Из воспоминаний выпускника САУ 1942 года – Семянникова Николай Павлович

Полностью воспоминание загружено в файловом архиве
http://svaku.ru/forum/downloads.php?do=file&id=308

Время неумолимо. Вспоминать прошлое все труднее и трудней. Этому мешает не только давность событий, но и перенесенные ранения и контузии.
Но все же попытаюсь, в силу своих возможностей , вспомнить и воспроизвести то, что пришлось нам, 17-18 летним юношам, сделать в том суровом и огневом 1941году.
Начну с небольшой предистории. В 1937г. в нескольких городах нашей страны были созданы специальные артиллериские школы. Две таких школы №№ 14 и 15 были организованы в г. Харькове.
В 1938 году я поступил в 14 арт. спец. школу. Туда принимали физически крепких и хорошо учившихся ребят.
Три года учебы в школе пролетели быстро. Но они были очень насыщенной учебой, физической и специальной подготовкой.
В школе был очень тщательно подобран преподавательский состав. Это были лучшие преподаватели города. До сих пор мы помним всех наших преподавателей, которые научили нас самостоятельно работать и серьезно относиться к учебе.
Глубокие знания полученные в школе помогли нам в суровые годы войны, а затем, оставшимся в живых, в учебе и работе по ее окончании.
Школа приучила нас к воинской дисциплине. В ней мы постигали азы артиллерийской науки. Окончив в июне 1941 года школу, мы знали различные способы подготовки данных для ведения огня, вели пристрелку на миниатюр-полигоне.
Летом, выезжали в лагеря, мы изучали материальную часть и огневую службу в артиллерийских частях, расположенных рядом с нами.
Сдав экзамены мы были распределены по различным артиллерийским училищам. Более 70 челоек было направлено в Сумское артиллерийское училище имени М. В. Фрунзе.
В него мы попали за несколько дней до начала Великой Отечественной войны.
Училище произвело на нас большое впечатление. Созданное вскоре после революции, оно имело свою славную историю.
Первое с чего мы начали попав в училище – это с обмундирования. Новая форма существенно отличалась от той, к которой мы привыкли.
Гимнастерка и шаравары, снаряжение рассчитанное на ношение шашки, сапоги, шпоры. С этого дня мы влились в боевую семью курсантов училища.
Шпоры оказались не просто атрибутом формы. С первых дней занятий, конная подготовка стала обязательным предметом, т.к. училище было на конной тяге, а многие ребята не имели никаких навыков в обращении с лошадьми, не говоря уже об умении ездить и управлять лошадью.
Как не прискорбно, но эти занятия приносили много неприятностей. Многие ребята после занятий шли в санчасть залечивать растертые в кровь ноги.
В первое же воскресенье, это было 22 июня 1941 года мы узнали о вероломном нападении фашистской Германии на нашу Родину. В 12 часов дня был проведен митинг всего состава училища.
Всё в училище было сразу переведено на военный лад. Было увеличено количество часов теоретических и практических занятий. Но никто из курсантов не жаловался, все понимали, что нас готовят для суровых испытаний.
Мы должны были стать артиллерийскими командирами, вести за собой в бой людей, отвечать за выполнение боевых задач.
Много сил и энергии вкладывали в наше обучение наши командиры и преподаватели:
Начальник училища полковник Иванов;
Командир 1-го дивизиона майор Киселев;
Командир батареи капитан Колесников;
Команддиры взводов лейтенанты Водяной,
Трейгер, Патаман;
Преподаватель артиллерии майор Филимонов.
Через месяц мы приняли военную присягу, но окончить полный курс обучения нам не пришлось. Война распорядилась по своему. Страна переживала тяжелый период. Пал Киев и танковые полчища Гудериана устремились южнее в обход на Москву. Эту армаду нужно было задержать. Таков был приказ Родины.
28 августа 1941г., приказом Военного Совета округа был сформирован отряд особого назначения, в который вошли курсанты Сумского артучилища, Харьковского военно пехотного и противотанкогового училища.
Командование отрядом было поручено генерал-майору Чеснову.
Отряд вошел в состав 40-й армии. В один из сентябрьских дней, поднятые по тревоге, получив боеприпасы, мы выступили навстречу врагу.
На первом привале было приказано спороть курсантские петлицы, знаки различия прикрепили прямо на воротники.
В то время по боевому рассчету я исполнял обязанности командира отделения тяги.
Это была трудная и хлопотная должность. Конного состава в батарее было много и обеспечить лошадей фуражом было делом нелегким. Мы прекрасно понимали, что от состояния средств тяги зависит подвижность батареи.
К фронту мы шли ускоренным маршем, совершая дневные и ночные переходы. Тяжело приходилось орудийным расчетам, которые согласно уставу совершали марш в пешем порядке. Но несмотря на все трудности ребята рвались в бой.
Мы вышли из Сум и двигались через Белополье и Путивль. Не доходя до Кролевца мы вошли в соприкосновение с противником.
Первый в нашей жизни бой….
Мы приняли его под селом Суворовкой. Батарея заняла позиции в мелком сосняке. Связисты протянули линию связи с наблюдательным пунктом. Огневики занялись оборудованием огневых позиций.
На вооружении нашей 2-й батареи были 122 мм гаубицы 1910г. Это была мощная техника по тем временам.
Установив орудия на позиции я отвел передки метров на пятьсот в тыл батареи, в лес.
Вскоре батарея открыла огонь. Противник начал отвечать. Снаряды ложились не только в район батареи, но стали попадать и в расположение тяги.
Ездовые отрыли щели для укрытия от осколков.
Через некоторое время на огневые позиции была вызвана одна упряжка и одно орудие было выведено на открытую позицию. Расчету было поставлена задача сбить немецких наблюдателей с колокольни сельской церкви. Задачу расчет выполнил, но огневая позиция подверглась ожесточенному минометному обстрелу. Появились раненые.
Орудие отели на прежние позиции. Раненых курсантов: Александра Качалова, Наума Маламеда и Николая Ткачука принесли к нам в тягу. Перевязав и накормив ребят, мы отправили их, подошедшей машиной, в госпиталь в г. Путивль.
Батарея сменила позиции и встала на огородах, на западной окраине села Суворовки.
Не успели еще расчеты отрыть орудийные окопы, как немцы пошли в атаку. Они шли во весь рост, в расстегнутых мундирах, с закатанными рукавами, ведя беспрерывный автоматный огонь.
Батарея вступила в бой, открыв огонь прямой наводкой, вначале осколочными гранатамина, а затем перешла на шрапнель с установкой взрывателя на «картечь».
Каждый выстрел картечью и они не выдержали огня, залегли.
Необходимо было срочно менять позицию. Орудия прицепили на подошедшие передки под пулеметным и автоматным огнем. Орудия обычно передвигались шестеркой лошадей, но цеплять средние и передние у нас не было времени и орудия пришлось вывозить только на коренных упряжках.
Этот первый бой показал, что немцев можно бить. Ребята собственными глазами видели результаты огня своих орудий.
В дальнейшем сменялись маршами, а марши боями. Мы отходили под натиском превосходящих сил противника. Но каждый оставленный нами рубеж стоил противнику больших потерь.
Движение колонн танков Гудериана застопорилось. Неся большие потери они не могли двигаться вперед согласно разработанному плану.
Курсанты стояли насмерть, уничтожая танки и пехоту противника.
Гудериан в своей книге «Воспоминания солдата» писал, что вынужден был лично выезжать на наш участок фронта для выяснения причин задержки и удостовериться с каким мастерствои и отвагой сражались курсанты отряда особого назначения.
Стояла холодная, дождливая осень. Ожесточенные бои шли под Путивлем, Ворожбой, Бурынью, Бабаковкой. Неоднократно наши курсанты-пехотинцы сходились с врагом в рукопашном бою.
Запомнился бой, который батарея вела в с. Михайловка.
В тот день батарея встала на огневой позиции на огородах села. Тяга, как обычно расположилась метрах в 400 позади батареи. Орудия начали пристрелку, а затем повели интенсивный огонь по скоплению противника.
Немцы начали отвечать на огонь нашей батареи, но снаряды, перелетев огневые позиции, накрыли расположение тяги. В течение 10 минут было выведено из строя 80% конного состава.
Батарея практически осталась без средств передвижения. Меня вызвал командир батареи майор Филимонов и приказал срочно отправиться в село, расположенное километрах 10, где должны были находиться лошади другой батареи.
Моя лошадь лежала убитой. Оседлав другую лошадь, я голопом поскакал в указанное село. Едва я успел переехать железную дорогу, как переезд был захвачен немцами. Но об этом я узнал позже. Приехав в село, я нашел указанную мне батарею, но лошадей у них тоже не было.
Вернуться обратно в свою батарею я не смог, т.к. дорога была перерезана. А в это время батарея продолжала вести бой на прежнем месте.
Внезапно с фланга в село ворвались немецкие танки. Командир орудия Иван Богатырь получил приказ выкатить орудие на прямую наводку для отражения атаки танков.
Катить орудие на руках по огородным грядкам задача не из легких. Но они справились с ней и выкатив гаубицу открыли огонь по танкам, когда те находились не далее 200 метров. Было подбито два танка, а когда другие стали обходить горящие танки Иван Богатырь бутылками с бензином поджег еще один.
В село ворвались немецкие автоматчики. Было приказано отходить. Материальную часть вывезти было не на чем и пришлось оставить, предварительно приведя в негодность.
Только через два дня я нашел своих. За этот бой командир орудия Богатырь И. и командир взвода лейтенант Трейгер А. были награждены орденами Красного Знамени.
Курсанты нашей батареи были распределены по другим батареям. Я попал в 6-ю батарею, в которой воевал до конца.
Отряд особого назначения сражался недолго, но он выполнил поставленную пред ним задачу. Отряд был расформирован в начале ноября и курсанты были направлены в училища для продолжения учебы.
Курсанты нашего училища с честью выдержали суровый экзамен.
В начале апреля 1942г. мы были выпущены из училища в звании лейтенантов и направлены на фронт. До последнего дня войны я находился на фронте.

Наградной лист
http://www.podvignaroda.mil.ru/
Семянников Николай Павлович
год рождения __.__.1923

ст. лейтенант
в РККА с 26.06.1941 года
Участник отряда особого назначения ХВО
место призыва: Харьковский ГВК, Украинская ССР, Харьковская обл., г. Харьков
КВ батр. 76 мм Пушек 1312 СП 17 СД
Орден Отечественной войны I степени - 28.02.1945
Ранее награжден: орденом Красной Звезды - 21.8.1944
Орден Отечественной войны 2 степени - 28.12.1944

Как начиналась война. (Воспоминания выпускника военного училища).

Отключить рекламу на Конте

I

12 июня 1941 г., в последний раз всех выпускников собрали в Казачьих Лагерях. C нами, выпускниками первого батальона, вел беседу заместитель комбата. Беседовал, наставляя молодых лейтенантов. Мы его внимательно слушали, так как он отвечал на самые житейские вопросы, давая простые откровенные советы. Когда вопросы закончились, он сказал:
– Товарищи лейтенанты: сегодня в отделе кадров каждый из вас получит конверт с личным делом. В этот конверт вложена выписка из приказа о вашем назначении в часть с указанием должности. Одновременно, вы получите проездные документы. Завтра вы все выезжаете в Ростов-на-Дону. 14 июня – поездом из Ростова в Новороссийск. 15 июня – из Новороссийска отправляетесь пароходом в Одессу. Из Одессы разъезжаетесь по своим частям. Теперь слушайте, кто в какую часть, и на какую должность назначен.

Очередь дошла и до меня:

– Вы назначаетесь командиром пулеметного взвода в 283-й Стрелковый полк 87-й Стрелковой дивизии. Это наша подшефная дивизия, которая дислоцируется в городе Владимире-Волынском. Из Одессы Вам лучше ехать поездом до Киева, а из Киева – до города Ковель. Дальше, возможно придется добираться до места назначения на местном поезде. В штабе вам подскажут, как лучше добраться до части.

В заключении он сказал: – Конечно, после окончания училища вам положен отпуск, но поскольку намечаются масштабные учения, то вам необходимо торопиться, чтобы на них не опоздать. В добрый путь.

II

Рано утром 14 июня, первым пригородным поездом Шахты-Ростов, мы прибыли в Ростов-на-Дону и, не выходя с вокзала, взяли билеты до Новороссийска. Еще в Киевском училище, когда мы оформляли Ленинскую комнату, я подружился с уроженцем таманской станицы Старотиторовской Гришей Передистым. Я хорошо рисовал, а у Григория был красивый почерк. Теперь мы договорились вместе ехать к месту службы. До отхода поезда у нас было достаточно много времени. Гриша предложил зайти к его другу детства, который проживал в Ростове на "Нахаловке".

Друг, чтобы не отличаться от нас, оделся в военный костюм, только без знаков различия. Мы прошли по проспекту Энгельса, где в комиссионном магазине приобрели себе часы: я карманные, а Григорий наручные. Затем мы зашли в парк им. Горького, где сфотографировались на память. Гришин друг записал адреса наших родителей, а получив фотографии, отправил их им. Благодаря чему, эта фотография сохранилась и по сей день. Вход в парк был платным, но для военных – бесплатно.

Сидя на лавочке в парке, мы стали свидетелями, как пожилой цыган ходил между кустами, заглядывал под них и насвистывал "соловьем". За ним ходила толпа зевак и тоже заглядывала под кусты. Когда цыган закончил свой "концерт", "зрители" хватались за свои пустые карманы, порезанные сумочки и ридикюли. Цыган сделал жест "а я здесь причем, у меня ничего вашего нет, и я вас не звал" – так работали ростовские карманники.

Гришин друг пояснил, что это старый фокус, но работает безотказно и ежедневно. В такой толпе, трудно отличить жертву от "щипача", тем более, когда те уже "испарились". Рассказывал и другие занятные истории. Запомнилось: "Однажды на Центральном Рынке ветер погнал низкие свинцовые тучи относительно высокой колокольни. Сложилось впечатление, что тучи стоят, а движется сама колокольня. Шпана стала бегать и кричать: "Колокольня падает! Спасайся, кто может!" Народ поддался панике, все кинулись бежать с рынка кто куда, бросая свое имущество, давя друг друга в суматохе. Побросав свои вещи, в поисках спасения, люди прятались во дворах домов по улице Московской. Жулье воспользовалось ситуацией по полной – воруя у побросавших товар торговцев и в толпе покупателей. Сработали по схеме: "Хватай мешки – Вокзал отходит!" Резюмируя сказанное, друг гордо предупредил: берегите свои карманы – это "Ростов-Папа"!

Все, прощай Ростов! Наше свободное время вышло, друг проводил нас до вагона. Перрон был до предела забит нашим "братом". Мы добрались до своих верхних полок, улеглись и проснулись, когда поезд проходил между гор "Волчьи ворота".

III

Утро 15 июня. Слева появились дымящие цементной пылью заводы, а справа по склонам растянулись виноградники. Сначала появились рабочие бараки, затем на пригорке показался невзрачный приземистый вокзал города Новороссийска. В порт мы потянулись пешком, длинной вереницей, с чемоданами в руках. Шли по извилистой, местами очень узкой улице, но заблудиться было невозможно. В порту уже скопилось большое количество лейтенантов – выпускников из разных военных училищ со всего Северного Кавказа. Теплоход "Абхазия" уже стоял у пристани, но брать нас на него отказывались. Вскоре поступило распоряжение забрать всех. Желающим предложили приобрести билеты в каюты "люкс", с доплатой. Остальных, большую часть, разместили на палубах в сидячих местах. Я остался сидеть на чемоданах, а Григорий побежал за "люксовыми" билетами. Всего на пароходе разместилось около двух тысяч лейтенантов.

В полдень теплоход отчалил и стал удаляться от берега, пока тот не спрятался за горизонтом совсем. Погода стояла тихая. Большинство из нас море видели впервые, и стоя у борта любовались его красотой. На палубе играла музыка, над нами летали чайки, позже в море появились дельфины. Рестораны были полны народа. Постоянно хлопали пробки от шампанского, многие ходили "навеселе", напившись водки. Мы с Гришей пообедали в ресторане, но от выпивки воздержались. "Люкс" "подчистил" нас, зато двое суток мы ехали в комфортных условиях, в отличие от тех, кому пришлось расположиться на палубах в плетеных креслах. 16 июня наш теплоход сделал четырех часовую остановку в Феодосии, мы прогулялись по набережной, купили килограмм конской колбасы и несколько французских булочек.

IV

Утром 17 июня теплоход причалил в порту Одессы. Теперь наша лейтенантская братия рассыпалась по всей Украине и Молдавии. Здесь мы с Гришей расстались. Дальше я ехал с Леней Китнисом, так как у нас было распределение в одну 87-ю Стрелковую дивизию, но в разные полки. Одесса мне очень понравилась. Магазины были полны продовольственными и промышленными товарами. Мы с Леней отоварились всем необходимым для холостяков: майками, носками, трусами, туалетными принадлежностями. С билетами на Киев проблем не было и вечером мы сели в поезд.

V

В дорогой для нас Киев поезд прибывал утром 19 июня. Подъезжая к вокзалу, мы с волнением смотрели на здание нашего училища. Здесь, в 1939-м, началась наша учеба в Киевском пехотном училище имени "Рабочих красного Замоскворечья".

Мы сдали вещи в камеру хранения и стали штурмовать кассу. Поезд Киев-Ковель ходил один раз в сутки и отправлялся в районе шестнадцати часов. Ни на 19-е, ни на 20-е и 21-е билетов уже не было. Ранним утром 22 июня нам в кассе объявили, что о наличии мест станет известно только по приходу поезда, то есть – за час до отправления. Тогда мы, бывшие курсанты Киевского училища, решили навестить знакомых девушек – студенток строительного института. Утром, на первых трамваях мы отправились в Святошино, где за зоопарком слева находилось институтское общежитие. Приехали и застали девушек врасплох: "Ой! Ребята, мы с удовольствием бы с вами погуляли, но сегодня не можем – у нас завтра очень важный экзамен. Простите нас, хлопцы!"

Получив "от ворот поворот", и уже собравшись в обратный путь, как раздался оглушительный вой сирены "Воздушная тревога". Ей, где-то на заводе "Большевик" вторил голос репродуктора. Трамвай моментально опустел. Солнце только брызнуло своими лучами, а по лощине, где теплился ручеек Лебедь, ветерок протягивал жиденький туман. А над головами, высоко в небе, слышался ранее незнакомый звук – рев самолетов. Посмотрев вверх, на фоне голубого неба мы увидели несколько пятерок тяжелых самолетов, летевших крестом, и с черными крестами на крыльях. "Что это? Неужели, уже начались "широкомасштабные учения?" Таких опознавательных знаков мы ранее не видели. Вдруг от фюзеляжей отделились какие-то черные пятна и смазались в воздухе. Где-то совсем рядом "затявкали" зенитки. Белые шапки разрывов повисли в воздухе, явно не долетая до цели. А там, на Соломенском аэродроме, послышались взрывы и образовалось огромное облако бело-желтого дыма. Стало совсем непонятно. Накатило необъяснимое чувство тревоги. В тот момент мы и предположить не могли, что началась война.

– Ребята, ай-да в трамвай и на Крещатик, там разберемся, что происходит…

По пути следования, еще несколько раз ревели сигналы воздушной тревоги. Трамваи – то останавливались, то опять продолжали движение. Только к полудню мы добрались на Крещатик, но и там никто ничего не знал. Во время очередной воздушной тревоги к нам подошел милиционер и попросил:
– Товарищи военные, я вас прошу подчиниться общим правилам – спуститься в бомбоубежище.

Убежище, темное и душное, было битком набито людьми. Очень тихо работало радио, но когда обратился диктор:
– Граждане, граждане, внимание, сейчас будет выступать товарищ Молотов, – в помещении все замолкли и наступила гробовая тишина. В обращении мы услышали: – Сегодня фашистская Германия, без объявления войны, внезапно напала… бомбили Одессу, Киев…

Все стало понятно – Война! А мы своими глазами видели взрывы бомб на Соломенском аэродроме.

Война.

VI

Так для меня началась война…

Мы бежали на вокзал, уже не обращая внимания ни на вой воздушной тревоги, ни на милиционеров – направлявших граждан в бомбоубежища. Сразу кинулись за вещами в камеру хранения, затем в кассы – билетов нет! Но, это уже не имело никакого значения. Мы выбежали на перрон… Вот, наконец-то, показался поезд, идущий со стороны Сарны. Тихо сопя, он медленно подползал к перрону. Навстречу уже бежали с носилками в белых халатах дежурные медицинские работники. Через минуту они несли обратно окровавленных женщин. Так, в первый же день войны, мы увидели первую людскую кровь.

– Что это было? – спросил кто-то из "наших".
– Истребители из пулеметов обстреляли вагоны! – на ходу ответил вышедший из вагона пассажир.

По репродуктору объявили, что пришедший состав через час отправляется обратно до станции Ковель. Мы ринулись к вагонам – проводники без билетов нас не пускают. Штурмуем вагоны, а проводники продолжают настойчиво требовать билеты. Толпа стала кричать:
– Да что же вы делаете, какие теперь билеты? Война! Началась война! Им надо срочно в часть ехать!

Я оттолкнул проводника и у него под рукой проскочил в вагон. Через окно я закричал:
– Леня! Давай вещи в окно!

Заняв третьи полки под самой крышей, мы забросили туда все свое имущество и залезли сами. И только потом, вытерев пот с лица носовым платком, мы вспомнили, что за весь день мы ни чего не ели. Радовало только то, что мы в поезде, который ночью повезет нас к месту службы. Мы улеглись и заснули крепким сном. Рано утром нас разбудил проводник:
– Военные, слушайте! Сейчас по радио для вас будут передавать важное сообщение.

За окном серело, в вагоне слабо мерцали лампочки дежурного света. Захрипела радиоточка, раздался чей-то голос:
– Товарищи пассажиры, поезд прибывает на станцию Ковель в последний раз. Больше пассажирские поезда до Ковеля ходить не будут. Просим военных, все лишние вещи запаковать в посылки и сдать на вокзале. Прием посылок будет бесплатным.

Утром 23 июня, прибыв на станцию, мы с Леней все вещи вложили и запаковали в наволочки. При мне осталось летнее обмундирование, плащ, шинель, полевая сумка с планшетом и головной убор – пилотка с кантами. Подписав адрес получателя, задумался – какой указать обратный адрес? Решил написать адрес училища, а отправителем указал своего друга – Федю Турищева, оставленного на повторный курс за неуспеваемость.

Несколько месяцев спустя, будучи в госпитале, я к своему удивлению узнал – посылка дошла не домой, а в училище, к Феде.

VII

Вокзал станции Ковель был такой же архитектуры, как и вокзал Жмеринки, но любоваться было некогда.

Наш поезд быстро отошел в обратном направлении и вокзал опустел. На запасных путях одиноко стояли два или три пустых товарных состава. Сдав посылки, мы направились в штаб корпуса, который находился недалеко от вокзала. Одновременно, в штаб прибыло более четырехсот лейтенантов. Полным ходом работала только столовая, все остальные комнаты были пустыми. Делами в штабе корпуса "верховодил" комендант штаба – старший лейтенант. Он руководил и организовывал патрульную службу, создавал патрульные группы и отправлял их в разные части города.

24 июня, после завтрака, было объявлено построение. В строй встали все, хотя не все успели привести себя в порядок после сна в сарае, наполовину заполненном соломой. Видимо, всех подгонял гул артиллерийской канонады, которая с каждым часом все ближе приближалась к городу.

На построении было объявлено: "Наши части отступают с боями под натиском превосходящих сил противника. В городе действуют группы шпионов и провокаторов, способствующие продвижению немецких войск – будьте бдительны!"

Комендант стал создавать патрульные группы по пять человек. В одну из таких групп попал и я. Нам выдали винтовки, патроны и поставили задачу. Выйдя на оговоренную улицу, осмотрелись и решили: двоих отправить вперед, а троим следовать сзади. Мы шли по левой стороне вдоль высокого забора какой-то базы. По правой стороне стояли двухэтажные частные коттеджи, с их стороны и стоило ожидать нападение. Вдоль заборов были бетонированные пешеходные дорожки, узкая проезжая часть была уложена брусчаткой. Не успели пройти и двухсот метров, как из окна дома прогремели выстрелы. Срикошетив от брусчатки, пули просвистели у нас над головами. В доме на втором этаже было раскрыто окно, но в нем никого не было. Мы быстро обошли дом с двух сторон. Входная дверь была заперта. Два удара прикладом – и нижняя филенка вылетела. В комнате пусто, но стоит запах пороха, а на полу валяются стрелянные гильзы. Как стрелок успел так быстро смыться? Комната пустая, у левой стенки стоял шифоньер. С треском, штыком вскрыли дверь, а там сидит рыжий мужик с бородкой, лет сорока пяти, а перед ним лежит "маузер". Выволокли его за шиворот. Отвечать отказался, но что-то "прошипел" по-польски. Отвели и сдали коменданту вместе с оружием.

В это время разведчики-артиллеристы привели в штаб пленного немецкого ефрейтора. На его поломанную руку уже была наложена шина. Всем было интересно посмотреть на живого немца, которого переводчик допрашивал в зале. Пленный держался высокомерно, с полной верой в победу Германии. Не все было слышно, но было понятно, что он предвещал нам, всем русским и товарищу Сталину лично – "Алес Капут!" А если я правильно понял по жестикуляции его здоровой руки – тот самый "капут" прилетит к нам на крыльях штурмовика или пикирующего бомбардировщика. Немец так нагло рассказывал об обещанных ему после скорой победы благах, что уже захотелось бежать и намерять кусок украинской земли, обещанной ему Гитлером. Переводчик продолжал расспрашивать и переводить, но мне уже было не интересно слушать этого "Нахаленка". Было понятно – им всем наобещали "золотые горы": звания, должности, землю, рабов и прочие "дивиденды".

От разведчиков я узнал: ефрейтор залез на сосну, и оттуда корректировал огонь своей артиллерии. Снарядом срезало макушку дерева, ефрейтор упал, сломал руку, и вдобавок – его придавило ветками, он стал орать. На крик прибежали наши разведчики и пленили его, что его крайне возмущало. Было видно, что ему не до плена – он все еще находился в каком-то своем мире, и у него было множество других планов. Этому человеку можно было только позавидовать – безрассудная вера в III рейх и в свое светлое будущее…

Перед нами стояли более скромные задачи, и после обеда, мы пошли патрулировать в район железнодорожного вокзала. Во время появления немецких самолетов, в районе станции часто взлетали ракеты, указывающие объекты бомбардировки. И вот нам, вместе с другими группами, была поставлена задача – выловить этих "ракетчиков", а оказавших сопротивление уничтожить. Подходя к вокзалу, высоко в небе мы увидели одиночный немецкий бомбардировщик, державший курс на восток. Тут же, из-за близлежащего состава взлетели, одна за другой, две ракеты. Увидев их, мы бросились к составу. Наша группа пошла в обход справа, вторая – в середине состава через тамбур, а третья – в обход слева. Выскочил – пусто! Только путейщик шел вдоль вагонов, открывая буксы и подливая смазку.

– Ребята! Давай обследуем этого смазчика?
– Ну-ка, гражданин-железнодорожник, давай-ка свою лейку!

Увидев сбоку защелку, откинули ее и открыли крышку, а там?.. Мы увидели не масло, а ракетницу и десятка полтора разноцветных ракет.
– Так вот, ты какой смазчик? Руки вверх!

Он быстро отвернул край левого рукава своей робы и громко крикнул:
– 37-й – пойман!

При осмотре, мы обнаружили у него в левом кармане примитивный передатчик и батареи питания, на спине под пиджаком была подшита антенна, а в брюках, к заднику левого ботинка, выведено заземление.

В штаб мы возвратились внешне довольными, но внутренне нас тяготила неизвестность обстановки. Где-то на подступах к городу громыхала артиллерийская канонада, озаряя западный небосвод неба вспышками. Тем не менее, поужинав, мы завалились в сарай на солому и крепко проспали до самого утра. Так закончился третий день войны.

VIII

Утро 25 июня было сырым и прохладным. Продрогнув, мы вскочили и, пытаясь согреться, занялись зарядкой. Комендант, был уже на ногах и суетился с какими-то бумагами. После завтрака мы узнали, что он занимался формированием батальона из лейтенантов. В ожидании чего-то неизвестного, мы коротали время до обеда. И вот раздалась команда:
– Всем – на построение!

Из лейтенантов стали формировать отделения, взвода, роты. Из нас же – назначать командиров всех степеней. Я старался ни в какие командиры не попасть. Скромно стал замыкающим первого отделения четвертого взвода первой роты. Формирование успешно закончилось, обед.

После обеда – опять построение всех четырехсот человек, уже в составе подразделений. Комендант приказал снять все знаки отличия: кубики вместе с петлицами. У меня защемило сердце, на глаза навернулись слезы. Гул возмущения прокатился по "батальону". Комендант повторил свое требование в более жесткой форме. Многие, со злостью срывали петлицы, бросали их на землю и топтали ногами – весь двор был усеян петлицами с "кубарями". Я не только не выбросил свои, но еще и подобрал другие – с витой золотой окантовкой петлицы и рубиновыми "кубарями". Завернул петлицы в новый носовой платок и положил в нагрудный карман гимнастерки, ближе к сердцу – пригодятся. Уж больно жалко было расставаться с ними. Два года тяжелой упорной учебы, сколь труда и пота было вложено мною, чтобы их получить, теперь… приказ, а приказ пришлось выполнять. Наши документы, кроме предписаний, остались в чемоданах сложенных в сарае.

Комендант штаба корпуса поставил задачу:
– Батальону – двигаться из Ковеля по дороге на Луцк. На рубеже… остановить продвижение танков противника…

А, вооружение? Никакого! Двадцать винтовок – на четыреста человек! Чем руководствовался комендант, "разжаловав" четыреста лейтенантов и отправив так необходимый в своих частях, хорошо обученный средний комсостав без оружия – под танки? Тогда нам было не до этого. Батальон, повзводно, в колону по четыре, двинулся в поход...

Из воспоминаний А.В. Сувакина

В конце мая 1941 года мне пришла повестка о явке в военкомат с указанием, что с собой иметь и к каким часам прибыть. Накануне отъезда собрались родственники. Посидели, поговорили, пожелали всего хорошего, а на завтра – пешочком до Мценска. Провожали родители, сестра Надежда, маленький брат Анатолий, которому было на ту пору не более пяти лет. На горе Ворониной расстались: все возвратились домой, а я отправился к призывному пункту – в город Мценск.

Из Мценска поездом нас доставили в Орел. С вокзала на трамвае ехали до улицы Ленина, затем шли пешком по улице Горького до зимних квартир Орловского военного пехотного училища. Доставили кому положено, а именно: начальнику карантина. Развели молодняк по взводам и отделениям, после бани переодели в военную форму – и началась служба. Служба в карантине предусматривала построения, знакомство с уставными командами, уставами, по которым нам теперь жить. Но больше всего в карантине отводилось времени на выполнение хозяйственных работ, чем мы с удовольствием и занимались – легче было работать физически, нежели «долбить» устав.

* * *

22 июня 1941 года, в первый день войны, нас перевели из карантина по ротам, взводам, отделениям, распределили по командирам, с которыми теперь предстояло быть ежечасно днем и ночью. Приняли присягу. С этого момента стали именоваться курсантами Орловского военного пехотного училища. Вскоре переехали в лагерь, который располагался на берегу Оки, противоположном от завода «Дормаш». Лагерь находился в небольшом сосновом бору, спали в палатках по отделениям. Постепенно привыкали к службе. Кормили курсантов хорошо, правда, и гоняли тоже хорошо, тем более что уже вовсю шла война. Часто поднимали по тревоге, совершали марш-броски в ближайшие населенные пункты, учились действовать против предполагаемого десанта противника, ходили в полевые караулы, устраивали засады, выставляли парные секреты с паролем и отзывом на каждый день.

По сути, мы выполняли боевые задачи: фронт приближался к Орлу, и мы перекрывали пути следования предполагаемого противника или отдельных лиц, идущих с целью совершения диверсии. На территории Орловской области было объявлено военное положение, и ночью всякие передвижения производились только по пропускам. В училище я встретился с Александром Меркуловым, земляком из села Болгары – соседнем с Алябьево, располагавшемся ниже по течению реки Чернь. Его призвали в училище раньше, в конце апреля 1941 года. Поговорить с ним толком было некогда: с начала войны мы постоянно были заняты военными учениями или соревнованиями.

Так началась моя армейская жизнь, которая продлилась 15 календарных лет. А началом этой жизни стала война. В ОрВПУ учили всему, что было необходимо на войне: меткой стрельбе, метанию гранат, рукопашному и штыковому бою, бою без оружия – только с лопатой и каской, молниеносным перебежкам, ползанию по-пластунски, преодолению различных препятствий, рытью окопов: для стрельбы лежа, с колена, полного профиля, и соединению их в траншею путем рытья ходов сообщения, и другим сугубо военным наукам.

Немецкие войска приближались к Брянску. Участились налеты авиации противника на стратегические объекты Орла – аэродром, вокзал, заводы. Среди курсантов начались разговоры, что, по всей видимости, город защищать придется своими силами, так как других войск в Орле уже не было: одни были эвакуированы в тыл, другие отправлены на фронт. В первой половине сентября 1941 года курсантов перевели на зимние квартиры в бывший кадетский корпус, где ранее размещалось Орловское бронетанковое училище, эвакуированное вглубь страны, ближе к танковым заводам. 1 и 2 октября 1941 года началась эвакуация личного состава нашего училища.

* * *

В ночь на 3 октября мы выехали из Орла в город Чарджоу Туркменской ССР. По прибытии расположились на окраине тогда еще маленького городка, с восточным базаром и многочисленными глинобитными домиками с плоскими крышами. Стояла осень, но было очень жарко. Спали под простынями, намоченными холодной водой, – за день одноэтажное кирпичное здание казармы буквально раскалялось, было нестерпимо душно. Пришлось также адаптироваться к физическим нагрузкам в иных климатических условиях. Гимнастерки со временем стали белыми от пота. Пытались их отмыть, но после сушки нечем было гладить, потом приспособились: вешали на табуретки мокрыми, не отжимая. За ночь успевали высохнуть.

В первое время мучили нас скатки шинелей. Шинель раскладывается на траве или земле, расстегивается с одной пуговицы хлястик и начинается ее укладка в ровный валик. Потом этот валик складывается пополам, и концы его скрепляются специальным ремешком. В Туркмении эти скатки стали буквально ненавистными: было и без них жарко, а тут еще надо было надеть скатку через голову на левое плечо. Хотя на тактических учениях ночью в пустыне скатка выручала – спасала от холода.

Наша учеба продолжалась до 27 ноября 1941 года. В Среднеазиатском военном округе начали формировать несколько стрелковых бригад для отправки на фронт – под Москву. Однажды во время построения начальник училища сказал: «Кто желает идти на фронт, два шага вперед». Все дружно шагнули вперед. Позже был отдан приказ – оставить доучиваться фронтовиков, остальных направить в Самарканд и Чирчик, где формировались стрелковые бригады. Я попал в Чирчик (40 километров южнее Ташкента) на формирование 34-й отдельной стрелковой бригады. Постоянная военная подготовка, полевые выезды, стрельбы – все время были заняты, в памяти не осталось ни одной фамилии командиров. Так это было скоротечно и напряженно, что думать было некогда. Вскоре нас отправили на станцию Чирчик, погрузили в эшелоны – и на фронт. По пути заехали в Самарканд, где формировалась 36-ая отдельная стрелковая бригада. На фронт выехали 30 ноября, а 6 декабря 1941 года были уже под Москвой: так быстро нас везли для попо<