Глава 4. Руководители и война
Советско— германский пакт был воспринят советскими руководителями с воодушевлением по целому ряду причин. Во‑первых, подтверждалась, казалось, на практике возможность использования противоречий между капиталистическими государствами к выгоде СССР. Во‑вторых, открывалась перспектива того, что Советский Союз, используя малые средства, может расширить свою территорию, потеснив «капиталистический мир». В‑третьих, в руках Советского Союза оставалось решение, когда и при каких обстоятельствах выступить на главной арене войны. В‑четвертых, появлялся резерв времени для лучшей подготовки к большой войне. У Сталина были свои собственные соображения, и вряд ли он делился ими с кем‑нибудь из приближенных, ведь речь шла о возможности углубления так удачно складывавшихся отношений с Германией. Но это требовало времени и подготовки населения к новому повороту политики.
Хорошо известно, что реакция на заключение советско‑германского пакта 23 августа 1939 года была далеко не однозначной, особенно среди студенческой молодежи. Были смущены и многие члены партии, которые давно и прочно усвоили, что фашизм является главным врагом. Однако теория использования противоречий в стане империализма была также неплохо вызубрена коммунистами, а самое главное — понимание тактики: лучше всего стравить капиталистов, заставить их воевать друг с другом, к выгоде большевиков и социализма. В ноябре 1940 года Жданов скажет по этому поводу в одном из своих выступлений в закрытой аудитории:
"…тов. Сталин всячески рекомендует, чтобы мы тайники, связанные с механикой международной политики, знали, изучали, чтобы в этом отношении, как говорит тов. Сталин, не были вахлаками… Роль… медведя (т.е. России. — А. Н.) заключается в том, что, пока дровосек дрова ломает, мы ходим по лесу и требуем попенную плату" (веселое оживление в зале, бурные аплодисменты, смех).
…Просматривая архивный фонд А.А. Жданова, я обратил внимание на довольно обширное письмо некоего Золотова В.П., члена ВКП(б) с 1928 года, жителя Москвы. Письмо заинтересовало меня прежде всего тем, что Жданов хранил его среди своих наиболее важных бумаг. Хотя дата на письме отсутствует, но по ряду признаков оно безусловно написано в 1939 году, когда вырисовывалась возможность соглашений с обеими группировками — англо‑французской и германской. Золотов исходит из того, что главный враг Советского Союза — это Англия. По его мнению, основная задача советской внешней политики заключается в том, чтобы способствовать развязыванию войны между Германией и Англией. «Англию надо бить, — пишет Золотов, но бить английским методом, т.е. чужими руками». Член ВКП(б) Золотов предлагает — в случае войны Германии с Англией и Францией — обещать Германии «соблюдение нами нейтралитета, обеспечить охрану ее тылов, а концентрацией Красной Армии на западной границе парализовать возможность Польши вступить в войну на стороне Германии». Эти слова подчеркнуты Ждановым фиолетовыми чернилами. Не правда ли, схема, предложенная Золотовым, весьма приближается к курсу внешней политики, избранной Сталиным? В итоге — все капиталистические группировки истощены, воюя друг с другом, и в этот момент «СССР бросит на весы истории меч Красной Армии».
Вывод точь‑в‑точь соответствует «доктрине Сталина», сформулированной еще в середине 20‑х годов, но напечатанной в собрании его сочинений только в 1947 году, т.е. через два года после победоносного окончания войны против Германии. Ну, что Золотов, в конце концов мало ли доморощенных и непрошенных советчиков! Все это было бы так, если бы в дальнейшем Жданов не развивал сам то, что можем мы назвать с некоторой шутливой натяжкой «доктриной Золотова».
В черновых записях Жданова по поводу договора о ненападении между СССР и Германией мы находим любопытные мысли, отдающие «золотовщиной», например: «тигры и их хозяева». Хозяе‑ва тигров науськивали их на восток. Надо повернуть клетку в сторону англичан. И далее, Англия — принципиальный враг мира и коллективной безопасности. И больше: «Дранг нах Остен» — английская выдумка.
Жданов рассматривает идущую в Европе войну как очень подходящее время для расширения территории Советского Союза: «Политика социалистического государства заключается в том, чтобы использовать противоречия между империалистами, в данном случае военные противоречия, для того, чтобы в любое время расширить, когда представляется эта возможность позиции социализма. И далее, уже более конкретно: „Из этой практики мы исходили за истекший год, она дала, как вы знаете, расширение социалистических территорий Советского Союза“. Такова будет наша политика и впредь, и тут вам всем ясно по какой линии должно идти дело (смех)». Жданов вполне откровенен, холодно циничен, ибо он обращается к «своим»: «У нас нейтралитет своеобразный — мы не воюя получаем кое‑какие территории (смех). Для того чтобы этот нейтралитет поддержать, нужна сила». И снова: «Мы должны быть настолько сильны, чтобы эти позиции социализма отстоять и дипломатическим, и военным путем». Он призывает «не теряя ни дня, ни часа совершенствовать военную технику, военную организацию, учитывая опыт современного наступления, со всеми его ударными средствами и формами…».
Любопытно, что эта часть выступления Жданова была из стенограммы его выступления изъята.
Мнения, что «Дранг нах Остен» — пропагандистский трюк, придерживался, как видно, и другой государственный муж — «всесоюзный староста» М.И. Калинин. Он наложил следующую резолюцию на своем экземпляре книги Гитлера «Майн Кампф», переведенной на русский язык, снабженной примечаниями безымянного редактора и изданной неизвестно где и кем. Резолюция такая: «Многословна, бессодержательна, но для мелких лавочников, обывателям должно нравиться, финансовому же капиталу ценная находка».
Можно посмеяться, конечно, но как‑то не хочется, ведь и Жданов, и Калинин, и иже с ними долгие годы уверенно вели народ куда‑то в коммунистические дали…
20 мая 1941 года Калинин выступил с докладом о международном положении на партийно‑комсомольском собрании работников служебного аппарата Президиума Верховного Совета СССР.
Он не скрывает, что пакт с Германией был заключен, так как Советский Союз получал от сделки немедленную выгоду: «…этот пакт был неожиданностью для очень многих, — признавал Калинин, — во всяком случае он был неожиданностью для населения и даже казался принципиально противоречащим нашей линии: как же это так — заключать пакт с таким явным врагом, с фашизмом?» Но — предложены были соответствующие условия, «распространяться я не буду, так как материальная сторона их всем хорошо известна». Негодование Калинина обращено прежде всего против Англии и Франции. Но почему? Да потому, что они… плохо воюют! «Их бездеятельность граничит с преступностью». И добавляет «если бы это было у нас, то это так бы и квалифицировалось — преступная неподготовленность к войне». Запомним эти слова. Но почему же Калинин так сердит на Англию и Францию? Ему‑то что? Всего лишь год с небольшим тому назад Советский Союз поддерживал «мирное наступление» Гитлера и клеймил Англию и Францию как агрессоров, а соратник по Политбюро — Молотов — заявлял во всеуслышание, что преступно вести войну под флагом уничтожения гитлеризма.
Калинин разочарован, и ясно почему — концепция о взаимном истощении враждующих капиталистических государств не работает. А ведь на ней была основана долголетняя стратегия большевистской партии, еще от Ленина унаследованная. И вдруг он обнаруживает, что все идет не так, как, скажем, в первую империалистическую, и вопреки решениям партийных съездов и Коминтерна, и что «Майн Кампф» — это «ценная находка» не только для финансового капитала, а программа завоевания «жизненного пространства» для немцев. Калинин, в отличие от Сталина, откровенно говорит теперь, что Германия ведет завоевательную войну, «многие в СССР», по мнению Калинина, «с удовольствием» встречают известия об успехах англичан, внутренне сочувствуют тому, чтобы немцы были биты".
И все же не эти рассуждения — лейтмотив предвоенных выступлений Калинина в закрытых аудиториях — объясняют стратегию ВКП(б) в грядущих событиях. "А как бы использовать этот момент так, чтобы это было выгодно большевизму? — спрашивает он. Коммунисты, по его мнению, чересчур увлекаются миром, а их, по Калинину, «прежде всего, должен интересовать вопрос о том, что может извлечь коммунистическая партия из тех событий, которые происходят один раз в полсотни лет».
"Если вы марксисты, — поучает далее Калинин, — если вы изучаете историю партии, то вы должны понимать, что это основная мысль марксистского учения — при огромных конфликтах внутри человечества извлекать максимальную пользу для коммунизма (выделено мною. — А. Н.). И далее: «…Коммунист должен желать драки, если имеются шансы на успех. А разве у нас нет таких шансов? Они имеются, в этом у меня нет никаких сомнений» и, наконец: "я считаю, что самое лучшее для понимания марксизма — это изучение военного дела, а еще лучше, когда борются за него с оружием в руках, лучшего метода для изучения марксизма нет" (выделено мною. — А. Н.). Таков был «добрый дедушка» Калинин. Пожалуй, никто из советских лидеров или из руководителей Коминтерна не объяснил лучше, чем Калинин, каково должно быть отношение коммунистов к войне. «Война, — признает „всесоюзный староста“ очень опасное дело, она связана со страданиями…», но война и такой момент, "когда можно расширить коммунизм (выделено мною. — А. Н.)". Этого, подчеркивает Калинин, «нельзя выпускать из виду». Он удовлетворен тем, что уже «удалось несколько расширить зону коммунизма и сделать это сравнительно с маленькими расходами средств», и мимоходом и конфиденциально, в скобках, для соучастников только: «(вы об этом знаете, конечно)». Но, предупреждает Калинин, если это (то есть расширение зоны коммунизма. — А. Н.) потребует и «большего напряжения», то «коммунисты, поскольку они коммунисты, поскольку они представляют передовую интернациональную бригаду, от этого уклониться не смогут…»
Обратим внимание, что речь здесь Калинин ведет не о защите отечества, не об обороне страны от нападения врага, а о наступлении, о «таком прыжке» к «укреплению коммунизма, который, может быть, будет решающим для всего последующего исторического хода событий», а затем уже формальный глава советского государства переходит на тон соблазняющий: «Это ведь заманчивая штука. Я не думаю, чтобы это не увлекало». И партийно‑комсомольская аудитория вторит одобрительным смехом и аплодисментами.
И дальше уже, по восходящей, к кульминации: «…Так вот, большевики должны быть всегда подготовленными. Мы не защитники войны, но если нас заденут, то мы только этого и ждали (смех, аплодисменты)». И уже обращаясь к армии: «Армия должна думать: чем скорее драка, тем лучше» (бурные аплодисменты).
Но может быть, этот воинственный призыв характерен лишь для одного Калинина? Вот перед нами тезисы к его выступлению, подготовленные заведующим секретариатом Председателя Президиума Верховного Совета СССР Ф. Кретовым:
Тезис № 9 — Результаты сталинской внешней политики: «мы остались вне войны, сумев в то же время серьезно потеснить капиталистический мир».
Тезис № 10 — «Капиталистический мир полон вопиющих мерзостей, которые могут быть уничтожены только каленым железом священной революционной войны».
Тезис № 11 — «Нельзя безотчетно упиваться миром — это ведет к превращению людей в пошлых пацифистов…»
«Мы не за мир любой ценой. Нет, мы ведем активную, я бы сказал, наступательную политику против капитализма».
Тезис № 14 — «Но капиталисты „предполагают“, а коммунистический бог „располагает“, СССР рассчитывает, что воюющие стороны скорее всего, пожрут друг друга, задушат друг друга во взаимных объятиях…»
Примерно о том же говорит 15 марта 1940 года, т.е. немедленно после окончания советско‑финляндской войны, и А. С. Щербаков, в то время первый секретарь Московского обкома ВКП(б): «Советский Союз продвинул свои границы на Западе, а капиталистический мир вынужден был потесниться…»
Похваляется и Шкирятов, председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б): «Наше красное советское знамя высоко реет над всем миром, оно поднялось еще выше. Я приведу два факта: за это короткое время к нам была присоединена Западная Белоруссия и Западная Украина… наша Красная Армия на Карельском перешейке дала по‑настоящему отпор международной буржуазии».
За две недели до начала войны, 5 июня 1941 года, Калинин выступает с докладом о международном положении на собрании выпускников Военно‑политической академии им. Ленина в Москве.
Здесь он снова повторяет свои основные тезисы — «самый волнующий сейчас вопрос, будем ли мы воевать, или нет». Вопрос этот новоиспеченным политработникам кажется нелепым — в зале смех. Но почему же смеются? Да потому, что, как говорит Калинин, "в момент, когда, казалось чемберленцовцам, что рука агрессора была уже занесена над нами, она была отведена «рукой товарища Сталина». (Бурные и продолжительные аплодисменты.) Значит ли это, что войны не будет? Калинин на этот раз, ведь он имеет дело с военной аудиторией, отделывается общим соображением ленинизма: «трудовые массы извлекут должные уроки и обрушат свой гнев на буржуазию».
Главные объекты его атаки — по‑прежнему Англия и Франция, к ним он еще присоединяет и Соединенные Штаты, где, по его мнению, усилилась «диктатура Рузвельта».
Впрочем, Хозяин так же считает…
Глава 5. Проба мускулов
Советский Союз вступил во вторую мировую войну спустя две с половиной недели после ее начала. 17 сентября 1939 года Красная Армия пересекла польскую границу. Она ударила с востока по отчаянно оборонявшейся от германского вторжения польской армии. Польша была разгромлена совместными усилиями нацистской Германии и Советского Союза. Об этом открыто и громогласно заявил народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов на сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1939 года.
В довольно коротком промежутке между походом в Польшу и нападением Германии на СССР можно условно наметить три этапа советской внешней политики: первый — с сентября 1939 года до поражения Франции в июне 1940 года, второй — до советско‑германских переговоров в Берлине в ноябре 1940 года, третий — до нападения Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года.
На первом этапе Сталин, используя два договора с нацистской Германией, старался поскорее реализовать возможности, которые открывались секретными соглашениями.
После занятия Красной Армией Западной Украины и Западной Белоруссии, т. е. Восточной Польши, началась подготовка к проведению «свободного волеизлияния» двенадцатимиллионного населения проживавшего там в пользу объединения с Украинской и Белорусской ССР. Но еще раньше на территории, только что занятые Красной Армией, прибыли специальные части НКВД. Они занялись выявлением «классово чуждых» элементов, арестовывали и депортировали их на восток страны. 31 октября Верховный Совет СССР принял законы о «воссоединении» этих областей соответственно с Белорусской и Украинской ССР.
Сохранились в архиве любопытные документы — тексты деклараций Народного собрания Западной Белоруссии о конфискации помещичьих земель, о национализации банков и крупной промышленности, о характере создаваемой в Западной Белоруссии власти с добавлениями и исправлениями, собственноручно сделанными секретарем ЦК ВКП(б) Ждановым. Так сказать, волеизлияние волеизлиянием, а плошать не приходится…
Как я уже упоминал, в сферу государственных интересов СССР отошли также три Прибалтийских республики — Латвия, Литва и Эстония. Осенью 1939 года, как раз в тот момент, когда в Москве подписывался Молотовым и Риббентропом договор о дружбе и границе, СССР заставил Балтийские страны подписать пакты о взаимопомощи и разрешить ввод на их территорию «ограниченных контингентов» советских войск.
Прибалтийские планы Сталина были согласованы с Гитлером через посла Шуленбурга и самого Риббентропа. Как и в случае с Восточной Польшей, советский сценарий был тот же — в октябре 1939 года, т.е. когда Прибалтийские республики все еще были независимыми, хотя и вынуждены были принять советские гарнизоны, НКВД (генерал И. Серов) издал приказ о подготовке к депортации враждебных элементов. Это означает, что план поглощения Прибалтики был выработан уже тогда.
Расписание «свободного волеизлияния» латышей, литовцев и эстонцев было подготовлено в Москве. В точном соответствии с установленным графиком в этих странах были созданы народные правительства; затем 17‑21 июня 1940 года были проведены выборы в Народные сеймы Литвы и Латвии, 14‑15 июля в государственную думу Эстонии. 21 июля 1940 года, в один и тот же день, во всех прибалтийских странах была провозглашена Советская власть, а еще спустя три недели все три были приняты Верховным Советом СССР в состав Советского Союза. Немедленно началась практическая подготовка к массовой депортации части коренного населения.
Наступила очередь и Бессарабии. 26 июня Молотов потребовал от Румынии незамедлительного возвращения Бессарабии, присоединенной к Румынии в 1918 году. В августе Бессарабия уже была объединена с Молдавской АССР, входившей в состав Украинской ССР, и таким образом была создана Молдавская союзная республика. Заодно была «прихвачена» и Северная Буковина, на которую никаких исторических прав не было, так как она входила в Австро‑Венгерскую монархию. Этот акт не был предусмотрен германско‑советским секретным протоколом. Немцы, естественно, поморщились. Молотов объяснил германскому послу Шуленбургу, что Буковина «является последней отсутствующей частью объединенной Украины».
Занятие Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины было связано, конечно, и с поражением Франции и оккупацией Германией территорий нескольких европейских государств на севере и на северо‑западе Европы. Победы германского партнера на Западе необходимо было уравновесить.
Сталин опасался теперь скорого заключения мира на Западе, в то время как СССР еще не реализовал программу территориального расширения.
Мюнхенское соглашение от 30 сентября 1938 года и капитуляция Чехословакии перед германскими требованиями под нажимом Англии и Франции подали надежду Сталину, что и Советскому Союзу не следует откладывать в дальний ящик реализацию его собственных планов геополитического и стратегического порядка.
Буквально за несколько дней до открытия XVIII съезда ВКП(б) Финляндии было предложено сдать Советскому Союзу в аренду часть финской территории, а именно острова Сурсари (Гогланд) и еще три других, на которых СССР намеревался построить свои военные базы. Предложение было сделано Литвиновым за два месяца до его собственной отставки с поста наркома иностранных дел. Свободолюбивые финны, естественно, это предложение отклонили, даже несмотря на предложение получить взамен значительно большую территорию советской Карелии. Заметим что Литвинов, чье имя неизменно связывается с политикой коллективной безопасности, не видел ничего зазорного в том, чтобы убеждать независимое государство уступить свою территорию. Для Финляндии, однако, это были не «бесплодные острова», а часть своей родной земли.
Летом 1939 года, т. е. уже во время ведущихся переговоров с Великобританией и Францией о взаимной помощи на случай германской агрессии, Главный Военный совет Красной Армии рассмотрел подготовленный Генштабом план военных действий против Финляндии. Он был доложен начальником Генштаба Шапошниковым. Хотя и признавалась возможность прямой поддержки Финляндии со стороны Германии, Великобритании, Франции, а также скандинавских государств, не по этой причине план был отвергнут Сталиным, а из‑за переоценки трудностей войны Генштабом. Новый план был разработан только что освобожденным из тюрьмы командующим Ленинградским военным округом К.А. Мерецковым. План был рассчитан на первоначальный удар и разгром финской армии в течение двух‑трех недель. Это был своего рода план советского блицкрига. В основе лежал фактор внезапности и высокомерного пренебрежения потенциальными возможностями противника, подобно тому, как это было в германских расчетах войны против СССР.
В то время как разрабатывался план войны против Финляндии (это продолжалось пять месяцев), Советский Союз оказывал на Финляндию непрерывный дипломатический нажим, выдвигая все новые и новые требования, каждое из которых означало не только передачу Советскому Союзу в виде обмена части финской территории, не только сдачу в аренду другой части территории для строительства там советских военных баз, но также и разоружение финской оборонительной полосы на Карельском перешейке («линия Маннергейма»), что полностью передавало судьбу Финляндии в руки могучего южного соседа. Между тем Советский Союз прикрывал этими дипломатическими маневрами подготовку к войне, или, как пишет теперь нынешний начальник Генштаба генерал армии М. Моисеев, «спешно проводились завершающие военно‑подготовительные мероприятия». Советский историк Виктор Холодковский, без всякого сомнения, самый компетентный в стране эксперт по истории и политике Финляндии и советско‑финляндским отношениям, приводит в одной из своих недавних статей слова Кекконена, в ту пору министра в правительстве Каяндера, отклонившего советские требования: «Мы знали, что уступка требуемой территории означала бы смертельную брешь в системе обороны страны. И мы могли предполагать, что означала бы такая брешь при наличии такого соседа, как Россия».
В СССР началась психологическая подготовка к войне против Финляндии. Тон задал нарком иностранных дел В.М. Молотов, выступивший с длинной речью в Верховном Совете СССР 31 октября 1939 года. В ней он признал, между прочим, что Финляндии было предложено разоружить ее укрепленные районы, что, по мнению Молотова, соответствовало интересам Финляндии. Сами финны почему‑то так не думали. Что побуждало советское руководство вести столь упорную политику давления на маленький финский народ? Уверенность в праве силы, своей незаурядности; а главное — это было безопасно, так как Финляндия отошла по соглашению с нацистской Германией в сферу советских интересов, точно так же как и Прибалтика, а Англия и Франция были поглощены собственными военными заботами. К этому времени три Прибалтийских государства уже были принуждены Советским Союзом подписать с ним договоры о взаимопомощи и позволить разместить на их территории «ограниченный контингент» советских вооруженных сил, который превратился очень скоро в неограниченное хозяйничанье на территории пока еще суверенных Прибалтийских республик.
Финляндия, естественно, войны не хотела и предпочла бы урегулировать возникшие по вине Советского Союза осложнения мирным путем, но Сталин стремился к безусловному принятию его требований. Компания запугивания финнов шла параллельно военным приготовлениям. «Правда» печатала беспрецедентно грубые по отношению к Финляндии статьи. Их тон можно было сравнить лишь с тоном советских газет во время московских процессов второй половины 30‑х годов.
5 октября Финляндии были переданы следующие советские требования: обмен территории Карельского перешейка, принадлежащего финнам, на вдвое большую, но малонаселенную и неосвоенную часть территории советской Карелии; право на аренду полуострова Ханко, расположенного у входа в Финский залив, и незамерзающего порта Петсамо на полуострове Рыбачий для строительства там советских военно‑морских и военно‑воздушных баз. Для Финляндии принятие советских условий означало бы утрату всякой возможности защитить себя. Предложения были отклонены. Перед лицом надвигающейся военной угрозы со стороны СССР Финляндия вынужде‑на была принять необходимые оборонительные меры. Даже теперь, в 1990 году, советское военное ведомство пытается возложить равную ответственность за начавшуюся войну на обе стороны.
«Финская сторона, — говорится в цитированном уже выше комментарии Министерства обороны СССР, — не только не проявила готовность к достижению каких‑либо взаимоприемлемых соглашений с СССР, но…» и т.д. или «Не исчерпав всех возможностей политического урегулирования, СССР и Финляндия практически взяли курс на решение задач военным путем». То есть агрессор и его жертва ставятся на одну доску. 3 ноября 1939 года «Правда» угрожающе заявила в передовой статье: «Мы отбросим к черту всякую игру политических картежников и пойдем своей дорогой, несмотря ни на что. Мы обеспечим безопасность СССР, не глядя ни на что, ломая все и всяческие препятствия на пути к цели».
Четыре советские армии развертывались тем временем на Карельском перешейке, в Восточной Карелии и Заполярье. Наконец, 26 ноября советское правительство объявило об артиллерийском обстреле советской территории в районе селения Майнила, расположенного в 800 метрах от Финской границы; были жертвы среди советских военнослужащих. СССР обвинил финнов в провокации и потребовал отвода финских войск на расстояние 25‑30 км от границы, т.е. с ее линии обороны на Карельском перешейке. Финляндия, со своей стороны, предложила обоюдный отвод войск и проведение расследования на месте происшествия в соответствии с конвенцией 1928 года. Согласно свидетельству Хрущева, Сталин не сомневался, что финны перепугаются и капитулируют после того, как 28 ноября СССР в одностороннем порядке порвал договор о ненападении. Финляндия была обвинена в том, что держит под угрозой Ленинград. 30 ноября советские войска открыли военные действия. Маленький народ не испугался. Началась война.
Оказалось, что, несмотря на пятимесячные приготовления, Красная Армия к войне не готова. Неумение действовать в зимних условиях выявилось немедленно. Не помогли ни добровольцы‑комсомольцы, брошенные из Москвы и Ленинграда, ни мобилизованные лыжники‑спортсмены, многие из которых погибли бессмысленно и бесславно. Попытки опрокинуть Финскую армию лобовыми ударами по укреплениям линии Маннергейма обернулись кровавыми потерями. «Нашим войскам, — говорится в Комментарии Министерства обороны, — ни на одном из направлений, прежде всего на Карельском перешейке не удалось выполнить поставленной задачи».
Все отказывало: танки, скованные морозами; дороги, забитые транспортом; не хватило минометов и стрелкового вооружения, не было зимней одежды. Виноватого нашли сразу: Мерецков был заменен маршалом Тимошенко, с Дальнего востока был вызван генерал армии Штерн. Только после того как были переброшены на Финский фронт значительные силы всех родов войск, 11 февраля 1940 года началось новое наступление, борьба шла за метры. Спустя месяц финская оборонительная полоса была прорвана, и Финляндия оказалась вынуждена принять навязанные ей победителем условия. Мирный договор, подписанный в Москве 12 марта 1940 года, передавал Советскому Союзу Карельский перешеек, включая Виппури (Выборг) и Выборгский залив с островами, западное и северное побережье Ладожского озера с городами Кексгольмом, Сортавала, Суоярви, ряд островов в Финском заливе, ряд других территорий на полуостровах Средний и Рыбачий, а также в аренду полуостров Ханко, с правом содержания здесь, помимо военно‑морских и военно‑воздушных баз, также и наземных гарнизонов.
Принцип идеологической войны, использованный еще в период гражданской войны, был применен при подготовке и в ходе войны против Финляндии. Для нее было подготовлено марионеточное правительство во главе с одним из лидеров Коминтерна, бывшим руководителем компартии Финляндии О.В. Куусиненом. План предусматривал создание впоследствии Карело‑Финской союзной республики путем объединения Карельской АССР с Финляндией.
Однако сам Куусинен никакой самостоятельной роли в этом политическом фарсе не играл. А.А. Жданов — первый секретарь Ленинградского обкома партии, он же член Военного совета 7‑й действующей армии, он же член Политбюро ЦК ВКП(б), был здесь ключевой фигурой.
Архивные документы донесли до нас любопытные свидетельства о том, как создавалась Финляндская Демократическая республика, с правительством которой СССР немедленно подписал договор о взаимопомощи и дружбе.
Первый документ — сообщение об образовании правительства ФДР и декларация «Народного правительства» — написан рукой Жданова. Обдумывая, видно, форму его для опубликования, Жданов сделал пометки: «радиоперехват» и «перевод с финского»(!). Образованным человеком был ленинградский секретарь… В этом шестистраничном документе объявлялось об освобождении финнов из под власти и гнета «буржуазии, ее приспешников»; одним словом, документ содержал полный набор уничижительных эпитетов в адрес «правящей клики» и обещание финнам свободы от эксплуатации. Второй документ, написанный Ждановым, — проект инструкции, с чего начать политическую и организационную работу в районах Финляндии, «освобожденных от власти белых».
Третий документ (одиннадцатистраничный) — обращение к трудящимся Финляндии — также написан лично Ждановым. Забавнее всего, однако, если только здесь уместно употребить это слово, текст присяги бойца Народной армии Финляндии. За основу Жданов взял печатный текст военной присяги военнослужащих Красной Армии и внес туда несколько чисто формальных поправок.
Эта бесславная война стоила советскому народу немалых жертв. Согласно сведениям, содержащимся в справке‑комментарии Министерства обороны СССР, потери Красной Армии лишь убитыми превысили 67 тысяч человек. Финская же армия потеряла свыше 23 тысяч человек. Эти данные серьезно отличаются от приводимых различными исследователями. В.М. Холодковский полагает, опираясь на источники, что советские потери составили около 74 тысяч убитыми и 17 тысяч пропавшими без вести, а всего 290 тысяч. Финские потери были в 3‑4 раза меньше. Б.В. Соколов согласен с финской оценкой: советские потери убитыми составили примерно 200 тысяч и приводит свои собственные выкладки на этот счет.
Колоссальным был моральный ущерб, нанесенный войной против Финляндии. В декабре 1939 года Лига Наций формально осудила СССР как агрессора и изгнала его из Лиги Наций. Только три государства были заклеймены как агрессоры — Япония, Италия и Германия. Теперь и СССР был прибавлен к этому списку. Одна из причин, побудивших СССР поскорее заключить мирный договор с Финляндией и не пытаться полностью захватить эту страну, заключалась в том, что возникла реальная опасность перемещения центра войны с Западного фронта в Северо‑Восточную Европу. Западные союзники начали всерьез обдумывать вопрос о посылке 50‑тысячного добровольческого корпуса для оказания помощи Финляндии. Однако финское правительство не хотело превратить территорию своей страны в силовое поле великих держав, как то случилось с Испанией в 1936‑1939 годах.
Другим негативным результатом для СССР, более важным, нежели изгнание его из Лиги Наций, была усилившаяся уверенность Германии, что в военном отношении СССР гораздо слабее, чем казался ранее. Это укрепило позиции сторонников войны против СССР.
«В нашей войне против финнов, — говорил Хрущев, ‑…мы смогли в конечном счете одержать победу только после огромных трудностей и невероятных потерь. Победа такой ценой была на самом деле моральным поражением».
Границы СССР были продвинуты на запад. Однако времени для их укрепления оставалось крайне мало. Это должно было стать очевидным после подписания 27 сентября 1940 г. Германией, Японией и Италией Тройственного пакта.
Хотя Советское правительство и было информировано Германией о предстоящем заключении Тройственного пакта еще до его опубликования, оно не было введено в заблуждение относительно истинного характера пакта. В передовой статье газеты «Правда» от 30 сентября 1940 г. по поводу Тройственного пакта подчеркивалось, что его подписание означает «дальнейшее обострение войны и расширение сферы ее действий». В то же время советская печать обращала внимание на оговорку, что Тройственный пакт не затрагивает отношений его участников с СССР, и разъясняла, что эту оговорку следует понимать «как подтверждение силы и значения пакта о ненападении между СССР и Германией и пакта о ненападении между СССР и Италией».
О том, что в СССР не сомневались в смысле Тройственного пакта как пакта о предварительном разделе мира, свидетельствовал и ставший более дружелюбным тон советской печати по отношению к Англии. Например, 5 октября 1940 г. «Правда» поместила весьма обстоятельную и сочувственную корреспонденцию из Лондона о посещении корреспондентом ТАСС одной из лондонских полевых батарей зенитных орудий. Из этой статьи читатель мог легко сделать вывод, что Англия воюет всерьез и ее силы растут. Было много и других событий, заставлявших Сталина подумать о ближайшем будущем. Оно представлялось весьма мрачным. Германия явно нацеливалась на Балканы.
В эти месяцы одно лишь событие по‑настоящему порадует Сталина. 20 августа 1940 г. НКВД завершил, наконец, охоту на Л.Д. Троцкого. Он смертельно ранен ударом ледоруба. «Правда» печатает редакционную статью под названием «Смерть международного шпиона», а «Известия» — и того похлеще — статью Д. Заславского «Собаке — собачья смерть».
Но убийство Троцкого ничего не может изменить в грозной ситуации, как не могут изменить ее статьи в советской печати против «агрессора Великобритании и помогающих ее военным усилиям Соединенных Штатов Америки». Советский Союз продолжает поддерживать с обоими государствами дипломатические отношения, но попытки Англии войти в более тесные отношения с СССР отклоняются Сталиным. Хотя тон советской печати и смягчается, а глупая кампания против вступления в войну США и вовсе прекращается, Сталин продолжает ориентироваться на Германию, несмотря на трения, возникающие между СССР и рейхом (Венский арбитраж, проблема нейтралитета Швеции, посылка немецких войск в Румынию и пр.). Отношения между двумя государствами начинают портиться.
К концу 1940 г. под пятой Германии находилась территория в 4 млн кв. км с населением в 333 млн человек. С лета 1940 г. началось систематическое использование экономики Европы для нужд войны. Таким образом высвободилось значительное число немцев для несения военной службы. Разработка плана нападения на СССР идет своим чередом, но тем временем Риббентроп приглашает Молотова прибыть в Берлин. Там Молотов встретился с Гитлером. 12 ноября 1940 г. Молотов в сопровождении большой группы экспертов прибывает в Берлин. В официальной немецкой записи его переговоров с Гитлером говорится: "Молотов выразил свое согласие с заявлениями фюрера о роли Америки и Англии. Участие СССР в тройственном пакте кажется ему полностью приемлемым в принципе (выделено мною. — А. Н.), имея в виду, что Россия должна сотрудничать как партнер, а не просто как объект. В этом случае он не видит трудностей участия Советского Союза в общем усилии". В то же время Молотов требует разъяснений, в частности о «великом азиатском пространстве», выдвигает ряд требований по поводу Финляндии и Южной Буковины, Болгарии и проливов. Перед отъездом в Москву Молотову вручаются проекты о разделе мира на сферы влияния между Германией, Италией, Японией и СССР. 14 ноября Молотов возвратился в Москву.
В Советском Союзе на 50 лет утвердилась версия (и она присутствует во всех без исключения исторических исследованиях, официальных историях, мемуарах, изданных до 1989 года), будто СССР отклонил предложение Гитлера об участии в разделе мира. Ничего подобного не случилось. 26 ноября Гитлеру был направлен ответ, в котором советское правительство соглашалось с германским проектом раздела мира, но с некоторыми поправками: советская сфера влияния должна была распространиться на районы южнее Баку и Батума, т.е. включать восточную Турцию, Северный Иран и Ирак. Советский Союз потребовал также согласия на устройство своей военно‑морской базы в Проливах. Кроме того, советские тре