Приграничные танковые сражения

Военный корреспондент Артур Гримм в составе 11-й танковой дивизии из группы армий «Юг» уже 23 июня направлялся к месту первого танкового сражения. Колонна полугусеничных бронетранспортеров, набитых пехотинцами, поднимая пыль, неслась по изъезженной проселочной дороге, «когда разведчики сообщили по радио о том, что около 120 русских танков продвигаются в направлении села Радчикова». Около 5 утра «мы поехали через окутанные туманом пшеничные поля. Нас обогнали танки T-III и T-IV, их темные силуэты выделялись на светлом фоне пшеницы». Справа они заметили скопление русских танков, «включая и тяжелые самые современные машины».

Блицкриг — молниеносная война. Неудержимой атаке немецких сил по всем направлениям главного удара предшествовала артиллерийская подготовка и бомбардировка с воздуха сил и объектов противника, за которыми следовало решительное наступление пехоты. Через взломанную линию обороны врага устремлялись танки, вклинивавшиеся глубоко в тыл неприятеля и действовавшие при интенсивной поддержке тактической авиации и моторизованной артиллерии. В их задачу входило выход к штабам противника, разгром их и нарушение системы войскового снабжения. Танковые силы, образуя клинья, охватывали с двух сторон беспорядочно отступавшие силы русских и заключали их в кольцо. Затем их добивала подоспевшая пехота.

Находясь среди разбросанных деревенских домишек, Гримм разглядел темные точки — двигавшиеся советские танки. В 5 часов 20 минут штурмовая группа немецкого танкового подразделения нанесла удар русским во фланг. Вспышка, докатившийся грохот разрыва, и вверх стал медленно подниматься черный дым, постепенно принимая очертания огромного гриба. Судя по всему, снаряд немецкого танка «попал прямо в боекомплект» — взрыв был мощным. Первыми танками, с которыми столкнулись немцы, оказались легкие Т-26. Гримм, находившийся чуть позади передового подразделения, сделал несколько снимков. Дым, искореженный металл, словом, поле битвы.

«Чтобы остановить тяжелый танк, потребовалось не менее двух десятков прямых попаданий», — комментировал Гримм, сфотографировав подбитый Т-34. «Вскоре прогремел страшный взрыв — взорвался боекомплект», — продолжает Гримм репортаж, который он готовил для рупора нацистской пропаганды — иллюстрированного журнала «Signal», расписывая мастерство и отвагу немецких танкистов, сумевших сокрушить бронированного гиганта совершенно неизвестного типа. Лейтенант Ритген из 6-й танковой дивизии описал бой с танками KB под Расейняем куда более объективно:

«Эти до сих пор неизвестные советские танки послужили причиной кризиса в ударной группировке «Зекендорф», поскольку она не располагала оружием, способным пробить их броню. Снаряды просто отскакивали от советских танков. 88-мм зенитные орудия пока что не было возможности применить. Пехотинцы во время танковой атаки русских в панике стали отступать. Сверхтяжелые советские KB надвигались на наши танки, и плотный огонь наших не приносил никакого результата. KB таранил командирский танк и перевернул его, командир получил ранение».

Советская танковая колонна, разбомбленная на одной из дорог

Несмотря на превосходство советских танков, все же сказывались боевая выучка немцев и их опыт ведения боевых действий. Командир советского танка Т-34 Александр Фадин описал то, что испытывает экипаж танка во время сражения:

«Когда ищешь мишень, волнение достигает предела. И вот, обнаружив ее, подползаешь поближе, потом внезапный рывок вперед, двигатель ревет, машина подскакивает на ухабах. Прицеливаешься, и водитель кричит «Огонь!»

Стреляная гильза со звоном падает на пол, башня содрогается, с каждым выстрелом орудия башню заполняет характерный запах пороха, запах битвы. Фадин продолжает:

«Когда попадаешь в немецкий танк и он взрывается, ты вместо того, чтобы выбрать другую цель, распахиваешь люк и вылезаешь наружу — убедиться, что ты его подбил!»

Экипажи немецких танков имели неплохую профессиональную подготовку. Лейтенант Ритген: «У советских танкистов не было времени даже на ознакомление с вооружением своих машин, не было времени пристрелять орудия, поэтому их стрельбе явно недоставало меткости… Кроме того, у них хромало вождение». Примерно в полдень 23 июня Артур Гримм наблюдал, как громадное облако дыма вставало над красными языками пламени. Немецкие подкрепления не понадобились и остались просто зрителями во время этого боя. Впрочем, лейтенант Ритген утверждает, что у 6-й армии в приграничной полосе возникали проблемы при встречах с русскими танками.

«Один из офицеров резервных подразделений — ныне известный на всю Германию писатель — потерял самообладание. Презрев субординацию, он бросился на командный пункт генерала Гёпнера [командующий 4-й танковой группой. — Прим. авт.] и сообщил, что «все пропало».

Со временем опыт немцев стал приносить плоды. «Несмотря на то, что они были такие толстокожие, — продолжает Ритген, — нам все же удавалось подбивать их, сосредоточив огонь на одной машине. Мы старались попасть в уязвимые места — били по люкам и щелям в корпусе».

Военный корреспондент Гримм в 16 часов 23 июня 1941 года своими глазами видел, что «густое облако дыма над полем боя увеличилось». Танки Т-IV вынуждены были прервать стрельбы, поскольку пополняли боекомплект. Тактика танковых сражений зависела от изобретательности экипажей. «Несколько танков противника удалось поджечь, другие — ослепли в дыму. Когда они пытались развернуться, стало ясно, что их можно уничтожать с тыла». Подобные уроки быстро извлекались в ходе начавшейся русской кампании.

Гауптман Эдуард Лингенхаль из 15-го танкового полка говорил о том, что «экипажи танков T-IV совершенно случайно поняли, что осколочно-фугасные снаряды замедленного действия с задержкой подрыва 0,25 сек., если ими попасть в корму танка Т-34, способны вывести из строя двигатель либо воспламенить горючее, выплескивавшееся на решетку жалюзи».

К 9 часам вечера танковое сражение завершилось. 11-я танковая дивизия уничтожила 46 неприятельских танков на высотах юго-западнее села Радчикова. Но поводов для особых восторгов не было — хотя пропагандистский аппарат, разумеется, не поскупился на восторги. Три дня спустя майор Кильманзег в разговоре с командующим 6-й танковой дивизией, обсуждая детали первого боя с советскими тяжелыми танками, сказал: «Герр генерал, эта война отличается от той, которую мы вели в Польше или во Франции». В нынешней нам пришлось столкнуться с сильным врагом, и даже не все офицеры оказались к этому готовы. И лишь «благодаря мужеству командиров удалось совладать с паникой». Кильманзег оценивал обстановку трезво:

«На уровне дивизии мы имели возможность убедиться, впервые за всю эту войну, что опасность поражения вполне реальна. Это был один из тяжелейших моментов, которые мне пришлось пережить за годы войны».

Единственным утешением служило донесение о том, что один из «этих тяжелых монстров» все же удалось вывести из строя. Один лейтенант сумел подложить ему под гусеницу мину.

Естественно, что Артур Гримм завершил свой репортаж для иллюстрированного журнала «Signal» на вполне бодрой ноте.

«После одиннадцатичасовой дуэли на поле битвы навеки остались более 40 советских танков. Преследование отступающего противника продолжается. У нас были выведены из строя лишь 5 танков».

Ожесточенные танковые сражения в приграничных районах сочетались с беспрепятственным продвижением на других участках фронта сначала на Минск, а потом и на Смоленск. Однако и это продвижение имело свои сложности. Граф фон Штраховиц — в тот период обер-лейтенант 15-го танкового полка — вспоминал: «У нас не оставалось времени поспать, так как мы круглые сутки ехали». Врагу не оставляли времени ни на отдых, ни на попытки перехватить инициативу. Анатолий Кружин, капитан Красной Армии, так охарактеризовал яростные атаки частей группы армий «Север»:

«В первые дни войны немецкая армия наступала очень быстрыми темпами. У нас шок затянулся, и надолго. Как мне кажется, Красная Армия не была готова к обороне до самого июля и, пожалуй, даже до начала августа. Это произошло только под Новгородом, в районе Старой Руссы. Но раньше, в июле, Красная Армия отступала, это был самый настоящий хаос. На Северо-Западном фронте разведку вели специальные подразделения, но они не выясняли, где находятся немцы, нет. Они искали местоположение собственных войск!»

На окраине Львова подобное наблюдалось в зоне действия советской 32-й танковой дивизии. Стефан Матыш, офицер-артиллерист, мог убедиться, что куда более совершенные танки Т-34 и KB несли внушительные потери. Советские танкисты прекрасно сознавали, что их машины превосходят немецкие, «иногда они даже таранили немцев», однако сказывалось страшное напряжение нескольких дней.

«Бесконечные переходы, жара и постоянные бои изматывали танкистов. С начала войны у них не выдавалось ни минуты отдыха, ели и спали урывками. Силы покидали нас. Нам требовался отдых».

Полковник Сандалов, начальник штаба 4-й армии, расположил штаб армии в лесу восточнее Синявки. Не имея средств радиосвязи, ему приходилось полагаться лишь на связных. Он докладывал, что 2-я танковая группа Гудериана, наступавшая на центральном направлении, нанесла войскам армии несколько серьезных ударов. «Потерявшие боеспособность остатки 6-й и 42-й стрелковых дивизий 4-й армии отошли на восток». 55-я стрелковая дивизия после разгрузки с автотранспорта была выбита с наспех оборудованных оборонительных позиций, «не сумев противостоять атакам вражеской пехоты, действовавшей при поддержке механизированных подразделений и авиации». С самого начала вторжения не поступали сведения от командования 49-й стрелковой дивизии. 14-й механизированный корпус, «упорно оборонявшийся и несколько раз переходивший в контратаки, понес большие потери в личном составе и технике», и к 25 июня «не располагал средствами для ведения боевых действий». Советскую оборону охватил паралич:

«Вследствие непрекращавшихся бомбежек пехота деморализована и не проявляет достаточной стойкости в обороне. Командиры всех подразделений и формирований вынуждены лично пресекать попытки беспорядочного отхода и возвращать их на фронт, однако перечисленные методы, несмотря на применение оружия, не возымели должного эффекта».

Константин Симонов, попавший на Минском шоссе под бомбежку, вспоминает, как один солдат, явно вследствие полученного при контузии шока, вдруг закричал: «Спасайтесь все! Спасайтесь! Немцы окружили нас! Нам конец!» В ответ на это один офицер Красной Армии приказал расстрелять паникера! Раздались выстрелы, но насмерть перепуганный солдат с вылезшими из орбиты глазами бросился бежать.

«Мы так и не сумели задержать его. Какой-то капитан попытался отобрать у него винтовку. Солдат выстрелил и, еще больше перепуганный этим выстрелом, завертелся на месте, как загнанное в ловушку животное, после чего со штыком набросился на капитана. Тот выхватил пистолет и застрелил его. Трое или четверо красноармейцев молча подняли тело и оттащили на обочину».

Катастрофа казалась неминуемой.

В авангарде наступления

Как правило, в авангарде наступавших немецких танковых соединений двигался батальон разведки, в состав которого входила легкая бронетехника и мотоциклисты. Это были «глаза и уши» следовавших за ними частей (см. схему). Численность подобных частей могла составлять до батальона танков, иногда даже танковый полк, которых поддерживал батальон или полк моторизованной пехоты на бронетранспортерах. Далее следовала артиллерийская батарея — иногда и полк, осуществлявшие огневую поддержку. Легкие танки или полугусеничные бронетранспортеры обычно передвигались параллельно основной колонне, обороняя ее фланги.

На схеме вы видите наступление танковых сил. Передовые части — смешанные силы: легкие танки и моторизованная пехота — они нащупывают линию наименьшего сопротивления. С началом битвы передовые части как бы «фиксируют» цель, в то время как следующие за ними более тяжелые машины обходят, окружают и уничтожают противника при поддержке подразделений следующего за ними эшелона. В схватке командиры младшего звена стараются захватить инициативу для сохранения первоначального напора наступления

В зависимости от характера и профиля местности колонна иногда растягивалась на несколько километров. Разведывательные подразделения выдвигались далеко вперед на широком фронте. Если позволяли условия, эти три колонны двигались параллельно, но зачастую таких условий не было. Офицерам приходилось в жуткой пыли сверять путь следования с картами. Ну а пехотинцы? Тем приходилось отдыхать, где придется, частенько они засыпали прямо на грузовиках, несмотря на жару, пыль и немилосердную тряску. На лесистых или заросших кустарником участках впереди обычно следовала пехота. Она расчищала проходы для танков, а те, в свою очередь, в любую секунду были готовы поддержать ее огнем. На открытой местности, в степях, например, впереди двигались танки. Военный корреспондент Артур Гримм, в конце июня 1941 года следовавший в составе такого танкового клина, подробно описал продвижение частей, находившихся на острие главного удара:

«Впереди простирается равнина, кое-где перерезанная невысокими взгорьями. Редкие деревца, небольшие рощицы. На листьях деревьев лежит толстый слой пыли, придающий им странный вид в лучах палящего солнца. Здесь, в сельской местности, преобладают три цвета — бурый, серый и зеленый, изредка разбавленные золотистой желтизной ржи. И надо всем этим клубы дыма вздымаются к небу от подбитых танков и догорающих деревень».

Разумеется, танкисты из своих железных коробок видели все совершенно в ином свете, нежели передвигавшаяся на своих двоих пехота. И, вследствие высокой мобильности, сцена меняется постоянно. Постоянные сверки местности с картой, прикидки времени, пройденного километража. Танки буквально пожирают отмеченные на карте отрезки. Одурелые от жары и тряски пехотинцы лениво и безучастно взирают на сменяющиеся горизонты. Бронетехника внушает пехотинцам уверенность в своих силах, с ней как-то спокойнее, хотя нередко это заблуждение, не больше. Каждый пройденный километр, каждый поворот таил в себе неожиданность. И угрозу. У танкистов война своя, ей неведомы рукопашные схватки. Чудеса современной техники сделали «боевое соприкосновение с противником» понятием относительным: бей себе по врагу из пушек с почтительного расстояния. Случается, конечно, расстреливать врага в упор, вот тогда бой действительно превращается в схватку с врагом. Гримм продолжает:

«Редколесье и необозримые поля пшеницы, внешне мирные, таят в себе угрозу для нас. Выстрела можно ожидать из-за каждого деревца или кустика, из гущи колосьев».

Вот пехоте сопровождения — да, ей приходится иной раз смотреть прямо в лицо врагу. Артиллерист противотанкового орудия вспоминает о том, какое неизгладимое впечатление на него и его товарищей произвело отчаянное сопротивление русских в первые часы войны:

«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!»

Из этих, внушающих ужас «стальных гробов» — танков — многого не разглядишь. За ходом боя из прожаренного и провонявшего пороховым чадом отсека приходилось следить сквозь узкую, как у почтового ящика, щелочку. И вдобавок теснота страшная — не повернуться. Стрелку, докладывая, приходилось орать во всю глотку, экипаж глохнет от лязга башенного пулемета, задыхается в пороховом дыму. Напряжение, взвинченность усугубляются и ежеминутной угрозой стать мишенью противотанковых снарядов. Их хорошо заметно, они проносятся над полем боя добела раскаленными стрелами, готовыми насквозь прошить жалкую броню и отправить на небеса всех, кто пытается за ней укрыться. При попадании снаряда детонирует боекомплект, — вспышка, взрыв, и все взлетает на воздух, в первую очередь башня.

В известной степени экипаж танка был избавлен от шума сражения — все заглушал лязг металла и рев двигателя. Стрелок-танкист Карл Фукс из 25-го танкового полка делился со своей женой:

«Отпечаток, который наложили на меня танковые сражения, останется на всю жизнь. Поверь мне, дорогая, тебе предстоит увидеть другого человека, того, кто научился повиноваться призыву: «Я уцелею!» На войне ты не можешь позволить себе роскоши расслабиться, иначе погибнешь».

Смертельная усталость и страх шагают рука об руку. Унтер-офицер Ганс Бекер из 12-й танковой дивизии рассказывает о танковых сражениях у Тарнополя и Дубно:

«Там нам пришлось трое суток не спать, для дозаправки и пополнения боекомплекта мы отъезжали помашинно, чтобы тут же снова ринуться в бой. Я подбил под Тарнополем один вражеский танк и еще четыре у Дубно, вот там был настоящий ад, смерть и ужас».

Ничуть не легче приходилось мотопехоте. Гауптштурмфюрер Клинтер, командир роты моторизованного полка дивизии СС «Мертвая голова», действовавшей в составе группы армий «Север», вспоминает первые недели русской кампании, когда «все свои прежние тактические навыки пришлось позабыть». Разведки, как таковой, не было, не было и точного соблюдения боевых порядков, не было никаких донесений — танки неслись вперед, не останавливаясь, обстановка менялась постоянно. «Самая настоящая охота на лис, к тому же удачная, — утверждает Клинтер. — И на совершенно незнакомой, чуждой тебе местности, ты помнил одно: твоя цель — Санкт-Петербург!»

Что касалось карт, они безбожно врали. В результате колонны, разделяясь на марше, заезжали бог знает куда. Дорожные указатели тоже мало помогали в ежечасно менявшейся обстановке, да и встречались они нечасто. «И каждому водителю приходилось в кромешной тьме, с постоянно менявшейся скоростью, да еще соблюдая все виды светомаскировки, следовать в колоннах». Не останавливаясь, танки сутками неслись вперед, тут уж ни сил, ни нервов не хватало.

Это, конечно, неплохо, когда наступление танковых сил уподобляется «охоте на лис», однако и повышенные скорости несут с собой проблемы. В том числе и с радиосвязью, которая жизненно необходима в современной войне. Во время следования 7-й танковой дивизии на шоссе Москва — Минск в конце июня произошел поразительный, но характерный случай. Выйдя к Слободе, это примерно в 20 км северо-западнее Минска, немецкие танкисты вдруг поняли, что в их колонну под покровом ночи затесались русские машины. Весь идиотизм ситуации состоял в том, что русские и немецкие танки следовали в одной колонне и в одном и том же направлении! Один русский водитель, сообразив, куда попал, в панике развернул грузовик и бросился наутек навстречу движению немецкой колонны. Военный корреспондент Бернд Оверхюз, двигаясь с передовыми частями, вспоминает, как услышал выстрелы. «Впереди русские танки!» И тут же засвистели пули.

«Что произошло? Оказывается, один советский танк и грузовик каким-то образом оказались в колонне немцев. Судя по всему, они некоторое время ехали параллельно, после чего решили открыть по нам огонь из счетверенного пулемета, установленного в кузове. Отрывистая команда одного из офицеров восстановила порядок. И танк, и грузовик были подожжены и выведены, таким образом, из строя».

Передовые части, с которыми следовал Артур Гримм, обратив в бегство группу советских солдат, засевших на пшеничном поле, внезапно обнаружили по правую сторону действовавший аэродром русских.

«Как раз в этот момент приземлялся неприятельский самолет. Его зацепить мы не успели. Но второй тут же упал на землю, когда мы его угостили очередью трассирующих».

Операция по зачистке села осуществляется после окружения населенного пункта танками. Мотопехота при поддержке танков проводит зачистку, наступая с флангов под острым углом к наступающим войскам. Для упреждения контратаки, подкрепления или отступления противника могут использоваться силы люфтваффе и артиллерия. Первейшая задача — достижение тактического превосходства

Легкая 20-мм зенитная пушка, смонтированная на полугусеничной машине, выехав на взлетную полосу, обстреляла стоявшие рядами самолеты. Бойцы, соскочив на землю, довершили дело при помощи ручных гранат и автоматного огня — все 23 машины были выведены из строя. Самым ценным трофеем оказалась дымившаяся полевая кухня. Содержимое отведали тут же. Прямо на земле лежали наваленные грудой буханки хлеба и сухой паек. Их собрали и побросали в танки и вездеходы. И тут же наступление продолжилось, но уже на сытый желудок.

Иногда бешеный темп наступления приводил к серьезным трагедиям. Полковник Ротенберг, знающий и смелый командир 25-го танкового полка, кавалер ордена «Pour le Merite» и Рыцарского креста, получил серьезные ранения вследствие взрыва боекомплекта подбитого русского танка. Его срочно требовалось эвакуировать в тыл. Но головные подразделения полка в результате стремительного марша значительно оторвались от своих. Ротенберг, сознавая опасность такого отрыва, отказался от высланного за ним командиром дивизии самолета «Физелер шторьх». Не взял он для охраны и бронетранспортер, отправившись в тыл всего на двух штабных автомобилях. Эта небольшая группа наткнулась на группу советских солдат, блуждавших на участке между основными и передовыми частями немцев. В результате стычки Ротенберг и сопровождавшие его солдаты погибли. Тела их удалось забрать лишь на следующий день после проведенной контратаки.

Самую большую сложность во время стремительного наступления представляло сосредоточение ударной группировки на направлении главного удара. Лейтенант фон Хофгартен, командир 61-го мотоциклетного батальона 11-й танковой дивизии, после начала операции «Барбаросса» за четыре недели после форсирования Буга продвинулся со своими бойцами на 510 км. Танки обычно шли впереди на открытой местности, но случалось, как объяснял сам Хофгартен, что требовалось и:

«…более тесное взаимодействие частей, наступавших на разных флангах. Оно было необходимо в условиях сложной, малознакомой, быстро сменявшейся и непривычной местности, при преодолении водных преград, минных полей и занимаемых неприятелем деревень. От командиров рот, двигавшихся параллельно, требовалось тщательное планирование предстоящих совместных наступательных операций. Это было непросто, если учитывать наши убогие карты, на которых зачастую ничего, кроме главных дорог, не было указано».

В зависимости от того, насколько ожесточенно сопротивлялся противник, немецкая пехота выдвигалась на поле боя либо на броне танков, либо на мотоциклах, после чего вступала в боевое соприкосновение. Танки обеспечивали необходимую огневую поддержку и прикрытие. Артур Гримм, следовавший в составе 11-й танковой дивизии, вспоминает ожесточенные бои за русские села неподалеку от Дубно в первые дни кампании:

«И хотя танкисты не замечали пехоты в открытом поле, она была, советские пехотинцы прятались в пшенице, так что заметить их было крайне трудно или вовсе невозможно».

После инструктажа командиры танковых экипажей с наступлением рассвета нанесли тактический план на свои карты. В 4 часа 30 минут утра Гримм начал фотографировать мотоциклистов, которые получили задачу очистить поля от пехоты противника вблизи одного села. Поднимая пыль, колонна тронулась в путь и вскоре растаяла в предрассветной дымке.

Унтер-офицер Роберт Рупп из подразделения моторизованной пехоты описал последствия боя за одну неизвестную русскую деревушку. Танки стояли на околице в полной боевой готовности, рядом резерв — примерно половина взвода пехотинцев. Все пристально наблюдают за двумя пылающими хатами. Когда группа зачистки приступила к прочесыванию домов, жители, прихватив с собою скарб, стали уводить скот в безопасное место. В ходе операции было обнаружено около 50 русских солдат, скрывавшихся кто где — в амбарах, погребах, на чердаках домов.

«У одного из них осколком ручной гранаты располосовало щеку. Он попросил у меня воды, я дал ему чаю, и солдат жадными глотками стал пить. Майор обратился к русским на их родном языке, желая узнать, кто из них комиссары, но оказалось, что комиссаров и след простыл. Пленные, чуть успокоившись, стали срывать с пилоток красные звезды. Раненый, дожидаясь, пока его перевяжут, долго сидел на улице. Сначала наш врач занимался своими ранеными. Один из моих товарищей, В., показал мне окровавленные руки и стал хвастаться, что прикончил нескольких русских — они открыли по нему стрельбу, как он утверждал».

Позже Руппа разбудила стрельба. Уже миновал полдень. Расстреливали двоих пленных, их тут же похоронили их товарищи. Один из них якобы выстрелил в нашего солдата пулей «дум-дум» (особыми пулями, наносившими страшные раны). А второй, как утверждали, попытался открыть огонь уже после того, как дал понять, что сдается. «Один, — по словам Руппа, — был еще жив, поскольку стонал даже в полузасыпанной могиле, потом из-под слоя земли показалась его рука».

Четверым русским было приказано вырыть еще одну могилу. Для кого? — не понял Рупп. Вывели того русского, которого я поил чаем, заставили улечься в могилу, после чего унтер-офицер пристрелил его — оказывается, он и был тем таинственно исчезнувшим комиссаром. Сделано это было во исполнение приказа генерала Гальдера, пресловутого «приказа о комиссарах». Но, как убежден Рупп, подобные расправы ни в коем случае нельзя было считать в порядке вещей. Вот что он сказал по этому поводу:

«Мнения относительно необходимости расстреливать комиссаров диаметрально расходились. Был случай, когда батальон мотоциклистов расстрелял жителей одной деревни, включая женщин и детей. Перед этим их заставили самих выкопать для себя могилы. Это произошло потому, что жители этого села помогали русским организовать засаду, в которой погибли несколько наших мотоциклистов».

Танкисты, конечно, не могли не замечать подобного, но темп наступления не позволял им долго задерживаться на одном месте. Разбираться с неприятелем предоставлялось пехотинцам. Танковая война исключала непосредственный контакт с противником даже в бою. Один германский офицер, служивший в танковом подразделении на участке группы армий «Центр», поделился своим мнением с военным корреспондентом Курицио Малапарте:

«Он рассуждал, как солдат, избегая эпитетов и метафор, ограничиваясь лишь аргументацией, непосредственно имевшей отношение к обсуждаемым вопросам. «Мы почти не брали пленных, — рассказывал он, — потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…»

Так что задача по подавлению сопротивления противника носила обезличенный характер. Вперед и только вперед, иногда короткие бои. А вот физическая усталость, та не покидала танкистов.

«Рев двигателей, вздымающееся вверх над пригорками облако желтоватой пыли… Порывы ледяного ветра, швыряющие густую пыль в лицо. Песок во рту, резь в глазах, кровоточащие веки. На календаре июль, а все, равно холодно. Сколько мы уже едем? Сколько километров позади?»

Танковый взвод лейтенанта Хорста Цобеля 6-го танкового полка из 2-й танковой группы Гудериана за 12 дней проделал 600 км, в среднем ежедневно покрывая 50 км.

«Бывало, что мы круглыми сутками не вылезали из танков. Нет, нет, не подумайте, что мы действительно в течение 24 часов вели непрерывные бои, нет. Конечно, случались паузы, когда можно было полчаса прикорнуть. Спали либо в танках, там было тепло от двигателя. А иногда и вырывали окопчики под танками и укладывались туда, так было спокойнее, по крайней мере, можно было не опасаться ночных бомбардировщиков».

Танкисты делили друг с другом все. Дух товарищества был чрезвычайно силен в среде людей, которым бок о бок приходилось переживать опасность в тесном бронированном закутке на гусеницах. «Signal», роскошно-глянцевый иллюстрированный журнал рейха, поместил очерк «Пятеро из танка № 11». В нем подробно описывались условия, в которых приходилось действовать пятерым членам экипажа танка Т-IV (тяжелого танка) 15-го танкового полка 11-й танковой дивизии.

«Эти пятеро представляли собой группу совершенно разных в довоенном прошлом людей. Каждый понимает, кто он для остальных. Каждый — человек, которому присущи свои сильные и слабые стороны, ничем от нас с вами не отличающийся. Но вместе — они страшное и разящее противника оружие».

Командир танка, или «Старик», — 21-летний лейтенант граф фон N (редакция журнала оставила за собой право не называть подлинного имени офицера) [вероятнее всего, речь идет о графе Гиацинте фон Штрахвице. — Прим. авт.]начал службу в танковых частях накануне кампании в Югославии весной 1941 года. Его отец, выходец из дворянского рода, был командиром танкового батальона.

Стрелок — унтер-офицер Арно Б., который «после каждого боя имел привычку совать в рот сигарету». Ему 25 лет, трое его братьев тоже в вермахте. Кроме них, у него еще две сестры. После войны он хочет стать коммивояжером, «лучше всего где-нибудь в Африке». В танке — его ближайший помощник заряжающий Адольф Т. Тот старше, Адольфу уже 32 года, он бывший штурмовик. Он женат, имеет двух маленьких дочерей. Его задача — вовремя вогнать снаряд в пушку.

Связь и все, что к ней относится, — стихия радиста Вальтера Д., до войны железнодорожного рабочего. У того шестеро братьев, пятеро из которых призваны в армию, старший — фельдфебель.

Унтер-офицер Ганс Э., водитель, 26 лет от роду, на гражданке был автомехаником, кем и надеется вновь остаться после войны. Он женат и всегда носит при себе карточку четырехлетнего сынишки.

Этот экипаж из пяти человек — микрокосм рейха, как стремился подать «Signal», пропаганда превыше всего. Все получают денежное довольствие в размере 105–112 рейхсмарок в месяц. Кроме этого, предусмотрена и надбавка семье в размере 150 рейхсмарок. Большинство из этих денег танкисты посылают семье. Для сравнения — рабочие на заводах и фабриках рейха получали ежемесячно 80 рейхсмарок (мужчины) и 51,7 рейхсмарки (женщины). Неизвестно, как и чем завершилась для этой пятерки война на Восточном фронте. Но вероятность уцелеть или остаться здоровым для танкистов практически равнялась нулю.

«Первый, кому на остановке полагается спать водитель, — поясняет лейтенант Хорст Цобель из 6-го танкового полка. Его надо беречь, мы его даже в караул стараемся не ставить». Вместо него, «может пойти и командир танка, как он сам, так и любой другой член экипажа». По части выживания все друг от друга зависят. Как не устает повторять Цобель, в бою «враг всегда стреляет первым. Он стреляет, а дело экипажа на эту стрельбу ответить». Каждый день — одна и та же рутина, хозяйственные дела, боевое охранение и неразрывная связь с остальными подразделениями полка. Мы все — единое целое, мы все выполняем одни и те же задачи. Типичный день в 20-й танковой дивизии, если верить рассказу одного танкиста, выглядел примерно так:

«…и ты всегда наготове. Танки впереди, офицеры, поднявшись из люков у припав к окулярам биноклей, внимательно оглядывают местность. Из штаба полка является офицер с новыми приказами по батальону. Танкисты второпях прожевывают бутерброды. Кое-кто прилег и занят обсуждением утренней атаки. Другой пристроился к радиатору, чтобы написать письмо домой. Командиры заняты вопросами маскировки. Адъютанту срочно понадобилась чья-то подпись, но вместо подписи он получает такой ответ: «Летом у нас нет времени на бумажную волокиту».

На Смоленск!

Германские войска уверенно продвигались вперед, однако это продвижение давалось нелегкой ценой. Первоначальный замысел окружения вражеской группировки на обширном участке между Белостоком и Минском вследствие отчаянного сопротивления русских сначала под Белостоком, а потом и под Волковыском закончился тем, что образовалось несколько более мелких «котлов». Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии, поясняет:

«Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись».

Парламентер-агитатор призывает красноармейцев «прекратить бессмысленное сопротивление»

Танковых войск для завершения операции и замыкания кольца окружения не хватало. Вынужденные отвлекаться на локальные бои, моторизованные соединения не в силах были справиться с колоннами русских, лесами пробиравшихся на восток в темное время суток. Вследствие распыленности сил немцев на участках, не занятых ими, русские чувствовали себя вольготно. Однажды полк «Великая Германия» въехал в одну деревню на захваченных у русских грузовиках и там столкнулся с русскими, которые ехали… на автомобилях, захваченных у немцев. «Была ужасная неразбериха, никто не знал, в кого стрелять, — самый настоящий хаос», — такие строки запишут потом в летопись подразделения. Самые ожесточенные контратаки советских войск, стремившихся прорвать кольцо окружения, наблюдались на восточных участках котлов.

Командование вермахта оказалось перед дилеммой. Танковые войска отрезали русских от их коммуникаций, создав оптимальные условия для продолжения наступления. Но вследствие необходимости двигаться дальше они были не в состоянии создать прочное кольцо окружения и воспрепятствовать прорыву из него советских войск. Эти несколько котлов можно было сузить и запереть лишь силами тридцати двух дивизий группы армий «Центр», в ускоренном темпе продвигавшихся вперед. Неожиданно плохие дорожные условия и ожесточенные схватки на внешних границах котлов нарушили график наступления. Отрыв пехоты от танковых частей угрожающе увеличивался. А пехота между тем представляла собой ядро боевой мощи вермахта, именно ей предстояло сокрушать врага и подавлять его волю к сопротивлению. Танковые клинья наносили мощные удары по русским, однако они не могли завершить уничтожение окруженного противника. Командующие танковыми группами делали все возможное для поддержания высоких темпов наступления. Это, по их мнению, и являлось залогом успеха. Фон Бок отчетливо сознавал явную неспособность ОКВ уяснить эту аксиому стратегии. Он пишет в своем дневнике:

«Подумывают даже о том, чтобы остановить танковые группировки. Если это произойдет, то будет означать отказ от доставшейся нам большой кровью победы в только что отгремевшей битве; это будет означать и передышку для русских, что позволит им создать на перешейке Орша — Витебск оборонительный фронт, иными словами, это будет непоправимой ошибкой! По моему мнению, мы и так слишком увлеклись выжиданием».

Становилось обезоруживающе ясно, что одними лишь переходами к более выгодным в тактическом отношении позициям врага не одолеть.

Сражения на участке Белосток-Минск, начавшиеся еще 24 июня, 8 июля близились к завершению. Красной Армии они обошлись в 22 стрелковых, 7 танковых и 3 кавалерийских дивизии и 6 моторизованных бригад. В ходе сражений двум танковым группам, имевшим в составе 9 танковых и 5 моторизованных дивизий, была поставлена задача замкнуть кольцо окружения упомянутых сил противника. К перечисленным соединениям присоединились затем еще 23 дополнительно переброшенных пехотных дивизии, и совместными усилиями огромная войсковая группировка Советов была уничтожена.

В общей сложности половина всех имевшихся в распоряжении сил группы армий «Центр», то есть 51 дивизия, занималась тем, что громила равные по численности силы противника. Удары были сокрушительные. Опыт польской и западной кампаний подсказывал, что успех стратегии блицкри<