На ферме: мясо, которое мы едим

В то время как огромное число животных используется для исследований, образования, пошива одежды, увеселений и развлечений, эти цифры меркнут по сравнению с количеством животных, употребляемых в пищу. И тогда как обращение с животными во всех этих сферах может варьироваться от бездумного до порицаемого, оно не идет ни в какое сравнение с тем ужасным обращением, которому подвергаются животные, идущие в пищу. В последние годы было опубликовано несколько хороших разоблачительных материалов о специализированных хозяйствах и мясной индустрии, поэтому я не буду тратить время на перечисление сельскохозяйственных грехов. Однако если есть область в нашем обществе, с которой следует начать практику принципа предупреждения по отношению к чувствующим животным, то она перед вами. Если мы — то, что мы едим, тогда то, что мы едим, подчас меняет определение жестокости.

Цифры шокируют. В 1998 году только в Соединенных Штатах ради еды было забито более 26,8 миллиарда животных — это значит около 73 424 657 животных в день, 3 059 361 в час, 50 989 животных в минуту и 850 животных в секунду. Тяжело осмыслить, как много смертей происходит в один день, но к этому добавляется вопиющая убогость

современных фермерских хозяйств. Самые ужасные трущобы человеческого мира не сравнятся с теми условиями, в которых коровы, куры и свиньи проводят всю свою жизнь, скученные в тесных клетках и маленьких отгороженных загонах. Они стоят, едят и спят в грязи и своих собственных фекалиях. Их жизнь заканчивается на механической мясорубке. Приблизительно 12 процентов цыплят и 14 процентов свиней умирают от стрессов, повреждений и болезней до того, как достаточно вырастут, чтобы попасть на бойню.

Но не только эти слабые животные «забраковываются». Очень часто они оказываются в контейнерах, называемых «корзинами 4-D »: это значит мертвые (Dead), умирающие (Dying), больные (Diseased), инвалиды (Disabled). Животные, попадающие в эту категорию, используются в коммерческой индустрии для домашних животных; их съедают животные, живущие рядом с нами.

К счастью, люди осознают, что происходит. Движение за выращивание кур и рогатого скота «на свободном выгуле» может уменьшить число самых ужасных злоупотреблений. Правительства время от времени также вмешиваются: к 2012 году Европейский Союз обязал прекратить использование проволочных клеток, которые представляют собой переполненные тюрьмы, в которых теснятся куры. Эти клетки слишком малы, чтобы позволить курам встать в полный рост, они не могут потянуться, расправить крылья или размяться. Вдобавок к этому они страдают от всевозможных повреждений. Принимая во внимание масштаб проблемы, это ничтожные усилия, но они как минимум ведут нас в нужном направлении. К этому нужно добавить, что в октябре 2006 года Германия запретила промысел тюленей.

Вегетарианство как выход

Хотя мы и говорили о свободе и справедливости весь день> но приступили к бифштексам. Я ем чью-то боль, подумша я, когда взяла

первый кусочек. И выплюнула его.

Элис Уокер, «Грустноли мне?»

Я решил стать вегетарианцем исключительно по этическим причинам. Я не хотел быть частью цепочки негуманного обращения с живыми существами, которое жестоко убивает нашу естественную чувствительность и представляет собой разведение животных в индустриальных масштабах — кур, коров, свиней, рыбы. Один из моих коллег сказал, что главный вопрос, который движет людьми этой индустрии, это: «Сколько кур можно запихнуть в коробку с вазелином и рожками для обуви?» Однажды я осознал, что мне следует начать практиковать то, что я проповедую. Я понял, что не смогу больше вынести убийства ни одного животного, независимо от того, насколько гуманным будет процесс, просто ради того, чтобы оно попало на мой стол. Фактически, это было легкое решение, и оно никак не повлияло на мой образ жизни или катание на велосипеде. На самом деле, благодаря ему я стал чувствовать себя намного лучше.

Многие люди испытывают глубокие противоречия по поводу той пищи, которую употребляют. Что мы едим, как это выращивали, как обрабатывали, откуда это, кому это выгодно и кого при этом эксплуатируют: большой круг сложных проблем, которые нужно принять во внимание, и каждый должен решить для себя, что будет наилучшим для здоровья их тела и души. Кто-то считает себя вегетарианцем, хотя при этом не придерживается строгих правил: кто-то по-прежнему ест рыбу или время от времени мясо (например, по праздникам), или ограничивает свой мясной рацион «животными без лица». Например, некоторые люди охотно едят таких животных, как гребешки и мидии, у которых нет лица, потому что верят, что эти создания не имеют чувств и не страдают. Это может быть правдой или нет, но именно здесь некоторые определяют для себя границы. Эти люди не вегетарианцы, а скорее «сознательные всеядные», как их назвали Питер Сингер и Джим Мэйсон в своей книге «То, как мы едим».

Оставив в стороне этические вопросы, напомню, что есть и другие причины пробудить внимание к этому вопросу, которые, как кажется, не имеют отношения к мясной экономике. Одна из главных причин — окружающая среда. Загоны для откорма скота и бойни больших сельскохозяйственных предприятий ответственны за чудовищную деградацию окружающей среды. Согласно данным Лукаса Рейжиндера и Сэма Сорета, по сравнению с производством сои, мясное производство требует больше земли (от 6 до 17 раз больше), воды (от 4,4 до 26), ископаемого топлива (от 6 до 20) и биоцидов (от 6 до того количества пестицидов и химикатов, которые необходимы для производства). Хоть это и звучит смешно, но коровы также являются значительным источником метана. Цитирую Джеймса Бартоломью: «Среднестатистическая корова срыгивает и испускает 114 кг метана ежегодно. Это просто машина по производству метана, а ведь этот газ намного более опасен, чем тепличный газ, чем уыекислый газ. Он в 23 раза более смертелен, хотя недолгое время держится в атмосфере. Метан, производимый одной коровой, равноценен 2622 кгуг,хекис\ого газа». Более того, согласно Филиппу Фрадкину, сфера содержания крупного рогатого скота по-прежнему является одним из самых больших потребителей сокращающихся запасов воды на западе Соединенных Штатов.

Страница отсутствует

Страница отсутствует

Страница отсутствует

Страница отсутствует

а зоопарки, по определению, не могут удовлетворить все эти потребности.

Например, весной 2001 года азиатских слонов постоянно перевозили туда-сюда из Денверского зоопарка, как будто это диваны, которые можно переставлять из комнаты в комнату. Мне и организации «Защита животных Скалистых гор» пришлось вмешаться, поскольку ни АЗА, ни Денверский зоопарк не проявили должного беспокойства. А случилось вот что: Долли, 32-летнюю слониху, разлучили с близкими друзьями Мими (42 года) и Кэнди (49) и отправили в Миссури в «медовый месяц», так в зоопарке называют период размножения. Через несколько месяцев в зоопарк Денвера приехали Хоуп, взрослая самка, и Амиго, малыш в возрасте 2,5 лет, которого забрали у матери. Их поселили рядом с Мими и Кэнди. В течение следующих месяцев Мими стала заметно более раздраженной; а в июне 2001 года она ударила Кэнди так, что та опрокинулась, и ее пришлось подвергнуть эвтаназии. Через два дня Кэнди умерла, а еще через день, когда ее тело было вскрыто и запах достиг других слонов, Хоуп вырвалась у своих смотрителей и стала метаться по зоопарку. К счастью, никто серьезно не пострадал. Затем Хоуп перевели в другой зоопарк, а на ее место взяли другую очониху, Рози.

Слоны живут матриархальными группами, для которых характерны глубокие и продолжительные социальные связи. Они обладают феноменальной памятью. Слоны формируют взаимоотношения, которые сохраняются всю жизнь, и очень горюют, если эти связи разрушаются из-за разлуки или смерти. Если слоны то входят в группу, то покидают ее, это приводит к серьезным нарушениям всего социального уклада, что может сильно расстроить членов группы. Именно это и произошло в Денверском зоопарке. Мими отреагировала вспышкой истерии на отъезд Долли, а Хоуп — на смерть и вскрытие тела Кэнди. Были ли эти слоны счастливы? Конечно же, нет. То, как с ними обращались в зоопарке, было стандартной рабочей процедурой, которая привела к страданию и смерти.

А как быть с Мэгги, африканской слонихой, которая живет одна в Аляскинском зоопарке в Фэрбэнксе? Она бесцельно бродит по нему, часто во время снегопада, она не получает никакой тренировки, лишена компании своих сородичей. Даже чиновникам зоопарка очевидно, что ей требуется помощь, но на это они отвечают, что потратили более 100 тысяч долларов на изготовление бегущей дорожки специально для Мэгги... которой она так и не воспользовалась! Текс Эдвардс, директор Аляскинского зоопарка, сказал: «Я думаю, мы поступаем правильно». Но нет ничего «правильного» в том, чтобы содержать слона в подобных условиях. Поступать так — значит игнорировать все то обилие ин-

формации о социальной и эмоциональной жизни с\онов, которая есть в нашем распоряжении. Почему бы не отправить Мэгги на юг, в заповедник, чтобы она могла жить в более привычном климате и вместе со своими друзьями? Это будет гуманным и «правильным» действием.

Разбитые семьи,

ПОТЕРЯННЫЕ ДРУЗЬЯ

То, что справедливо для слонов, справедливо и для других животных. Зоопарки не должны стремиться удовлетворить лишь физические потребности животных и считать дело законченным. У животных есть также социальные и эмоциональные потребности, и, так же, как у людей, разрушение или игнорирование этих связей приводит к негативным последствиям. У животных есть семьи и друзья, и они понимают, когда теряют их.

Я наблюдал это своими глазами, когда по прошествии восьми лет со своими студентами изучал койотов, живущих в Национальном парке Гранд Титон, в Вайоминге. Одна самка, которую мы назвали «Мамой», поскольку она была женой и матерью, стала покидать свою семью ради коротких вылазок. Она убегала и пропадала на несколько часов, а потом возвращалась к стае, как будто ничего не произошло. Нам очень хотелось знать, скучает ли ее семья, пока ее нет, и мы стали наблюдать за тем, что происходит. Через какое-то время Мамины отлучки стали все дольше и дольше, часто день или два, и перед тем, как она уходила, члены семьи с любопытством смотрели на нее — они вскидывали головы набок, морщили лоб и смотрели искоса, как бы спрашивая: «Куда ты собралась?» Кое-кто из ее детей даже некоторое время с\е- довали за ней. Когда Мама возвращалась, они бурно приветствовали ее, громко скулили, лизали ей морду, их хвосты крутились как пропеллеры, они с ликованием переворачивались туда-сюда перед ней. Ясно, что и ее дети, и партнер скучали по Маме, когда она уходила.

Однажды Мама оставила стаю и больше не вернулась. Стая с нетерпением ждала ее много дней. Некоторые койоты нервно расхаживали в ожидании, а другие совершали краткосрочные вылазки только для того, чтобы вернуться ни с чем. Они отправлялись в том направлении, в котором ушла она, обнюхивали места, где она могла побывать, и завывали, как будто звали ее. Наверное, койоты плакали бы, если бы могли. Их поведение рассказывало о глубоких и сложных переживаниях.

Через какое-то время жизнь вернулась в прежнее русло... почти. Новая незнакомая самка присоединилась к стае, установила отношения с доминантным самцом и за два года родила десять щенят. Теперь

она стала матерью и женой. Но время от времени казалось, что некоторые члены стаи все еще скучают по своей матери. Койоты садились, оглядываясь вокруг, направляя нос по ветру, отправлялись в короткие походы в том направлении, где исчезла Мама, но возвращались уставшими и грустными.

Прошло три или четыре месяца, прежде чем эти поиски прекратились. Возможно, несмотря на чувства, которые они испытывали, они, наконец, смирились с неизбежным. Жизнь в стае должна была продолжаться. В дикой природе койоты могут оправиться и излечиться от потери. Койотам, живущим в искусственных границах зоопарка, справиться с этим бесконечно сложнее. Зоопарки перевозят животных из одного зоопарка в другой по экономическим причинам или просто для того, чтобы разнообразить свою экспозицию, поддерживая интерес у посетителей. Но подавляющее число животных формируют тесные социальные и семейные связи, и все эти перемещения оказывают разрушительное влияние на личное благополучие каждого из них.