство, либо возро­диться. Обе двери открыты.

Если такое время может создать людей, как Гераклит, Лао-цзы, Заратустра, Пифагор, Будда и Конфуций, то почему оно не может создать великое человечество? Это возможно. Но мы продолжаем упускать возможность.

Обычная масса людей живет в такой бессознательности, что они не могут заглянуть даже на два шага вперед. Они слепы. И их большинство! Предстоящие двадцать пять лет, последняя часть этого столетия, будут иметь чрезвычайную важность. Если мы сможем создать в мире сильный импульс для медитации, для внутреннего путешествия, для спокойствия, для тишины, для любви, для Бога... если в наступающие двадцать пять лет мы сможем создать пространство, чтобы Бог случился со многими и многими людьми, человечество получит новое рождение, воскреснет. Родится новый человек.

И если вы упустите это время, то вы останетесь такими же еще на двадцать пять веков. Несколько человек достигнут просветления, но это будет всего лишь несколько человек. То там, то здесь, изредка, человек будет становиться бдительным, сознательным и божественным. Но большая часть человечества продолжает отставаться в темноте, в абсолютной темноте, в полной нищете. Большая часть человечества продолжает жить в аду.

Однако эти моменты, когда умножается хаос и человек теряет свои корни в прошлом, выходит из колеи прошлого — это великие моменты. Если мы можем чему-то научиться из про­шедшей истории, если мы можем чему-то научиться у Пифаго­ра... Люди не смогли воспользоваться Пифагором и его понима­нием, они не смогли воспользоваться его великим синтезом, они не смогли воспользоваться дверьми, которые он открыл. Один человек совершил нечто громадное, нечто невозможное, но этим не воспользовались.

Я пытаюсь сделать в точности то же самое снова; я чувствую глубокое духовное родство с Пифагором. Я также несу вам синтез Востока и Запада, науки и религии, интеллекта и инту­иции, мужского ума и женского ума, головы и сердца, правого и левого. Я так же пытаюсь любым возможным способом создать великую гармонию, ибо только эта гармония может спасти. Только эта гармония может дать вам новое рождение.

Но вполне возможно, что то, что сделали с Пифагором, сделают и со мной. И вполне возможно, что то, что сделали с последователями Пифагора, сделают и с моими саньясинами. И все же, даже зная об этой возможности, нужно вновь совершить эту попытку. Ибо это ценное время. Оно приходит только раз в двадцать пять столетий, когда колесо может двинуться новым путем, может поменять направление.

Все вы должны рисковать, и вы должны рисковать всем, что имеете. И рисковать этим с большим наслаждением! Ведь что может быть более радостно, чем дать рождение новому человеку, стать средством для нового человека, для нового человечества?

Это будет болезненным, как болезненно всякое рождение. Но страдание может быть желанным, если вы понимаете, что произойдет из него. Если вы можете увидеть ребенка, рождаю­щегося из него, то боль перестает быть болью — точно так же, как мать принимает боль во время родов. Боль к делу не относится: ее сердце радостно танцует — сейчас она даст рождение жизни, она созидает. Она делает этот мир более живым; новый ребенок рождается через нее. Бог использует ее, как срецдство, ее чрево оказалась плодородным. Она счастлива, она в великой радости. Она радуется, хотя боль здесь, на периферии. Но когда есть эта великая радость, боль просто становится задним планом и делает радость даже более громкой. Помните...

Мои саньясины могут стать источником энергии, энергети­ческим полем. Великий синтез происходит здесь. Востоки Запад встречаются здесь. И если мы сможем помочь эти невозможным вещам случиться, человек в будущем будет жить совершенно иным образом. Ему не придется жить в том же самом старом аду. Человек может жить в любви, в мире. Человек может жить в великом дружелюбии. Человек может жить жизнью, в которой нет ничего, кроме празднования. Человек может сделать эту землю божественной.

Да: эта самая земля может стать раем, и это самое тело — Буддой.

Эти сутры... их несколько. Сутры Пифагора делятся на три части; они известны, как знаменитые «три "П"» Пифагора: — приготовление, очищение, совершенствование (preparation, purification, perfection;;;$$$$$$$$)).

Приготовление означает стать готовым, в принимающем настроении, стать доступным, открытым. Приготовление озна­чает создание жажды, стремления к истине. Приготовление означает не только любопытство, не только интеллектуальный интерес к тому, что такое истина, но преданность поиску. Не наблюдатель в стороне, но участник.

Приготовление — это вводная часть: создать в вас сильную жажду. Когда вы близко подходите к мастеру, первое, что он даст вам — это горячая жажда. Он даст вам страстное желание; он посеет семена великого желания. Фактически, он сделает вас очень неудовлетворенным.

Вы могли прийти к нему в поисках удовлетворенности, вы могли прийти к нему за утешением, но он бросит вас в огонь, в пламя нового желания, о котором вы даже не грезили, которого вы никогда не осознавали. Возможно, оно таилось где-нибудь в темных уголках вашего существа, или скрывалось в подземных тайниках — он вынесет это на свет, он превратит его в огромное пламя. Он вольет в вас всю свою энергию, чтобы сделать вас настолько жаждущим, настолько неудовлетворенным, что вы начнете поиск и станете готовы рискнуть всем; что вы забудете обо всех остальных желаниях, что вы сольете все желания в один поток, что вашим единственным желанием, днем и ночью, станет истина — или Бог, или нирвана. Это просто названия одного и того же явления.

Приготовление предполагает, что ученик становится про­бужденным — пробужденным для истины, что мы пребываем в темноте и нужно искать свет, пробужденным для факта, что мы понапрасну тратим свои жизни, что это неправильный образ жизни. Пока не начато движение к Богу, жизнь остается пустой, бессильной. Ученика нужно встряхнуть, выбить из его мечтаний — мечтаний о деньгах, власти политики и престиже — и дать ему новую мечту, окончательную мечту, которая поглотит все мечты. Окончательная мечта — узнать истину, узнать то, что есть, узнать то, откуда мы пришли, узнать этот источник и узнать цель, к которой мы идем.

Затем вторая часть — очищение. Когда желание возникает, вы должны быть очищены — ведь для того, чтобы достичь окончательной истины, вы должны отбросить множество не­нужного груза, множество багажа, который носили всегда. Вы таскали его, потому тго считали его большой ценностью. Вы нуждаетесь в очистке от всех отравляющих веществ, которыми вы пропитались в пути. А мы должны пить яд, множество видов яда. Один — индуист, другой — мусульманин, третий — христи­анин, все это яды, предубеждения. Они держат вас на привязи у общества, обусловленности общества.

Очищение означает, что нужно отбросить все условности, все идеологии, все предубеждения, все концепции, все филосо­фии... все, чему вас обучили другие. Нужно стать чистой доской — tabula rasa — нужно стать абсолютно чистым. Только тогда, когда вы полностью чисты, когда на вас ничего не написано. Бог может написать что-то. Только когда вы полностью тихи и все слова, которые дало вам общество, исчезли — Бог может говорить с вами. Истина может нашептывать свои тайна вам на ухо только тогда, когда вы абсолютно пусты; пустота — это чистота.

Очищение — это слабительное. Человеку нужно бросить множество вещей. В действительности, истина нс где-то вдалеке — вы просто накопили вокруг себя слишком много. Вы вырас­тили вокруг себя много слоев, много личностей вокруг себя, вы носите множество масок. Поэтому вы не можете видеть свое подлинное лицо. Все эти маски нужно отбросить. Вы должны стать подлинным, правдивым в том, какой вы есть, полностью обнаженным в том, какой вы есть.

Очищение означает: Довольно прятаться! Довольно лгать! Довольно быть фальшивым!

И третье — совершенство. Когда вы перестали быть фаль­шивым, когда вы отбросили все яды, которые собрали в пути, когда с зеркала стерта пыль, тогда совершенство приходит само по себе.

Совершенство — это объединяющая часть: что тузНса. unio mystica.

Сначала желание, сильное желание, всеобъемлющее жела­ние... потому что только тогда, когда ваше желание всеобьемлю-ще, вы будете готовы пройти через боль очищения. Если желание едва теплится, вы не будете готовы пройти через боль очищения.

Очищение — это болезненно! Это похоже на выдавливание гноя из вашего тела — это больно. Хотя в конечном итоге это благо — если гной удален, удален и яд, и рана вскоре заживет — но это больно. Выдавливать гной — болезненно. Но оставить его внутри — значит помочь ему увеличиться; он распространится по всему вашему телу.

Быть готовым пройти через очищение можно только тогда, когда желание настолько всеобьемлюще, что вы готовы умереть ради него, если это необходимо. И это действительно вид смерти — так как личность, которую вы всегда считали самим собой, должна умереть. Вы должны отбросить все, с чем вы отождес­твлялись. И это — ваше эго. Вы должны отказаться от всего, на что вы претендовали и чем хвастали до сих пор; все, что было для вас драгоценно, должно быть отброшено, как абсолютная чепу­ха. Эго болезненно. Ощущение такое, как будто вы теряете свое королевство и становитесь нищим.

Пока желание не стало всеобъемлющим, вы не будете готовы к этому. А когда происходит очищение, когда вы отбрасываете все несущественное, существенное совершенствуется само. Вам не нужно становиться совершенным! Вам нужно только создать место, где совершенство может вырасти, случиться. Совер­шенство — это случай, событие.

Первая сутра — приготовление:

Богам бессмертным почести священные воздай; И охраняй затем ты веру...

Лорд Бэкон, великий научный ум, в своей знаменитой книге «Новум органум» написал, что Пифагор был большим фанатиком. Нет, это полная бессмыслица. Книга Бэкона дей­ствительно великая; за исключением одного этого утверждения, это книга чрезвычайно ценная.

Говорят, что в мире есть три великие книги. Первая — «Органум» Аристотеля; «органум» означает принцип. Вторая — «Новум органум» Бэкона: новый принцип. И третья — «Терциум Органум» Успенского: третий принцип. И это действительно великие книги, несравненные.

Однако совершенно поразительно, как Бэкон мог заклю­чить, что Пифагор был фанатиком — так как Пифагор быд прямой противоположностью, абсолютной противоположностью фанатика. Если бы он был фанатиком, он не вступал бы во всевозможные эзотерические, оккультные школы. Если бы он был фанатиком, он не был бы таким открытым ддя обучения из любого возможного источника. На самом деле, фанатизм никог­да не был присущ греческому уму.

Философский ум не может быть фанатичным, не может быть догматичным. Это необходимо как предварительное условие философии — вы должны быть открытым, вы должны спраши­вать, вы должны сомневаться, вы должны исследовать, и вы должны быть доступны для истины, в какой бы форме она ни проявлялась. Вы не решаете заранее; вы не должны относиться к такому складу ума, который делает заключение, не зная. Вы не будете жертвой ошибки априоризма — когда вы принимаете неч­то с самого начала без исследования, без знания, без испытания.

Я изо всех сил пытался понять, почему Бэкон мог назвать Пифагора фанатиком. Фанатизм присущ еврейскому уму; он никогда не был частью индийского ума, иди китайского ума, или греческого ума. Он пришел от евреев. И он распространился в христианстве и мусульманстве, потому что оба они — ветви иудаизма.

Идея: «Мы — избранный народ божий» — опасна. Она создаст фанатизм. Эти идеи — «Истина только наша, и больше ничья», «Есть только один Бог, и нет других богов» — опасны, потому что этот один Бог становится моим Богом. А что тогда произойдет с вашим Богом? Тогда вы неправы, тогда вы — грешник. Тогда вас следует переубедить, обратить. Если вы легко согласитесь, все в порядке; иначе придется вас принуждать, заставлять, чтобы вы отказались от ложных богов.

Пифагор жил в таком количестве стран, с таким множеством различных взглядов на жизнь, с таким множеством философских представлений, с таким множеством религий — он не мог быть фанатиком. Вероятно, Бэкон ничего не знал о Пифагоре.