Я живу, постоянно краснея за упадок ума и морали: раньше врали гораздо честнее и намного изящнее крали.

Я почти силой потащил Элис к ступенькам университета, подальше от беснующейся толпы. Она почему-то отчаянно упиралась. Случайно я поймал ее взгляд и вздрогнул! Девушка была бледной, как полотно. А в глазах застыла боль и такая ненависть, что я чуть не разжал руку. Тем временем, видимо, чтобы подлить масла в огонь, на сцену взгромоздился еще один тип в очках, круглых, как тыквы штанах и красном берете.

- С кем вы, мастера культуры?! – трагически провозгласил он, - К кому вы примкнете, творческая молодежь?! Два достойнейших кандидата сражаются на выборах ради вашего же блага! Что вы скажете в ответ этим благородным людям?

И тут вдруг Элис вырвалась из моих рук, яростно оттолкнув меня в сторону. Подлетела к горестно застывшим за сценой музыкантам. Что-то сказала кудрявому парню, тот протянул ей гитару.

- Не-ет! Слышишь, не смей!

Я орал во весь голос и рвался к этой ненормальной девчонке. Так «подставиться» посреди массовой драки! Да ее вмиг увидят и вычислят все, кому надо! Но крики толпы заглушали мой голос. Элис встала посреди сцены. Сорвала маску, швырнула ее в лицо очкастому демагогу.

- Вот наш ответ!

И ударила по струнам.

Жили просто, жили трудно, дорожили хлебом скудным, приучали к промыслу детей. Было людям не до жиру, от натуги рвались жилы. Сил не оставалось для затей. Но однажды в храме старом дивных идолов расставив, жрец народ приветил речью складною. И какой-то пьяный зритель вдруг воскликнул: «Посмотрите! До чего те идолы нарядные!» Потянулись вереницы странным идолам молиться. Позабыли люди про нужду. Ведь не каждому народу улыбается природа, щеря зубы в каменном ряду! Чтоб свою прославить силу, марши бодрые трубили. Ошалела музыка парадная! Затоптали на плацу дурней, крикнувших жрецу, что идолы его, мол, плотоядные. Эти камни-истуканы ухмыльнулися погано. И, сведя во фронт колонны ратные, проглотили для почина всех подростков и мужчин. Идолы-то были плотоядные! А потом пошло веселье. Истуканы осмелели, во всю ширь раскрыли пасти смрадные. И теперь уж без затей старцев съели и детей. Идолы ведь были плотоядные! И тогда решились вдовы, и в безмолвии суровом закопали идолов в чащобе. А потом, спасая род, родили они сирот. Грустных обитателей трущоб. Те живут все так же трудно, хлеб выращивают скудный, для досуга нет у них минуты. Лишь один юродивый с головой уродливой по лесам с лопатой бродит почему-то…

Она опустила гитару и крикнула в микрофон хриплым, почти сорванным голосом:

- Посвящается вам, господа политтехнологи!

Дальше я ее не слушал. И почти не обратил внимания, подействовала ли песня Элис на беснующуюся толпу? Кажется, кое-где потасовки все-таки прекратились. Да разве музыкой исправишь этот поганый мир! Из последних сил, работая локтями, я пробивался к сцене. И в какой-то момент успел заметить впереди себя до омерзения знакомую лысую макушку. Правда, сейчас этот урод был одет не в косуху, а в неприметный серый пиджак. Господи, что же делать?! Драка на площади вот-вот снова разгорится, а девчонка беззащитно стоит на сцене. Кажется, опять петь собралась, революционерка ненормальная! Серый тип стоял уже почти под сценой. И тут меня снова торкнуло! Не иначе, как опять фамильная находчивость сработала. Я поднял руки и заорал безумным голосом:

- Пожар! Универ горит!

- Где? Где? – послышались испуганные возгласы.

- Там! – я вдохновенно показывал куда-то вверх. – Где химлаборатория! Щаз ка-ак рванет! Бежи-им!

Конечно, на шумной площади меня услышали только те, кто стоял рядом.

Но ничто так быстро не разносится по толпе, как крики «Пожар!» или «Держите вора!» И через пару секунд почти все студенты и прочие горожане истошно голосили и в ужасе метались, забыв про свои распри. Серого типа закружило утащило прочь людское море. Меня тоже чуть не сбили с ног, но я, пинками расшвыряв попавшихся на пути, все же пробился к сцене. Элис там уже не было. Я, чуть не заорав от отчаяния снова, судорожно огляделся. Слава богу, девочка уже стояла на верхней ступеньке лестницы рядом с кудрявым парнем и еще несколькими музыкантами. Я взлетел туда подбитой птицей.

- Убью! – выдохнул я, встряхнув эту авантюристку за плечи. – Выдеру, свяжу и отправлю домой к маме и папе в багажном отделении!

- Некогда! – Элис никак не прореагировала на угрозу.

Она дышала учащенно и была все такой же бледной. – Меня обнаружили!

- Я это уже понял! И что теперь прикажешь делать?!

- Вот что, ребята! – спокойно вмешался рок-музыкант. - Сейчас я вас проведу через универ. Я там все закоулки знаю. Сам недавно в нем учился, а потом преподавал. Выйдем сквозь черный вход. Надеюсь, вы оторветесь от погони.

И он распахнул перед нами высокую дверь.

Мы неслись какими-то подвалами, поднимались вверх по заваленным хламом лестницам и снова спускались в полутемные подсобки. Здание университета занимало гораздо бОльшую площадь, чем казалось при первом взгляде на его фасад. В какой-то момент Элис всхлипнула и споткнулась, чуть не упав.

Я чертыхнулся и подхватил ее на руки…

ГЛАВА 7. А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам - колеса, колеса, колеса…

- Себастьян, прости - шепнула она мне в ухо.

- За что? – прохрипел я.

- Я тебя опять втянула. Это моя война, понимаешь?

- Нет! И понимать не хочу! Маленьким девочкам воевать запрещено! Когда все закончится, я тебя отшлепаю, а потом снова это повторю.

Больше я ничего не сказал. Берег дыхание. Нога гудела и ныла, но пока что исправно сгибалась и разгибалась. Мы выползли наружу сквозь какую-то дощатую дверцу, отогнув одну доску. И оказались среди знакомых гаражей и складов.

- Отсюда до вокзала - пара кварталов. Вам ведь нужно поскорей убраться из города, я правильно понял? – музыкант пожал мне руку. – Удачи! Постарайтесь не попасться на глаза фараонам.

Он нырнул обратно в дыру. Мы, взявшись за руки, медленно побрели вдоль кирпичных и железных стен. Бежать уже не было сил. К счастью, на пути нам никто не встретился. Вынырнув из очередной подворотни, я с удивлением увидел перед собой привокзальную площадь. Рекламные огни были погашены, над городом занимался тусклый рассвет. Мы ускорили шаг. Вошли в здание вокзала. Я хотел сразу же кинуться к кассам, но Элис буквально повисла у меня на руке.

- Нет, Себастьян, не надо!

- Ты что, совсем рехнулась? Нам отсюда валить пора! И как можно скорее!

- Пожалуйста! - она чуть не плакала. - Идем на перрон! На первую платформу. Я знаю, что говорю, Себастьян, ну поверь мне!

Ничего не понимая и мысленно выкрикивая самые непечатные слова, я молча шагнул вперед. Стеклянные двери бесшумно разъехались и сомкнулись за нашими спинами.

- И что теперь? - буркнул я, поеживаясь на стылом предрассветном ветру.

- Подожди чуть-чуть - начала девушка и не закончила своей фразы.

Вдоль пустого перрона к нам бежал печально знакомый лысый тип в сером. Рядом с ним мчались двое полицейских в касках и один мужик в шлеме и с копьем. Пронзительный свист прорезал воздух. Я крикнул Элис:

- Беги!

И сделал шаг вперед, заслонив ее собой. Она не двинулась с места.

Только вдруг присела на корточки, и начала что-то чертить на земле, приговаривая какие-то слова лихорадочным шепотом.

- Беги, ненормальная!

Мужик в медном шлеме уже занес копье над головой. Полицейский выхватил пистолет. И тут грохот и лязг колес обрушился на нас лавиной звуков!

Поезд, возникший из ниоткуда, мчался прямо к нам, НЕ КАСАЯСЬ РЕЛЬСОВ!!! Вот он издал оглушительно громкий протяжный гудок. Откуда-то из-под колес вырвалась струя пара. Наших преследователей буквально сдуло в сторону и отшвырнуло к стене вокзала. Поезд замедлил ход. Я увидел открытую дверь одного из вагонов. Втолкнул туда Элис, сунул ей в руки гитару. Потом сам повис на подножке. Попытался подтянуться. Это мне почти удалось, но проклятая раненая нога тянула меня вниз, как гиря.

Но тут девчонка, всхлипывая и бормоча такие слова, от которых мой командир покраснел бы от стыда, буквально втянула меня в тамбур за шиворот.

Я собрал последние силы. Встал. Дотащился до ближайшего купе и бросил туда свои вещи. Потом вспомнил, про дурацкий карнавальный грим. Наверно, сейчас я похож уже не на пирата, а на Чингачгука в полной боевой раскраске. Надо хоть умыться, что ли. Я сделал несколько шагов по направлению к умывальнику. Нога и голова одновременно взорвались фейерверком жуткой боли. И тут я, кажется, все-таки отключился.

Лучше бы я этого не делал! Потому, что подсознание, сложившее банки с литрами, быстро отправило меня на последнюю войну. Мы снова тащились по пустыне, охраняя конвой с беженцами. В какой-то несчастливый момент чертов террорист сумел приблизиться к припаркованной на стоянке колонне автобусов - под видом «спасателя» с продовольственными наборами и подарками для детей. Последнее, что я помню – глаза маленькой девочки с пластмассовым паровозиком в руках. Когда заминированная машина «рванула», взрывной волной меня отбросило в сторону. Я лежал на земле среди раненых и убитых, и на лицо мне капала чужая кровь…

- Неееет!!!! – заорал я, внезапно поняв, что детские глаза на чумазом личике до боли напомнили мне другие, принадлежавшие Элис.

И очнулся. Не сразу поняв, что лежу на полке, и на лицо мне капают ее слезы. Поезд мерно стучал колесами, благополучно унося нас от странного города Валенбурга и всех его политических разборок. Я приподнялся на локте и посмотрел в окно. Там опять расстилалась безбрежная морская гладь. Край солнца не спеша поднимался над водой, раскрашивая волны в золотой цвет. Покой и безмятежность царили над этой привычной и прекрасной картиной.

- Будем надеяться, что никакой «Трафальгар» или «Вирджиния» тут не всплывут – буркнул я, снова откидываясь на подушку.

Наверное, следовало спросить Элис – о какой войне она говорила? Но пока на это не было ни сил, ни желания. Хотелось элементарного: раздеться, нырнуть под одеяло, и просто полежать в тишине. И чтобы ничего нигде не болело. Но для того, чтобы все это проделать следовало, как минимум, стянуть с себя башмаки. Свои армейские ботинки я любил и ненавидел одновременно. Они были удобны при ходьбе, и просто незаменимы в любой драке, но вот шнуровать их было – сущее наказанье!

Особенно, с моей коленкой. Как-то не получалось у организма никакой дружбы с искусственным суставом. А, кроме всего прочего, я до сих пор не мог понять – ЧТО там может болеть?!!

Я кое-как сел на полке, опустил ноги на пол и попытался развязать шнурки.

В голове снова предательски зашумело. Я вцепился пальцами в край стола с одним единственным желанием – не отключиться. Возвращаться в пустыню совершенно не хотелось…

- Черт! – пробормотал я. – Вот же засада! Чувствую себя каким-то Железным Дровосеком, попавшим под дождь! Все скрипит и ничего не гнется! Хотя титан вроде бы не должен ржаветь?

Элис восприняла мои слова, как руководство к действию. Она мгновенно вытерла слезы и тут же бросилась мне помогать. Я позволил себя раздеть и уложить. Хотя с детства этого не любил. И никого прежде к своей персоне не подпускал. Маменька едва не разорилась на няньках, которые, словно утки в осеннюю пору, улетали из нашего замка пачками. В общем, в этом плане я рос редкостным упрямцем. Вот только о том, кто из моих предков был таким же «подарком к празднику» история умолчала. Возможно, что и его портрет может обнаружиться в дровяном сарае. Интересно было бы послушать – о чем он беседует с прадедушкой Бёррисом долгими зимними ночами? Если, конечно, они оба не попали куда-нибудь в печку…

При слове «печка» в моей дурной голове что-то щелкнуло – и из памяти полезли строчки:

Такой у нас нрав спокойный, что без никаких стараний, нам кажется путь окольный кратчайшим из расстояний. Оплачен страховки полис, готовит обед царевна... Но помни: отходит поезд, ты слышишь?! Уходит поезд сегодня и ежедневно. Мы пол отциклюем, мы шторки повесим, чтоб нашему раю - ни краю, ни сноса. А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам - колеса, колеса, колеса, колеса... От скорости века в сонности живем мы, в живых не значась...

Непротивление совести - удобнейшее из чудачеств! И только порой под сердцем кольнет тоскливо и гневно: уходит наш поезд в Освенцим! Наш поезд уходит в Освенцим сегодня и ежедневно!

Подсознание тут же услужливо подсунуло мне кадры военной кинохроники, и

они были куда страшнее пережитого мной в ливийской пустыне.

Огромные комнаты, наполненные... очками, десятками тысяч пар обуви, ... детскими вещами... Смотришь, и понимаешь, что у тебя внутри пустота.

А волосы шевелятся от ужаса. Ужаса осознания, что эти очки и туфли принадлежали живому человеку. Может быть, почтальону, а может быть студенту. Обычному рабочему или торговцу на рынке. Или девушке. Или семилетнему ребенку. Освенцим. Место зла и бесчеловечности…

Я вздрогнул. Сел на своем ложе, и, наконец, задал вопрос, который мучал меня уже несколько дней.

- Девочка моя! Я не стану тебя спрашивать – откуда ты взялась? Но ответь мне – ЧТО это за поезд? И скажи - КУДА мы едем?

Элис подняла на меня глаза. В эти глаза можно было заглянуть, как в дом, когда на окнах нет занавесок. И, заглянув в них, я увидел огромную печаль, совершенно не свойственную молоденьким девушкам.

- Это волшебный поезд – пролепетала она.

– Он называется «Голубая Стрела».

- Чее - ево? – изумленно протянул я, мало сейчас отличаясь от того, злодея у которого я интересовался «квадратом гипотенузы».

Элис вздохнула, опустила глаза и принялась крутить в пальцах прядь своих волос.

- Ты думаешь – я сумасшедшая?

- Вовсе нет! – оптимистично отозвался я, прогоняя от себя именно эту мысль. – Просто никогда на ТАКИХ не ездил…

- Так сошлись звезды, что раз в сто лет этот поезд приходит на самый обычный земной вокзал. Причем, никто не может заранее предсказать – в какой именно город он приедет? Ты оказался на нужном вокзале в нужное время. Хотя, может быть, все дело в твоем имени?

- А что в нем такого? – глупо спросил я.

- Себастьян - римский легионер, христианский святой, почитаемый как мученик. А еще Себастьян - путешественник, он изучает мир, чтобы понять смысл жизни.

Я присвистнул.

- Ну, надо же! Я ведь и вправду – легионер, хотя и бывший. Вот только на святого я мало похож.

- Зато на мученика - вполне! – рассмеялась Элис.

А потом наклонилась и осторожно поцеловала меня в разбитые губы. Но я даже толком на это не отреагировал. Мысли мои были заняты поездом.

- Так, хорошо – сказал я, уклоняясь от очередного поцелуя. – А почему ты назвала его «Голубой Стрелой»?

- А ты что, не читал сказку с таким названием? – удивилась девушка.

- Нет – хмыкнул я. – В моей жизни хватало других сказок. И однажды я их невзлюбил. И читать перестал.

- Ну и зря! Этот сказочный поезд сбежал от вредной Феи к бедному мальчику Франческо! Мне так нравилась эта книжка, что я зачитала ее до дыр!

- Хм! А от кого сбежала ТЫ? И кто за тобой охотился?

- Одни мерзавцы. Это же не простой поезд, а межпространственный. Ну, или межконтинентальный – кому как нравится. Воюющим сторонам такая штука, ой-ой, как нужна! А я умею его вызывать…

- Ага! Пазл начинает складываться! – подумал я. - Стало быть, эти подонки пасли девочку от самого бара. Типа "группа захвата". Со спецподготовкой. Это объясняет, почему я в одиночку не смог с ними справиться. Мда! Кажется, я слишком рано списал себя в утиль! А как же первое правило легионеров – никогда не сдаваться?

Я вспомнил, как нам говорили: "Главная наша задача сегодня состоит в предотвращении военных действий". Собственно, этим я и занимался все последние пять лет. И продолжал бы делать это дальше – если бы не проклятая коленка, из-за которой мне пришлось прервать контракт…

- А вот интересно – ЧТО было бы, если бы из трех своих имен я выбрал какое-нибудь другое? – улыбнулся я.

- Не знаю – вздохнула Элис. – Но мне почему-то кажется, что от судьбы убежать нельзя.

- Ага! Зато можно от нее уехать! На поезде.

Давай, рассказывай мне свою сказку! Хочу, как говорится, изучить матчасть!

- Хорошо. Слушай! – сказала Элис, устраиваясь у меня под боком, и стараясь не задеть мои побитые ребра. - Жила такая синьора – без пяти минут баронесса. Не самая плохая, в общем, тетка. Но немножечко скупая. И вот однажды говорит она своей служанке:

- Итак, подведем баланс. Дела в этом году неважные, денег маловато. Еще бы, все хотят получить от Феи хорошие подарки, а когда речь заходит о том, чтобы платить за них, все начинают торговаться. Все стараются брать в долг, обещая уплатить потом, как будто Фея – это какой-то колбасник. Впрочем, сегодня особенно жаловаться нечего: все игрушки, которые были в магазине, разошлись, и сейчас нам нужно будет принести со склада новые. Я рискую заболеть воспалением легких, разнося свои товары, и никакой благодарности! Этот не хотел деревянную саблю – подавайте ему пистолет! А знает ли он, что пистолет стоит на тысячу лир дороже? Другой, представьте себе, хотел получить аэроплан! Его отец – швейцар курьера секретаря одного служащего лотереи, и было у него на покупку подарка всего триста лир. Что я могла подарить ему за такие гроши?..

Я начал дремать, убаюканный голосом Элис. И видел себя то - Начальником поезда, то - Машинистом, то - Летчиком, то – Генералом войска оловянных солдатиков… История была длинная, забавная и запутанная. Но больше всего мне понравилась в ней одна фраза: все игрушки мира не стоят одного друга.

ГЛАВА 8. Что не поле - то редут: вряд ли выберешься целым…

- Ну вот, ты заснул и не узнал, чем закончилась сказка - с притворным огорчением сказала Элис.

И ласково коснулась моей щеки. Я снова прижал ее прохладные пальцы к губам.

- Почему же не узнал? Я хоть и дремал, но все отлично слышал. Волшебный поезд остался у сына путевого обходчика. Храброго мальчика, которому удалось предотвратить крушение поездов. А игрушечный песик превратился в настоящего, и стал верным другом для Франческо. Да и вредная фея подобрела. Так что у этой сказки, как положено, счастливый финал.

Я сел на полке, чувствуя себя бодрым и вполне отдохнувшим. Приобнял девушку за плечи.

- А вот какие недобрые силы заставляют тебя метаться по всем этим странным мирам, детка? И почему сказочный поезд появляется по первому твоему зову? Ты не хочешь рассказать мне СВОЮ историю, Элис?

Она резким движением освободилась от моих объятий. Встала, нервно поправила волосы. Потом сказала, глядя в окно:

- Себастьян, можно я сделаю это потом? Сейчас мне очень больно. Перед глазами до сих пор стоит та площадь возле университета. И то, как веселый карнавал превратился в отвратительную вакханалию местных политиканов!

- Ладно - озадаченно произнес я. – Потом так потом. Не думал я, что ты примешь так близко к сердцу проблемы жителей чужого города.

Элис снова повернулась ко мне. В потемневших зеленых глазах стояли невыплаканные слезы.

- Потому что во Вселенной все взаимосвязано! Ты сломаешь цветок, а где-то на далекой планете промчится ураган и погубит заповедный лес. Жители страны выберут в правители подлеца или жулика. А в соседнем пространстве разразится кровавая война. Маленькое зло, сотворенное в одном мире, отзывается страшными последствиями в другом! Оно растет в геометрической прогрессии! Как цунами, понимаешь? Сначала у подножия подводного вулкана рождается небольшая волна, а потом она все растет и растет, пока не обрушится черной стеной на мирные прибрежные города.

Элис замолчала. Я тоже примолк, пораженный нарисованной ею страшной картиной. Потом осторожно спросил:

- Но ведь этому злу можно противостоять? Иначе, зачем жить на этом свете?!

- Думаю, что можно - со вздохом ответила девушка. – Ведь недаром «Голубая Стрела» встретилась нам обоим.

Элис вышла за кипятком, а я все-таки сходил в умывальник. Привел свою прическу и физиономию в относительный порядок

и с удовлетворением отметил, что следы ночного сражения стали на ней почти незаметными. Возможно, доброе волшебство этого поезда обладало еще и целительной силой. Но делать еду из воздуха не научились пока что ни в одной сказке. Чайку-то мы попьем, а вот проблему питания придется решать незамедлительно.

- Война - войной, а обед – по расписанию - громко сказал я классическую фразу, входя в купе. – Элис, у тебя не завалялось случайно в бездонном чехле от гитары еще одного бутербродика?

Девушки на месте не оказалось, а стаканы с чаем стояли на столе и весело звенели ложечками в такт колесам. Ну, мало ли куда моя подружка отлучилась по своим девичьим надобностям? Раскрытый чехол лежал на полке. Надеюсь, Элис не будет сердиться на меня из-за того, что я немного тут похозяйничаю. И я сунул руку в глубину гитарного футляра. Там не было НИЧЕГО!

Ни медицинских принадлежностей, коими девушка спасала меня в первые минуты после драки. Ни ее карнавального костюмчика. Хотя, пока я спал, Элис успела переодеться в привычные рваные джинсы и майку защитного цвета.

Ни расчески, ни злосчастной косметички, ни даже завалящей корочки хлеба! Более того! Когда я полез в этот чехол, в первую секунду мою руку обдало просто леденящим холодом. Будто я сунул ладонь внутрь морозильной камеры.

- Загадок становится слишком много! – растерянно буркнул я.

И зачем-то встряхнул чертов футляр. На пол выпал потертый газетный лист. В глаза сразу бросился заголовок, набранный жирным шрифтом: «Обстрел тангерийскими войсками железнодорожного вокзала в Ирении. Сотни убитых и раненых». И фотографии, взглянув на которые, я сразу отвел глаза. Но что это за страны? Тангерия, Ирения… На каком континенте земного шара они находятся? Или…уже не земного?! За спиной раздались тихие шаги. Элис стояла на пороге купе, вцепившись побелевшими пальцами в край дверного проема. Я неловко протянул ей лист со страшной статьей.

- Извини, девочка моя. Я без спроса покопался в твоих вещах. И вот…

Она медленно шагнула к полке. Села, знакомо подтянув к груди коленки.

И, глядя вперед невидящими глазами, тихо произнесла:

- Сначала это была одна страна. Небольшая, небогатая. Совсем не ведущая мировая держава.

Она усмехнулась одним углом рта.

- Совсем, как в той песенке. «Жили плохо, жили трудно. Дорожили хлебом скудным». Но хотя бы был мир. А потом…

Элис замолчала на мгновение. И выкрикнула с яростью, с накипевшей болью:

- Главное, никто толком не знает, из-за чего все началось! Ты спросил, почему меня так накрыло в Валенбурге? У нас тоже были выборы. Два кандидата обещали стране золотые горы. Потом пошел раскол и смута по всей стране. Люди словно обезумели! Каждый день митинги и драки на площадях. Говорили, что над городами с вертолетов распыляли какие-то вещества, от которых народ дурел и начинал делать то, что ему приказывали приспешники этих рвущихся к власти уродов. Звучит, как полный бред, но сейчас я в это почти верю. Это проще принять, чем мысль о том, что сосед по лестничной клетке, которого ты знала с детства, объявляет твою семью врагами нации и грозится всех убить.

Я содрогнулся. Перед глазами сразу всплыли привидевшиеся мне чудовищные картины немецкого концлагеря. Я сказал почти умоляюще:

- Элис, если тебе тяжело, не надо, не рассказывай дальше!

Она отрицательно мотнула головой.

- Нет, теперь я расскажу ВСЕ. Я тогда совсем еще мелкой была. Когда смута превратилась в гражданскую войну. И одна страна раскололась на две, ненавидящие друг друга державы. Были сражения. Потери с обеих сторон…

И как всегда, больше всего страдало мирное население.

Девушка сжалась в комочек. Сказала шепотом.

- Наш город бомбили почти каждый день. Мама и бабушка решили, что пора бежать. И так решило полгорода. Помню бесконечную пыльную дорогу вдоль пшеничного поля. Вереницу людей. Пеших. У автомобилей быстро кончился бензин, а взять его в этой глуши было негде. Люди медленно тащились, несли свои чемоданы, узлы, котомки. Каждый миг где-то начинали плакать дети. Еще помню, мама взгромоздила на плечи большой брезентовый рюкзак моего отца. Он погиб в первом же бою. За свободную Ирению – так написали в похоронке.

Элис вновь горько усмехнулась.

- А мне невероятно повезло. Какой-то фермер сжалился над нами и одолжил маме свою лошадь. На нее закинули рюкзак и посадили меня. Я ехала, и мне даже было интересно. Такое приключение! А потом…

Элис уткнулась головой в коленки. На светлую ткань джинсов упали темные пятнышки.

- Прилетел бомбардировщик. Были взрывы. Были дикие крики людей.

Я скатилась со спины лошади и спряталась под ее животом. И лошадь, среди всего этого ада, СТОЯЛА НЕПОДВИЖНО! Она спасала меня. Я видела, как у самых ее копыт взлетали пыльные фонтанчики от врезающихся в землю пуль. Но животное не сделало ни шагу!!!! Ты понимаешь, Себастьян?! Лошадь оказалась умнее озверевших, спятивших от этой войны людей! Она делала единственное, что было нужно и правильно. Защищала ребенка!

Голос ее сорвался. Я не выдержал. Рванулся к Элис, подхватил ее на руки, сжал в объятиях.

- Хватит, довольно. Девочка моя, родная, успокойся. Не надо! Не вспоминай больше!

Я говорил что-то еще, пытался даже ее поцеловать. Меня самого колотило от такого рассказа. Господи, что довелось пережить этой девчонке! Поганый мир, проклятая война!..

Элис со слабой улыбкой высвободилась из моих рук.

- Да я в порядке, Себастьян. Видишь, уже не плачу. В общем, что было дальше, я не помню. Потому что потеряла сознание. А очнулась в чужом доме у полузнакомой женщины. Оказывается, после бомбежки меня и немногих уцелевших подобрали какие-то сердобольные люди и довезли до соседнего города. А там меня в лагере беженцев опознала двоюродная тетка матери.

И забрала к себе жить. Она была очень добра ко мне. Кстати, в ее доме я и прочитала ту самую историю про волшебный поезд. Я тогда часто рисовала его в школьных тетрадках. И мне казалось, что картинка вот-вот оживет. Машинист высунется из своего окошка, помашет мне рукой и пригласит в путешествие. И мы все уедем туда, где нет ни войн, ни выстрелов.

А однажды я сделала игрушечную железную дорогу из спичечных коробков и пластилина. Рельсы нарисовала прямо на полу. И хочешь верь, хочешь нет, Себастьян, мой ПОЕЗД ПОЕХАЛ! Без батареек, без электричества. Сначала по полу, потом он поднялся в воздух. Я поняла, что «Голубой Стреле» нужна свобода. Как небо – птице! И я распахнула окно. И мой игрушечный поезд взмыл в синюю вышину, а за ним серебристыми полосками потянулись рельсы. А над самым моим ухом кто-то сказал:

- Ты открыла сказке дорогу в реальный мир, Элис. Отныне сказка станет твоей защитой в самый тяжелый час. Позови нас. И нарисуй рельсы на любой поверхности, что будет под твоими руками. И мы придем на помощь!

Девушка снова замолчала. И я уже решил, что ее рассказ закончен. Но она потерла заплаканные глаза и с усилием продолжила:

- Мне осталось рассказать совсем немного. Про странный случай с игрушечным поездом я никому говорить не стала. И постепенно мне начало казаться, что это был просто сон. Я мирно жила у тети, играла, ходила в школу, делала уроки. А потом война докатилась и до этого города. Тетя решила эмигрировать за границу. И меня тоже взяла с тобой. Все уже было готово: чемоданы собраны, визы куплены. Кто же мог знать…

- Да – тихо сказал я. – Именно в этот день Тангерия начала обстрел железнодорожного вокзала.

Элис кивнула.

- Бомба попала в наш вагон, который только начал отходить от перрона. Меня выбросило наружу взрывной волной. Наверно, в тот момент я вела себя, как сумасшедшая. Не пряталась, как все, от взрывов. Не бежала прочь. Просто упала на колени и начертила на пыльном, заваленном бетонной крошкой асфальте две параллельные линии. И почти не удивилась, когда солнце заслонили клубы паровозного дыма. А поезд завис в паре метров над разгромленным перроном.

Она вздохнула.

- Конечно, я пыталась вернуться обратно. Но вместо этого попадала в разные другие миры. И, почему-то, чаще всего в Валенбург.

А однажды прямо в раскрытое окно «Голубой Стрелы» залетел этот листок со статьей из газеты. Видишь? В некрологе есть фамилия моей тети.

Элис всхлипнула.

- А с недавних пор я почувствовала за собой слежку. Не знаю, каким образом враждующие стороны узнали обо мне и моей способности вызывать на помощь волшебный поезд. Но мне уже приходилось срочно удирать из незнакомых пространств. В этот раз меня спас ты.

Она опять по-детски ткнулась носом мне в плечо, совсем, как позапрошлой ночью. Я погладил Элис по волосам и сказал нарочито бодрым голосом.

- Ну, ты мне тоже очень помогла. И вообще, как говорил один очень мудрый хоббит: «Пока жив – все жив. А не помрешь – так и есть захочется». Все это, конечно, в равной степени печально и волшебно. Но мы с тобой живы, а значит, должны думать о насущных делах. Так вот, у тебя в магическом гитарном чехле не завалялось случайно одинокой котлеты? В крайнем случае, я согласен и на бутерброд с черствой колбасой. Но только не с сыром! Сыр я ненавижу - это у нас семейное.

Моя старательно легкомысленная болтовня сработала. Элис отвлеклась от тяжелых воспоминаний и удивленно распахнула глаза:

- Почему семейное?

- Потому, что один мой далекий предок тоже любил путешествовать по разным планетам. И однажды угодил в пространство, где все было сделано из сыра. Даже дома и дороги! Но, поскольку, сыр – вещь скоропортящаяся, а климат там был жаркий, а предку пришлось волей случай в этом мире задержаться…

В общем, вернувшись домой, мой прапрапрадед первым делом приказал выбросить из кладовки все сырные головы. А потом облил себя с головы до пят розовой водой и тем же составом велел вымыть все комнаты в замке. Говорят, что еще после этого он и на месяц долго смотреть не мог, потому что он напоминал ему кусок сыра.

Все-таки фамилию великого фантазера я носил недаром! Девушка окончательно вытерла слезы, рассмеялась, хоть и несколько нервно, и полезла в свой чехол.

- Нет, дорогой, не пугайся. Твоего ненавистного блюда мы сегодня не получим. Кстати, я сама не знаю, кто или что сделало гитарный футляр, как ты говоришь, бездонным и волшебным. Просто, как только я очутилась в этом поезде, он приобрел такие свойства. Я вспоминаю вещи, предметы или продукты, которые были в нашем доме, а потом достаю их из чехла. Обычно, по паре за раз. Конечно, это должны быть легкие вещи, а не шкафы и стулья, к примеру. Кстати, деньги таким способом тоже достать нельзя.

- А так хочется! – мечтательно вздохнул я. – Наличность в моем кармане пока шуршит, но все тише и жалобней. Ладно, моя железнодорожная фея! Раскрывай свой чехол - самобранку. Твой бедный рыцарь так голоден, что способен слопать собственный доспех.

В этот поздний час волшебный футляр послал нам две пары бутербродов с ветчиной и пачку вафель.

- Пока, в принципе, неплохо - ободрительно проворчал я. - Но на следующей же станции я всерьез озабочусь запасом еды. Кстати, детка, почему в твоем чехле холодно, как в животе у лягушки?

- Так межпространственный вакуум же! – с солидным видом профессора

астрономии сообщила мне Элис. – Чтобы перелететь из одного пространства в другое, нужные мне предметы попадают сначала в него.

- Ясно - делая вид, что понял, протянул я. – Ну вот, поели, теперь, как говорится, можно и поспать. Что-то из меня сказочные цитаты сегодня, как горох, сыплются. Это все ты, дорогая фея, виновата!

ГЛАВА 9. Лето упало в Лету - как камень в пруд…

Элис не отозвалась на шутку. Она опять уставилась в темное окно. А потом сказала тихо и жалобно:

- Себастьян, знаешь, мне иногда кажется, что все это просто сон. Или что я на самом деле погибла под бомбежкой на том вокзале, а теперь моя душа летает по всем этим мирам. А меня самой больше нет на свете!

Меня опять тряхнуло от злости на весь мир и острой жалости к ней. Я сел рядом с Элис. Крепко встряхнул ее за плечи. Сказал самым строгим, не терпящим возражения тоном:

- Ты мне эти глупости брось! Ишь, чего выдумала – нет на свете! На привидение ты, дорогуша, совсем не похожа. Так что я тебя мигом отучу от дурацких мыслей!

И с этими словами я решительно дернул Элис за каштановый завиток. Она пискнула.

- Чувствуешь? – не сбавляя суровости, спросил я.

- Ой! Ага.

- То-то же!

И сразу же, без перехода, ласково коснулся губами ее губ. Девушка на миг замерла, а потом обняла меня руками за шею. Так мы и целовались, прерываясь на миг, чтобы прошептать друг другу какие-то нежные слова, и снова смыкая объятия. Потом я осторожно отстранился и прошептал:

- Теперь веришь, что ты – живая?

- Верю – чуть слышно ответила девушка. – Спасибо тебе, Себастьян.

- Да не за что - усмехнулся я. – Если опять одолеют дурацкие сомнения…

- Я буду знать, где искать лекарство! – с готовностью ответила Элис.

И мы поцеловались еще раз. Потом девушка начала зевать и тереть кулачками глаза. Я опять, преобразившись в строгого дядю, велел ей немедленно отправляться спать. Уснула Элис почти мгновенно. Видимо, ресурс ее сил был на этот вечер исчерпан. А вот ко мне сон не шел. Я стоял в тамбуре, слонялся по пустынному коридору и все думал о превратностях хитрой тетки Судьбы, бросившей нас друг другу в объятья.

За пять лет, проведенных в легионе, я досыта насмотрелся на таких девочек. И частенько думал о том, что погибшие – куда счастливее выживших. Им не надо жить дальше с такой дырой в сердце, или, упаси Господи, сиротой или калекой. Их страдания уже закончились. А что прикажете делать остальным? Наверное, больше всего в данной ситуации везло совсем маленьким детям – они ведь не понимали, ЧТО происходит? И, скорее всего, ничего не помнили…

Хотя – черт его знает, какие сюрпризы преподнесет им собственная память, когда они станут взрослыми?

Даже мне – стороннему наблюдателю, все это выходило боком. Наш капрал любил повторять, что на службе надо слушать голос долга, а не голос сердца. Но куда ж его денешь – это бедное сердце, готовое разорваться на части при виде чужих страданий? Порой мне тоже кажется, что меня – нет. В смысле, как человека – нет. И я – просто робот. Потому, что в груди у меня – камень. И я не способен больше ни на какие чувства. Просто – плыву по течению, живу по заданной программе. И ничего больше. «Бесчувственная машина» – так обычно говорят о наших механических друзьях. И я все больше становлюсь одним из них. Хотя я все еще бываю зол или голоден, и способен ощущать боль или страх. Но все это как-то не по-настоящему. Как будто, меня засунули в какой-то кокон, из которого уже вряд ли вылупится прекрасная бабочка… Даже стихи я пишу какие-то дурацкие:

Лето упало в Лету - как камень в пруд. Если вернешься в осень - то будешь цел. Летом любые пророки безбожно врут. И на тебя равнодушно глядят в прицел. Смерть убивает душу, как яд - вино. Сводки с фронтов - это тоже дорога в Ад. Но даже тем, для кого это лишь кино, ленту судьбы не дано отмотать назад. Больше не важно - "против" ты или "за", если в чужом окопе твой бывший друг. И остается только смотреть в глаза - раз уж нельзя ничего изменить вокруг.

Легко сказать! Я ведь даже в глаза Элис смотреть – боюсь. Потому, что вижу в них ту убитую ливийскую девочку…

Я покопался в кармане и достал из него маленькое пластмассовое колесико – все, что осталось от ее игрушки. Сколько лет прошло, а я так и ношу его с собой…Никак не могу с ним расстаться. Мне почему-то кажется, что пока я оно со мной, цел паровозик и жив ребенок. Наверное, из тех же соображений у меня не поднимается рука удалить с телефона номера моих погибших друзей. Вдруг – это просто кошмарная ошибка? И кто-нибудь из них мне однажды позвонит?..

Окончательно разбередив душу, я вернулся в купе. Пожалев, что не умею плакать, я взгромоздился на верхнюю полку, и волевым решением заставил себя заснуть. Весь оставшийся кусок ночи мне снилось, что я – чехол для гитары. Потому, что во мне живет межпространственный холод, и из меня можно доставать воспоминания…

Утром я устыдился своей слабости. Взрослый мужик, а рефлексирую, как подросток! Я же прекрасно знал, что война - дерьмо! Собственно, и в легион-то я записался, чтобы планета стала чище. Так в чем же дело? Я остался жив, мои родные – целы. А потеря