Поездка в ад. Инструкции и советы. Когда приедешь в Бредмракхаус, будет позднее утро, но небо там всегда темное
Когда приедешь в Бредмракхаус, будет позднее утро, но небо там всегда темное. Воздух плотный, сквозь него надо прорываться во время ходьбы, как сквозь ткань. Шаги абсолютно бесшумные, земля под ногами не издает ни звука.
Это ровное место с низким тяжелым небом, вдоль улиц медленно ползут дома, и все двери распахнуты настежь. На крышах растет высокая трава — как волосы дыбом. Иди за остальными. Они уже умерли и знают дорогу лучше тебя. Ни с кем не разговаривай.
В конце одной узкой улицы будет дверь, а на пороге пес. У пса много голов, в каждой пасти много зубов, и все зубы острые и жадные, как бритвы.
Что было во флакончике
Довольная Джун уселась на траву в зеленой чаше замка. Нарядные студенты и туристы в клетчатых рубашках карабкались по шатким вытертым ступеням к подъемному мосту меж приземистых башен. Другая лестница, закрытая от Джун каменной стеной, спускалась на каменистый пляж. Снаружи доносились голоса тех, кто поднимался обратно — они жаловались, что ветер толкает их назад, к морю. Здесь ветра не было совсем; небо накрывало чашу замка, будто выпуклая стеклянная крышка.
По траве расхаживали вороны — гладкие, толстые, как чугунные котелки. Если туристы подходили слишком близко, вороны нехотя поднимались в воздух, описывали ленивый полукруг и с недовольным карканьем садились возле Джун. Она достала из рюкзачка духи, повертела в руках. Простой стеклянный флакончик, высокий и тонкий. Крышка из дымчато-розового камня, у основания стразы, такие же, как на косметичке Роуз Этернель.
Джун сняла крышку, потерла запястье. Запах был сладкий и нежный, похожий на запах спелого яблока. У нее закружилась голова. Она закрыла глаза, а когда снова открыла, почувствовала на себе чей-то взгляд.
Наверху, опираясь на кривые зубцы левой башни, стоял мистер Кью и смотрел прямо на нее. Улыбнулся и подмигнул. Выставил указательный палец, вздохнул и снова сжал кулак. «Пиф-паф!» — сказал мистер Кью, старательно растягивая губы. Потом повернулся и пошел к лестнице.
Джун вскочила. Если выходить через подвесной мост, они с продавцом столкнутся у подножия ступенек. Она подхватила рюкзачок и помчалась в другую сторону. Остановилась у стены. Футах в пяти внизу находился бетонный бордюр, опоясавший скалы, на которых стоял замок. Джун бросила вниз рюкзачок и спустилась за ним, цепляясь за осыпающуюся стену.
История про птиц
Справа от Джун лежал пляж, скрытый круглым бастионом замка, слева болота и скалы. Волны шлепались о бетонные заграждения. Джун села на бортик, прикидывая, сколько времени лучше выждать и куда направиться потом — вскарабкаться обратно в замок или спуститься на пляж. Ветер насквозь пронизывал ее свитер.
Она повернула голову и заметила, что в нескольких шагах от нее на бордюре кто-то стоит. Сердце испуганно зашлось, но нет, это был ее ровесник, паренек лет семнадцати-восемнадцати с очень бледным лицом и синими глазами. Тонкие брови срослись над переносицей.
— Слушай, когда ты спускалась, там наверху было много птиц?
— В смысле — девиц? — поддела его Джун. Какие синие глаза.
— Да нет, птиц. Таких, с крыльями, — он помахал руками.
— Воронов много, — сказала Джун, — и маленьких тоже, вроде воробьев.
Парень сел рядом, обхватив руками колени.
— Черт. Я думал, если подождать полчаса, они соскучатся и улетят. У них очень низкая устойчивость внимания.
— Ты что, прячешься от птиц?
— Это фобия, — он густо покраснел, — ну, как клаустрофобия, знаешь.
— Да, не повезло тебе. Птиц же везде полно.
— Дело не в самих птицах. Или не всегда в них. Иногда они беспокоят меня, иногда нет. Они как-то странно на меня смотрят.
— А я мышей боюсь, — призналась Джун. — В детстве один раз сунула ногу в ботинок, а там дохлая мышь. До сих пор перетряхиваю обувь, когда надеваю.
— Когда мне было пять лет, мою мать убили павлины, — сказал парень, словно речь шла о какой-то чужой женщине, о случае из газет.
— Павлины?
— Ну, — он немного смутился, — она повела меня смотреть замок в Инвернесс. Сказала, что мой отец король, который жил в замке. Мама часто выдумывала всякие истории. Замок я плохо помню, а потом мы пошли гулять в сад. Там в саду была стая павлинов, и они стали нападать на нас. Такие большие птицы — правда, большие, они были размером с меня. Мама посадила меня на дерево и велела как можно громче кричать, звать на помощь, — он глубоко вздохнул. — Хвосты у них шуршали по земле, как пышные платья. До сих пор этот шорох стоит в ушах. Будто женщины в длинных нарядах. Я даже не пискнул, даже рот не открыл. Иначе они направились бы ко мне. Окружили ее всей стаей, прижали к бортику фонтана. Она отталкивала их, отбивалась изо всех сил, а потом упала вниз, на спину.
Воды в фонтане было по щиколотку. Я слышал, как она стукнулась головой о дно. Служители пришли слишком поздно, она потеряла сознание и захлебнулась.
У него было серьезное, умоляющее лицо. Под бледной кожей, тоненькой, как бумага, колотился пульс.
— Ужас какой, — сказала Джун. — И ты рос с отцом?
— Мой отец тогда уже был женат на другой женщине. У мамы родственников не было, и он отдал меня на воспитание своим сестрам. Тете Минни, тете Прюн, тете Ди и тете Роуз.
— А мой отец уехал в Австралию, когда мне было два года. Я его почти не помню. Год назад мама вышла замуж во второй раз.
— Я ни разу не видел отца, — сказал парень. — Тетя Роуз говорит, это слишком опасно. Его жена, Вера, ненавидит меня, потому что я незаконнорожденный сын ее мужа. Она слегка ненормальная.
— Как тебя зовут? — спросила Джун.
— Хэмфри Богарт Стоункинг. Мама обожала Хэмфри Богарта, ну, актера. А тебя как зовут?
— Джун, — сказала Джун.
Они помолчали. Джун потерла ладони одна о другую.
— Замерзла? — спросил Хэмфри.
Она кивнула. Он придвинулся ближе и обнял ее.
— Приятные духи, — сказал он, задумчиво принюхиваясь. — Какой-то знакомый запах.
— Да? — Джун повернула голову и их губы столкнулись. Мягкие и холодные.