Глава 1: агрессивность полезная и вредная

У сильного животного сильна и мораль.

К. Лоренц.

В животном мире агрессивность к себе подобным в первую очередь служит для замены физических стычек, нанося­щих телесные повреждения, стычками психологическими. Два животных при конкуренции за территорию, простран­ство, пищу, самку и т. п. не вступают сразу в драку, а начинают один другому угрожать, принимая позы угрозы. Пре­жде всего это позы, преувеличивающие размеры животного, — оно стоит на вытянутых ногах, часто высоко поды­мает голову, распушает шерсть, хохлы или другие специальные выросты, наду­вается, старается занять более высокую позицию — вскочить на бугор, камень, пень, ветку.

Если противник не пугается, ему демонстрируют оружие — зубы, ког­ти, рога, шипы, часто при этом наглядно показывая их действие: щелкают зубами и клювом, роют копытом, когтями или клювом землю, рвут траву, ломают пал­ки, смотрят в глаза противнику выкаченными глазами, как бы оценивая рассто­яние для решающего прыжка или удара. И конечно, рычат, шипят, ревут, воют.

Угрожающее животное само боится обо­стрения ситуации, но прекратить стычку не может: это значит признать себя побежденным и сдаться. Если против­ники равноагрессивны, они будут долго держать друг друга в крайнем напряже­нии. Пока наконец чья-то психика не выдержит первой. Но теперь выход один — чтобы снять агрессивность победителя, побежденному следует принять позу подчинения и покорности. В ней все противоположно агрессии. Размеры свои нужно унизить—сжаться, поджать ноги, упасть на колени, на брюхо или на спину, голову опустить, когти и зубы спрятать, в глаза не смотреть, вместо устрашающих звуков издавать писк, визг, причитания. И предлагать победи­телю самые уязвимые места для удара.

При виде позы подчинения победитель постепенно умиротворяется и может заменить действительное избиение ритуальным — потрепать за волосы, похлопать лапой, толкнуть, ущипнуть, обгадить.

Великий положительный смысл этих отвратительных сцен в том, что крово­пролитная стычка между собратьями заменена психологической дуэлью. Но побеждает в ней не более сильный физи­чески, не более умный, а более агрессив­ный — тот, кто легко приходит в ярость, может долго и часто угрожать и устой­чив к чужим угрозам.

Неравноценность особей по агрессивно­сти приводит к образованию между ними отношений соподчинения, так называе­мой иерархии. Доминантная (самая агрессивная) особь подавляет других. Она отстаивает и усиливает свое высшее положение, навязывая стычки осталь­ным и терроризируя их, угнетая их пси­хику. Агрессивность этих остальных, подавленная по отношению к доминан­ту, требует разрядки, и особи-субдоми­нанты обеспечивают ее, находя более слабых и подчиняя себе их. Часто, будучи унижены доминантом, субдоми­нанты тут же бегут к своим подчи­ненным особям и переносят на них свой гнев. Эти несчастные, в сущности, тоже не лучше: они находят более слабых и подчиняютих себе.

Так образуется четкая, обычно пира­мидальная, структура организации группы животных. Жестокая, но очень эффективная организация, в которой каждый знает свое место, каждый подчиняет и подчиняется. В конечном счете она позволяет избегать постоян­ных конфликтов, борьбы всех со всеми за первенство, а зачастую служит осно­вой для совместных действий. Иерархи­ческая организация группы была най­дена естественным отбором очень давно; агрессивность и соподчинение весьма распространены в мире птиц и млекопи­тающих, они обычны у земноводных, пресмыкающихся, рыб, они есть и во многих классах беспозвоночных живот­ных.

Беседуя об эволюции, мы часто невольно представляем себе естествен­ный отбор как некую мудрую, рачитель­ную, добрую силу. Поэтому, столкнув­шись с негуманными его решениями, мы зачастую недоумеваем и возмущаемся. Но естественный отбор — бездушная и безжалостная статистическая машина, ей не присущи гуманистические принци­пы. Раз на основе соподчинения найдена возможность образовывать упорядочен­ные отношения, от которых популяции в целом выигрывают, значит, эта возмож­ность будет использоваться.

И всякий взрослый, если он не забыл свои мальчишеские годы или если он по профессии своей контактирует с ребячь­ими группами, знает, сколько времени и сил тратят мальчишки на выяснение своей иерархии. Именно мальчишки, ибо девочки сложной иерархии не обра­зуют. Потому что у приматов особи жен­ского пола, как правило, не конкури­руют с самцами за иерархический ранг, а между собой образуют слабовыражен­ные и неустойчивые соподчинения из немногих особей. (У самок приматов организация иная — они образуют между собой все более высокие по рангу группировки, объединяемые одинако­вым состоянием: молодые, еще не раз­множающиеся самки, самки в период привлечения самцов, самки, имеющие самцов, беременные самки и самки с детенышами. На время связи с самцом ранг самки в первую очередь определя­ется местом ее самца в мужской иерар­хии.)

Для некоторых мальчиков борьба за иерархический ранг крайне важна, они готовы ради нее на любые лишения, побои, готовы, чтобы утвердить свой ранг в глазах других, на опаснейшие для себя проделки. Психологи называют таких людей естественными лидерами, а этологи — потенциальными доминанта­ми. В стихийно формирующейся группе доминантом совсем не обязательно ста­нет самый выдающийся по человеческим качествам мальчик. Очень часто им становится, к ужасу родителей и воспитате­лей, отпетый второгодник или уличный хулиган. Для захвата доминантного положения иногда достаточно стать обладателем какого-нибудь символа исключительности или превосходства — игрушки, которой нет и не может быть у других, оружия (пусть даже бездейству­ющего, но не игрушечного), удачно вставляемых рассказов о дальних и экзо­тических местах, где он был, а другим не бывать, и т. п.

Символы, потенциально достижимые всеми, — отличник, пре­красный скрипач, начитанный — здесь не проходят. Всеобщее восхищение сим­волом исключительности переносится и на обладателя этого символа и может начать повышать ранг подростка без усилий с его стороны: вступающие с лидером в конфликт заранее сомнева­ются в себе, а тот, кто не верит в победу, всегда проигрывает состязание в агрес­сивности. У счастливчика же от победы к победе уверенность растет.

Этологи любят изучать иерархию на молодых петухах, которые очень агрессивны и быстро образуют иерархию. В одном эксперименте ловили самого жалкого, забитого петушка из группы, прикле­ивали на голову огромный красный гре­бень из поролона — символ исключи­тельности — и пускали обратно в загон. Петушок не знает, что у него на голове, и поначалу ведет себя по-прежнему заби­то. Но подбегающие клюнуть его другие петухи видят на нем огромный красный гребень и пасуют. Раз за разом обнару­живая их неуверенность, петушок наду­вается, поднимает голову, выпячивает грудь и таким образом, без сопротивле­ния, шаг за шагом восходит на вершину иерархической лестницы.

Иерархическое построение людских группировок неизбежно для нас. Всякий раз, когда мы хотим навести порядок в группе людей, мы берем за основу прин­цип соподчинения. Человек, стихийно получивший руководящее положение в группе, если он не только доминантен, но еще и умен, талантлив, порядочен, обеспечивает всей группе очень боль­шой успех. Но беда в том, что доминантом может стать и человек очень опас­ный для общества, аморальный и даже психически больной. Уже тысячелетия назад человечество понимало эту опас­ность.

Разум в борьбе с инстинктом про­тивопоставлял ему одну идею — идею равенства всех членов группы. Ее вопло­щали по-разному. В одних случаях сильно выделявшихся людей толпа подвергала остракизму, убивала. В дру­гих — предлагалось вообще запретить всякое соподчинение как отдельным личностям, так и всей группе — в резуль­тате получалась анархия, которая неиз­бежно приводила к самой максимальной власти грубой силы. Единственно прием­лемым оказался путь, на котором неиз­бежность иерархического построения, как того требует биологическая сущ­ность человека, принимается, но вместо стихийных иерархов ведущее положение занимают люди, выбранные или назна­ченные группой с учетом качеств их разума и морали.

Некоторые выдающиеся этнографы прошлого века представляли себе перво­бытное общество как некий золотой век полного равенства. Этот миф и сейчас еще присутствует в школьных учебни­ках. Но теперь мы знаем, что это не так. Первобытные группы строились по иерархическому принципу, и жизнь в них была разной в зависимости от того, какими оказывались иерархи — мудры­ми, сильными вождями, свирепыми гро­милами или бесноватыми колдунами.

А теперь еще об одном комплексе вро­жденных программ поведения, с кото­рым борется разум. При столкновении с более агрессивным человеком нам хочется с ним не связываться, уклониться от ссоры или умиротворить, задобрить его, а уж если конфликт прои­зошел — уступить, сдаться. Это инстинкт. Но разум говорит иное. Пота­кая агрессивному человеку, мы в данной ситуации, действительно, выручаем себя, так как нападающий, подчиняясь инстинкту, сменит гнев на милость. Но в следующий раз с нами, а также с другими людьми забияка будет еще агрессивнее, и, чтобы умиротворить его, потребуется еще большая уступчивость.

Разумное поведение заключается в том, чтобы как можно сильнее — и всегда! — давать отпор агрессивной личности. Причем лучшее в данном случае оружие — то, против которого у агрессора нет вро­жденной программы: одновременный отпор нескольких людей, каждого из которых он считает слабее себя. В шко­лах, гимназиях, бурсах и тому подобных группах мальчишек-подростков был свой грубый, но очень эффективный метод лечения доминантов — «темная».

В нас есть еще довольно много мало­приятных инстинктов, с которыми вечно борется общество и всю жизнь каждый из нас. Эти же инстинкты затрудняют наши контакты с животными, превращают четвероногих друзей в опасных для общества. И цель этой книги - научить вас нейтрализации вредных инстинктов, переводу их в инстинкты полезные. Как это сделать вы узнаете, читая книгу.

Мораль и этика, огромные области про­явления человеческого разума, из чего возникли они? Родимся ли мы безмо­ральными, и только воспитание делает нас гуманными, или мы появляемся на свет с каким-то набором чувств, что хорошо, а что плохо, а воспитание направляет и развивает их? Вы вольны принимать одну из этих точек зрения, но в любом случае теперь вы не можете не учитывать знаний, полученных этологами.

Этологи открыли у животных, как высших, так и низших, большой набор инстинктивных запретов, необходимых и полезных им в общении с сородичами. К. Лоренц пятьдесят с лишним лет назад, открыв первые из них, решился напи­сать: «Мораль в мире животных».

Что мораль не абсолютно чужда животным, люди знали с незапамятных времен: перед ними была собака. Каждый, воспитывая собаку, мог убе­диться, как легко ей привить некоторые морально-этические правила человека, которые ей исходно совершенно чужды. Вы не хотите, чтобы она ела без разре­шения пищу, которую может найти в доме, — пожалуйста, она не ест. Вы не хотите, чтобы она справляла нужду в доме, — пожалуйста, она будет терпеть, пока вас нет дома. Вы не хотите, чтобы она запрыгивала на стол, стул или кро­вать, — она не будет этого делать. Нельзя играть игрушками вашего ребен­ка, такими соблазнительными для нее, — она вздохнет и не будет.

И главное, она переживает, если нарушила ваш запрет, просит простить ее. Более того, она может сама запрещать то же своим щенкам. Но если бы в ней была только эта понятливость и послушность, боязнь наказания, мы назвали бы ее своим четвероногим рабом. А мы зовем ее дру­гом. И помимо придуманной нами для нее этики, мы видим в хорошей собаке ее собственную мораль, во многом сов­падающую с нашей. Нам нельзя бить женщину, ребенка — пес не может при­менять силу к щенку. Нужно выручать друга в беде — и наша собака умрет за друга. Нужно защищать своих, свой дом — так же поступает и собака. Если друг расстроен, мы чувствуем потреб­ность видеть это, обласкать его — и наша собака наделена той же чуткостью.

Нельзя лгать, обманывать, скрывать — и собаке противен обман. Если обидим, мы извиняемся — и собака тоже. Трус презренен для нас обоих, и оба мы ува­жаем храбрость. И так далее, и так далее. Более того, хороший человек перед хорошей собакой чувствует себя немного виноватым: ее устои кажутся сильнее и бескомпромисснее. «Благо­родное животное», — говорят люди. «У сильного животного сильна и мораль», — говорит К. Лоренц.

Так что же за «мораль» животных? Это созданные естественным отбором врожденные запреты на выполнение в некоторых случаях обычных программ.

«Не убей своего» — первый запрет у очень многих видов. Для одних свои — это любые особи своего вида, для дру­гих — только члены своей группы, лично знакомые или носящие общий отличительный признак группы. У последних тогда обязательно есть про­грамма — «различай всех на своих, к которым запреты применяй абсолютно, и на чужих, к которым применение их не строго обязательно». Человек — среди этих видов. Раньше все было просто:

свои — это наше стадо, а все осталь­ные — чужие. Мир человека стал неиз­меримо сложнее, а мы все ищем своих и чужих: родные — не родные, соседи — не соседи, земляки — не земляки, одно­классники — не одноклассники, соотечествённики — иностранцы, едино­верцы — неверные — и так без конца.

Другой запрет: «Чтобы не убить свое­го, прежде всего не нападай неожиданно, сзади, без предупреждения и без провер­ки, нельзя ли, поугрожав, разрешить конфликт без драки». Для соблюдения этого правила у животных существует масса забавных и красивых ритуалов подхода, демонстрации намерений и силы.

Более того, у хорошо вооруженных природой животных есть запреты приме­нять смертоносное оружие или убий­ственный прием в драке со своим. Волк может убить оленя и даже лося одним ударом, клыками разорвав горло или брюхо. Но в драке с другим волком он этих приемов применять не имеет права. Он бьет сородича-противника откры­тыми зубами по губам, разбивая их в кровь. Очень больно, достаточно, чтобы выиграть психологически и «по очкам», но не смертельно. Лев, наскочив на быка сбоку, одним ударом лапы ломает позво­ночник, а кривыми ножами-когтями делает огромную рану на боку. Но два дерущихся льва не смеют применять этот «коронный удар». Они бьют друг друга когтями по ушам. Тоже очень больно, но тоже не смертельно.

Собаке или другому врагу не своего вида кот норовит попасть когтями в глаза и часто достигает успеха. Когда дерутся два кота, удары сыплются градом. Но среди бродячих котов-драчунов почти нет одноглазых. Уши же изодраны в клочья. Олень, защищаясь от хищника, норовит ударить его рогами в бок, и этот удар страшен: несколько копий сразу прон­зают тело. Но в драке с оленем же он бьет его по рогам или, сцепив рога, заставляет опустить голову и пятиться. Грохот боя слышен на весь лес, а сопер­ники невредимы.

Люди вооружены от природы слабо, два человека, дерущиеся голыми рука­ми, не смертельно опасны друг другу. В стычке один из них устанет и отступит раньше, чем противник его убьет. Поэтому у человека, как и у многих дру­гих слабовооруженных животных, почти нет врожденных ограничений для дей­ствия в драке. Они были не нужны. Но человек изобрел оружие и оказался ред­чайшим существом на Земле: он убивает себе подобных. Мы пытаемся компенси­ровать отсутствие врожденного запрета воспитанием: в драке не хватай в руки что попадя, особенно орудие; защища­ясь, не превышай меры; стыдно воору­женному конфликтовать с безоруж­ным... А оружие все совершенствуется и накапливается, а люди убивают друг друга все в большем и большем количе­стве... Плохо, оказывается, разуму, когда он не обуздан инстинктом. Будь он у нас сильным, мы бы решали мировые конфликты турнирами.

Следующий запрет: «Не бей того, кто принял позу покорности». О нем уже шла речь выше. Наше «не бей лежаче­го» и «повинную голову меч не сечет».

Как проигравшему остановить распа­ленного в драке победителя? Отбор нашел блестящее решение: пусть слабый предложит сильному нарушить запрет. И запрет остановит его. Проигравшие волк, лев и олень вдруг прыжком отска­кивают от противника и встают к нему боком, в положение, самое удобное для нанесения смертельного удара. Но именно этот-то удар противник и не может нанести. Проигравший маль­чишка закладывает руки за спину и, подставляя лицо, кричит: «На, бей!» Даже для нас, людей, в которых запрет очень слаб, это действие впечатляюще. Этот мальчишка ничего не слышал о Библии, в которой еще несколько тысяч лет назад безвестный психолог написал загадочную фразу: «Если ударят по одной щеке—подставь вторую». Зачем? Да чтобы не ударили еще. Тьма коммен­таторов не могли понять место, которое волк объяснил бы нам с ходу.

А вот еще один принцип: «Победа с тем, кто прав». Животное, защищающее свою территорию, свой дом, свою самку, своих детенышей, обычно выигрывает в конфликте даже с более сильным. И не только потому, что отчаяннее обороня­ется или нападает, но и потому, что про­тивник заранее ослаблен. Его агрессив­ность сдерживается запретом — тем самым запретом, который когда-то люди сформулировали как «не пожелай ни дома ближнего своего, ни жены его...», а современные юристы назы­вают неприкосновенностью жилища, личной жизни и имущества. Очень забавно наблюдать, как ссорятся птицы — два самца-соседа на границе своих участков: по очереди проигрывает тот, кто залетит на участок другого.

Многие морально-этические нормы поведения человека, называемые еще общечеловеческой моралью, имеют свои аналоги во врожденных запретах разных видов животных. В некоторых случаях можно предполагать, что это совпадение чисто внешнее. Что мораль­ная норма у человека возникла на разум­ной основе и случайно оказалась похо­жей на инстинктивный запрет животно­го. Но по крайней мере часть наших так называемых общечеловеческих норм морали и этики генетически восходит к врожденным запретам, руководившим поведением наших предков, в том числе и дочеловеческих.

Остановимся на этом. Надеюсь, мой благосклонный читатель, я убедил вас в том, что в поведении ребенка много вро­жденного. Если вы сперва и не соглаша­лись со мной, то по естественной причи­не: вы многих фактов не знали. Видели что-то похожее, но не ведали, как это назвать. Теперь вы «сами с усами» и будете легко сажать в лужу тех, кто мно­гое знает, но скрывает от вас «по идео­логическим соображениям».

Рассматривая щенка или котенка, следует применять к ним те же рычаги экологической науки. Воспитывать у них “человеческие” стандарты морали и этики трудно, но возможно. Врожденную агрессивность мы подменим НЕДОВЕРЧИВОСТЬЮ К ПОСТОРОННИМ, боязнь неизвестного сублимируем АДАПТИВНОСТЬЮ, иерархические инстинкты используем, внушив четвероногому другу ПОДЧИНЕННОСТЬ лидеру - владельцу, территориальные инстинкты превратим в ОХРАНУ вашего имущества и дома.