Я назначила его своим дедом.

25 февраля 1940г. в урочище Кууса (между Раковыми озерами ЛО) погиб мой дед — красноармеец 151-го стрелкового полка 8-й стрелковой дивизии Калачёв Василий Дмитриевич, а в октябре 2014г. Александр Беляев (ПО «Безымянная») в одиночной ячейке нашел бойца. Рядом стоял котелок с инициалами «ВК».

Я не такая наивная и просчитала все возможные варианты: вероятность того, что это мой дед менее 5%, но она есть!!! И Я НАЗНАЧИЛА ЕГО СВОИМ ДЕДОМ, поэтому инициалы «ВК» я читаю только как ВАСИЛИЙ КАЛАЧЁВ.

Он принял свою смерть севернее Сикниеми, перед надолбами, недалеко от заросшей финской дороги. Из захоронения уже что-то извлекали, т.к. был взят шурф 30*30. Скорей всего взяли каску или лопатку – они дают сильный сигнал, а дальше копать не стали. Далеко не всем интересны останки. А может быть, не догадались, а он так надеялся…

Он сидел в одиночной ячейке, в углу которой стоял закрытый крышкой котелок с кашей, завернутый для сохранения тепла в какую-то ткань, лежала алюминиевая ложка и стояла зеленая кружка. Под котелок, видно для того, чтобы не опрокинулся, была подложена граната РГД. Он собирался поесть. О, какое это удовольствие принять горячую пищу… Дед очень замерз: шинель и валенки не спасали от мороза, но скоро будет передышка – дивизия отводится в Ала-Кууса (п.Климово ЛО) на отдых. А пока кто-то должен прикрывать отход полка, и он готов: винтовка – к бою, на широком ремне шинели в подсумке три обоймы и комплект для чистки винтовки Мосина (самой винтовки не найдено), в ногах граната. Наготове противогаз (вдруг газовая атака) и саперная лопатка (остался только чехол).

Но поесть так и не удалось. Его ранило осколком мины (осколки обнаружены в ячейке). «Больно… как больно» — наверное, думал дед, истекая кровью. А может быть он вспоминал жену и двух дочерей, которых оставил на Орловщине… Но его мысли оборвал внезапно появившийся финский солдат, сделавший контрольные выстрелы в голову (найдены 2 пули пистолета-пулемета Суоми, одна в зубах…).

Так оборвалась жизнь МОЕГО деда. Хотя, может это не мой дед? Но одно я знаю точно: мой дед, как и он, найден и захоронен 8 сентября 2015 года в братской могиле на воинской части кладбища в п. Кузьминское ЛО, где упокоились 774 бойца и командира 8-й и 97-й стрелковых дивизий.

У меня от родного деда не осталось ничего, даже фотографии, поэтому я храню эти найденные вещи «ВК»: котелок, ложку, подсумок, чехол от лопатки, комплект для чистки винтовки (который собственноручно восстановила) и два ремня – узкий и широкий…

Вот как-то так подчас погибали на Финской и как-то так возвращаются…

Ирина Коваленко

Пулеметчик

Весна. Мясной Бор. Поиск.

За время вахты дорога от лагеря в лес уже хорошо просматривается. Даже человеку, попавшему сюда впервые, вряд ли удастся заблудиться. Каждый день сотни сапог и ботинок поисковиков топчут эту жидкую грязь, двигаясь на работу и возвращаясь обратно.

В лесу загадочная, сакральная тишина, которая, казалось бы, стоит в этих местах всегда. Но это не правда. Большая неправда. Природа, стараясь скрыть срам людей, убивавших здесь друг друга ещё совсем недавно, как могла спрятала следы их ужасной борьбы, этой страшной борьбы всех времен и народов. К примеру, посреди болотистой жижи возвышается небольшой холмик, поросший мхом, из которого выросла ёлка, а подойдёшь ближе, чуть расшвыряешь его ногой, и перед тобой кусок ржавого железа, искореженной гильзы снаряда.

Рядышком, как и положено, на солнечной стороне полянки, через которую проходит наша тропа, присыпанный листьями живёт своей жизнью муравейник. Муравейник этот особенный, и не под силу разворошить его ни зверю, ни человеку. Главным строительным материалом, каркасом так сказать для этого муравейника, стали рулоны проржавленной колючей проволоки, брошенные кстати. Для природы всё пригодится.

Ориентиром для проходящих является высокая, на редкость красивая для этих мест береза. Но взгляд человека, попавшего сюда впервые, устремляется не на берёзу, а на её ветви, в гуще которых птицами свито гнездо. Очень прочное гнездо, стальное; чуть проржавленное, но очень надёжное. Птичьим гнездом стала каска. Да, да, солдатский шлем бойца. Кто знает, может, обронил он её, а молоденькая берёзка, вырастая, потянула её за собой. И не одно поколение пернатых вставало на крыло с этого гнезда.

Дальше по тропинке упираешься в овражек, который нужно обходить, а присмотришься, да не овражек это вовсе, а сильно заросшая ряской и мхом артиллерийская воронка. Так и петляет протаптываемая из года в год эта тропинка, уводя человека всё дальше от цивилизации в чащу редколесья, кустарника и болот, которые то увеличиваются, грозясь поглотить любого осмелившегося их перейти, то уменьшаются, превращаясь в неглубокие чвакающие лужи.

Когда-то, как говорят, здесь был густой лес, место называется всё-таки Бор, а Мясным его назвали потому, что где-то рядом находились скотобойни, поставляющие свежее мясо в Петербург. Всё, что растёт сейчас – редкие осины, ёлки, иногда берёзы – это остатки былого леса, которые выросли заново там, где смогли, прорастая из железного лома и человеческих останков. Сам же лес сгорел под канонадой многомесячных обстрелов и бомбёжек, громыхавших во время войны. Когда война наконец-то покинула эту многострадальную землю, ужасная картина предстала вокруг. Изуродованная, перепаханная, отравленная смертью, многократно убитая земля. И везде трупы — зловонная каша разлагающихся мертвецов, лошадей, диких зверей сгоревшего леса, перемешанная сотнями тонн искорёженного железа машин, оружия, и всё это обильно посыпано крупными и мелкими осколками, нашедшими своих жертв, тут же распластавшихся в немыслимых позах.

Большая жатва для смерти – Мясной Бор, Бор сплошного мяса, только в разных нарядах. Вот по соседству мертвец в побагровевшем от засохшей крови полушубке. Рядом, буквально впритирку, ещё один, только в летней гимнастёрке и разбитых ботинках. А вот и ещё прямо на них первых двух, раздетый до нательного белья, но в валенках. И таких много, очень много, застывших, высохших, почерневших. Этот страшный пир смерти продолжался здесь с января по июль 1942, и на смену убитым студеной зимой шли погибать в летнем зное. И не кому было собирать и хоронить павших. Всё кругом на многие дали погибло и было предано забвению. Природа взялась сама хоронить всех тех, кто совсем недавно об этих местах даже не догадывался, посыпая их осенью одеялом из листьев, а весной разрастаясь молодой порослью. И не селились здесь люди, трупный запах разложений был мало того смертельно опасен, его зловоние стояло на многие десятки километров, снимая с насиженных мест, даже тех из местного населения, кто выжил в этом аду, чудом уцелев в военное лихолетье.

Весна 2011 года была поздней. Заезжающие в лагеря на вахту поисковики обнаруживали, что снега в лесу ещё немало, а земля во многих местах до сих пор под ледяным панцирем. Не беда, весеннее солнце сделает своё дело, земля станет пригодной для работы.

Лагерь разбит близ трассы Москва – Петербург, переходишь через неё, и в лес – петлять по самодельным поисковым тропам. Искать удачи и поискового счастья. С каждым днём оживление весной всё больше и больше наполняет эти места. Обильно греет солнце, появляются первые сухие участки, но при таянии снега всё больше и больше воды разливается по этим болотистым местам. Подъезжающий народ потихоньку выходит на работу. Туда же и мы. Знакомые с прошлых лет места. Остановишься, приглядишься, вспомнишь прошлый раскоп. Немного воспоминаний, и дальше туда, где уже был, и чуть-чуть туда, где казалось ещё не был, может быть, даже никто. В руках лопата и щуп с деревянной ручкой. Простая, монотонная работа. В который раз повторяешь механически одни и те же движения железным щупом, протыкая землю – насколько войдёт. Идёшь не торопясь, интервал протыкания не больше десятка сантиметров. Проходишь сотни раз уже пройденные кем-то места, чуть-чуть воткнёшь щуп в сторону, и всё бестолку. Работа простая, на удачу, никакой логики. Или почти никакой. Да, где-то здесь шли бои, погибали бойцы, значит, надо искать. А где искать: под той сосной или у той воронки? Вдоль той тропинки или у того холмика? Ведь каждого погибшего на карте не обозначишь. А значит, искать надо везде. Как говорят поисковики: «главное – зацепиться».

Бум. Опять бум. Щуп втыкается во что-то и отскакивает, останавливаешься, разрываешь сапёркой землю в этом месте. Хотя почти уверен, что напрасно, это не то, что надо, это не кость, на неё звук особенный, глухой, туповатый. Но сомнение есть, а вдруг… Увы. Чаще всего достаешь камень или осколок. И сам себе говоришь – знал же, что не то. И почти сразу оправдываешься, а если было бы то, а посмотреть поленился. И с этакими сомнениями каждый раз. А на дню сотни раз.

Как говорится, настоящего поисковика видно издалека. Неприметная, но добротная одежда, чаще простая. Глубокие, в основном высоко завёрнутые болотные сапоги, ибо в Мясном Бору в других делать нечего. Грубые, плотные штаны, куртка-непродувайка, не толстая (работать тяжело) чаще с капюшоном и обязательно головной убор, очень подходит вязаная шапочка. Сама одежда желательно в стиле милитари (камуфляж) – всё-таки работа по местам боёв.

И ещё руки. Ближе к концу вахты в цыпках как в детстве, с затёртой под кожу болотной грязью торфа и глины. Сколько не отмывай, всё равно, как у тракториста, вроде чистые, а посмотришь, хоть к Мойдодыру на неделю. Как не одевай всякие там перчатки, прорезиненные, медицинские, другие какие, чаще всего всё равно испачкаешься, обдерешься, зачерпнёшь водички за край манжеты, работать-то приходиться в воде. Да и неудобно в них, чувствительность пальцев не та, когда пытаешься что-то вытащить из воронки, в тине, да ещё из-под коряги, нечто, на что настучал щуп.

Настоящий поисковик работает там, где находит, там, где из сотен шансов на удачу не больше одного. Любая зацепка, любая складка местности, любой гнилой патрончик, валяющийся под ногами. И не важно, что зацепился стоя по колено в воде, и поднимать ты будешь этого бойца всю вахту, и скорее всего это будет «недобор». Это твой выбор, это твоя совесть, хотя совсем рядом всего в метрах трёх, ну может, четырёх, но на пригорке, твои друзья тоже зацепятся и будут поднимать одного за другим. А ты будешь тащить свой крест, стоя сапогами в ледяной воде, буквой зю, часами не разгибая спину, окоченевшими руками выгребая из воронки что-то.

Обед. Собираемся вместе, обязательно разводим костёр, когда что-то варим в котелке, когда просто так, для согрева души, да и подсушиться. Достаём нехитрый скарб из общего рюкзака, в основном консервы, что подешевле, одна-две луковицы, чёрный хлеб. Перекусили, перекинулись парой фраз, что у кого как, и опять работать. Однотонная работа щупом, идёшь — под ногами ржавое железо, какие-то гильзы, куски колючей проволоки и прошлогодняя сухая листва на небольших бугорках, а в основном кругом вода.

Присматриваешься, густой кустарник, ветви старые и сухие вместе с молодыми, на которых отчётливо видны распускающиеся почки. Продираешься в этом буреломе, втыкая под ноги щуп. Бац. Стук. Глухой, но очень сильный. Натренированный слух опровергает то, чего хочется. По-любому железо, не кость. В тысячный раз нагибаешься и ковыряешь лопаткой. Точно – железо, земля рядом «ржавая», значит, металл, большой. Рукой легко не вытаскивается. Разрываешь больше, ого, половинка от дегтярёвского пулемётного диска, кое-где даже патроны видны.

Интересно, кто ж это так диск разломил. Щуп втыкаешь чаще, нужно тщательно простучать это место. Вроде пусто, ещё раз и ещё. Нету. Жаль. Надо идти дальше, на всякий случай тыкаешь это место снова и снова. И, чёт стукнуло. Опять протыкаю землю в этом месте щупом, нет, пусто. Но чёж стучало? Земля капается глубже, берётся пошире. Лопатка упирается. Мысль – «Корень, нет, жестко. Неужто кость?». Достаю рукой, точно… Берцовая.

Кропотливая, тяжёлая, не терпящая суеты работа. Боец найден – это хорошо, но это пол дела. Теперь главное не пропустить весь хабр (всё то, что осталось при нём). А хабр слабый, что может сохраниться за семьдесят лет? Почти ничего. Управился за два дня. Расчищена большая площадка и потихонечку, стоя по колено в намешанной грязи, голыми руками перебираешь всё до мельчайших частиц. Что-то твёрдоё. Камень. Наверное. Нет, со ржавчиной, значит что-то железное. Оттираешь. Ничего не понятно. Тщательнее и что это? Какая закрутка на резьбе. Ни фига себе! Знак, орден? На обратной стороне еле выступают очертания круга мишени и звездочки. Сомнения нет – это же значок, это «Ворошиловский стрелок»…

Алексей Тарасов

Мы своих не бросаем

Июль 2013 года.

В небольшом сибирском городе Назарово, в самой обычной, типовой пятиэтажке, в одной из квартир раздался телефонный звонок, своей мелодией отвлекая проживающих от каких-то дел, обычной для большинства семей рутины. Мог ли я тогда предположить, подумать, что простой телефонный звонок перевернет всю мою жизнь-жизнь обычного обывателя?! Но именно так все и произошло. Через некоторое время по всем местным телеканалам, в печатных изданиях объявят, что на малой родине спустя 71 год был захоронен боец РККА Гужеленко Иван Иванович, отдавший свою жизнь весной 1942 года в боях за освобождение блокадного Ленинграда. Что еще один солдат не только обрел имя, но и вернулся домой.

Апрель 2014 года.

Нескончаемый поток мыслей, волнение перед предстоящей экспедицией изредка прерываемые гулом проносящегося по соседнему пути ж/д составом. На верхней полке вагона лежит походный рюкзак набитый до отказа вещами, снаряжением, всем тем, что необходимо, либо может пригодится в дороге, в лесу. Поисковый отряд «ЧЕЛНЫ», бойцы которого обнаружили и смогли опознать по смертному медальону, останки моего деда встретил меня как своего. Увидел, выразил слова благодарности ребятам, с кем уже был знаком заочно вот уже несколько месяцев.
Здесь, в ленинградских лесах и болотах нам предстояло бок о бок в течении 3-х недель жить и вести поиск тех, кто не нарушив присяги, верный воинскому долгу растворился в безвестности, чтобы в дальнейшем по медальону, какой-либо личной вещи, любыми способами попытаться установить личность владельца, найти родственников. К сожалению, опознать удается очень немногих, отсутствие медальона, истлевший вкладыш или вовсе пустой, переделанный под канцелярскую принадлежность не оставляют надежды. Казалось вот она, удача-медальон! Осторожно вскрываем-пустота……Точнее перо от чернильной ручки, а вкладыша нет.
Поиск. Для каждого он свой. Будь ты боец разведки, набивающий мозоли на ногах от многокилометровых ежедневных марш-бросков или непосредственный участник эксгумации. Кто-то работает в архивах, занимается расшифровкой медальонов. В целом задача для всех поисковиков одна-достойно, по православным, воинским традициям захоронить каждого найденного бойца, по возможности установить личность, восстановив историческую справедливость той войны.
А вечером, сидя у костра обговариваем итоги прошедшего дня, планы на завтра. Кто-то рассказывает мистические истории, произошедшие с ним или с кем-то другим. Нельзя игнорировать поисковую мистику, т.к. бывало накануне увиденный сон или предчувствие, интуиция не раз помогали обнаружить солдата. Это не мы их ищем, находим, а они нас…