Детство в социалистической оправе

Это все - проблемы, которые нам подбрасывает наша история. Надеемся, что мы их решим проще и правильнее, чем решали вопрос о прошлом которое в школах тридцатых годов мыслилось только «проклятым». В нашей стране стало национальной традицией осуждать его и бороться с ним. Но тогда в нашем московском дворике мы этого не знали и жили своими дворовыми заботами. Зимой дворники, убирая тротуар, собирали кучи вдоль проезжей части, возили снег на санях во двор. Снега во дворе набиралось много, и мы из него легко делали горку метра в полтора высотой. Зимы тогда были морозные, здоровые. (Это сейчас, после образования Московского моря и водохранилищ, они стали гнилыми.) Мы заливали горку водой и катались с нее, проезжая через весь двор.

В основном с горки катались маленькие. Однажды вечером, когда малыши уже ушли, Сергей Добронравов придумал новую игру: «Вот ты бежишь с горы, и вдруг выстрел! И ты, раненный, падаешь». Игра в войну и все, что с ней связано, всегда захватывала и казалась очень романтичной. Гражданская прошла, мы ее не знали; до новой оставалось еще пять лет, а потому про войну смотрели только в кино. А тут все было наяву. Мне эта затея понравилась.

Свет, падавший сквозь занавески из домов, в полумраке переливался разными оттенками на снегу и создавал какую-то особую, демоническую атмосферу. Может, нечистая сила приходила в эти вечера порезвиться с нами?

Я побежал, крикнул «Баах!» и упал. Упал довольно неудачно, хлопнулся спиной о корявый, между накатом полозьев, лед. Это было скорее больно, чем романтично. И сколько мы потом ни играли, я старался падать набок и поаккуратней.

Другое дело Сергей. Он бежал с горки, кричал «баах» и, хватаясь за живот, кубарем летел в снег. Много раз повторяя этот номер, он уверял меня, что это самое впечатляющее ранение, когда ранят в живот - такая яркая картина. Через несколько дней он достиг действительно блестящих результатов, хватаясь за живот, летя кувырком с горки и упиваясь романтикой своего «ранения».

Эта игра нравилась и Виктору, но он имитировал ранение наповал - прямо в сердце - и действительно «падал как убитый», не хватаясь ни за что, просто опустив руки вниз. Вскоре нам надоело, и об этой игре мы забыли.

На каток в основном мы ходили в ЦПКиО у Крымского моста, иногда на Петровку. Каток был доступен для всех. Сперва у нас не было коньков, мы брали их напрокат. Никаких очередей: нам быстро выдавали и брали у нас коньки с ботинками - окошек выдачи было много.

Потом у Сергея, а позже и у нас с Виктором появились свои коньки - «гаги». Стало еще проще. Правда, за своими нужно было следить - отдавать в точку (напрокат давали уже хорошо заточенные).

Как это замечательно - под ровный режущий звук коньков лететь по длинным дорожкам парка! Дорожки и площади красиво освещены разноцветными лампочками. Сколько это катание давало эмоционального заряда, бодрости и здоровья! И часа через два, быстро переодевшись и сунув ноги в валенки, идешь домой, ощущая в ногах и во всем теле приятную усталость. Пришел домой, поел - и спишь, как убитый.

Летом еще более тянуло в ЦПКиО, не столько просто пошататься, сколько расширить познания, получить новые ощущения, закалиться физически и психологически. На это были направлены все аттракционы: крутящиеся круги, на которых нужно было удержаться, перевертываясь вверх ногами, подъем на большую высоту, прыжки с парашютом с вышки, катание на шлюпках...

Вот шлюпочной греблей мы с Сергеем и увлеклись. Ходили на станцию регулярно. Когда мы достигли значительных успехов и на руках появились крепкие, сухие мозоли, мы устраивали такие трюки: проплывали между буксиром и баржей под тросом. Нужно было точно рассчитать, чтобы баржа не ударила в лодку, так как от парохода, который тащит баржу, идет сильная волна и отбрасывает ее к лодке очень быстро. На мостике капитан кричал нам в рупор какие-то красочные флотские слова, а мы гордились, чувствуя свою взаимосвязь с профессиональными моряками.

По воскресеньям я дежурил спасателем на шлюпке в ОСВОДе.

Теперь даже на маленьких Царицынских прудах шлюпки заменены мчащимися катерами, разрушающими берега, отравляющими воздух и нарушающими спокойствие и идиллию отдыха в старинном парке. Тут для спасателей важно не поддержание порядка, а возможность прокатиться и покатать прелестных подруг на государственный счет.

...Да, мы жили активно, стараясь, может и бессознательно, подготовить себя к той большой и трудной жизни, которая нам была уготована природой. И люди нашего поколения невольно с грустью смотрят на сегодняшних детей. Сегодняшний ребенок, плотно упакованный с помощью молний и застежек в костюм как у водолаза, больше смахивает на ожившую мумию, чем на появившегося на свет продолжателя рода человеческого. Этой скорлупой его стараются практически оградить от природы, от самой жизни с ее перепадами, переменами, естественными нагрузками, - а ведь именно они развивают, укрепляют, способствуют росту, приспособлению к жизни и выживанию.

Конечно, не только днем и не только с ребятами нашего двора мы ходили в парк имени Горького, - часто и с родителями, и с родственниками.

Мне хорошо запомнилось посещение этого парка вместе с отцом, матерью, дядей Павлом и тетей Липой, когда в 1935 году в нем были выставлены большие металлические кремлевские звезды, украшенные в основном полудрагоценными камнями с Урала. На первой террасе после аллей от центрального входа, на помостах, укрепленные на деревянных рамах и крепежных подпорках, стояли в ряд новые звезды. Днем звезды сверкали на солнце, а вечером горели от подсветки. Все они были разными, поскольку предназначались для разных башен. Отец внимательно и всесторонне осматривал каждую и высказывал свои соображения. Он говорил, что они слишком громоздки и тяжелы для таких хрупких от времени строений; к тому же у них низкие аэродинамические свойства, и это может выйти боком самим башням. И еще на большой высоте такие звезды не будут производить желаемого эффекта. Так оно и получилось. Через год с небольшим все это мы прочли в газетах. И еще было написано, что от их тяжести и вибрации из-за ветра башни стали разрушаться. Звезды эти сняли.

Вот тогда отец и положил

глаз на одну из них - самую маленькую и скромную - и стал добиваться, чтобы ее отдали для шпиля Химкинского вокзала. Звезду наконец привезли к нему на стройку. Но нужно было еще придумать, как ее туда водрузить. И он придумал. Как именно, я не знаю, но помню точно из его рассказов, что его хвалили за такое инженерное решение.

Это посещение парка и эти звезды мне запомнились еще и потому, что быть с отцом где бы то ни было приходилось с каждым годом все реже: все свое рабочее и нерабочее время он отдавал стройке - увлеченность работой была редкая, а ее объем очень большой. Давно прошли времена, когда он иногда вместе с другими сидел во дворе на лавочке, засучив рукава рубашки и обнажив ослепительно белые руки, давно не видевшие солнца.

После того как отца заметили и оценили на новой стройке, его попросили курировать строительство дачи Молотова в Серебряном Бору. Теперь я видел его еще реже, в основном со мной бывал дядя Павел - бухгалтер, имевший стабильный рабочий день. Работал он рядом, в Москворецком райисполкоме, и часто появлялся в нашем дворе. С ним я ходил в музеи, на выставки, в зоопарк, в зоомагазин на Кузнецком мосту, где мы купили аквариум и рыбок.

Хотелось бы здесь коротко коснуться и наших символов. Сколько об этом было сказано и пересказано - и дома, и особенно на лавочках в московских двориках! Вопрос был открыт в 1918 году и продолжает быть актуальным до наших дней.

Серп и молот, как считали в народе, - символ власти большевиков над рабочими и крестьянством. Но сперва новой коммунистической эмблемой был плуг и молот, также расположенные на красном знамени или на красной звезде. В этой эмблеме плуг выглядел как большая вошь, на которую замахнулся молот. И только при ближайшем рассмотрении и большой фантазии можно было согласиться с тем, что это именно плуг.

В 1919 году, при первомайском оформлении Серпуховской и Калужской площадей, известный русский художник Евгений Иванович Камзолкин заменил этот плуг на серп. По сути им была создана новая эмблема, более простая и выразительная. После его смерти на могиле его, на металлической доске, была увековечена эта его художественная находка. Правда, как только он умер, произошло еще одно событие: был снесен его уникальный дом в Пушкине, построенный в 1904 году из строевых сосен, находившихся на том участке. Этому огромному терему, весь облик которого - окна и наличники, двери и веранды - был выполнен в русском сказочном стиле, точно из старой пушкинской сказки, не было равных не только в Подмосковье, но и во всей России. (Кстати, в доме была еще и студия с потолком высотой в пять с половиной метров, специальной стеклянной крышей и всеми необходимыми приспособлениями и устройствами, позволявшими создавать картины любых размеров.) Кто и куда только не писал, чтобы сохранить это чудо! Но власти наши к уничтожению относятся свято: если есть что уничтожить, нужно уничтожить во что бы то ни стало. Советский вандализм - самый могучий в мире!

Что касается пятиконечной звезды, то здесь все гораздо проще: этот древний символ был взят коммунистами из арсенала мировой истории (этот знак был известен в древней Индии как символ власти человека над природой, был неотъемлемой частью сатанинских культов всех времен и народов как печать Люцифера), так же как и древний индийский знак - «хвостатый крест» - был использован в свое время фашистами.

Однако на кремлевских башнях вместо всего этого были водружены громоздкие рубиновые звезды; потом их заменили на облегченные, с подсветкой изнутри, звезды из красного стекла. Сейчас раздаются голоса, чтобы снять эти звезды и водрузить национальные символы, как это было раньше.

Что касается звезды на шпиле Химкинского вокзала - она там навсегда и осталась, так как никакого политического смысла не имела, а являлась и является лишь естественным завершением архитектурной формы. Уверен, что мысль о ее замене никому не придет в голову.

Следующим летом, в 1936 году, мать Сергея записалась в очередь на покупку велосипеда. Они с сыном полгода ходили отмечаться в магазин, расположенный в конце Большой Полянки, возле Серпуховки. Наконец долгожданный велосипед торжественно привели «под уздцы», держа с двух сторон за руль. Все, кто был во дворе, сбежались пощупать и подержаться за него. Так впервые во дворе появился велосипед, Сергей иногда давал нам покататься.

Сам я в течение трех месяцев отмечался в очереди на пошив костюма. О цвете, рисунке, названии материала и его качестве никто не думал: речь шла о костюме вообще. Одна наша дальняя родственница заняла место в живой очереди - благо жила напротив. Потом уже раз в неделю отмечался я, ездил в ателье в районе Андроникова монастыря.

К лету костюм был готов, и я получил возможность по выходным появляться в нем в приличных местах.

«Выходной» - одно из гениальных новшеств коммунистического строя. Тогда воскресенье объявили религиозным, антисоветским днем, а потому вообще изъяли из оборота. Тот, кто не работал в воскресенье, совершал антисоветский поступок. Чтобы перевоспитать трудящихся, были установлены «выходные» дни. Сперва их определили 5-го, 10-го, 15-го, 20-го, 25-го, 30-го, а вскоре изменили на 6-е, 12-е, 18-е, 24-е, 30-е числа каждого месяца. Получилось сказочно удобно: если день чьего-то рождения или свадьбы попадал на один из этих «выходных», то человек мог твердо знать, что в этот день он никогда не будет работать, только праздновать - напиваться и обжираться...

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Итак, в новом, светлом, в клетку, костюме и заодно в новом галстуке я стал ходить вечером по выходным гулять в сад «Эрмитаж». Однажды встретил там девушку из нашего класса - Татьяну Спасскую. В это время я учился в вечерней школе, так как работал на стройке, и своих прежних одноклассников не видел уже два года. Как же Таня за это время изменилась, повзрослела и расцвела! В сопровождении какого-то мужчины лет двадцати пяти она предстала передо мной не школьницей, а взрослой девушкой в воздушном, со множеством сборок, пышном розовом платье. Бусы на шее, клипсы в ушах, да и прическа очень красивая!

С Таней мы учились вместе в шестом классе, а в седьмом - в параллельных, поэтому виделись только на переменах. Если после звонка мы выходили из класса раньше, я становился у окна или у стены возле ее класса и ждал. Распахивалась дверь, и выходили, а вернее, вылетали, как из камеры пыток, самые непоседливые, за ними уже спокойно выходили остальные. А вот и она. Выйдет, посмотрит на меня, поправит волосы и пойдет по коридору. И так на каждой перемене. Подходить при всех было неудобно. Она была такая скромная, тихая, с очень тонкими, благородными чертами лица, с глубоким взглядом серо-голубых глаз.

А потом не стало ни перемен, ни класса, ни школы. ФЗУ - стройка - вечерняя школа. И вот в июне 1940 года - встреча. Я как-то сразу растерялся. Поздоровался и хотел идти дальше. Она удержала меня. Улыбаясь, с большим интересом и даже с нежностью, как будто навеянной приятными воспоминаниями, глядела на меня, потом взяла под руки нас обоих - меня и своего кавалера, и мы пошли по аллеям миниатюрного городского сада. Ее спутник без энтузиазма воспринял эту встречу, которая явно испортила ему настроение, и гулять таким образом ему не

захотелось. Одет он был лучше меня, да и деньги имел. Чтобы я в этом не сомневался и сразу отстал, он предложил Тане пойти в «Метрополь». Мы вышли втроем из «Эрмитажа» и пошли по Петровке. На Театральной площади, уже у «Метрополя», он еще раз настойчиво повторил Татьяне свое предложение. «Ну, пошли», - сказал он, дернув ее. Я ему, видно, уже порядком надоел, и смотрел он на меня, сверкая глазами. Таня сказала, что в ресторан ей не хочется, лучше погулять. И повела нас через Красную площадь на Пятницкую, к своему дому. Он шел молча, злой, как барбос, а потому Таня говорила в основном со мной. У ее дома мы попрощались. Он буркнул что-то со злобой и ушел первым. Тут же ушел и я. Таня показала, где ее квартира, и мы договорились, что я приду в следующий выходной днем.

Пришел. Ее мама открыла дверь и очень хорошо меня приняла. Сама Таня сидела и плела пояса и галстуки из сутажа. Объяснила мне, как это делается. Она удивилась, как быстро мне удалось освоить это ремесло, отрезала от мотков трех цветов сутажа, чтобы я дома мог закрепить достигнутое. Потом мы пошли в кинотеатр «Ударник», сидели в левой ложе амфитеатра.

Пока мы шли в кино, а потом возвращались обратно к ее дому, выяснилось очень многое. Оказывается, не только она мне, но и я ей нравился еще с шестого класса. Надо же! Это мне никак не могло прийти в голову. С грустью подумал: «Четыре года потеряно. И если бы не эта случайная встреча, мы бы никогда ничего не узнали».

- Что же ты мне тогда в школе об этом не сказала?

- Но ведь ты ж ко мне не подходил!

- Мне было неудобно. Я очень стеснялся.

- Ну, а мне тем более неудобно. Я стеснялась еще больше.

В общем, выяснилось, как говорят в таких случаях, что «мы должны теперь быть вместе».

Таня опустила голову и сказала, что через три дня уезжает в Крым, в санаторий. «А можно не ехать?» - «Нет. Путевка на руках, и мама все собрала. А когда вернусь, мы увидимся и уж никогда не будем расставаться». Оба мы поняли, что наша случайная встреча - это судьба.

... В первых числах сентября я встретил у ворот двора Киру, девочку из соседнего дома, которая училась с Татьяной. Они были подруги. Я рассказал о нашей случайной встрече и спросил, не от нее ли она идет?

- А ты ничего не знаешь?

- Нет. А что?

- Мать ее приходила в школу. Таня погибла в Крыму. Автобус, на котором ехала экскурсия, сорвался на повороте в пропасть. Когда спасательный отряд прибыл и спустился вниз, все уже были мертвы. Мать вчера вернулась из Крыма с похорон.

Я не сразу смог осознать услышанное. Повернулся и пошел по нашему переулку, потом по Гороховскому, Большой Ордынке, до ее дома на Пятницкой. Остановился. Долго смотрел на занавешенное окно над парадным старинного особняка. Слева были окна ее квартиры.

Как пришел домой, не помню. В этот день я написал свое первое произведение - грустный вальс, посвященный Тане.

Как-то ко мне зашли ребята с нашего двора. Я сказал, что написал вальс, и сыграл его. Сергей заметил, что звучит довольно нудно, невесело. Витя, увидев заголовок «Окно», спросил: «А почему не дверь?» - «Просто переживания связаны с окном». - «Ну, у тебя все впереди: когда тебя вытолкнут в дверь, напишешь «Дверь» и, будем надеяться, повеселей».

Ну что с них взять - хулиганы, шалопутные умники. В этом возрасте все такие. Не мог же я им рассказывать всю историю.