Аналитическая корреспонденция

Журналисты российской прессы понятие «корреспонденция» употребляли уже в XVIII в. Однако надо иметь в виду, что доста­точно долго корреспонденциями называли любые публикации на страницах газет, журналов (заметки, письма читателей, отчеты и т.д.). Лишь в конце XIX в. это понятие стало связываться с опре­деленным жанром. Сущность этого жанра становится понятной в результате выявления особенностей публикаций, «подводимых» под него[17][1]. Предметом аналитической корреспонденции могут быть ка­кие-либо события, явления, феномены. В этом отношении она близ­ка таким, например, жанрам, как репортаж, отчет, информаци­онная корреспонденция.

Однако аналитическая корреспонденция отличается от назван­ных жанров степенью «присутствия» в тексте других жанрообразующих факторов. Например, цель репортажа — дать наглядное, «жи­вое» отображение «предметного» события (поэтому репортер ис­пользует главным образом при сборе материала метод личного наблюдения; нет наблюдения — нет репортажа). Цель отчета — точ­но отобразить «информационное событие» (выступления, доклады, отчеты), изложив все происходившее в точной последовательности (или даже проанализировав происходящее), используя при этом фрагменты выступлений или сообщений. Цель информационной корреспонденции — сообщить нечто о «предметном» событии, используя при этом (в отличие от репортажа) не столько «живое» наблюдение, сколько «свернутый» пересказ происходившего.

Цели аналитической корреспонденции иные. Она также содер­жит в себе сообщение о событии, явлении. Это сообщение может включать в себя как «живое» наблюдение, фрагменты каких-то выступлений, так и «свернутый» пересказ происходившего. Одна­ко само сообщение не является самоцелью. Оно лишь дает пред­ставление о событии, предваряющее его истолкование. Именно это истолкование отличает в первую очередь аналитическую коррес­понденцию от репортажа, отчета, информационной корреспон­денции.

Истолкование представляет собой выяснение причин события, явления, определение его значимости, ценности, прогнозирова­ние его развития и т.д. В силу этого автор аналитической коррес­понденции неизбежно использует теоретические методы позна­ния — анализ, синтез, индукцию, дедукцию и др. Двусоставность современной аналитической корреспонденции (сообщение о яв­лении плюс его истолкование) сближает ее с другим жанром — комментарием. Но между аналитической корреспонденцией и ком­ментарием есть существенное различие.

Оно заключается в том, что «первоисточником» сообщения для аудитории о каком-то явлении, событии (которое затем истолко­вывается) в корреспонденции всегда является автор публикации. Именно он «корреспондирует» с места события, он же интерпре­тирует происшедшее, опираясь при этом на мнения участников и свидетелей события, на свои собственные непосредственные на­блюдения. Комментарий же всегда публикуется по следам уже из­вестного данной аудитории (например, из оперативного инфор­мационного сообщения) события. При комментировании истол­кование события основывается в большей мере на других известных фактах или относительно общих мнениях, предположениях, оцен­ках, которые чаще всего высказывает авторитетное для аудитории лицо, специалист-эксперт.

Аналитическая корреспонденция отличается также и от ста­тьи.

Цель статьи — обосновать суждение (суждения) по поводу ка­кого-то общезначимого явления, процесса, ситуации, имеющих место в жизни общества, в каких-то сферах деятельности. Причем такие события, процессы, ситуации, как правило, имеют боль­шие последствия для общества, отдельных социальных групп. По­этому предметом статьи являются не отдельные факты (события), а те закономерные причинно-следственные отношения, которые порождают такие (обычно однородные) факты, события. В ходе доказательного рассуждения автор как раз и устанавливает связи между отдельными фактами, возникшими на «поверхности» жиз­ни, событиями, явлениями и теми закономерностями, теми при­чинами, которые их порождают и остаются скрытыми от прямого наблюдения.

При этом приводимые факты, обсуждаемые события, явле­ния служат аргументами в пользу общего суждения об их причи­нах, о закономерностях, их породивших. В аналитической же кор­респонденции речь идет о каком-то одном событии. Оно всесто­ронне обсуждается, выявляются его качества, ему выносится оценка, прогнозируется его развитие, указываются его причины.

Таким образом, центральным предметом аналитической кор­респонденции является один значительный факт, все остальные детали, примеры, суждения служат «вспомогательным» материа­лом для его всестороннего освещения. Названные обстоятельства четко разграничивают жанр аналитической корреспонденции и жанр статьи. Присущие аналитической корреспонденции харак­терные признаки отличают ее и от других жанров.

Из публикации «Поцелуй молнии» (Комсомольская правда. 8 сентября. 1999)

«Иди домой, иди!» - весь вечер уговаривала Далю мама. Та только отмахивалась: неког­да. Работы на огороде невпро­ворот, лето нынче в Литве сто­ит жаркое, только успевай по­ливать. И как на небе вдруг громыхнуло! И далеко-далеко впереди одиноко сверкнула молния. Это был последний «кадр» из жизни молодой ли­товской женщины Дали Ралене. Из ее первой жизни. Что было дальше, ей потом рассказали соседи. Словом, никто толком так ничего и не понял: на землю не пролилось ни капли дождя. Все слыша­ли, как замычала корова (просто вприсядку сплясала — рассказывали мужики), и ви­дели, как с огорода Довидайтисов взметнулся к небу пыльный столб. А потом мама Дали До­ната поворачивается и видит: лежит ее дочка на земле белая-белая, а одежда на ней вся по­рвана и кроссовки на ногах — будто собаки драли... Но чудо вовсе не в том. Чудо будет потом, когда До­ната закричит над полумерт­вым дочкиным телом. Во-пер­вых, с соседних грядок момен­тально прибежит медсестра Рома Гидрайтене и быстро начнет делать массаж сердца. Во-вторых, соседи сообразят тут же позвонить в городскую больницу — и через три мину­ты (!) на поле влетят сразу две машины «скорой помощи». Потому что (это уже в-треть­их) хорошо знал дорогу шофер — у него у самого огородик там же. В общем, фельдшер Альдона Лякавичене прикрикну­ла на Далину маму, которая, мешая, простодушно пыталась прикрыть дочкину наготу, и без промедления начала делать искусственное дыхание... Сама же Даля не была в тот момент ни на том свете, ни на этом. Наконец она в первый раз вздохнула. «В машину!» - ско­мандовала Альдона. И тут Далино сердце, будто засомневав­шись, стоит ли ему возвращать­ся в этот мир, остановилось еще раз... Даля рассказывала потом, как было ей хорошо-хорошо, как не бывает, а где-то вдалеке ласково и нежно светился незнакомый добрый свет... «Может, выживет, а может, и нет», — неопределенно сказали Далиным родителям в реа­нимации. Молнии в Литве этим летом охотились за многими. Вот так же точно убило двух женщин примерно того же воз­раста, что и Даля. Но чтобы пос­ле такого мощнейшего удара человека удавалось вернуть к жизни, медики не помнят. Ро­дители Станиславас и Доната Довидайтисы, в ту ночь так и не заснули... Отец приходил в себя от радости — ему-то про­кричали с улицы, что дочку убило, а она хоть и не шевелит­ся, но вроде бы жива. Мать, на­оборот, плакала от ужаса и без конца вспоминала утренний сон, вдруг оказавшийся проро­чеством: приснились ей умер­шие родители. И с ними Даля в разорванной одежде — точь-в-точь, как она несколько часов спустя лежала на поле. А утром Даля неожиданно для всех открыла глаза. «На­верное, умирать мне еще было не время, — философски объяснила она потом свое вос­кресение. — Что со мной, где я?» — спросила она медсестер, напряженно вслушиваясь в их слова, — уши у нее как будто бы были заложены ватой. «Не может быть! Это просто сол­нечный удар!» — категоричес­ки отрезала после их расска­за. Потом посмотрела на безоб­разное красное пятно на шее, от которого тянулась, опутывая тело и выныривая где-то под коленкой, длинная кровавая веревочка, на опаленные воло­сы, на перепуганную дочку и постаревших родителей — и только тогда по-настоящему испугалась. Божья кара? Или отмети­на? Вообще говоря, гром и молния в литовских поверьях означают больше, чем просто стихию. Помните сказку про русалку Юрате и рыбака Каститиса? Будто бы полюбили они друг друга, а самый глав­ный литовский языческий бог Перкунас разгневался, напус­тил на них молнии и разрушил янтарный замок — вот почему Балтийское море кусочки ян­таря на берег и выбрасывает. Шутки шутками, но в литовс­ких поверьях до сих пор счита­ют, что если в твой дом удари­ла молния, значит ты круто нагрешил — просто так небо тебя наказывать не будет. Молний боялись, а маленьких детей в деревнях заставляли креститься, как только с неба неслись первые громовые рас­каты. Мне рассказывали исто­рию одной реально существо­вавшей в Литве женщины по прозвищу Московчиха, кото­рая в несчастном 1924 году на­писала донос на своего двою­родного брата Савелия Мали­новского — на имущество позарилась. Того сослали в Сибирь, а алчную сестрицу всю жизнь потом преследова­ли молнии. Сначала во время грозы сгорел дом - она пере­селилась в хлев. Через полго­да молния ударила и туда. Пе­реехала в баню — еще через некоторое время небо испепе­лило баню. И умерла она страшно: прокляв все на свете и распродав имущество, поеха­ла к дочке в Ленинград. Тело вернули на родину с полдоро­ги. Поэтому Даля Ралене те­перь страшно мается: ну что она сделала в своей жизни не так? Не цеппелины же с кот­летами, рядом с которыми проходит ее профессиональ­ная жизнь в школьной столо­вой! А может наоборот, Бог таким странным образом хо­чет намекнуть, что есть у нее в жизни какая-то важная мис­сия, кроме борщей и щей, если вопреки всем законам приро­ды небо оставило ее жить? Врачи-материалисты счита­ют, что небо тут ни при чем, а спасло Далю Ралене стечение обстоятельств. Во-первых, то, что перед самым выходом из дома она упрямо искала на чер­даке резиновые кроссовки — хотелось ей пойти на поле именно в них, и все тут. А во-вторых, то, что рядом оказалось железное ведро — молния, вып­рыгнув из Далиного тела, на­шла объект поинтереснее да там и затихла. Ну а Далина мама Доната, женщина набожная, верит своим святым и молит­ся теперь сразу трем женщи­нам — деве Марии, медсестре Роме и фельдшеру Альдоне. Просто небу понравилась эта семья. Тридцатишестилетняя Даля — человек молчаливый и застенчивый, теперь вроде как местная знаменитость. Во всяком случае, найти ее в ак­куратном городке Кяльме, где тихие улочки криво разбега­ются в стороны от роскошно­го католического собора, не представляет труда: дом ее родителей знают все. То жур­налисты разыскивают эту ули­цу, то паломники: почему-то считается, что после возвраще­ния к жизни Даля должна стать провидицей, ведьмой, или, на худой конец, — экст­расенсом. Сама Даля такого внимания к себе стесняется. Поскольку никаких чудодей­ственных сил в себе не ощу­щает, наоборот, спит все время, как маленький ребенок, и пла­чет по пустякам и без. Един­ственное — чувствует себя при этом на десять лет моложе, чем раньше. Наверное потому, что раньше ей казалось, что жизнь наполовину прошла, а теперь — что стрелки опять в самом на­чале циферблата. До того зло­получного вечера думалось: все мечты сбылись (они, кста­ти сказать, были нехитрыми: окончить школу, выучиться на повара и выйти замуж), а те­перь: ну нет, мы еще поживем, если так!.. В общем, вторая жизнь Дале Ралене нравится куда больше, чем первая. И дней рождения теперь у нее будет два: один — 6 июня, вме­сте с Пушкиным, второй — 19, вместе с молнией, которая столь необычным образом ра­зукрасила ее тело и биогра­фию. Через несколько дней пос­ле того, как ее выписали из больницы, небо над городом вновь затрепетало под удара­ми грома, Даля сжалась вся, а потом успокоилась: это не к ней. На поле в первый раз тоже немножко боялась идти — на том месте, где она упала, мама вбила колышек и крес­тится на него сейчас, как на церковь. А вот разорванную одежду и кроссовки они сразу выбросили — закопали от гре­ха подальше. Между прочим, семейная легенда хранит воспоминания Далиной бабушки, как та, бу­дучи ребенком, смотрела на грозу у открытого окна, и ша­ровая молния, влетев в ком­нату, обожгла ей живот, надол­го оставив на теле след в виде вишневой загогулинки. «Так, может, молниям просто нра­вятся женщины вашего рода? И они теперь будут бегать за вами всю жизнь?» — обрадо­валась я сенсации. Даля вздрогнула. — Может, все-таки больше не будут? — тоскливо прошеп­тала она. И опасливо покоси­лась на красный шрамик на шее. Кстати, как объяснили нам в Санкт-Петербургской Глав­ной Геофизической обсервато­рии им. Воейкова, на сегодняш­ний день наука не знает при­чину привязанности молнии к человеку. Что касается конк­ретного дома, сарая или сада, в которые Зевс с завидным по­стоянством посылает небес­ный огонь, — с этим как раз все ясно: молнии выбирают места повышенной проводимости почвы. Так что, судя по всему, на огород Дали Ралене они теперь будут прилетать регулярно. Но почему некото­рых людей молнии не оставля­ют в покое даже после смер­ти, разрубая надгробия и сжи­гая кресты, преследуя бабушку и внучку или поочередно уби­вая всех мужей болгарки Мар­ты Майкия, — наука пока объяснить не в силах. Един­ственный способ уберечься от этого огненного поцелуя - при­сесть во время грозы на кор­точки. Молния любит выби­рать самую высокую точку и ставить на место того, кто не склоняет перед ней головы.

В основе этой публикации лежит описание достаточно необычного события — спасения человека, пораженного ударом молнии. Именно этому событию посвящена основная часть публикации. Описывая его, журналист использует информацию, полученную от самой пострадав­шей, ее родителей, ее спасителей, других людей. Описанием самого со­бытия дело не ограничивается. Автор осуществляет причинно-следствен­ный анализ случившегося, ищет ответ на вопросы, которые мучают Далю Ралене, ее родителей, их знакомых: почему молния угодила именно в эту женщину? Почему она все-таки оказалась живой? На пути этого поиска журналист обращается к воспоминаниям се­мьи Довидайтисов о том, что в их роду уже были пострадавшие от уда­ров молнии. Возможно, причина происходящего — на небесах? — спра­шивает себя журналист вместе с жителями провинциального литовского городка. Может, боги рассердились за что-то на Ралене? Или же хотят намекнуть, что она занимается в этом мире не тем делом, каким надо? В конце публикации приведен комментарий специалистов, который до­полняет попытки мистического объяснения события отчасти известны­ми, реальными физическими законами. Причинно-следственный анализ в публикации сопровождается оце­ночными и прогностическими суждениями, рекомендациями, как вес­ти себя при встрече с молнией. Все это — методы истолкования предме­та отображения, присущие именно аналитической журналистике. Особенностью данной публикации является то, что она написана живым эмоциональным языком и, кроме всего прочего, дает наглядное представление о событии.

Возникает вопрос: а нельзя ли в связи с этим отнести текст к разряду репортажа? Вероятно, подобное можно было бы сделать, если бы автор лично наблюдал все происходившее и ограничился бы при этом только описанием события, не углубляясь в причин­но-следственный анализ. Хотя следует сказать, что в практической журналистике не всегда обращают внимание на такие «тонкости» и живо написанные корреспонденции нередко публикуются под рубрикой «репортаж» (часто это происходит и в силу того, что настоящих репортажей изданиям обычно не хватает).

в начало

АНАЛИТИЧЕСКОЕ ИНТЕРВЬЮ

Жанр интервью является результатом «закрепленности» в жур­налистском тексте формы получения автором этого текста опре­деленных сведений о действительности с помощью метода интер­вью. Как известно, сам по себе метод интервью относится не к теоретическим, а к эмпирическим методам[18][2] (о чем говорилось выше). Очевидно, по этой причине и жанр интервью часто отно­сят к информационным жанрам, базирующимся именно на ин­формации, полученной в результате применения эмпирических методов исследования.

При этом как бы остается в тени тот факт, что интервью, как и другие эмпирические методы, применяется для получения исход­ных сведений, необходимых для подготовки не только информаци­онных выступлений, но и аналитических. Информация, полученная методом интервью, может быть трансформирована и представлена, например, на газетной полосе в виде корреспонденции, отчета, реп­лики, статьи. Это значит, что использование данного метода при сборе информации еще не порождает автоматически жанр интервью. Лишь, как было сказано выше, в случае яркой проявленности в тексте «хода» применения этого метода он может определять форму такой публикации как диалогическую, вопросно-ответную.

По этому доминирующему признаку текст может быть назван жанром интервью. Однако то, к какой группе жанров можно при­числить конкретное интервью — информационным или аналити­ческим, зависит уже от содержания текста, изложенного в форме интервью. Если информационное интервью несет в себе лишь сооб­щение о факте, отвечая на вопросы: кто? Что? Где? Когда?, то аналитическое интервью, кроме того, содержит и анализ факта, отве­чая при этом на вопросы: почему? Каким образом? Что это значит? и т.д. Роль автора аналитического интервью заключается прежде все­го в том, что своими вопросами он задает прежде всего направление анализа, который обычно осуществляет само интервьюируемое лицо.

С этой целью вопросы формулируются таким образом, что они требуют освещения узловых моментов какого-либо события, явле­ния, процесса, ситуации.

Если журналист берет интервью у мэра по поводу внезапного нашествия крыс на город, он может «запрограммировать» анали­тический характер своего выступления, поставив вопросы таким образом:

— Как вы думаете, что значит это событие для нашего города?

— Во сколько миллионов рублей оно обойдется налогопла­тельщикам?

— Что явилось причиной этого события? Какие факты, циф­ры, документы подтверждают ваше мнение по этому поводу?

— Кто понесет за это ответственность и какую?

— Как будет развиваться это событие дальше? Какие основа­ния имеет ваш прогноз? Какие срочные меры предпринимают и еще будут предпринимать власти? И что должны делать простые горожане?

Подобные вопросы побудят собеседника излагать свои знания, представления, мнения о предмете будущей публикации таким образом, что выявят причинно-следственные связи обсуждаемого события, будут вынесены определенные оценки, сформулирован прогноз развития события, приведены необходимые аргументы в пользу излагаемой позиции. Подобным образом содержание текста интервью «насыщается» элементами анализа действительности, что и делает его аналитической публикацией.

Конечно, вполне возможны случаи, когда интервьюируемый осуществляет анализ событий, ситуаций, процессов, не ожидая наводящих вопросов. Однако это чаще всего бывает в том случае, когда он сам заинтересован в наиболее подробном, детальном ос­вещении предмета разговора, что, конечно же, облегчает задачу автора будущей аналитической публикации.

Из публикации «Чечня ничего не спишет» (Общая газета. № 5. 2000)

В минувший понедельник жена Андрея Бабицкого отнесла в отделение милиции по месту жительства заявление о том, чтобы ее супруга начали разыскивать как пропавшего без вести. У нее есть веское основание: уже месяц она не слышала голоса мужа и не знает, где он находится. О подоплеке происшедшего обозрева­телю «ОГ» рассказывает адвокат Андрея Бабицкого Генри Резник. — Давайте договоримся принятъ на веру официальную версию задержания Бабицкого. Как выглядит эта ситуация с точки зрения права? — Трудно комментировать абсурд. В Чечне идет война — не названная, не введенная в рамки правовых отношений, не сопровождаемая вводом чрезвычайного положения, но все же война. Но есть Консти­туция России, которая гаран­тирует гражданам права, кото­рые не могут нарушаться ни при каких обстоятельствах, даже в условиях введения военного положения. К таким правам относится право на судебную защиту и квалифицированную юридическую помощь. Здесь все предельно ясно. Как только Бабицкий был за­держан, ему должны были предоставить право на один звонок — своим близким. Пра­во на звонок гарантировано федеральным законом. И уже на первом допросе у человека должен быть защитник. Теперь о самом задержа­нии. Даже на трое суток мож­но задерживать не всякого. Закон на этот счет дает кате­горические указания — тот, кто задержан на месте пре­ступления; если на нем, на его одежде есть следы преступле­ния; если очевидцы прямо укажут на него, как на лицо, совершившее преступление. Что касается выяснения личности — то можно задер­живать только на три часа. Этот срок продляется, если че­ловек не имеет постоянного места жительства. В случае Бабицкого это абсурдно. Третье. На днях начальник Главного управления по Север­ному Кавказу Бирюков в теле­интервью заявил, что мера пре­сечения Бабицкому не измене­на на подписку о невыезде, а отменена. Для юриста это се­рьезный знак. Подписка о не­выезде связывает не только са­мого подозреваемого, но и орга­ны следствия — они должны его куда-то препроводить и предуп­редить: сиди здесь и без наше­го разрешения — никуда. А не отдавать его в обмен на солдат. Но если мера пресечения отме­нена, то Бабицкий — свободный человек, дальнейшая судьба его прокуратуру не интересует. — Сейчас вас пытаются убедить, что никакого обмена не было? — Мне кажется, власть уже поняла, в какую историю она вляпалась с этим обменом. И теперь пытается нас убедить, что это был акт свободного во­леизъявления журналиста. Да и что такое обмен в принципе? В военных условиях можно об­менивать военнопленных или преступников (на уровне госу­дарств). Но не мирных людей, журналистов — на солдат. И здесь согласие человека ни­какого юридического значения не имеет. Потому что в таком случае государство как бы бе­рет на себя порочную задачу оценивать своих граждан: кто более важен? — Ситуация сложилась ди­кая: власти объявили, что они не несут ответственности за судьбу журналиста. И в то же время вызывают его на допрос, грозя всеми мыслимыми кара­ми в случае неявки. Существу­ет ли какое-то внятное объяс­нение этому у прокуратуры? — В Конституции записано — приоритет личности, гражда­нина, его безопасности выше других ценностей. То есть го­сударство не только не имеет права, потрясая просьбой Бабицкого, передать его боеви­кам и заявить, что не несет ответственности за его судьбу. Наоборот, органы должны оза­ботиться судьбой каждого гражданина, местонахождение которого неизвестно. И, подав наше заявление на розыск Бабицкого как пропавшего без вести, мы проверяем готов­ность властей исполнять зако­ны страны. Что касается следствия, то происходит нечто загадочное. У меня даже начинает скла­дываться мнение, что никако­го «дела Бабицкого» нет. По закону, нам, адвокатам, долж­ны были быть предъявлены все материалы, относящиеся к задержанию. А также прото­колы следственных действий, которые проводились с учас­тием Бабицкого, — допросы, очные ставки, изъятие вещей... Эти материалы нам пред­ставлены не были. Более того, мы не можем даже узнать, кто ведет это дело? Сначала Би­рюков назвал мне следовате­ля Чернавского. Где его ис­кать? В Ханкале, это пригород Грозного. Что-то более опре­деленное? Поспрашивайте на месте. Как ему позвонить? Там только спецсвязь. Через пару дней выясняется, что г-н Чернавский уже не ведет дело Бабицкого, он назначен и.о. прокурора какого-то района. Дело, по неофициальной информации, передано следова­телю Ткачеву. Но и его мы не можем найти. — Но все же какие-то дей­ствия следствие производило? — Убедительными могут быть только документы. А не сюжет, где министр внутрен­них дел потрясает фотографи­ями и письмами в Думе. Эти бумаги должны быть в деле, как вещественное доказатель­ство. Причем снабженные про­токолом изъятий. Разве ми­нистр этого не знает? Или дру­гой момент. С чего начались действия следствия после за­держания Бабицкого? Срочно в Москву была отправлена икона, которая была найдена у Андрея. На экспертизу в музей Рублева. Оказалось, что это мазня какого-то местного энтузиаста ценой в 10 рублей. Стали бы они возиться с иконой, если бы против Бабицко­го были серьезные доказатель­ства сотрудничества с боеви­ками? Адвокаты все же должны ознакомиться с материалами следствия и добиться того, чтобы в этой истории была поставлена точка, соответству­ющая всем нормам закона. Ведь это пятно на человеке — он был задержан, подозревал­ся в чем-то, чуть ли не в ро­зыск объявлен... А выход из этой ситуации я вижу лишь один. Руководи­тели нашей страны должны признать те нарушения, кото­рые были допущены в исто­рии с Бабицким, обозначить конкретных виновников. В противном случае придется признать, что демократии в России брошен вызов... Про­верочный...

Собеседник журналиста, готовившего это интервью, известный ад­вокат, разумеется, заинтересован в том, чтобы дать аудитории «Общей газеты» как можно более широкую картину происшедшего с его подза­щитным Андреем Бабицким Ему также важно как можно аргументированнее изложить свою позицию, проанализировать причины задержа­ния Андрея и всего другого, происшедшего с ним впоследствии, сде­лать прогноз возможного развития событий. Таким образом, автор интервью на свои вопросы получает не короткие однозначные ответы (что привело бы к созданию информационного интервью), а разверну­тый, достаточно глубоко обоснованный комментарий, что и делает дан­ное интервью аналитической публикацией.

в начало

АНАЛИТИЧЕСКИЙ ОПРОС

Аналитический опрос как жанр имеет некоторые сходные черты с жанром информационного опроса. Это сходство состоит прежде всего в том, что источником содержания публикаций, относимых к этим жанрам, являются ответы на вопрос журналиста. При этом, как в том, так и в ином жанре, структура текста образуется в ходе изложения «веера» полученных журналистом ответов «респонден­тов».

Но в отличие от публикаций, относимых к жанру информаци­онного опроса, публикации, составляющие жанр аналитического опроса, обретают черты развернутого комментария, который обыч­но относится к аналитическим жанрам. Это становится возмож­ным в результате «кумулятивного эффекта», возникающего при объединении в одном тексте нескольких подробных ответов на один и тот же вопрос. Но аналитический опрос нельзя относить к жанру комментария, так же как нельзя к этому жанру относить, напри­мер, интервью, содержанием которого может быть, скажем, ком­ментарий какого-то интервьюируемого журналистом лица по по­воду определенных событий. Отнесение публикации в данном слу­чая к жанру интервью происходит по методу получения журналистом информации, изложенной в ней, но не по содержа­нию этой информации, которое может быть оценочным, коммен­тирующим по своей сути. Подобное можно наблюдать и при рас­смотрении публикаций некоторых иных жанров.

Аналитические опросы очень часто появляются на страницах «Литературной газеты». Журналисты обращаются к этому жанру, когда надо, например, выявить мнение известных артистов по поводу какой-то новой пьесы или мнение писателей по поводу современной художественной литературы и т.д. Охотно публикуют аналитические опросы и многие другие газеты и журналы.

Из публикации «Понравится ли Борису Ельцину новая Дума?» (Профиль. № 50. 1999)

Пожалуй, впервые думские выборы прошли под столь же­стким контролем и при столь явном участии администрации президента. На первый взгляд, опыт оказался удачным: пози­ции Кремля в нижней палате явно усилились. В связи с этим на вопрос, вынесенный в заголовок, отвечают руководи­тели регионов РФ: Геннадий Дюдяев, предсе­датель Кемеровского област­ного совета народных депутатов: «Я считаю, что результа­тами голосования президент приятно удивлен». Валерий Сердюков, губер­натор Ленинградской области: «Борис Николаевич еще во время голосования сказал, что Дума будет хорошей и рабо­тоспособной». Евгений Савченко, губерна­тор Белгородской области: «Безусловно, понравится. Ель­цин признался в этом еще в момент своего голосования, и удивляться подобной оценке не приходится. Еще несколь­ко месяцев назад, в Госдуме-99, даже не просматривалось, кроме, может быть, ЛДПР и НДР, проправительственной фракции. А теперь их факти­чески три с довольно прилич­ным числом мандатов. В прин­ципе цель, которую ставил перед собой Кремль, достигну­та. Теперь страна выходит на президентские выборы по схе­ме 1996 года, что обеспечива­ет преемственность нынешне­го политического курса». Минтимер Шаймиев, пре­зидент Татарстана: «Прези­дент России свое мнение на сей счет уже высказал. На мой взгляд, главный итог этих вы­боров в том, что основной ко­стяк Госдумы составит цент­ристское и правоцентристское большинство. Если бы в Думе по-прежнему остался едино­личный лидер — КПРФ, мы не смогли бы дать ответы на те вопросы, которые ставит перед нами дальнейшее разви­тие». Александр Попов, председа­тель Законодательного собра­ния Ростовской области: «Но­вая Дума должна понравить­ся президенту. Коммунистов ведь в ней меньше, чем в про­шлой». Анатолий Попов, вице-гу­бернатор Курской области: «С этой Думой Борису Ель­цину практически не работать: скоро президентские выборы. Так что новая Дума для Ель­цина будет как чужая невеста и, конечно, понравится». Равиль Гениатулин, губер­натор Читинской области: «Борису Ельцину должна по­нравиться новая Дума. Навер­няка президенту и правитель­ству будет работаться все-таки легче. Прошлая-то Дума была заранее, как бы по природе своей объективно ориентиро­вана на конфронтацию с пре­зидентскими структурами и всей исполнительной властью. Вновь избранная Дума будет толерантна, что ли. Она будет сговорчивее, фракции чаще будут находиться в одной уп­ряжке, чем в разных. Ведь сей­час опыт показал, что какой-никакой — но есть бюджет. И будь ты хоть коммунистом, хоть фашистом — из этого бюджета не выпрыгнешь». Борис Говорин, губернатор Иркутской области: «Вопрос не в том, нравится кому-то Дума или нет. Это из разряда вкусовых ощущений. Состав Государственной Думы — это выбор народа. А выбор наро­да надо уважать. Тем не менее надо заметить, что впервые за три избирательные кампании с 1993 года в Думе складыва­ется такая многочисленная проправительственная пар­тия». Эдуард Росселъ, губернатор Свердловской области: «Ду­маю, что понравится. Можно будет наконец-то создать кон­структивное большинство. Нам в Думе явно не хватает единства». Владимир Яковлев, губерна­тор Санкт-Петербурга: «Выби­раем тех, кого хотели избрать. Ни один социолог не угадал, как пройдут выборы. Жизнь подтвердит правильность по­лученных блоками процентов. А понравится это президенту или нет, спросите президента. Поживем — увидим» Юрий Дюкарев, вице-гу­бернатор Липецкой области: «Это просто какой-то рок, что коленопреклоненная поза «чего изволите?» сгибает Рос­сию во все времена. Не толь­ко при царях и вождях. Не только при диктаторах и узур­паторах. Не только при белых и красных. Но и при демокра­тах. При голубых и розовых. При самых записных вольно­думцах и правострадальцах. Как только на дворе потянет чем-то свеженьким, так сразу — точь-в-точь по Грибоедову: «Ах, боже мой! Что станет го­ворить княгиня Марья Алексевна?» Нынешней нашей все­российской Марье Алексевне трудно угодить. Но, полагаю, новый состав Думы ей по душе. Во всяком случае, он устраивает ее гораздо больше, чем предыдущий... Но вопрос-то уже стоит иначе. Кому нра­вится сама Марья Алексеевна? Или Грибоедова сменил Кры­лов? «Чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»

Как видим, в данном случае роль автора свелась к тому, что он задал один и тот же вопрос нескольким политическим деятелям и записал их ответы. Однако данный материал можно отнести к аналитическим пуб­ликациям, что становится очевидным, если оценивать содержание отве­тов, последовавших на вопрос журналиста, как единое целое. Именно в этом случае можно заметить, что содержание выступления представляет единое целое, возникающее в ходе сопоставления разных точек зрения, объединенных одним и тем же вопросом. При этом разные позиции име­ют свое обоснование, свою аргументацию, хотя степень ее развернутос­ти колеблется от минимальной (нулевой), как в ответе Геннадия Дюдяева, до максимальной (в данном случае), как в ответе Юрия Дюкарева. А демонстрация доказательного рассуждения — это уже верный признак использования авторами ответов исследовательских действий, опреде­ленного анализа ситуации, о которой идет речь, что и позволяет отно­сить некоторые публикации подобного рода к группе аналитических жанров.

Степень аналитичности опроса во многом предопределяется правильной формулировкой вопроса. Если журналист, предполо­жим, задаст своим респондентам вопрос: «Любите ли Вы поесть?», то вполне вероятно, что он получит большинство ответов, кото­рые будут звучать так: «Да». Конечно, из таких ответов аналитичес­кий текст не возникнет. Поэтому при подготовке материала следу­ет избегать вопросов, предполагающих однозначный ответ. В дан­ном случае можно было бы задать вопрос, дающий отвечающему возможность обоснованно изложить свою позицию, проанализи­ровать предполагаемые возражения возможного оппонента и т.д. Разумеется, что для обсуждения стоит выбирать такой предмет, который пробудил бы интерес респондентов и позволил «вклю­чить» их наиболее важный информационный ресурс, которым они владеют (скажем, спортсменов лучше спрашивать о спорте, чем о способах добычи угля в шахтах).

в начало

БЕСЕДА

Беседа наряду с интервью, опросом является важным аналити­ческим жанром журналистики, опирающимся на использование диалогического, вернее, «полилогического» метода получения ин­формации. Беседа достаточно широко использовалась на страницах прессы на протяжении многих лет. Искушенному знатоку журналист­ских жанров хорошо известны, например, «Беседы за «круглым сто­лом», которые многие годы велись на страницах (еще советских) «Литературной газеты», «Известий», других изданий. В настоящее время мы тоже можем встретить этот жанр в прессе.

Иногда жанр беседы отождествляется с жанром интервью. Од­нако это отождествление необоснованно, хотя у названных жан­ров и есть общие черты. Прежде всего — двусоставность текста. Одна часть его «принадлежит» одному участнику беседы (интер­вью), другая — другому. И в беседе и в интервью есть обмен мыс­лями, репликами. Однако между жанрами существует очень важное различие. И заключается оно прежде всего в той роли, которая отводится журналисту-интервьюеру и журналисту-собеседнику, что оказывает существенное влияние на содержание самих текстов интервью или беседы. Если в роли интервьюера журналист может ставить только вопросы, а отвечает на них интервьюируемый, то именно последний и формирует основное содержание публика­ции, ее характер (в частности, позитивный или критический).

Журналист-собеседник является равноправным, наряду со сво­им партнером по коммуникативному акту, создателем содержа­ния будущего текста. Поэтому вопросно-ответной форме обмена мыслями, присущей интервью, в беседе будет соответствовать об­мен «равноправными», равнозначными репликами, суждениями, размышлениями. Когда журналист берет интервью, то он может лишь задать направление размышлениям интервьюируемого. А то, будет ли реально содержание публикации фактологическим, оце­ночным или каким-то иным отображением обсуждаемого предме­та, предопределят главным образом ответы интервьюируемого.

Как бы ни старался интервьюируемый быть объективным, он в любом случае будет рассматривать предмет обсуждения со своей по­зиции, с позиции имею