Репортаж, информационный сюжет, спецрепортаж, телевизионное расследование.

Часто эти понятия путают и в профессиональной телевизионной литературе встречаются разные точки зрения. Расскажу, как я это понимаю.

Репортаж – это событие, показанное во время самого события через репортера, который становится главным и часто единственным героем репортажа.

Здесь уместно слово «я» и выражение своих эмоций. Лучший репортаж – это репортаж в прямом эфире. Если нет такой возможности, то репортаж показывается в эфире с точной ссылкой на время и место действия. Репортаж практически не монтируется. Монтажом можно убрать лишь «грязь» и нестыковки.

Информационный сюжет – это рассказ о событии.

Здесь возможен и нужен монтаж с включением синхронов и всех необходимых картинок. Репортер (в данном случае точнее сказать журналист) вполне может появиться в кадре на месте события (стендап или появление в кадре). В этом случае местоимение «я» и собственные эмоции невозможны. Только факты.

Надо признать, что настоящий репортаж – редкий случай и редкая удача на современном телевидении. Даже на престижном национальном конкурсе «ТЭФИ» в номинации «Репортаж» представлены в основном информационные сюжеты.

Не меньше путаницы и с понятием «спецрепортаж». Обычно журналисты дают ему такие определения: «длинный репортаж», «репортаж, не привязанный к конкретному дню», «репортаж на социальную тему», «хороший, объемный репортаж». На самом деле спецрепортаж в корне отличается от информационного сюжета. Если объектом для простого репортажа или информационного сюжета становится событие, то объектом для спецрепортажа становится актуальная проблема. Именно проблема: наркотики или лесные пожары, рождаемость в регионе или амнистия заключенных и т. д.

Автор прекрасных спецрепортажей, неоднократный лауреат «ТЭФИ» Михаил Дегтярь как-то сказал, что спецрепортаж – это маленький фильм, из которого зрители должны узнать максимуминформации по определенной проблеме.

■ В качестве примера могу привести спецрепортаж о сборе конопли красноярской телекомпании «Афонтово». Хронометраж этого репортажа максимальный – около 6 минут (обычный спецрепортаж длится 4–6 минут). Основные герои – сборщики конопли. Они, не боясь камеры, рассказывают о том, почему занялись этим криминальным бизнесом. Резоны жуткие: безработица, полное отсутствие какой-либо перспективы. Мы видим детей на сборе конопли. Оказывается, детскими руками, более нежными и маленькими, делать будущий наркотик лучше, чем взрослыми.

Автор этого спецрепортажа дает ответы на все вопросы, которые могут появиться у зрителя: почему конопли так много? откуда она взялась? кто и как старается уничтожить эти посевы? куда смотрит милиция? Даются кадры вертолетов, которые сбрасывают на поля специальные ядохимикаты, мнения экспертов. Мы видим фрагменты из видеоархива спецслужб, где сборщиков жестоко избивают и сажают в тюрьму. Автор никого ни к чему не призывает. У него другая задача: рассказать о проблеме, которая становится все более острой и затрагивает судьбу детей и молодежи. Рассказать наиболее убедительно, используя собственные съемки, документы, свои и чужие архивные видеоматериалы. Такая работа не может быть сделана за 1–2 дня. ■

Людей, которые способны делать спецрепортажи, так же как и людей, которые способны делать настоящие телевизионные расследования, надо особенно беречь, холить и лелеять, материально и морально стимулировать. Спецрепортаж – это фирменное блюдо телекомпании, которое работает на имидж, репутацию. А это, как я уже не раз говорила, одна из важнейших задач телекомпании. Интересно, что в штате уважающей себя солидной западной телекомпании всегда есть специальные группы, которые готовят спецрепортажи и расследования. Сегодня на федеральных каналах тоже есть люди, которые выделены в категорию «специальных корреспондентов», – им поручают самые ответственные сюжеты. Выше этой категории – комментаторы. Это, как правило, журналисты высочайшего класса, которые комментируют визиты руководителей страны и самые важные события, в том числе связанные с жизнью и смертью большого количества людей. У таких людей каждое слово тщательно продумано и выверено. В противном случае им быстро находится замена. Имена комментаторов и спецкорреспондентов у зрителей на слуху. Так, в советское время народ знал Каверзнева, Фесуненко, Бовина. Сегодня всем известны и узнаваемы Сванидзе, Верницкий, Юсупов, Леонтьев, Мамонтов и др.

Телевизионное расследование – это поиск правдивой информации по актуальной проблеме и обнародование ее вопреки сопротивлению официальных и неофициальных органов.

Это особый жанр, хотя иногда его трудно разграничить со спецрепортажем. Если спецрепортаж зачастую снимается при содействии власти и всех заинтересованных служб, то расследование всегда задевает кого-то и делается в обстановке строжайшей тайны. Материалом расследования могут стать проституция и участие в этом бизнесе милиционеров, коррупция на самом высоком уровне, спекуляция театральными билетами или добыча полезных ископаемых – выбор подобных тем огромен.

У нас в стране есть целый холдинг – «Совершенно секретно», основанный в свое время известным журналистом Артемом Боровиком. Холдинг не только производит различные программы-расследования для федеральных каналов, но и растит журналистов самой высшей пробы для работы в этом жанре. Сегодня этим холдингом руководят две женщины – Вероника Боровик-Хильчевская и Этери Левиева. Им удалось сделать специализированный спутниковый канал «Совершенно секретно».

И все же рискну сказать, что программы подобного жанра и подобного уровня – редкость для нынешнего ТВ. Говоря о причинах подобного явления, можно услышать слова-штампы: «не дадут!», «не позволят!», «убьют!» или «дорого!!!». Но мне кажется, что истинная причина отсутствия расследований на экране, не в опасности, а в элементарной лени. Журналисты интуитивно открещиваются от скрупулезности, от тщательности, от необходимости сидеть в засаде и «работать с документами». Мы как бабочки летим к огню, где мы все знаем заранее. Мы знаем, что криминал и «паркет» всегда пойдут, мы знаем, что «шпилька» конкуренту понравится хозяину канала. Но примеры интересных телевизионных расследований все же есть. Помню несколько работ, просмотренных мной на конкурсе «ТЭФИ-Регион».

■ Одна из них – расследование Дениса Шевченко из Уссурийска про старый дом. Дом стоит в центре города и, к несчастью, является каким-то памятником. По этой «уважительной» причине дом нельзя отремонтировать, а потому торчит он как гнилой зуб во рту. У старинного дома есть и новейшая история: когда-то при разборе стены на кирпичи здесь погиб человек... Есть в сюжете и опрос жителей. Есть вопросы чиновникам. Есть позиция журналиста. Прекрасные съемки. И в результате простая, на первый взгляд, история имела в Уссурийске большой резонанс. ■

А почему? Да потому, что дом, мимо которого люди ходят каждый день, не замечая, вдруг стал очевидной проблемой культурного наследия и государственной бесхозяйственности. В любом городе можно найти такие дома.

■ Другая программа – о золотодобытчиках-нелегалах. Автор прошел с ними весь путь отмывки золота, показывая нам сам процесс и скрывая лица участников. В программе не было вывода, но смотреть было безумно интересно. Потому что жизнь всех этих золотодобытчиков подвергается ежеминутному риску. Потому что журналист не побоялся пройти весь путь сам и при этом не подставил людей, которые взяли его с собой... ■

Можно снимать расследования и без криминала. Любая строка в городском, районном или поселковом бюджете может стать материалом для журналистского исследования.

■ Вот вам еще один замечательный пример. Журналисты из Томска решили посчитать, сколько в городе пострижено деревьев. А еще они решили сравнить, сколько деревьев пострижено на бумаге и что будет дальше с «оболваненными» тополями. Первым оппонентом «озеленителей» был биолог, который «охал и ахал» рядом с тополями-обрубками и говорил о том, что все сделано неправильно. Поговорив с начальником зеленхоза и выяснив места, где должны были работать «парикмахеры», ребята отправились по адресам.

Многие журналисты не стали бы этого делать, ограничившись простым оглашением списка заявок. Почему? Потому что мы перестали сомневаться. А что, казалось бы, проще: пойди и проверь! Нет, у нас не доходят руки. Мы забываем проверять депутатские программы. А сколько бы интересного можно было увидеть, сравнив предвыборные обязательства о повышении пенсий с настоящим положением дел! Это было бы прекрасным телевизионным расследованием, а чтобы не было обвинений в ангажированности, можно проверить программы всех депутатов...

Так вот, в сюжете про зеленхоз ни в детском саду, ни в школе, где якобы проводилась обрезка тополей, ничего, кроме берез, отродясь не росло!!! ■

На разборе этого сюжета аудитория аплодировала. Как жаль, что подобных сюжетов так мало на телевидении! На мой взгляд, именно такие журналистские расследования – тот поплавок, который может спасти новости. Потому что серия астральных лиц на экране надоела, скоропалительная речь дикторов, читающих телетексты, вызывает зрительскую глухоту. Спорт и культура в конце, а на шквал криминала уже никто не реагирует. И если через новости мы сделаем серию расследований, рассказывающих о жизни в нашем городе, то это может вернуть зрителя. Это должна быть система, а не разовая акция.

Жанр расследования особенно любим зрителями, так как принцип жесткой драматургии как бы вшит в него изнутри. НО!!! Многие заинтересованы «потопить» конкурента с помощью заказного расследования. Это самое опасное – оказаться исполнителем чужой воли, игрушкой в чьих-то грязных руках. Настоящий журналист-расследователь всегда должен быть готов к ответственности за каждое слово и за каждый обнародованный документ. И еще он должен понимать, что расследование – жанр почти детективный, потому что в глубине его скрыта тайна, к которой нас не допускают, а мы к ней все же добираемся! Как сказала одна моя студентка в Школе «Останкино»: «Расследователь – это археолог или кладоискатель в условиях тотального запрета на исследования». Хорошо сказано!

Каждый факт и каждый документ должны быть трижды перепроверены в различных достоверных источниках. Иначе нельзя. Елена Масюк, неоднократный лауреат «ТЭФИ», рассказывала мне, как много и насколько глубоко приходилось ей «закапываться» в различные документы, переводить книги с разных языков, сидеть в архивах и заводить переписку с огромным количеством незнакомых людей. Это тот самый случай, когда «единого кадра ради тысячи тонн различной руды»...

Я уверена, что самый редкий тип журналиста – это именно журналист-расследователь. Но ирония жизни в том, что именно в этом жанре работают и самые уважаемые, и самые неуважаемые журналисты, так как громкие заказные сюжеты и статьи за деньги тоже кто-то делает. И в последнее время, к сожалению, настоящих расследований по заказу редакции (а только так и должно быть!) осталось очень и очень мало.

Драматургия сюжета

Завязка, кульминация, развязка. Эти понятия известны всем со школьной скамьи, но почему-то многие авторы информационных сюжетов либо забывают о необходимости особым образом строить сюжет, либо просто не умеют делать этого. Есть легкий способ проверить, существует драматургия в сюжете или нет. Если вы свободно можете поменять местами начало и финал или просто выкинуть середину, значит, сюжет разваливается на глазах и не может держать внимание зрителя. Ружье, которое висит на стене (то есть ваш ввод в сюжет и завязка), должно все же выстрелить в финале. Нельзя повествовательно, друг за другом выкладывать факты – надо обязательно выстроить закономерную цепочку. Надо уделять особое внимание тому, сумели вы «зацепить» зрителя в самом начале или нет. И финал зритель тоже должен запомнить. Это как печать и подпись на последнем листе документа (не случайно после последней фразы автор называет свое имя и имя своего оператора).

Часто при просмотре сюжета становятся очевидными ошибки в его построении, то есть его слабая драматургия.

■ В качестве примера вспоминается один сюжет о пожаре. Репортерам повезло: съемочная группа приехала вовремя, кругом дым, машины «Скорой помощи», работают пожарные. За кадром зрителям сообщают, какая группа сложности присвоена этому пожару, сколько людей пострадало и т. д. На эту информацию уходит первые полторы минуты. А потом на экране возникает маленькая девочка, которая прижимает к себе своего кота и говорит прямо на камеру: «Я сама его спасла!» Забыть этот кадр невозможно. ■

На самом деле для зрителей именно с этого момента начинается сюжет, потому что это, как говорится, цепляет. Картинки и полторы минуты текста про машины, категорию пожара можно и нужно давать после эпизода с девочкой, потому что градус восприятия после фразы ребенка – «Это я его спасла!» – становится совсем другим. Эмоции другие. Элементарной перестановкой эпизодов иногда можно сильно улучшить сюжет.

СОВЕТЫ

КАК ПРАВИЛЬНО ВЫСТРОИТЬ ДРАМАТУРГИЮ СЮЖЕТА?

Во время написания синопсиса - обязательно думайте о первой фразе, первом эпизоде и драматургии сюжета в целом. И тогда во время съемок сюжета первый эпизод или первая фраза сразу становятся очевидными. Это отлично! Потому что, имея в руках этот клубок, вы невольно начинаете его разматывать. Появляется определенная логика, понятная вам и зрителю. Если вы просто набираете картинки и информацию, вы рискуете не найти ключевой эпизод и ключевые картинки потом в монтажной.

- Избегайте стереотипов. Случай с девочкой на пожаре хорошо иллюстрирует этот вариант. Казалось бы, вот оно, самое главное: машины, сирены, дом в клубах дыма и огня, пожарные, которые поднимаются по лестнице. Но если внимательно отсмотреть материал, то становится ясно: начинать надо именно с девочки. Это сложно – суметь абстрагироваться от принятых стереотипов и от собственных предыдущих решений. Учитесь отсматривать материал глазами зрителя, как будто это снимали не вы.

Не старайтесь вместить в - сюжет как можно больше информации. Как правило, ошибки в драматургии сюжета связаны именно с этим. Лишний раз спросите себя: «О чем мой сюжет?» Ответ, как вы помните, должен состоять всего из одной фразы. Сюжет не может быть «о том-то и о чем-то еще». Чистота и ясность мысли – ваш гид и помощник, когда вы строите драматургию сюжета.

Ищите удачный финал, думайте - над ним, снимайте разные варианты и выбирайте лучшие. Это может быть остроумный стендап, или отличная журналистская реприза, или гениальный синхрон. Можно придумать афористичную последнюю фразу, которая продемонстрирует ваше понимание темы и владение хорошим литературным языком. Как неоднократный член различных жюри фестивалей и конкурсов я могу свидетельствовать, что авторам часто отдают победу фактически за последнюю фразу. Удачному финалу члены жюри аплодируют, мгновенно забыв про все недостатки сюжета.

На мастер-классе для участников фестиваля «ТЭФИ-Регион-2008» главный редактор программы «Время» Первого канала Кирилл Клейменов демонстрировал несколько сюжетов одного из ярких корреспондентов Первого канала Анны Нельсон с целью показать, как тщательно работал журналист над драматургией и особенно над финалом каждого сюжета.

Давайте рассмотрим некоторые из этих отличных примеров.

«БРОДСКИЙ. НОРЕНСКАЯ ОСЕНЬ», АВТОР – АННА НЕЛЬСОН (ПРОГРАММА «ВРЕМЯ», ПЕРВЫЙ КАНАЛ)

Корреспондент (за кадром): Коноша – последняя узловая станция на развилке дорог на Воркуту. В этой точке Земного шара однажды остановился поезд, из вагона вышел человек. Вышел на полтора года. Его звали Иосиф Бродский. Статус «ссыльный», статья – «тунеядство». Снимал угол в глухой деревне Норенское. В изоляторе временного содержания райцентра готовы водить экскурсии. Показывают камеру, где Бродский встретил свое 25-летие за отказ собирать камни с колхозных полей. А если видят, что рассказ вызывает трепет, сразу ведут в отделение милиции, чтобы усилить впечатление коридорами, которыми ссыльный поэт ходил отмечаться дважды в неделю. Новое поколение людей в погонах пытается изжить чувство вины.

Василий Кокарев, зам. начальника УВД Коношского района: Может, кто-то и груб был. Естественно. В первую очередь попросил бы, конечно, прощения.

Корр. з/к: Всеначалось несколько лет назад. Не то чтобы стихи Бродского были близки чиновникам местной администрации, просто однажды пришло понимание – фамилия ссыльного, ставшего впоследствии нобелевским лауреатом, спасение для района. Придумали открыть музей Бродского, привлечь туристов. Но планы рухнули: пятидесяти тысяч рублей, которые могли бы выделить из бюджета власти, чтобы выкупить дом у его владельцев, оказалось недостаточно.

Сергей Серов, глава администрации муниципального образования Коношское: Если бы это не было связано с именем Бродского, то надо было бы им доплатить, чтобы этот дом снесли.

Корр. (з/к): Он ничего не стоит?

С. Серов: Он не стоит ничего.

Корр. (з/к): Предположение о том, что «не зарастет к нему народная тропа», здесь кажется спорным. К дому Бродского нужно идти по пояс в снегу. Впрочем, из чужих никто сюда и не ходит, а свои и без того еще помнят, как в 64-м гадали: что за тип к ним приехал из Ленинграда? Как кто-то услышал по вражескому голосу Америки, что-де в ссылке в деревне Норинское находится в ужасающих условиях известный поэт Иосиф Бродский.

Корр. (в кадре): Имя и место деревенские расслышали в точности. Слова «известный поэт» затерялись в эфирном шуме, и, поскольку источник информации был вражеским, решили, что Бродский этот – шпион. Но потом поняли что нет, совсем не шпион. И тогда решили по-другому: что он за веру пострадал. Ему пришлось объяснять, что и это не совсем так. А потом в деревне к нему привыкли и очень быстро потеряли всякий интерес к выяснению причин и следствия.

Корр. (з/к): Некогда секретарь парткома местного совхоза Дмитрий Марышев может поделиться воспоминаниями о том, на какие работы «бросали» Бродского: уборка навоза, выпас скота, а однажды они вместе ворочали мешки на одном картофельном поле. У Бродского тогда не было фуфайки...

Д.Марышев: Дак, он был в одном, этом, демисезонном пальто сереньком этом и полуботинках.

Корр. (з/к): Бывший почтальон Мария Жданова рассказывает про его забинтованные руки после того, как без перчаток рубил однажды жерди для забора. И еще как на почте, отвернувшись лицом к окну, сказал...

М.Жданова: «Ничего, – говорит, – будет время, что мир обо мне узнает». «Мир обнем...» – подумала. Как-то еще удивилась, думаю: «Как это – тунеядец, да еще мир о нем будет знать?» А ведь так получилось, что действительно мир-то о нем узнал.

Корр. (з/к): Любовь Красавина, которой от дальних родственников по наследству досталась изба ссыльного, дверей своего дома не открыла, только бросила по телефону пару фраз о том, что для нее Бродский был и есть тунеядец, а если кому-то очень нужно, готова продать четыре его стены, но не за 50 тысяч, а за несколько миллионов, а если нет миллионов, то пусть пропадает. Замка на доме Бродского нет. Реставраторы говорят, что следующую зиму он уже не переживет. А местные в растерянности, они никак не ожидали, что этот вежливый, спокойный тунеядец сначала возьмет их деревню с собой в историю мировой литературы, а потом не оставит под их северным небом от себя и следа».

Обратите внимание на синхроны, которые выбрала журналист для своего сюжета. Короткие, эмоциональные, подтверждающие каждое слово журналиста. Добиться таких синхронов – большое мастерство. Но особенно мне нравится финал сюжета – это настоящий образ, который запоминается: поэт «сначала возьмет их деревню с собой в историю мировой литературы, а потом не оставит под их северным небом от себя и следа». На фоне картинок северной убогой деревни, плохо одетых и удивленных людей, старого развалившегося дома – пафос и точность последней фразы врезается в память, становится фактом настоящего искусства, так как вызывает подлинные эмоции, давным-давно названные Аристотелем мудреным словом «катарсис».

В качестве удачного финала в сюжетах Анны Нильсон Кирилл Клейменов приводил не только финал сюжета о Бродском, но еще один, действительно выдающийся. Речь в сюжете шла о тяжелобольной таджикской девочке, мать которой через Интернет обратилась к людям с мольбой о помощи. В Интернете развернулась встречная дискуссия: зачем эти люди приехали в Москву и почему мы должны им помогать? Все же добрых людей оказалось больше, девочку спасли, но последняя фраза журналиста Анны Нельсон поставила обществу диагноз: «Они собираются уехать из Москвы, из города, где национализм дает постоянные метастазы...» Потрясающе точно, не правда ли? Лучше не скажешь.

МОЖНО ЛИ НАУЧИТЬСЯ ЧУВСТВОВАТЬ ДРАМАТУРГИЮ И СЛЕДОВАТЬ ЕЙ?

Можно и обязательно – нужно! Сегодня можно найти немало хороших книг по драматургии, в том числе зарубежных авторов (в последнее время издано немало удачных переводов). Есть, например, замечательная книга одного из классиков и новаторов советского кино Александра Митты «Кино между адом и раем», в которой даны определения драматической ситуации и очень понятно объясняется, как держать зрителя в напряжении и почему это необходимо. Есть простые упражнения, которые я даю своим студентам на занятии, посвященном драматургии. Приведу пример одного из них.

УПРАЖНЕНИЕ «ТРИ ПЛАНА»

Задание: написать на листе бумаги три последовательных плана (без закадрового текста), которые станут маленьким интересным фильмом, содержащим все необходимые компоненты: завязку, кульминацию и финал.

К примеру, если на первом плане куда-то движутся ноги в мужских ботинках, на втором плане навстречу семенят женские туфельки, то третий план в виде жарких объятий нам не подходит – уж слишком предсказуем и тем самым неинтересен финал.

А вот варианты, придуманные студентами.

1-й вариант.

Первый план: Женщина, тревожно озираясь по сторонам, заходит в какую-то дверь.

Второй план: Мужчина, так же тревожно оглядываясь, выходит из этой двери.

Третий план: Крупно видна вывеска на двери – «СЕКС-ШОП».

Или другой, лиричный, философский «мини-фильм» студента из Казахстана.

2-й вариант.

Первый план: Следы зверя на снегу в горах: один, второй, вверх и вверх к солнцу.

Второй план: По этим следам осторожно, с ружьем наперевес идет пожилой охотник. Тихо, спокойно, размеренно.

Третий план: С трудом, старательно, из последних сил, след вслед за дедом идет маленький казахский мальчик. Будущий охотник. Ему не хватает длины ног, но он сквозь снег и боль идет след вслед за дедом, за зверем...

Вы увидели эти картинки? Вы улыбнулись над первым вариантом, задумались над вторым? Так же, по принципу трехактной структуры пьесы, написаны большие романы и короткие анекдоты. Так же должна развиваться и ваша идея, если вы хотите написать интересный сценарий или снять яркий сюжет.

Думайте, пробуйте, но самое главное – пишите свои варианты.

Иначе ничего не получится, поверьте мне.

Закадровый текст

О значении картинки говорится так много, что кто-то может подумать, будто текста не должно быть вообще. На самом деле текст, конечно, нужен, но только следует уточнить:

- какой текст;

- в каком жанре;

- на какую тему.

Как это понимать? Призывы писать текст как можно короче и точнее – абсолютно верны. Мне близка позиция автора известной книги «Теленовости, радионовости» И. Фэнга, который пишет, что «процесс написания текста – это процесс сокращения теста». Прекрасно о правилах написания текста пишет Виктория Кэрролл в книге «Новости на TV».

Удивительно, что формулы: «писать коротко», «писать точно», «писать разговорным языком» знакомы каждому журналисту, редактору, режиссеру, но почему-то не только начинающие репортеры, но и маститые журналисты порой забывают о них и наступают на одни и те же грабли снова и снова.

Если говорить о региональном телевидении, то главная его болезнь – это многословие в эфире, ложная пафосность и многозначительность. Откуда это берется и как это победить? Часто люди попадают на региональное ТВ, как они сами признаются, случайно. Кто-то кому-то посоветовал, кто-то кого-то пригласил, и вот уже завтра эфир. Новичок едет на съемки, затем начинает писать текст. Он делает это так, как привык слышать в качестве телезрителя. Пафосность и многозначительность передаются по цепочке и образуют порочный круг. Он это видит каждый день, считает, что так надо, и в результате начинает делать так же. Самый досадный случай, когда новичок талантлив и хочет сломать традицию, пытаясь по-другому писать тексты, работать в иной стилистике, взяв за образец программу одного из федеральных каналов. Почему досадный? Да потому, что его сразу начинают «бить по рукам» и заставлять делать так, как принято. Особенно много таких горе-учителей в государственных компаниях среди ветеранов телевидения, которые живут прошлым и не хотят, да и не могут что-либо менять. Обычно новичку говорят, что многословие и эмоциональность – это особая специфика регионального ТВ, потому что «мы близки к зрителям» и т. д. Казалось бы, что тут возразишь?

И вот уже наш новичок начинает сомневаться: «А может быть, и правда в Кургане (или в Туле) на местном телевидении надо “разжевывать” информацию и призывать к добру?» Призывать и разжевывать очень приятно, так как в этот момент журналист чувствует себя чуть ли не пророком. К тому же таким текстом можно запросто залатать явные прорехи в самом сюжете, когда не хватает картинки или нет ярких синхронов.

■ Для наглядности обратимся к теме ЖКХ. За кадром звучит голос журналиста (возможны варианты): Как может жить человек без тепла? Тепло души. Тепло сердец. Тепло человеческого дома. Это равнозначные понятия. Когда в доме нет тепла, человеку трудно быть добрым.

Далее начинается сам сюжет.

Звучит голос автора: «На улице Моховой в доме номер 12 тепла нет уже три месяца. Люди одеты в шубы и валенки и устали ходить по начальству».

Что, казалось бы, плохого? Справедливые слова. Никакой лжи. Отличное вступление к теме. Но дело именно в том, что не нужно никаких вступлений. Если зритель сам не сделает подобных выводов после просмотра сюжета, то никакими призывами ситуацию вы не спасете.

Недавно мне пришла в голову мысль, что лишние слова в начале огромного количества сюжетов – это дань школьной привычке, когда каждого ученика заставляли в любом сочинении писать сначала «вводную часть» с общими понятиями и словами и только потом уже говорить о главном.

Можно спорить: является телевидение искусством или нет? Но бесспорным остается тот факт, что любой сюжет, показанный по телевидению, воздействует на зрителя всеми средствами: картинкой, звуком, текстом.

Мне возразят: «Фразы по поводу тепла сердец и тепла в доме можно показать на фоне замерзающих в доме людей». Можно и нужно, но гораздо сильнее будет воздействие на зрителя, если за кадром достаточно спокойно журналист сообщит только один факт: «Вот так эти люди живут уже три месяца». ■

Дайте зрителю возможность самому оценить (в том числе и эмоционально) тот сюжет, содержание которого вы считаете важным и актуальным и поэтому предлагаете посмотреть его в новостях. Нельзя давить на психику человека и не доверять ему. Многословие – это всегда неуважение и недоверие к зрителю.

Попробуйте сделать следующее. Когда после возвращения со съемок и отсмотра материала вы сядете писать текст, напишите все, что придет в голову. Конечно, трудно отсеивать слова заранее и справляться с эмоциями, которые рвутся на бумагу. Но гораздо легче потом зачеркнуть лишнее из того, что вы написали.

Первый абзац почти всегда приходится зачеркивать, потому что в нем, как правило, больше эмоций, чем фактов. Но вы все равно его напишите, а потом прочтите трезвым взглядом и зачеркните. Будет обидно – «слова такие красивые». Особенно сложно будет делать это тем, кто поработал в газете и обладает хорошим слогом. Но законы написания текстов в газете и на телевидении разные. В газете надо описать ситуацию словами, а на телевидении слова нужны только как необходимое дополнение к картинке.

Бывают досадные случаи, когда оператор по какой-либо причине не снял то, что нужно журналисту. И тогда журналист пытается за кадром описать то, что не снято. Иногда это совсем не эмоции, а очень важные и интересные факты.

■ В связи с этим вспоминается один сюжет о хореографическом училище. На экране – кадры репетиции, синхроны с юными танцорами и их педагогами. Хорошие синхроны, яркие кадры. Текст за кадром дополняет картинку необходимыми сведениями: в каком году основано училище, кто там работает, сколько учеников и т. д. Хороший голос, короткие фразы – кажется, все на месте. Но вот журналист сообщает зрителю, что маленьких девочек отбирают особым образом, и в первую очередь смотрят на их мам: полные они или худенькие? Склонность к полноте может передаваться по наследству. Девочкам полненьких мам нельзя идти в балет – могут пострадать здоровье и психика.

Очень важны и очень интересные сведения. Но картинки под эти слова нет! Нет кадров экзаменов, нет вообще ни одной мамы: ни худенькой, ни полненькой. Слова как бы «провисают», и это уже непрофессионально. ■

Помните: «Нет картинки – нет сюжета»? В комнате редакторов новостей «4 канала» Екатеринбурга висит огромный плакат с такой надписью. Это имеет отношение не только к сюжету в целом, но и к сюжетным линиям внутри любого сюжета, как в нашем случае с училищем. Но это вовсе не означает, что текст за кадром и картинка должны повторять друг друга полностью.

Если под историю об отборе девочек мы покажем реальную маму с ребенком, которого «забраковали» из-за маминой комплекции, то это будет нарушением этики. Связь между текстом и картинкой очень условна, и здесь на первом месте всегда должна быть интуиция, причем даже не авторская, а режиссерская. Хотя автор в момент написания текста должен, как мы уже договорились с вами, прекрасно представлять ту картинку, под которую пишется текст. Но самое главное – этот текст надо проговорить несколько раз внутри себя. Как люди воспринимают текст с экрана? Ушами. Как мы его пишем? Рукой, читаем глазами. А надо писать УШАМИ! Проговаривать внутри себя, убирать неудобные и сложные слова, оставлять главное.

Прочитайте еще раз текст Анны Нельсон про Бродского – это прекрасное учебное пособие. Короткие, четкие фразы. Каждое слово – на своем месте. Легко запомнить и пересказать.

СОВЕТЫ

КАК НАУЧИТЬСЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНО ПИСАТЬ ЗАКАДРОВЫЕ ТЕКСТЫ?

Подбирайте особый язык. Есть - формула: «Пишем, как говорим. Говорим, как пишем». Это означает, что закадровый текст должен быть написан в стиле разговорного литературного языка. Как это понять? В обычной разговорной речи мы не договариваем фразы, употребляем много сленга и вводных слов.

В общении мы учитываем конкретного собеседника и разговариваем с мамой одним образом, а с другом – совсем иначе. Разговорный литературный язык обращен к самым разным зрителям одновременно. Он должен быть достаточно разговорным, чтобы легко «ловиться на ухо», и достаточно литературным, чтобы быть понятным всем и каждому и сохранять традиции русского языка.

Разговорность и суперкраткость не означают косноязычия. Еще раз повторюсь, что журналистский текст должен быть написан для восприятия на слух. Проговаривайте текст внутри себя и проверяйте:

— Все ли ловится на слух?

— Что на слух трудно понять?

— Нельзя ли объяснить это же более простыми словами?

Но помните, увлечение излишней «разговорностью» тоже опасно. Надо избегать вводных слов, таких как «вот», «итак», «впрочем», «кажется», «например», «кстати». Чаще всего они бывают лишними, так как не несут никакой смысловой нагрузки. Каждое слово журналистского текста должнобыть, как говорится, на вес золота.

Надо избегать и слишком категоричных определений, таких как «никогда», «навечно», «навсегда», «ни один человек» и т. д. Вы рискуете оказаться неточными, так как мир очень непредсказуем. Не берите на себя лишней ответственности. Как говорится: «Никогда не говори “никогда”».

Умейте ставить точки. - Существует правило: в одном предложении должно быть не более 12 слов. Почти каждое длинное предложение можно превратить в несколько коротких. И опять вспомним фразу: «Краткость – сестра таланта». Это правило тесно связано с первым.

■ Приведу пример. Журналист пишет: «Осенью этот водопровод уже однажды ремонтировали, но затем отложили дело до весны, и только по специальному распоряжению мэра летом начались строительные работы, которые в свою очередь растянулись до следующей осени».

Важные сведения? Наверное, да. Но воспринять это на слух невозможно. Сплошная путаница.

А теперь об этом же, но другими словами: «Ремонт водопровода начался прошлой осенью. Не успели. Летом по специальному распоряжению мэра снова взялись за дело. Опять осень. Опять не успели». ■

Сказано то же самое, только более короткими фразами. Их гораздо легче и произносить, и воспринимать. Иногда это может быть всего одно слово. Но такое слово надо найти, оно должно быть очень точным.

Емкие высказывания, как я уже говорила, особенно хороши в начале и в конце сюжета.

■ Вспоминается последняя фраза корреспондента программы «Вести» в одном из репортажей о Чечне: «У этой войны нет тыла. Стреляют в спину». ■

Надо заметить, что в последние годы наши коллеги, которые работают в газетах, взяли на вооружение разговорный литературный стиль. В таких популярных изданиях, как «Коммерсантъ», «Комсомольская правда», «Аргументы и Факты», самые серьезные политические и экономические статьи, аналитические обозрения пишутся понятным, местами даже веселым, «стебным» языком. Я уверена, что здесь не обошлось без влияния телевидения. Очень рекомендую прочитать любой репортаж Андрея Колесникова о поездках Путина в газете «Коммерсантъ». Весело, доходчиво, иногда дерзко, но всегда по делу. Иногда кажется, что Андрей ведет живой репортаж с места событий по принципу: что вижу, о том рассказываю. А рассказчик он блестящий. По слухам, премьер-министру Путину нравится такая вольность. Вероятно, он понимает, что скучные отчеты о поездках никогда не были бы с интересом восприняты широкой аудиторией.

Не перегружайте зрителя - фактической информацией. Помните, человеческая память небезразмерна. Особенно трудно запоминать на слух цифры, имена, должности, названия фирм. Прежде чем писать это на бумаге или на экране своего компьютера, хорошо подумайте, насколько это необходимо, особенно в случаях с цифрами.

Например, мы слышим: «Завод перерабатывает 50 тысяч тонн нефти за год». Отлично! Но спросите у зрителей: «Это много или мало?» Никто не ответит. Для ответа нужно знать хотя бы, сколько перерабатывалось нефти в прошлом году, как обстоит дело на других заводах с такой же мощностью и т. п. Цифры обязательно должны быть понятными настолько, чтобы их можно было, как говорится, потрогать руками, осознать разумом. Они должны вызвать реакцию зрителя, любую: от возмущения до абсолютного счастья. Или такое сообщение: «Миллион людей сидит в тюрьмах в России». Цифра большая, но мы в состоянии понять, насколько это много, только тогда, когда появляется возможность узнать, что реально в тюрьме сидит один из ста взрослых людей России и по количеству заключенных мы идем впереди планеты всей. Сама по себе цифра «миллион» не дает возможности среагировать на нее.

■ Помню случай из своей педагогической практики, когда я дала слушателям задание растолковать несколько цифр на выбор. Одна из цифр касалась так называемого ленинского субботника, на который раньше выходило несколько тысяч человек, а теперь – десятки. Одна студентка взяла и подсчитала, какую именно территорию надо реально убрать людям в своем микрорайоне. И оказалось, что