О.М. Меньшиков. Из писем к ближним.
М., 1991, с. 179—184.
в начало
А.Б. ПЕТРИЩЕВ
(1872—1938)
Каламбуристы
(отрывок)
Когда конституционно-демократическая партия полупереименовала себя в «партию народной свободы», признаюсь, мне лично очень хотелось сказать:
— Вот люди, которые знают толк в каламбурах.
Под каламбуром понимают обыкновенно забавную игру словами. Но каламбур не только забава и не только игра. Гораздо чаще это очень серьёзная вещь, которая давно нуждается в большом историко-психологическом исследовании. Но «мы истории не пишем» — так же, как не пишем и психологии. А общий смысл, надеюсь, уловить не трудно: стоит лишь сравнить «кадета», который говорит: «граждане,
подавайте голоса за нашу к.-д. партию», с другим или тем же «кадетом», который взывает: «граждане, подавайте голоса за народную свободу»... И положение гражданина, подающего свой голос, тоже может весьма зависеть от каламбура: одно настроение, если просто опускаешь в урну «кадетский бюллетень», и другое, если можно сказать с гордостью: «я за народную свободу». В газетах к.-д. партии мне приходилось читать, что избиратели даже крестились при этом благоговейно:
— Сподобил, мол, и меня Господь за народную свободу потрудиться...
«Русское богатство», 1905, № 8, с. 206.
в начало
Ф.И. ШАЛЯПИН
(1873—1938)
Пресса и я
Мнение Фед. Ив. Шаляпина
— Вы просите меня сказать мое мнение о прессе... Извольте: Одного гимназиста учитель спросил на экзамене:
— Что он может сказать о Юлии Цезаре? И гимназист ответил:
— Ничего, кроме хорошего, г. учитель!
Вот и мне во избежание дальнейших разговоров очень хотелось бы ответить на вопрос: «Что я думаю о прессе» — все тем же:
— Ничего, кроме хорошего, г. учитель!..
Однако я сам чувствую, что этот сакраментальный ответ не исчерпывает вопроса и — как ни вертись — нужно сказать еще что-то.
Пресса, пресса!!
Иногда — это мощная, великолепная сила, потрясающая умы сотен тысяч человек, свергающая тиранов и меняющая границы государств и судьбы народов. Эта сила в неделю делает человека всемирной знаменитостью и в три дня сбрасывает его с пьедестала.
Но иногда, пресса мне представляется милой купчихой, которая каждое утро за чаем занимается разгадыванием и толкованием снов, — и сидит эта милая купчиха, разгадывает сонные мечтания, и кажется ей, что все это важно, нужно и замечательно.
Расскажу для иллюстрации характерный факт, ничего не прибавляя и не убавляя.
Какая-то провинциальная газета преподнесла однажды утром такое «сонное мечтание»:
— «Шаляпин собирается писать свои мемуары».
Я в то время пел за границей, а если бы даже и был в России, то, конечно, не взялся бы за перо писать опровержения.
Мемуары и мемуары... Собираюсь и собираюсь. Пусть так и будет. Им лучше знать.
А, пожалуй, даже в душе и поблагодарил бы газету за эту, данную мне, идею.
Другая газета, делая обычные вырезки, наткнулась на эту «сенсацию» и перепечатала ее, прибавив для округления:
— «Мемуары пишутся на итальянском языке».
Третья газета весьма резонно рассудила, что раз мемуары на итальянском языке — их итальянцы и должны издавать. Приписала:
«Мемуары издаются известной издательской фирмой Рикорди». Четвертая газета сообразила:
— «Издаются, издаются» ...Раз издаются, значит, проданы. А за сколько? Такие мемуары должны цениться не менее ста тысяч лир!»
Приписала: «Мемуары проданы за 100 тысяч лир.
Пятая газета — было очень веселое издание сангвинического темперамента.
— Обыкновенная, сухая, ничего не говорящая, никого не интересующая заметка! Надо к ней что-нибудь этакое... иллюстрировать ее.
И прибавила, дав волю своему темпераменту:
— Нам сообщают из достоверного источника, что рукопись Шаляпина украдена у автора неизвестными злоумышленниками. Горе несчастного автора — лучшего исполнителя Олоферна и Бориса Годунова — не подлежит описанию.
И вот эта последняя заметка попала в руки большой, солидной газеты. Повертела ее в руках большая, солидная, серьезная газета, пожала плечами и написала:
— «До чего доходит саморекламирование наших знаменитостей... Газеты сообщают о том, что «мемуары Федора Шаляпина украдены у автора какими-то разбойниками». Почему бы Шаляпину заодно уж не сообщить, что при похищении произошла кровавая битва, в которой убито десять человек с обеих сторон. Стыдно такому хорошему артисту пускаться на такие грубые «американские» штучки! Неужели лавры Собинова, объевшегося омарами, не дают ему спать?»
Меня же и выругали.
И не только меня, но за компанию и Собинова, виновного в том, что он десять лет тому назад поел несвежих омаров и заболел (об этом в то время сообщили газеты же).
Было бы хорошо, если б этим дело и кончилось. Ну, выругали и выругали. Мало ли кого ругают.
Однако кончилось вот чем:
Одна московская газета стала печатать статьи «Моя жизнь», — за подписью(!) «Федор Шаляпин». Печатали один день, два дня, три дня... Идея, очевидно, оказалась жизнеспособной.
Но когда я запротестовал, не желая чтобы читатель вводился в заблуждение — газета пообещала сделать мне с одним лицом (?) очную ставку (?!), утверждая, что мемуары я, действительно, писал и пишу, что перед очной ставкой «бледнеют самые закоренелые сахалинские преступники» и что ей очень интересно будет узнать, побледнею ли я (?)
Что я скажу о прессе?
Есть пресса вдумчивая, деликатная, осторожно подходящая к личной жизни артиста, а есть и такая пресса, которая подойдет к тебе, осмотрит с головы до ног и, призадумавшись, скажет:
— Гм!.. Поешь? Тысячные гонорары получаешь? Вот тебе раза хорошенько, так не запоешь...
Не знаю — может быть, это болезненное извращение вкуса — но меня почему-то больше тянет к первой прессе.
И к этой серьезной прессе я обращаюсь с серьезной просьбой:
— Не браните меня за то, что разбойники украли у меня рукопись мемуаров; разберитесь раньше, чем осуждать меня за перебранку с директором того или другого театра; и не объявляйте поспешно мне бойкота за то, что я украл у своего лучшего друга велосипед, проплясал на бойкой городской улице камаринского, а потом поджег дом бедной вдовы и т.д. Многое в этом может быть и преувеличено.
В заключение скажу вот что: все, кто когда-либо слушал меня, кому я доставлял какое-либо удовольствие своим пением, и, наконец, все, кто писал обо мне, и читал обо мне, — поймите мое курьезное, странное, юмористическое положение в таком хотя бы простом, бытовом случае:
Я зашел поужинать в ресторан. Уселся. Сижу, меня узнали.
Пошатываясь, ко мне подходит «Он», опирается на стол...
— Гссс...ин Ш...ляпин? Да? Федор Иванович? Очень рад. Люблю тебя, шельму, преклоняюсь. Преклоняюсь. Поцелуй меня! А? Ну, поц...луй. Слышишь? Почему не хочешь? Зазнался, да? Потому что ты Федор Шаляпин, а я только Никифор Шупаков?! Тебе я говорю или нет?..
И вот он со зловещим видом тянется влажными руками ко мне, стараясь половчее зажать мою голову и запечатлеть на моих губах поцелуй.
Теперь, если, выведенный из терпения, оттолкну его, — знаете, что обо мне скажут?
— «Один из поклонников известного баса и еще более известного грубого драчуна Ф. Шаляпина подошел к последнему с целью выказать свое восхищение перед его талантом. И что же? В ответ на это искреннее душевное движение — Шаляпин поколотил его. Поколотил человека, который хотел приласкаться... Вот они жрецы русской сцены!!»
«Синий журнал», 1912 г., №.50.
в начало
А.М. ГОРЬКИЙ
Несвоевременные мысли[238][20]
Несколько десятков миллионов людей, здоровых и наиболее трудоспособных, оторваны от великого дела жизни — от развития производительных сил земли — и посланы убивать друг друга.
Зарывшись в землю, они живут под дождем и снегом, в грязи, в тесноте, изнуряемые болезнями, пожираемые паразитами, — живут, как звери, подстерегая друг друга для того, чтобы убить.
Убивают на суше, на морях, истребляя ежедневно сотни и сотни самых культурных людей нашей планеты, — людей, которые создали драгоценнейшее земли — европейскую культуру.
Разрушаются тысячи деревень, десятки городов, уничтожен вековой труд множества поколений, сожжены и вырублены леса, испорчены дороги, взорваны мосты, в прахе и пепле сокровища земли, созданные упорным, мучительным трудом человека, Плодоносный слой земли уничтожен взрывами фугасов, мин, снарядов, изрыт окопами, обнажена бесплодная подпочва, вся земля исковеркана, осквернена гниющим мясом невинно убитых. Насилуют женщин, убивают детей, — нет гнусности, которая не допускалась бы войной, нет преступления, которое не оправдывалось бы ею.
Третий год мы живем в кровавом кошмаре и — озверели, обезумели. Искусство возбуждает жажду крови, убийства, разрушения; наука, изнасилованная милитаризмом, покорно служит массовому уничтожению людей.
Эта война самоубийство Европы!
Подумайте, — сколько здорового, прекрасно мыслящего мозга выплеснуто на грязную землю за время этой войны, сколько остановилось чутких сердец!
Это бессмысленное истребление человеком человека, уничтожение великих трудов людских не ограничивается только материальным ущербом — нет!
Десятки тысяч изуродованных солдат долго, до самой смерти не забудут о своих врагах. В рассказах о войне они передадут свою ненависть детям, воспитанным впечатлениями трехлетнего ежедневного ужаса. За эти годы много посеяно на земле вражды, пышные всходы дает этот посев!
А ведь так давно и красноречиво говорилось нам о братстве людей, о единстве интересов человечества! Кто же виноват в дьявольском обмане, в создании кровавого хаоса?
Не будем искать виновных в стороне от самих себя. Скажем горькую правду: все мы виноваты в этом преступлении, все и каждый.
Представьте себе на минуту, что в мире живут разумные люди, искренно озабоченные благоустройством жизни, уверенные в своих творческих силах, представьте, например, что нам русским нужно, в интересах развития нашей промышленности, прорыть Риго-Херсонский канал, чтобы соединить Балтийское море с Черным — дело, о котором мечтал еще Петр Великий. И вот, вместо того, чтобы посылать на убой миллионы людей, мы посылаем часть их на эту работу, нужную стране, всему ее народу. Я уверен, что люди, убитые за три года войны, сумели бы в это время осушить тысячеверстные болота нашей родины, оросить Голодную степь и другие пустыни, соединить реки Зауралья с Камой, проложить дорогу сквозь Кавказский хребет и совершить целый ряд великих подвигов труда для блага нашей родины.
Но мы истребляем миллионы жизней и огромные запасы трудовой энергии на убийство и разрушение. Изготовляются массы страшно дорогих взрывчатых веществ, уничтожая сотни тысяч жизней, эти вещества бесследно тают в воздухе. От разорвавшегося снаряда все-таки остаются куски металла, из которых мы со временем хоть гвоздей накуем, а все эти мелиниты, лидиты, динитролуолы — действительно «пускают по ветру» богатства страны. Речь идет не о миллиардах рублей, а о миллионах жизней, бессмысленно истребляемых чудовищем Жадности и Глупости.
Когда подумаешь об этом — холодное отчаяние сжимает сердце, и хочется бешено крикнуть людям:
— Несчастные, пожалейте себя!