Пакистан. Пешавар – Абботабад.

Марта 2011 года

Пешавар. Крупнейший город, расположенный в центральном Пакистане, самый северный из пакистанских миллионников. Святой Грааль советской военной разведки восьмидесятых – именно в Пешаваре жили почти все лидеры афганских моджахедов, именно вокруг Пешавара и севернее располагались основные лагеря подготовки моджахедов. Почему того же Раббани или Хекматьяра или любого другого из «командонов Паджеро»[127] не подорвали прямо здесь еще году в восемьдесят втором, понять не могу.

Пешавар – это город, начинавшийся еще как британский аванпост: через него проходил великий путь, описанный еще Киплингом. Помните?

…Давно уже я не ездил этим путем, но речи твоего мальчика взбодрили меня. Видишь, святой человек, вот он, Великий Путь, хребет всего Хинда. Почти на всем его протяжении, так же, как и здесь, растут четыре ряда деревьев. По среднему проезду – он весь вымощен – повозки движутся быстро. Когда еще не было железных дорог, сахибы сотнями ездили здесь туда и обратно. Теперь тут встречаются почти одни крестьянские телеги. Слева и справа дорога попроще, для возов, – тут возят зерно, хлопок, дрова, корм для скота, известь и кожи. Человек едет здесь без опаски, ибо через каждые несколько косов имеется полицейский участок. Полицейские все воры и вымогатели (я сам охотно обошел бы их дозором с кавалерией – с отрядом молодых новобранцев под командой строгого начальника), но они, по крайней мере, не допускают соперников. Тут проходят люди всех родов и всех каст. Гляди! Брахманы и чамары, банкиры и медники, цирюльники и банья, паломники и горшечники – весь мир приходит и уходит. Для меня это как бы река, из которой меня вытащили, как бревно после паводка.

В самом деле, Великий Колесный Путь представляет собой замечательное зрелище. Он идет прямо, неся на себе густую подвижную индийскую толпу на протяжении полутора тысяч миль. Река жизни, не имеющая себе равных во всем мире. Путники смотрели вдаль на ее обнесенную зелеными арками, усеянную пятнами тени перспективу, на эту белую широкую полосу, испещренную медленно движущимися людьми, и на двухкомнатный дом полицейского участка, стоявший напротив…

Это «Ким». История о мальчике, ставшем разведчиком. Об Индии и о великом пути через Хайберский проход – дорога Пешавар–Кабул лишь часть этого пути, раньше он начинался в Бомбее. О великой Игре, которая игралась до нас, нашими прадедами, дедами и отцами и будет играться нашими детьми и внуками. О великой, благородной игре, о грандиозном соревновании идей и дел. Истинная цена которых становится понятна лишь со временем…

Центр Пешавара начали строить еще англичане, улицы в старом городе до сих пор напоминают об империи, над которой не заходит солнце. Артиллерии роад, Хоспитал роад – пакистанцы не стали переименовывать их, пакистанские офицеры и до сих пор свято хранят традиции британского раджа, только господами стали они, а их холопами – весь остальной народ Пакистана. За пределами старого города Пешавар застраивался в основном нищими лагугами, это своего рода первое кольцо вокруг центра. Второе кольцо начало строиться с начала девяностых, после того как стало понятно, что режим в Афганистане с уступками, но устоит, и те беженцы, что пришли в Пакистан из соседней страны, пришли сюда надолго, возможно, навсегда. Это царство бетона, примитивных многоэтажных зданий, построенных на деньги жертвователей – саудовского, иорданского, кувейтского королей, катарского шаха. Сам Пакистан такую стройку осилить не смог бы, денег у страны как не было, так и нет. Бетонные скоростные дороги, на стенах светлого бетона – реклама индийских фильмов (они здесь идут на ура, несмотря на то что Индию ненавидят), фотографии жертвователей, на деньги которых построены дома, и шахидов-мучеников за веру, чаще всего тех, кто совершил террористический акт и при этом погиб или был расстрелян позже. Среди них есть и «наши» шахиды – вон, Аль-Самарканди, лидер террористической группы, взорвавшей ленинградское метро, расстрелян по приговору Верховного суда СССР. Здесь он герой. Образец для подражания. В этих кварталах – «Аль-Каида», Исламская партия Афганистана – черпает свои кадры…

Но настоящий Пакистан – это все-таки центр.

Дома, серая штукатурка на которых слезает слоями, отчего кажется, что дом как будто облезлый… он становится похожим на дохлую собаку, с которой слезает шерсть. Запах соответствующий – канализации нет, а то, что было при англичанах, пришло в негодность и не восстанавливается. Паутина проводов над головой – здесь нет нормального энергоснабжения, в каждом третьем доме свой дизель-генератор, и они продают электроэнергию соседям, провода тоже натягивают сами – отчего над городом постоянно стоит солярный смрад. Никакого общественного транспорта по городу нет – ни трамвая, ни троллейбуса, ни автобуса – автобусы здесь только междугородние. Есть такси, что подороже – автомобильные, что подешевле – мотоцикл с грузовой платформой или трехколесная машинка. Первые приходят из Китая, вторые из Индии. Такси – черно-желтые, тоже как в Индии. Воды нет – воду развозят водовозы, и собирают сами – на всех крышах стоят синие двухсотлитровые емкости, в дождь они наполняются водой. Нет ни радио, ни телевидения – у богатых спутниковые тарелки, а бедным остается только проповедь в мечети да базарные слухи. Нормальных магазинов тоже нет – есть лавки, дуканы. Там продают все – мясо без холодильника, на тридцатиградусной жаре, живых кур, овец и телят (резать надо самим), кожаные куртки, рис, примитивную электронику. Еще с британских времен каждый четвертый житель этого города торгует.

Многоквартирные дома центра – это отдельная тема. На первом этаже обычно лавка или кинотеатр – местные кинотеатры совсем не такие, как у нас, они всего на двадцать-тридцать человек, сиденья – просто бетонные выступы, вместо полноценного экрана – телевизор с видеомагнитофоном. Сами дома построены по британскому проекту: подъездов нет, одна или две общие лестницы выходят на галереи, на эти же галереи выходят двери отдельных квартир. Лифты тут есть только в отелях, построенных по западному образцу. Дома построены по колониальному стилю – каждый дом делается кругом или квадратом, узкий и тесный двор имеет всего один или два выхода – при необходимости их можно перекрыть баррикадами, и весь дом превращается в крепость. Но сейчас все это давно в прошлом, брусчатка двора давно погрязла под тоннами отходов, утоптанных тысячами ног до твердости камня, самого двора не видно из-за веревок, на которых сушится белье. Такого я не видел в Южном Йемене, где советничал – все-таки Индия была жемчужиной колониальной империи, а в Йемене англичане строили лишь нечто, похожее на бараки.

Уже несколько дней я живу здесь, у родственника Вахида. Это – центр Пешавара, тут можно сгинуть без следа. Успокаивает лишь то, что Вахид знает – за меня есть кому спросить.

Квартира трехкомнатная, похожа на наши сталинки, но только внешне. Например, нет ванны – есть душ. Газ есть, но питается он не из газопровода, а из баллонов, которые надо поднимать на четвертый этаж по лестнице. Зато есть телефон, и есть Интернет. Муса, старший сын хозяина дома, не отрывается от «Doom-2». В школу он не ходит, как и большинство местных детей – и это в крупнейшем городе страны…

Я живу здесь как гость, мне даже выделили отдельную комнату, если ее можно так назвать. Окно постоянно закрыто, грязное, в самой комнате постоянно высокая влажность. Вместо кондиционера – его эрзац: такая пластиковая коробка, там вентилятор и губка с водой, вентилятор включается, и «типа прохладно».[128] От этой штуки и сырость. Делать тоже нечего – остается только ждать, пока Вахид найдет то, что мне нужно. И думать.

Пешавар – это яркий пример того, что бывает, если какое-то постколониальное общество переходит не на путь социалистического развития, а пытается встроиться в капиталистический мир на правах свободного государства. Просто внутренние эксплуататоры заменяют внешних. В Пакистане – это армия. Она владеет землей, фабриками, заводами, армии принадлежат металлургические заводы, телеканал, туристическое агентство и многое другое – это коллективный эксплуататор, подкрепляющий свои права силой оружия. Несколько раз они совершали государственные перевороты, не давая стране пойти по другому пути развития – последний был в двухтысячном. Никакого плана развития Пакистана не существует, Пакистан вообще никому не нужен. Никто не строит дома, никто не прокладывает коммуникации – все развивается как бы само по себе. Коррупция чудовищная.

Афганистан тридцать лет назад был намного более отсталым, чем Пакистан – о чем говорить, если Пакистан создал атомную бомбу, с посторонней помощью, но создал. Но теперь в Афганистане разрабатываются рудные месторождения, добывается газ, построили даже железную дорогу с советской территории до Кабула и строят до Кандагара. В Афганистане уже есть промышленность, госхозы худо-бедно, но обеспечивают страну продуктами питания, а часть боевиков теперь являются госчиновниками, военными и милиционерами.[129]Да, там по-прежнему трудно. Но такой безнадеги, как в Пакистане, там нет…

Зазвенел телефон, я посмотрел – номер не определен.

– Алло.

– Али?

– Да.

– Ты хотел снять дом?

– Да.

– Выходи из дома. Тебя будут ждать…

Ждала меня на выходе с улицы удлиненная, бронированная «Тойота Королла» – эта машина здесь называется «DAC-1», и нигде, кроме Пакистана, вы ее не встретите. Следом за ней стоял пикап, в кузове были сиденья, сейчас они были пусты. Солдаты в светло-синей форме гвардии стояли на тротуаре, люди старались обходить их. Это придворная, 111-я бригада – именно она раз за разом совершает военные перевороты в интересах военной верхушки. Связываться с ними – себе дороже…

Бородатый, с погонами унтер-офицера солдат шагнул вперед, придерживая укороченный «МР5». Вот это я попал…

– Руки.

Меня быстро и профессионально обыскали, после чего солдат открыл дверь бронированной «Тойоты».

– Салам алейкум…

Али в машине не было.

– Ва алейкум салам, – ответил я, – а где Али?

– Он к нам присоединится позднее, – ответил невысокий, с птичьими чертами лица и короткой, седой бородкой офицер. – Вы искали жилье в Абботабаде на длительный срок?

– Только по средствам, – ответил я.

– Я как раз сдаю.

– И за какую цену, эфенди э…

– Бригадир Фарах. О чем говорить, надо поехать и посмотреть. Сколько не скажи «халва», слаще не станет…

– Очень мудрые слова… – сказал я, чувствуя, как по спине, несмотря на кондиционер, течет холодный пот.

Абботабад был расположен не так далеко от Пешавара, что-то около двухсот километров. Дорога туда вела очень хорошая, потому что Абботабад был излюбленным курортом для пешаварских деловых людей и офицеров. Еще дорога была хорошей потому, что ее строили в расчете на переброску войск прямо к границам Индии. Под Пешаваром стояла единственная в Пакистане танковая дивизия, и дорога была рассчитана на вес тяжелых танковых транспортеров с танками «Абрамс».[130]

Как только мы отъехали от тротуара, водитель включил крякалку и проблесковые маяки под радиаторной решеткой. «Тойота» пробивалась сквозь хаос и месиво улиц Пешавара под недобрые взгляды жителей Пешавара, которые свою власть отнюдь не жаловали. Когда выехали на шоссе, «Тойота» набрала сто тридцать – больше, видимо, не выдерживал мотор. Пикап с солдатами в кузове удерживался на хвосте – иначе в Пакистане ездить было опасно…

В Абботабаде я был первый раз. Но с первого вздоха – не с первого взгляда, а именно с первого вздоха я понял, почему пакистанские генералы строят свои виллы именно здесь, на самой границе с Индией.

Абботабад находится на высоте около двух тысяч над уровнем моря. Горы здесь есть, но невысокие, сплошь поросшие сосной, очищающей воздух и придающей ему аромат хвои. Машины здесь тоже есть, но немного, а отсутствие реки делает воздух сухим и не затхлым. И если в Пешаваре постоянно чем-то воняет – гнильем, дерьмом, несвежей пищей, просто запахом сырости, то воздухом Абботабада хочется дышать полной грудью. Он чем-то напоминает крымский горный воздух.

Мы подъехали к вилле, я заметил машину Вахида – небольшой японский внедорожник. Значит, Вахид не обманул, приехал, и тут меня не собираются арестовывать.

«Тойота» бригадира проехала внутрь. Пикап с солдатами остался на месте.

А неплохо. Конечно, архитектуру портит высокий, выше человеческого роста, бетонный забор, но так даже и лучше – мне лишние глаза не нужны. Перед домом – участок несколько соток, никаких грядок там нет – розы, карликовая сосна, тамариск. Сам дом построен в британском стиле – довольно примитивный, без привычных для России тяжеловесных колонн. У британцев вообще довольно примитивная архитектура, это мы всегда ориентировались на Европу, на Грецию и на древний Рим.

Первый этаж. Вспоминаю, что в Англии первый этаж – это наш второй, а их первый зовется ground floor – земляной этаж, получается. Бросается в глаза помещение для прислуги и для охраны – как-то непривычно для моего советского менталитета. Но они тут так живут. Отдельно помещение для денщика или адъютанта – пакистанская армия бережно хранит традиции старой британской армии, даже тогда, когда сама британская армия от них давно отказалась. Правда, и продувает она индусам раз за разом. Парадокс – за все время существования государства Пакистан его армия проиграла все войны, какие она вела. Единственные войны, какие она не проиграла – это войны с собственным правительством и народом. Сколько тут было переворотов? Три? Четыре?

На втором этаже нас ждал Вахид. Мы троекратно обнялись, и я успел приклеить ему на спину еще один жучок. Что делать, жизнь заставляет…

Пошли просматривать второй этаж. Это уже господская зона, комнаты там большие, светлые. Бросается в глаза, что нет разделения дома на мужскую часть и женскую. Чисто европейский дом. Это показывает, что хозяин дома – человек европейского воспитания. Впрочем, иного и быть не может – у пакистанских военных считается хорошим тоном нанимать детям настоящих английских нянь и отправлять подростков учиться в Сандхерст – практически все генералы пакистанской армии закончили именно это британское офицерское училище, да еще американский Вест-Пойнт его закончил, к примеру, сам Мухаммед Зия уль-Хак. Что же это мне напоминает… ах, да. Она по-русски плохо знала – Пушкин. Наше дворянство в девятнадцатом веке тоже предпочитало французский. Закончилось все Великой Октябрьской Социалистической революцией. Здесь рано или поздно кончится тем же самым, только плюс атомные бомбы.

Третий этаж. Это уже чисто мужская зона, и – я поверить не могу – в одной из комнат с косой крышей и люком стоит телескоп Шмидт-Кассегрейн с увеличением до пятисот раз…

– Любите наблюдать за звездами, – спросил бригадир, видя, как я присматриваюсь к телескопу.

– Да, очень…

– Здесь очень удобно это делать. Нет смога, горы. У нас лучшая страна, для того чтобы наблюдать за звездами…

– Отлично. И за сколько вы сдаете дом?

– Хотелось бы получить шестьдесят.

– Шестьдесят тысяч долларов США в год?

– Ну не марок же. Хотя и марками возьму, если есть.[131]

– Помилуйте, Аллах свидетель, у меня не так много осталось денег. Мне нравится ваш дом, но я не могу вам дать за него больше тридцати…

– Вахид говорил, что вам некуда идти…

– Увы, это так…

– Каждый человек должен иметь собственный дом. Дайте пятьдесят пять, и я помогу вам с видом на жительство.

Сторговались на сорока пяти. Вид на жительство прилагался в подарок. Интересно, что финчасть на это скажет – аренда дома за сорок пять тысяч долларов. Хотя не факт, что явка сгорит… операцию могут и отменить, а если даже не отменят, возможно, мою роль в ней не раскроют. А операция особо важная, под такие деньги выделяют столько, сколько необходимо…

Вахид и бригадир утрясали последние вопросы в саду. Я, вставив в ухо наушник сотового, внимательно слушал.

– Кто это такой?

– Он из Захедана, скрывается. Беженец, из деловых. Кажется, он перешел дорогу аятоллам.

– Шиит, что ли?

– Нет, как раз не шиит. Говорят, он имеет какое-то отношение к «Аль-Каиде», организовал теракт, взорвал стражей.[132]А тебе-то что?

– Это плохо.

– Послушай, ты хочешь сдать или нет?

– Да, да… но получается, что он террорист!

– Будь он хоть кяфиром, лишь бы деньги были.

– Может, ты и прав… хорошо, пусть будет шиит.

– Сколько он даст?

– Сорок пять. И паспорт…

Одно дело сделано…

Договор сделали за остаток дня. Деньги были прямо при мне в виде промышленных алмазов, это очень хорошее средство для сбережения денег и расчета: они дорогие, с ними ничего не случится даже в огне, а небольшие алмазы стандартной огранки весом в пять-десять карат невозможно отследить. Если ювелир опытный, то он поймет, что алмазы намибийские. Понятно, что не якутские – у КГБ были африканские алмазы, их принимали в оплату за нелегальные поставки оружия. Алмазами интересовалась и сеть Хавала. Мы вернулись в Пешавар, и местный хаваладар[133]в одном из ювелирных магазинов принял и оценил камни. Теперь генерал мог получить за них расчет в любой точке сети.

Когда мы остались одни, я спросил Вахида:

– Этот бригадир? На кого он работает?

– На Генштаб.

Понятно… скорее всего, ИСИ. Inter-service intelligence – местное КГБ.

– А с тобой он как связан?

– Водка.

– Что? – не понял я.

– Водка. Он помогает толкать водку. И сам покупает ее – оптом.

Вот это да… пакистанские генералы пьют водку.

– Кем ты меня представил?

– Как и договорились. Беженцем из Ирана…

Индия, недалеко от границы