Война и кумулятивная бюрократизация
Война является исторически относительно недавним изобретением, которое появилось с рождением и экспансией цивилизации, и ее развитие в значительной степени зависело от увеличивающейся мощи государства.
99% своей истории люди жили в кочевых собирательских общинах, которые не вели затяжных и крупномасштабных конфликтов, которыми являются войны. Социологической особенностью таких общин являлась их высокая эгалитарность: у них не было четко выраженного лидера и даже зачаточных форм социальной стратификации; они были гибкими и непостоянными, а индивиды легко могли уйти и присоединиться к другому отряду. Хотя многие общины полагались на возраст и пол как на маркеры внутригруппового деления, половозрастные признаки не могли быть использованы, чтобы навязать доминирование определенной группы. Дуглас Фрай в своей книге «BeyondWar» пишет: «Такие отряды не воевали между собой в случае притязаний на территории и женщин; споры о женщинах, возникающие между членами разных общин, так и оставались личными делами.»[1, 295]Другими словами, до появления оседлых социальных организаций не существовало ни военных действий, ни гендерной стратификации.
В родоплеменных общинах появляется слабо выраженное лидерство, право на которое давалось в зависимости от личных достижений, приверженности племени или возможности перераспределять материальные ценности (еду, скот и т.д.); причем эти лидеры не имели значительной принуждающей силы.
Значительно позже, с появлением вождеств[4] и протогосударств, т.е. с рождением цивилизации, социальный порядок приобретает четкую и видимую иерархию с ярко выраженной гендерной сегрегацией и стратификацией. Цивилизация не может существовать без аппарата принуждения, который, в свою очередь, требует социальной иерархии.Процессы «социального арретирования»[5] и «политического рэкета»[6][1, 296] были определяющими в сохранении господства централизованной политической власти, когда индивидуальная мобильность, свобода и автономия были отданы за политическую и военную безопасность и относительное экономическое благополучие. Для создания и поддержания цепей руководства и контроля, необходимо иерархически организовать социальные группы внутри определенного государственного устройства и оправдать такую организацию. Т.к. социальная стратификация в значительной степени структурный, а не произвольный феномен, она могла появиться (и появилась) только вокруг популярных и очевидных признаков, которыми являются, например, пол и возраст.
Основой вождеств и протогосударств была военная мощь, и эта мощь зависела от постоянного пополнения рядов войск новыми бойцами. Т.к. содержание армий влетает в копеечку, государствам нужна была еще одна армия – армия рабочих. Автоматическое исключение женщин из касты воинов произошло не из-за их физической некомпетентности или предполагаемой слабости, но, в первую очередь, из-за их уникальной биологической возможности: они являются единственным полом, который способен рождать и кормить новорожденных детей. Следовательно, они были единственной группой, способной производить новых воинов и рабочих. Именно это уникальное качество явилось причиной закрепления за женщинами домашних обязанностей и предоставило готовое и разумное объяснение того, почему их надо держать подальше от зон боевых действий. Поэтому первоначальное исключение женщин из состава армий не было связано с их телосложением или способностью сражаться: скорее, их исключение явилось побочным продуктом организационных требований.
Постепенное распространение и учащение войн возвысило воинов над гражданскими; даже над теми, кто был ответственен за воспроизводство населения. Более того, тот факт, что воины контролировали все способы принуждения, значил, что то, что начиналось как организационная необходимость, закрепленная в специальном механизмеразделения труда, постепенно превратилось в прочную и постоянную половую иерархию, где мужчины и женщины институционально ограничивались в рамках эксклюзивных ролей. По мнению Вебера, гендерное господство в войне развивалось как форма социальной замкнутости.[1, 297] Основанная как доминантная социальная страта, воинская элита заняла позицию, монополизирующую социальный престиж, материальные и политические привилегии путем закрытия доступа для всех остальных групп и, в частности, для всего противоположного пола.
Этот факт лучше всего иллюстрирует сравнение существующих кочевых общностей и организационно высокоразвитых обществ. Антропологические исследованиясуществующих племен продемонстрировало, что отсутствие организованного насилия прочно связано с половым равенством. У южноамериканского племени Сирионо женщины обладают примерно теми же привилегиями, что и мужчины, и работают примерно столько же, и, в то же время, убийство практически неизвестно, как и сверхъестественное, насилие и воровство имущества (за исключением еды). Когда происходит развитие конфликта между индивидами или семьями, отсутствуетнасилие и борьба между ними: конфликт решается путем присоединения одной группы к другой. Малазийское племя Семаи широко известно за избегание насилия, мирное разрешение внутренних конфликтов и отказ от сражения даже при обороне (они предпочитают скрыться в лесах). Меньше известно их половое равенство: и мужчины, и женщины занимаются рыбалкой, огородничеством и готовкой;воспитание детей является общественной обязанностью, т.к. молодожены часто меняют место жительства и могут легко расходиться.
Контрастируя с этими племенами, большинство дискриминирующих женщин обществ и тех, которые практикуют гендерное разделение труда, имеют продвинутую социальную организацию и вовлечены продолжительные войны. Например, в нацистских странах гендерная сегрегация была очень строгой. Геббельс определял нацизм как «мужское движение по природе», а речи Гитлера обращали внимание на то, что мир женщины – «ее муж, ее семья, ее дети и ее дом».[1, 298] Нацистский порядок поощрял гендерную сегрегацию, ассоциируя мужчин с превосходством воинского этоса и низводя женщин к «Kinder, Küche, Kirche» (дети, кухня, церковь). Женщины были исключены из состава армий, и даже те, кто занимал вспомогательные роли, никогда не проходили боевую подготовкуи не допускались к пользованию вооружением. Огромное число нацистов были откровенными женоненавистниками, определяя всех женщин, не удовлетворяющих их патриархальным образам матери или сестры, как проституток и коллаборационисток. В то время как женщины, родившие четыре и более детей, награждались Почетным крестом немецкой матери, нонконформистки вызывали отвращение и часто наказывались.
Япония времен Второй Мировой была даже более строгой в этом отношении. Власти проводили политику, которая поощряла высокую фертильность и представляла материнство как бесспорный гражданский долг. Императорская армия культивировала дискриминацию женщин, а также организовала институционализированную систему сексуального рабства, которая называлась «станции утешения», в которую входили 100-200 тыс., в основном, корейских девушек.
Тем не менее, половое неравенство не является прямым результатом войны. Наоборот, военная обстановка часто улучшает положение женщин, значительно снижается количество случаев домашнего насилия. Получается, существует четкая связь между гендерной стратификацией, милитаризмом и продвинутой социальной организацией. Именно социальная организация, а не культура является основой институционализации гендерных различий и запрета женщинам участвовать в войнах.
Вдохновленные эпохой Просвещения, принципы модернистов создали условия для постепенной эмансипации женщин и мало-помалу открывали доступ к социальным областям, которые до этого были монополизированы мужчинами. Тем не менее, эту эмансипацию сделала возможной трансформация социальной организации войны. Существенные профессиональные изменения в гендерных ролях произошли в первой половине двадцатого века и обязаны своим существованием двум мировым войнам. Хотя женский труд был необходим во все времена (например,«следующие за лагерем»[7]), организационные требования Первой и Второй мировых войн создали огромный недостаток мужчин в промышленности и сельском хозяйстве, который могли устранить только женщины. Беспрецедентные масштабы мобилизации мужчин вместе с развитием крупномасштабного ВПК означали, что впервые в современной истории социальные организации стали зависимы от женского труда. Более чем 9 миллионов американских и 2 миллиона британских женщин были рекрутированы во время Второй мировой для замены мужчин в промышленности. Например, в Соединенном Королевстве 80% одиноких женщин были заняты в промышленности или обслуживании армии; более миллиона женщин участвовали в производстве снаряжения, и 40% тех, кто работал в авиапромышленности, составляли женщины. [1, 299-300] Этот пример иллюстрирует, что профессиональная гендерная сегрегация склонна меняться в ситуации, когда старая организационная модель становится нежизнеспособной. Другими словами, гендерное разделение труда глубоко уходит корнями в социальную организацию, и может быть изменено только тогда, когда сама организация меняется. Важно отметить, что все дискуссии вокруг женской физической или культурной неспособности работать в промышленности и в военно-вспомогательных службах исчезла, как только их труд стал необходим для выживания крупномасштабной социальной организации – государства.
Примеры СССР времен Второй мировой и многих партизанских армий демонстрируют, что значительные изменения в отношении и практиках относительно женского участия в бою также возможны. Стремительное немецкое вторжение в 1941 году принудило советские власти мобилизовать женщин для выполнения работ на передовой. Если верить официальным цифрам, около миллиона женщин были солдатами (800 000 в РККА и 200 000 в партизанских отрядах), из которых ошеломляющая цифра в полмиллиона служила на фронте. [1, 300] Официальная советская статистика в данном случае может быть завышена, но, тем не менее, ясно, что количество женщин на фронте было значительным. Многие партизанские армии также включают в себя большое количество женщин-солдат, многие из которых действуют на поле боя. Задокументированные случаи в Никарагуа, Вьетнаме, Иране, Эритрее, Шри-Ланке, Италии, Аргентине, Ливане, Югославии, Израиле и многих других регионах показывают, что партизанские повстанческие движения сильно полагаются на участие женщин в боях.В Сандинистком фронте национального освобожденияодну треть всех солдат на передовой составляли женщины; Вьетконг имел так много женщин (как минимум 160 000 бойцов), что партизанские силы приобрели прозвище «длинноволосой армии»; в израильской войне за независимость 1948 года 15% всех партизан были женщинами; больше чем 10% югославских партизан также были женщинами, и в 1945 их было не меньше, чем 100 000; в Эритрейской гражданской войне четверть армии состояла из женщин, в то время как одной третью Тигров освобождения Тамил-Илама были женщины. [1, 300] Эти два ярких примера – советские войска во Второй мировой и опыт партизанской войны – демонстрируют, что женщины охотно принимаются в войска и не имеют проблем в приспособлении к боевым ролям не только тогда, когда исключительные обстоятельства позволяют это, но, что более важно, что единственным реальным препятствием для несения женщинами службы в армии наравне с мужчинами является социальная организация сама по себе. Только тогда, когда само существование социальной организации находится под угрозой, женские роли могут быть резко изменены.
Тем не менее, т.к. социальная организация боевых действий структурно и идеологически построена на гендерной стратификации, позволение женщинам участвовать в бою является границей, пересечение которой вызовет структурную нестабильность, организационный паралич и, возможно, положит начало полной делегитимизации военной активности. Проще говоря, если оба пола были бы полностью включены в военное дело, это серьезно подорвало бы саму природу этого дела. Кумулятивная бюрократизация гендерных ролей отчасти произрастает из структурных требований войны: гендерная стратификация встроена в разделение труда, а социальные иерархии необходимы для успешного ведения войны. Существование и господство солдат-мужчин в условиях войны зависит от труда и поддержки не-солдат, которые являются, в основном, женщинами. Разрешение женщинам воевать не только нарушит очень ассиметричное соотношение рабочих к солдатам, но также подорвет гендерный характер соотношения сил в социальной организации, и, следовательно, подорвет саму социальную организацию. Опыт Второй мировой является важным показателем того, что происходит с социальной организацией, когда гендерные барьеры смещаются: женщины, однаждызаменив мужчин в промышленной сфере, уже не ушли оттуда. Итогом Второй мировой явилась не только эмансипация женщин, но также радикальная трансформация гендерных отношений, которые сделали прямой вклад в трансформацию разнообразных социальных организаций, включая государство. Тот факт, что в обоих случаях – партизанской войне и СССР времен Второй мировой – большинство женщин принудили прекратить выполнение военных ролей сразу же после окончания войн, явно наводит на мысль о важности социальной организации в сохранении и поддержке социальной стратификации. Вопреки очевидной эффективности женщин в качестве солдат, как только армии набирают достаточно мужчин или партизанские войска превращаются в регулярные, женщины практически автоматически исключаются из их состава.