Телекультура — миф и реальность

Домашний электронный алтарь

Когда по окончании Второй мировой войны радиовещательные станции впервые начали транслировать телепередачи и у каждого появи­лась возможность купить телевизор, никто и не подозревал, с какой скоростью телевидение рас­пространится по планете за несколько ближай­ших лет. В 1948 г. в США число телевизоров не достигало и 100 000; спустя каких-то двенад­цать лет оно достигло уже 150 миллионов, по­крыв тем самым потребности всего населения Америки[37]. С такой же скоростью телевидение распространилось и в других странах и за два-три десятилетия охватило практически все насе­ление Земли — беспримерный триумф, затмивший собой все прежние достижения человече­ства. Началась эпоха «телекультуры».

Как ни удивительно, за минувшие десятиле­тия телевидение не стали ценить меньше — напротив, пиетет к нему только возрос, что доказы­вает постоянно растущее время просмотров[38]. Сегодня телевидение с большим отрывом ли­дирует среди способов проведения досуга — как у подростков, так и у взрослых[39]. Одну из важ­нейших причин этого явления (наряду с расту­щим голодом по изображениям[40]) надо, конеч­но, видеть в том факте, что этот носитель информации, в отличие от газеты или телефо­на, используется главным образом не для пере­дачи объективной информации, а для развле­чения, сулящего оттеснить чувства скуки, внутренней пустоты и одиночества и потому отвоевывающего себе все больше места в по­вседневной жизни. Телевидение с его ток-шоу, новостями и спортивными репортажами, мыльными операми и боевиками превратилось для современного человека в рассказчика-бала­гура и клоуна. Но оно же превратилось и в культовое средоточие жизни, задающее ритм дня[41], предоставляющее шаблоны для практи­ческой жизни, расширяющее ограниченный кругозор, связывающее индивида с человече­ством и внушающее даже беднейшим из бед­ных ощущение личного участия в ходе общей жизни. Поэтому уже в 1976 г. американский ис­следователь масс-медиа Джордж Гербнер срав­нил роль телевидения с ролью церкви в средние века[42]. Понтер Томас в 1998 г. сделал параллель между телевидением и религией предметом специального исследования[43].

В тумане иллюзий

Изначально к телевидению не подходили с теми мерками объективности и трезвости, ка­кие мы считаем естественными для отношения к другим аппаратам: едва началось его победо­носное шествие в отдаленнейшие уголки плане­ты, как вокруг него возник ореол универсально­го культуртрегера и благодетеля человечества. С его распространением связывались самые да­леко идущие ожидания, мало того, имел место чуть ли не религиозный экстаз, когда сбылось то, что прежде лишь смутно маячило где-то вда­ли. Телевидение, как гласило общее эйфорическое мнение,

• избавит человека от социальной изоляции,

• даст большую экономию времени в быту,

• будет показывать реальный мир,

• позволит массам населения осваивать все больше информации,

• значительно поднимет образовательный уровень всего населения,

• сгладит различия между социальными слоями,

• будет способствовать развитию когнитив­ных способностей зрителя,

• поможет детям добиться лучшей успевае­мости в школе,

• будет помогать лучше понимать политику и укрепит демократию.

Поначалу наука о масс-медиа не особенно старалась разогнать этот туман благих пожела­ний. Но в ходе десятилетий разрабатывались все более тонкие и подходящие инструменты наблюдения за предполагаемыми эффектами телевидения, и чем дальше продвигалось дело, тем менее предсказуемым становилось его пове­дение в действительности. Результат оказался удручающим, поскольку ни одна из возлагав­шихся на телевидение надежд не сбылась. Со­всем наоборот.

• Одиногество растет

Человек отнюдь не избавился от изоляции. В 1996 г. опросы 57% населения Германии вы­явили растущие опасения относительно воздей­ствия новых масс-медиа на межчеловеческую коммуникацию. Известный исследователь со­циальных тенденций Хорст Опашовски замеча­ет по этому поводу: «Чуть больше половины населения убеждено, стало быть, в том, что сра­щение компьютера, телефона и телевизора ве­дет только к одиночеству с машиной. Многие видят в новых мультимедийных возможностях скорее бич одиночества, нежели прогресс в об­ласти коммуникации»[44].

• Ловушка для времени: стресс вместо сво­бодного времени

Какой телезритель не пришел уже на своем опыте к выводу, что мнимое наслаждение в кон­це концов оборачивается непреднамеренным способом убить, растратить время? Ирена Неверла исследовала феномен «телевремени» в спе­циальной монографии, обнаружив действующие тут тонкие психологические механизмы[45]. Опа­шовски далее сообщает: «Свежие социальные исследования (Ludtke, 1994) показали, что интенсивное использование мультимедийных средств в формировании личного досуга не дает никакой экономии времени, а, напротив, дейст­вует, скорее, как ловушка для времени. Взаимо­действие с мультимедиа расхищает временные ресурсы их потребителя. Последствия этого — стресс и хронический цейтнот»[46].

Немаловажный мотив такого поведения — страх упустить что-нибудь важное: «Подраста­ет целое поколение вскормленных дешевой пи­щей масс-медиа детей. Уже сегодня каждый вто­рой житель ФРГ по привычке читает во время еды. А при включенном телевизоре читают и едят, гладят и чинят, развлекаются, говорят по телефону с друзьями или играют с детьми и кошками. Всё хочется увидеть, всё хочется услышать, всё испытать, а главное — не упустить ничего в жизни»[47].

• Нереальность и страх

Люди думают, что телевидение показывает им реальный мир. Мол, телевизионные изобра­жения в конце концов не могут обманывать. Вот им и верят, верят безусловно. Но авторы пере­дач нацеливают камеры не на обычную жизнь, а на все необычное, сенсационное, на войны, катастрофы, насилие — словом, на все то, что годится для показа по телевидению больше, чем будни. Постоянная битва за квоты эфирного времени не оставляет телередакторам никакого другого выбора.

Благодаря такому упорному выпячиванию всего проблематичного и негативного, преподносимого через множество ужасных картин, за­девающих за живое, у заядлого телезрителя неизбежно усиливается впечатление, что он живет в мире, полном зла и опасности, и соответствен­но растет ощущение угрозы, а в его душе воца­ряются страх и недоверие. «Специфическая ло­гика этой ориентации на аномальное состоит в том, что с ее помощью все аномальное практи­чески становится нормальным, предстает пра­вилом — тем самым действительность перево­рачивается с ног на голову», — пишет Клаус Ойрих[48].

Джорджу Гербнеру в 1978 г. удалось эмпи­рически доказать, что заядлые телезрители больше, чем редко пользующиеся телевизором, подвержены влиянию телевидения, к примеру, в переживаниях по поводу показанных крова­вых преступлений в реальной жизни, а потому и сами намного более боязливы. Стало быть, мнимая действительность телеэкрана становится устрашающим фантомом.

• Культура чтения деградирует

Польза, ожидавшаяся от растущего инфор­мационного телевизионного потока, так и оста­лась ничтожно малой: предложенный Полом Лазарсфелдом в 1944 г. закон «more-and-more»*, по которому люди, пользующиеся од­ним СМИ, будут все больше использовать и дру­гие СМИ, работает относительно журналов, только отчасти — относительно газет и не рабо­тает вообще относительно чтения книг. В США, к примеру, газеты уже давно читаются все мень­ше и меньше.

В Германии время, затрачиваемое на чтение книг, в целом остается неизменным — обстоятельство, воспринятое как утешительное. Но если принять во внимание, что в период с середины 60-х до начала 80-х годов доля молодых лю­дей одного года рождения, поступивших в вузы, выросла с 32% до 52% и за тот же период при­мерно на 60% выросло свободное время, то впол­не можно было ожидать и роста времени, затрачиваемого на чтение книг. Но этого не произош­ло — если пользоваться соотносительными мер­ками, надо констатировать его сокращение[49].

Что эта зафиксированная в 1981 г. Элизабет Нёлле-Нойман тенденция со временем отнюдь не угасла, показано в подробном исследовании Гельмута ван дер Лара, пришедшего в 1996 г. к выводу, что «ранговое место чтения книг за последние полтора десятилетия заметно пони­зилось во всех обследованных группах».

По этому поводу автор исследования заме­чает: «Требования информационного общества, его медийные реалии, предполагают опытного читателя, заядлого читателя с развитым чув­ством языка (...). Но повсеместно можно наблю­дать прогрессирующее ослабление привычки читать, — таково надежно засвидетельствован­ное положение дел.

Оно должно вызывать обеспокоенность, по­скольку проведенные в последние годы исследо­вания неопровержимо доказали, что привычка читать, умение читать и желание читать есть комплексная ключевая способность, обеспечива­ющая психическое, социальное и интеллектуаль­ное развитие детей и подростков. Так, американ­ские ученые Джером и Дороти Сингер уже в начале 80-х годов в многочисленных публика­циях указывали на особую важность раннего чте­ния для развития воображения у детей, а в 1992 г. теоретически обосновали свои выво­ды[50]. Дети, слушающие рассказы взрослых и рано начинающие читать, не только лучше владеют языком, но и способны более точно представлять себе действительность. А активные читатели оказываются и активными мыслителями»[51].

• Чем больше телевидения, тем меньше знания

Как уже упоминалось, журнал «Шпигель» обследовал в 1994 г. состояние общего образо­вания в Германии, установив, что во всех сферах (кроме спорта) знаний у человека тем меньше, чем больше он смотрит телевизор[52]. Значит, о том, что телевидение способствует образова­нию, не может быть и речи.

Разумеется, этой оценке прямо противопо­ложна самооценка завзятого телезрителя: воп­реки всем научным результатам он упрямо оста­ется при мнении, будто лично он «понял все», что передавали, да и вообще, «понимает то, что показывают по телевизору, легче всего». В этой связи Герта Штурм приводит результаты следующего эксперимента: 100 подростков и взрос­лых просмотрели передачу на тему «бережли­вость». «Передача была весьма трудная: речь шла о значении бережливости для всей эконо­мики, а также о международной интеграции. Авторы очень гордились передачей, особенно, как они думали, по причине ее доходчивости. (...) Результат: все испытуемые сказали, что по­няли передачу. Но при детальной проверке об­наружилось, что подавляющее большинство не поняло ничего; и именно претензии авторов прояснить международные взаимосвязи оказа­лись зрителям явно не по плечу»[53].

Штурм констатировала, что все они двига­лись по цепочке отдельных конкретных обра­зов, от одного к другому, но совсем не обраща­ли внимания на сопровождающий текст. Действовали по принципу наименьших затрат: цепочка образов уже сама по себе внушает ощу­щение, будто все «понятно», — так зачем еще тратить силы на усвоение слов, по большей ча­сти абстрактных! Эта форма поведения — вос­принимать только образный ряд, а текстовой в той или иной степени игнорировать — засви­детельствована в многочисленных научных ис­следованиях как типичная для телепросмотров.

Стало быть, телевидение препятствует подлин­ному усвоению знаний как раз тем самым, что" в нем ценится больше всего — картинами, как будто бы совершенно реалистическими.

• Социальные дистанции растут

Да и различия между социальными слоями отнюдь не сглаживаются телевидением. «Насе­ление с низким уровнем образования предпочи­тает телевидение, с более высоким — газету, журнал, книгу»[54], — гласит итог долголетних ис­следований. А вот и другой итог: заядлые чи­татели гораздо лучше разбираются в масс-медиа, чем заядлые телезрители, а значит, много лучше умеют использовать телевидение. Пото­му-то «пропасть в знаниях» между богатыми и бедными, как выражаются авторы исследова­ния, грозит неуклонным расширением*. При этом важно, по словам Элизабет Нёлле-Нойман, что «речь идет вовсе не только о знаниях — речь идет и о воображении, памяти, интуиции, фан­тазии, а ведь только они и есть, думается, под­линное богатство»[55].

Начиная с 1985 г. благодаря увеличению числа телеканалов до более чем тридцати за­метно сократилась доля телезрителей, смот­ревших телевизор главным образом ради по­лучения информации, и в то же время намного увеличилась доля тех, что используют его ради развлечения. Этот сдвиг «породил тип телезрителя — заядлого любителя развлека­тельных передач, которого в 1985 г. еще не было»[56]. Поэтому потребление телевидения «грозит обернуться для большей части населе­ния ФРГ весьма односторонней диетой. А по­скольку тенденции к специализации в зависи­мости от содержания передач и канала связаны с определенными социокультурными признаками, здесь намечается углубление со­циальных дистанций в отношении к масс-ме­диа, и прежде всего к политической информа­ции, которую они предлагают. О последствиях подобного углубления в условиях такого де­мократического государства, как ФРГ, где по­литика, получив необходимые законные пол­номочия, в значительной степени ориентирует свои решения и действия на масс-медиа, мы рассуждать здесь не станем — они отчасти очевидны»

• Большинство не знает азов масс-медиа

Идея, что телевидение развивает когнитив­ные способности, так до сих пор и не подтверж­дена. Скорее, наблюдается прямо противопо­ложное — ужасающий упадок владения речью и способности читать, прежде всего у детей и под­ростков. Это явление я более подробно рассмот­рю в 5-й главе. Здесь довольно процитировать некоторые наблюдения Хорста Опашовски: «В течение десятилетий был спрос на приспособ­ленного к среде, неавтономного потребителя, проявлять инициативу не требовалось. (...) У зрителей и раньше, и теперь вырабатывается условный рефлекс потребителя. Идею, что сча­стье состоит только в росте потребления, поддер­живает в особенности телереклама. Таким-то об­разом имеющийся потенциал усвоения знаний скорее растрачивается, чем реализуется (...). Ре­зультат — безграмотность во владении масс-ме­диа, неспособность достаточно компетентно осваивать их новые возможности. Намечается гря­дущий раскол медийного общества на маленькую группу людей, помешанных на компьютерах, учившихся обращению с масс-медиа с самого детства, и на большинство медийно безграмот­ных, не выучивших в этой области ни аза. (...)

Социальная наука уже заговорила о «синд­роме Каспара Хаузера»*: потребитель видит только то, что видел уже много раз, и узнаёт при этом то, что и так знает. Масс-медиа угадывают каждое его желание по глазам. Но в том-то все и дело. Подобно Каспару Хаузеру, потребитель масс-медиа оказывается под угрозой остано­виться в своем развитии, ибо потребляет толь­ко то, что легко усваивается и ни к чему не обя­зывает, что интересно и развлекательно. От него больше ничего не требуется. Его творческие по­тенции, способность отбирать и критиковать отмирают»[57].

• Заядлые телезрители все хуже успевают в школе

Проводившиеся в США на двенадцати—пят­надцатилетних подростках исследования взаи­мосвязи между потреблением телевидения, школьной успеваемостью и уровнем интеллекта «обнаружили исключительно негативную зависимость выразительности речи, математических способностей и навыков чтения от частоты теле­просмотров»[58]. Дороти Сингер в 1981 г. констатировала, «что дети, чаще смотрящие телевизор, отстают в речевых навыках от сверстников, смотрящих телевизор реже»[59]. В ходе одного ис­следования, проведенного в Израиле в 1976 г., у заядлых зрителей детской передачи «Дорога к сокровищам» наблюдалось разительное сни­жение желания заниматься трудными задачами, если их решение удавалось найти не сразу же, а после сколько-нибудь напряженных усилий[60]. Можно привести множество других данных, ко­торые вновь и вновь говорят о том, что телевиде­ние не способствует школьной успеваемости, а, как правило, влияет на нее негативно.

• Не политическая зрелость, а растущая подверженность манипуляциям

Не иначе дело обстоит и с расчетом на то, что благодаря телевидению массы будут лучше понимать политику. Нёлле-Нойман в 1981 г. на основе длительных демоскопических* исследований удалось доказать, что в 1952—1981 гг. интерес к политике у населения вырос с 27 до 50% (от общего числа опрошенных), но в то же время умение разбираться в текущей политике, осведомленность об именах политиков и датах политических событий остались на уровне 1952 г. Исследовательница делает вывод: «Ши­роко распространенный интерес к политике (может быть, лучше сказать — ангажирован­ность), но малая политическая информирован­ность: это сочетание несет в себе опасность — ведь преобладание общих эмоций и отсутствие знаний означают, что людьми легче манипулировать»[61].

С недавних пор, кажется, и сам этот инте­рес к политике стал уменьшаться. Во всяком случае, исследование молодежного континген­та дало недавно такой результат: «Смотреть по телевизору политические передачи подростки не любят — поэтому часто щелкают пультом ДУ, переключаясь с новостных программ на другие»[62].

Телемания

Данные новейших исследований мы резюми­ровали здесь лишь вкратце. И все же, наверное, из изложенного уже ясно, сколь иллюзорны были надежды, связывавшиеся с телевидением. Ожидавшийся качественный скачок к неуклон­ному повышению эмоциональных и когнитив­ных кондиций народных масс не состоялся, теле­видение не смогло обеспечить действительный прогресс в сфере культуры.

Настоятельное предостережение Нейла Пост­мена[63] об угрозе превращения масс-медиа в современный миф оказалось как нельзя более справед­ливым, и уже объявлено об «отмене эйфории» (по выражению Опашовски[64]). И в самом деле, в нау­ке распространились более трезвые взгляды. Но они не в силах побудить телевизионщиков хоть как-то изменить подход к наезженным привыч­кам публики. Гонка за прибылью заставляет их любыми мыслимыми способами приковывать потребителя к экрану, если не повышая, то хотя бы удерживая на прежнем уровне время просмот­ра. Значит, следует опасаться, что, несмотря на отрезвление науки, в зрительских привычках ши­роких масс ничто существенно не изменится.

Правда, тут нужно сделать одну важную ого­ворку. Когда статистики говорят о потребителе телевидения, должно быть ясно, что речь идет только о вычисленной математическим путем средней величине, а не о живом человеке из плоти и крови. В действительности пропорции сложны и индивидуальны. Так, наряду с заяд­лыми телезрителями есть и неактивные, смот­рящие телевизор лишь от случая к случаю, и даже люди, в силу своих убеждений никогда не смотрящие телевизор (в настоящее время их едва 3% от общего числа, но эта тенденция воз­растает[65]), — о них статистика, как правило, умалчивает. Да и многочисленные сообщения, бьющие тревогу, надо воспринимать более спо­койно, поскольку, конечно же, есть и множество людей, умеющих относиться к телевизору должным образом, а потому не имеющих проблем.

Звучит это обнадеживающе, но ближайшее рассмотрение показывает, что такие надежды тщетны. Ведь из все более многочисленных международных исследований, посвященных поведению телезрителя, ясно одно: тот, кто со­знательно ограничивает свое потребление теле­видения, целенаправленно выбирая программы и умея самостоятельно обращаться с кнопкой «выкл.», обладает качеством, которого другим как раз недостает: у него выше образовательный уровень! Но он образование получил отнюдь не с телеэкрана, а в местах, где не смотрят телеви­зор, благодаря занятиям иного рода — посеще­нию школы, чтению книг и газет, музицирова­нию, путешествиям, спорту, хобби и т. п. Лишь такое многообразие совсем других занятий дает ему способность успешно противиться засасы­вающему водовороту экрана, оставаясь хозяи­ном положения. Стало быть, его умение разби­раться в масс-медиа получено не благодаря, а вопреки телевизору.

Тем не менее повсюду в Германии и до сей поры возвещают устаревшую догму — мол, уме­ние разбираться в телевидении можно приобре­сти только через телевизор. Люди с низким образовательным уровнем (а у заядлых телезрителей, как правило, и более низкий коэффициент интеллекта[66]) с большим удовольствием идут вслед за такими манящими дудками крысоловов, предаваясь опьянению телекадрами и полагая, что процесс просмотра уже сам по себе действует на них образовательно. А что образование требует высокой степени самостоятельности, интеллекта и критических способностей — способностей, которые не получишь, часами торча у телевизо­ра, — им даже в голову не приходит.

Таким-то образом они скоро оказываются в рядах уже не раз исследованной категории за­ядлых телезрителей, которые чувствуют себя приятно и расслабленно, думают, будто хорошо развлекаются и получают добротную инфор­мацию, а в действительности попадают в класс людей загнанных, затравленных, постоянно жи­вущих под гнетом стресса — как бы чего не упус­тить, как бы посмотреть все — и тем не менее никогда не насыщающихся, а жаждущих новых и новых «хитов» и больше всего на свете страша­щихся пустоты, что наступает после выключения телевизора. И даже когда уставшее тело сигнали­зирует им, что пора бы и прекратить, они не на­ходят в себе сил на это — их воля парализована. Выразимся со всей откровенностью: они обнару­живают все симптомы телемании.

Такие официальные учреждения, как Все­мирная организация здравоохранения, уже дав­но причислили неумеренное потребление теле­видения к маниям*, и надо оглушать себя изрядной порцией самообмана, чтобы не считать эту опасность даже возможной — опас­ность, в которой всякий в любое время может убедиться путем честного самонаблюдения.

Интерактивное телевидение — спасительный выход?

Миллионы заядлых телезрителей оставляют втуне такие важнейшие человеческие качества, как самостоятельность, автономия личности, свободная активность, социальное партнерство. Как поднять эту целину, как тут помочь? Как разбудить дремлющие волевые, деятельные силы души? Уж конечно, само телевидение тут не поможет. Ведь именно этого оно и не делает. Наоборот, оно, как мы видели, парализует воле­вые способности. Для того, кто распознал мани­акальный потенциал телевидения и осознал его разрушительную силу, очевидно, что манию не вылечить, продолжая употреблять фактор, ко­торый ее и вызывает, — это можно сделать, только сознательно отказавшись от него, запре­тив себе его!

Если бы такой отказ стал массовым, это, ра­зумеется, нанесло бы смертельный удар по индустрии, ворочающей миллиардами. Поэтому только логично, что индустрия масс-медиа внимательно отслеживает названный процесс (иллюзии тают, а вслед за тем падает имидж телевидения). У него уже сейчас наготове под­ходящий ответ — сейчас, пока осознание про­блемы еще не затронуло широкие круги насе­ления. Этот ответ гласит: действительно, телевидение внушает зрителю пассивность. Но причина тому не люди, а техника, которую срочно надо менять. Нужно новое поколение аппаратов, требующих от зрителя собственной, настоящей активности. Нужно интерактивное телевидение — вот новый лозунг.

Идиотскими лозунгами вроде «интеллигент­ное телевидение — интеллигентному зрителю» нужно будет подбивать клиентуру на покупку дорогостоящей аппаратуры, позволяющей вы­бирать из предлагаемого набора любой кино- и вообще образный материал, смешивать или из­менять его по своему усмотрению и смотреть по личному телевизору такие самостоятельно по­ставленные программы. А что для управления такой аппаратурой потребуются изрядные тех­нические познания и навыки, имеющиеся в рас­поряжении только у фанатиков техники, и без того натренированных и привыкших к соответ­ствующей активности, — намеренно обходят молчанием. Вот и здесь вновь выстраивается иллюзия, вскармливается новый миф. Опашовски колко замечает по этому поводу: «Медий­ные концерны почуяли тут миллиардные сдел­ки. Но от бума до бумеранга, может быть, всего один маленький шаг, потому что одни партнеры делают расчеты без участия других. Поколение телезрителей, остававшихся пассивными на протяжении четырех десятилетий, не может вдруг сделаться безгранично интерактивным. Уже приспособившийся зритель «отшатнет­ся» — он хочет, чтобы его и дальше кормили из рук. Привыкнув к удобному развлекательному тандему кресло-экран, большинство зрителей и в будущем станет пользоваться телевидением главным образом как способом отвлечься, рас­слабиться и развлечься»[67].

Упражнения в потреблении в детской комнате

И все-таки вполне возможно, что скепсис в отношении телевидения будет расти. Ведь упомянутая утрата иллюзий постепенно прони­кает из научных кругов в сознание рядовых телезрителей, вызывая уже кое-какие эффекты пробуждения, прежде всего там, где зритель испытывает шок, встречаясь с практическими по­следствиями собственной кресельно-гедонистской ментальности. Такое случается, к примеру, когда он поневоле убеждается в том, что уве­селение от просмотра рекламы внезапно обора­чивается делом отнюдь не веселым, если дети требуют купить те или иные товары, всегда стремятся получать все самое новое и т. д. Мно­гим родителям приходится переживать самый настоящий потребительский террор со стороны собственных детей.

Из соответствующих исследований извест­но, что в США на рынке рекламы в детских пе­редачах бум начался с начала 90-х годов, когда обнаружилось растущее влияние детей на поку­пательский спрос родителей. Сорок тысяч рек­ламных роликов в год, т. е. вдвое больше, чем двадцать лет назад, сегодня адресуются прямо детям[68], прежде всего в виде клипов, пользую­щихся все большей популярностью, и в этой сфере действительно складывается прибыль­ный рынок мировых масштабов.

Согласимся ли мы, чтобы детей коммерчес­ки эксплуатировали начиная с самого нежного возраста, натаскивали их на потребительскую ориентацию, чем злоупотребляют глашатаи но­вых стилей одежды? В США уже начинают спрашивать себя об этом. Но давление обще­ственного мнения все-таки столь сильно, что за­конодатель хотя и вышел на сцену, но до ради­кальных ограничений дело так и не дошло — коммерция оказалась важнее[69].

Эпидемия ожирения

Многочисленные исследования, проведен­ные в США на тему влияния рекламных роли­ков на пищевые привычки детей, остались гла­сом вопиющего в пустыне. Уже в 1980 г. было отмечено, что в американских программах для детей 80% рекламы посвящено темам игрушек, кукурузных хлопьев, сластей, лакомств и ресто­ранов готового питания. В 1990 г. исследовате­ли обнаружили, что «шесть из десяти реклам­ных клипов по субботним утрам рекламируют товары, относящиеся к питанию. Большая часть продуктов, которые показывают в них детям,

содержит в себе излишне много сахара — это сладкие кукурузные хлопья, пирожные, сласти, сладкие напитки и кексы (...). Эти клипы, как правило, увлекательны, выдержаны в быстром темпе, сделаны с выдумкой, сопровождаются приятной музыкой и проигрышами и разыгра­ны симпатичными актерами. Представление продуктов в них увязано с шутками, позитив­ными качествами, призами и знаменитостями, вызывающими восхищение»[70]. Но и в ежевечер­них игровых фильмах очень многие персонажи едят и пьют[71], правда, это редко бывают регу­лярные приемы пищи — они, как правило, поглощают лакомства совсем «попутно» — причем точно так же, как и зрители.

Вот с чего предлагают брать пример — и, конечно, не удивительно, что избыточный вес и крайние формы ожирения приобрели в США чуть ли не эпидемический размах, особенно сре­ди детей школьного возраста и молодежи. В 1990 г. исследователи констатировали: 25% детей и 30% подростков имели избыточный вес, а крайние формы ожирения за пятнадцать лет стали встречаться на 98% чаще[72].

А вот на телеэкранах ожирение вполне ло­гично затушевывается: почти все, кого можно там увидеть, стройны, имеют идеальный вес и являют взору идеальные пропорции фигуры. Они совершенно спокойно поглощают самые калорийные продукты питания, подспудно вну­шая телезрителю благую весть: «Можешь есть сколько и чего угодно — и не растолстеешь ни­когда!» При этом, разумеется, никто не говорит ему, что есть сколько угодно, не толстея, может разве что какая-нибудь особа, страдающая ис­тощением. Стало быть, булимия*, как в 1990 г. метко сформулировал В. Г. Дитц, выступает как «наиболее широкая форма приспособления к телевнушениям о питании»[73].

Американские исследователи приложили большие усилия, чтобы показать, что эти посла­ния с телеэкрана фактически влияют на пище­вые привычки детей и взрослых. Так, в 1990 г. было выяснено, что между ожирением и потреб­лением телевидения существует характерная взаимосвязь: «Зрители, смотревшие телевизор более трех часов в день, страдали ожирением вдвое чаще тех, кто смотрел телевизор менее часа в день». Далее, оказалось, что «время, про­водимое перед экраном не ожиревшими детьми, позволяло достаточно надежно предсказывать, грозит ли им в более позднем возрасте опас­ность заболеть ожирением»[74].

Нэнси Синьорьелли, подробно изучавшая воздействие телевидения на пищевые привычки зрителей, закончила свой отчет словами: «Итак, телевидение и масс-медиа вообще предлагают весьма проблематичные и потенциально опас­ные сведения о пище и питании. (...) Поэтому нам очень важно осознать все коварство этих сооб­щений о пище и питании в масс-медиа — особен­но если они адресованы детям и подросткам. Если мы хотим жить долго, сохраняя здоровье, нам придется извлечь отсюда урок»[75].

Сколь бы ни был верен этот призыв к разуму, он не подействует на заядлых телезрителей, ведь они уже безнадежно увязли в заколдованном круге своей мании: тот, кто много времени отда­ет телевизору, не может много заниматься спортом и потому легко жиреет; но если он уже ожирел, у него нет желания заниматься спор­том, — и вот круг замыкается: он сиднем сидит у телевизора, поглощая калорийные лакомства, которые при таких условиях, как показано в первой главе, усваиваются организмом еще менее, чем при полном безделье.

Когда дети становятся убийцами

22 апреля 1999 г. «Зюддойче цайтунг» заме­чала по поводу резни в Литлтоне, штат Колорадо (США): «Статистики утверждают, что в среднем за свою жизнь вплоть до поступления в колледж молодой человек мог увидеть в масс-медиа изоб­ражения более чем 200 000 преступлений, свя­занных с насилием, и репортажи о примерно 16 000 убийствах — по телевизору».

Вновь и вновь повторяющиеся в последние годы в прессе подобные сообщения указывают на тенденцию, привлекающую к себе и в Европе все более обеспокоенное внимание по мере приумножения числа телеканалов. Рост показа насилия по телевидению стал темой, не только крайне ожес­точенно дебатировавшейся в кругах специалис­тов, но и превратившейся в предмет оживленных обсуждений и в самих масс-медиа, и в обществе. За всю историю телевидения этой дискуссии не было равных: она оставила далеко позади даже дебаты о рекламных клипах для детей.

Дискуссия о воздействии масс-медиа велась страстно, как никакая другая, но и, как никакая другая, дала неопределенные выводы. В ее ходе, к примеру, ссылались (справедливо, но на деле цинично) на давление коммерции, которое ощу­щают на себе владельцы телеканалов в ежеднев­ной борьбе за просмотровое время. В этой свя­зи, пишет Удо Михаэль Крюгер, «участившееся обращение к темам насилия и секса как орудие в усиливающейся конкурентной борьбе кажет­ся неизбежным, потому что ее участники стре­мятся добиться большей дальнобойности, при­влекая к своим передачам больше внимания, и таким путем достичь коммерческого успеха. На губительные побочные эффекты для отдельных телезрителей можно не стесняясь закрывать глаза, тем более что доказать прямую причин­ную зависимость тут попросту невозможно»[76].

Зато другие считали, что показ сцен насилия не принес бы вовсе никакой прибыли, если бы не было зрителей, наслаждающихся ими. И дей­ствительно, многие исследователи приводят данные о том, что велико число потребителей телевидения, не только относящихся терпимо к самым крайним проявлениям насилия на эк­ране, но и откровенно смакующих их. Это число, видимо, примерно равно числу тех, кто таки­ми сценами возмущается. По этому поводу час­то задают вопрос: а что вообще понимать под насилием? Для детей, скажем, весьма привле­кательно «насилие развлекательного типа» в фантастических фильмах или в комиксах. Может быть, уже это опасно? Или таким путем мы как раз и внушаем детям, что насилие без­вредно и ни к чему плохому не ведет?

Совсем уж неразрешимым оказался вопрос, побуждают ли детей и подростков сцены наси­лия на экране подражать им на практике. Неко­торые исследователи годами упрямо держались тезиса, что телевидение, наоборот, прямо-таки устраняет агрессивность, поскольку дает воз­можность пережить агрессивное влечение не в реальности, а в воображении (теория катарси­са*), или хотя бы сдерживает его, возбуждая страх перед экранным образом (теория сдержи­вания). Впрочем, нигде как будто бы не найти и окончательного доказательства, что экранное насилие влечет за собой насилие реальное. Даже тезис о том, что, постоянно видя сцены насилия, телезритель мало-помалу примиряется с ним как явлением повседневным, вроде бы опровер­гается длительными исследованиями.

И все-таки исследователи не могут в конеч­ном счете игнорировать понимание того, что «ни благонамеренная, но преуменьшающая опасность теория катарсиса, ни теория сдер­живания не могут считаться достаточно на­дежными: вредоносные воздействия тут вполне возможны — даже если их причинную обуслов­ленность еще нельзя доказать неопровер­жимо»[77]. Давление общественного мнения воз­росло, в результате чего в дело вмешался законодатель, владельцы телеканалов оказались под ударом регулярных разоблачений в публи­кациях о доле показа насилия в отдельных про­граммах и поспешили восполнить урон прести­жа добровольным самоограничением. Казалось, общество добилось своей цели. Но поскольку до сих пор бесспорным было только, «что сцены насилия могут оказывать негативное воздей­ствие на проблемные группы», а в остальном в науке царит большая неуверенность «относи­тельно того, как и насколько экранное насилие воздействует на эти проблемные группы»[78], то ограничения не могли быть очень уж строгими.

Оказалось невозможным добиться на практике ни торжества правосудия, ни неоспоримых научных доказательств прямой взаимосвязи меж­ду показом насилия по телевидению и конкрет­ным насильственным деянием. В результате проблема не снята, а только смягчена.

Между тем жизнь говорит свое. Начиная с 1996 г. цепь убийств, совершаемых школьни­ками, в американских школах так и не прерыва­лась, а масштабы боен становились все более устрашающими.

• 2 февраля 1996 г. в штате Вашингтон че­тырнадцатилетний подросток застрелил учителя и двух школьников.

• 19 февраля 1997 г. на Аляске семнадцати­летний школьник застрелил директора школы и одноклассника.

• 1 октября 1997 г. в штате Миссисипи шест­надцатилетний школьник зарезал свою мать, поехал в школу и застрелил там двух девочек, а семерых других детей тяжело ранил.

• 1 декабря 1997 г. в штате Кентукки четыр­надцатилетний школьник на утреннем бо­гослужении застрелил троих одноклассни­ков и ранил пятерых. По его собственному признанию, он воспроизводил сцену из видеофильма.

24 марта 1998 г. в Джонсборо (Арканзас) произошла резня особого рода: двое под­ростков, одиннадцати и тринадцати лет, надели полевую армейскую форму, воору­жились целым арсеналом стрелкового оружия, вбежали на перемене во двор сво­ей школы и открыли беспорядочную стрельбу по школьникам и учителям. После они сами удивлялись тому, что на­творили: пятеро погибли, десятеро ране­ны, некоторые тяжело. Губернатор штата Арканзас возложил вину за это «на куль­туру, где дети оставлены на произвол де­сятков тысяч убийств, демонстрируемых по телевидению и в кино»[79].

• 24 апреля 1998 г. в Пенсильвании четыр­надцатилетний школьник на школьном бале <