Я могу обгонять своё время по встречной, чтоб увидеть тебя хоть минутою раньше.

Толпа притихла. Элис крепко взяла меня за руку и вдруг положила голову мне на плечо. Я на мгновение замер, а потом тоже обнял ее за плечи и привлек к себе. Так мы и стояли, посреди толпы, и все же чувствуя себя отделенными от этого шумного и холодного мира. Здесь и сейчас существовали только мы и музыка. Вьющиеся мягкие пряди девушки щекотали мою шею, я чувствовал на своей щеке ее легкое дыхание и ощущал почему-то аромат яблок, струившийся от ее волос. Мне отчаянно хотелось задержать это мгновение! Растянуть его и превратить в Вечность.

Я не помню других. Я уже не играю в эти полутона отражённого света. Я почти научился любить, не сгорая, но ещё не умею любить безответно. Я смотрю на тебя, я цепляюсь по-птичьи за последнее солнце, согретое взглядом. Я могу описать твою жизнь постранично - с того места, где мы появляемся рядом…

Закончить песню артисту не дали. Откуда-то из-за угла вдруг раздались звуки совсем иной музыки. Громко ухал барабан, гремели трубы, оглушительно звонко взвизгивали и дребезжали медные тарелки. Все это складывалось в какой-то неблагозвучный, но явно военный марш. Однообразная, как казарменный плац, мелодия ввинчивалась в уши. И вскоре на площадь вышло шествие, весьма далекое от карнавального.

Это была стройно шагающая колонна из мужчин среднего возраста и вполне почтенного вида. Одеты они были, в основном, в черные сюртуки с ослепительно белыми крахмальными манишками. И что самое дикое – в руках эти люди несли большие, прикрепленные к палкам плакаты с изображением какого-то прилизанного типа во фраке с бабочкой и моноклем в правом глазу.

Все, кто был на площади, удивленно обернулись навстречу странной демонстрации. Музыкант на сцене растерянно опустил гитару.

Один из демонстрантов призывно взмахнул рукой, и кто-то из идущих рядом тут же подал ему большой мегафон. Он и еще несколько мужчин рядом с ним вскарабкались на сцену.

- Молодежь! Будущее Нации! – взревел говорящий, - Судьба славного, овеянного веками Валенбурга – только в ваших руках. Поддержите нашего кандидата в мэры города! Голосуйте за лорда Лотрока! Лорд Лотрок – это сила и независимость! Он тот, кто почитает наши священные традиции и не допустит того, чтобы презренные сапоги переселенцев с Востока, этих ничтожных иноверцев, топтали дорогие нашему сердцу мостовые. Лорд Лотрок наведет порядок в Валенбурге и железной метлой выметет всех, кто мешает нашему городу процветать и развиваться. Слава Закону и Порядку! Кроме того, лорд Лотрок свято чтит науку и просвещение. Господа наставники, присутствующие на празднике, это касается и вас! В случае победы на выборах, наш благородный кандидат обязуется выплатить старейшему учебному заведению Валенбурга премию в размере ста тысяч окладов всех его преподавателей. И каждому студенту предоставить именную стипендию. Вы слышали? КАЖДОМУ!!!

Толпа дружно охнула и заволновалась, неразборчиво зашумев.

Я нахмурился. Происходящее нравилось мне все меньше и меньше. Присутствовать на политических разборках в разгар всеобщего гуляния, когда народ разгорячен дешевой выпивкой, было откровенно небезопасно. Надо немедленно выбираться отсюда! Я потянул Элис за локоть, одновременно ища мало-мальски свободный выход с этой проклятой площади. Но тут с другого ее конца, так же, грохоча трубами и барабанами, ворвалась другая колонна демонстрантов. И тут же полезла на сцену, бесцеремонно спихивая с нее типов в манишках.

- Петерсен! Купец Петерсен! Почетный житель Валенбурга! – голосили по очереди мужики, одетые в пестрые камзолы, блестевшие золотом пуговиц. – Наш старина Петерсен не кичится своим происхождением, как некоторые. Он такой же, как и вы, ребята! Что вам этот чванливый лорд?! Голосуйте за купца Петерсена! Вот лучший мэр для нас! Он отличный хозяйственник! Тот, кто умеет навести порядок в своей лавке, наведет порядок и в городе. Старина Петерсен откроет новые магазины и обеспечит всех неимущих достойной работой. Наш добрый купец уже ведет переговоры с Западными партнерами насчет совместного открытия в Валенбурге сети казино и кафешантанов. Деньги рекой потекут в городскую казну! И тогда, дорогие друзья, старина Петерсен поднимет зарплату ВСЕМ, кто до сих пор живет за счет скудных подачек от Муниципалитета. Вы слышите нас, учителя, доктора, музыканты и актеры? Только купец Петерсен может помочь вам!

Выкрикивая все это в летающий из рук в руки мегафон, демонстранты изо всех сил трясли в воздухе портретами какого-то толстого усача.

- Ваш лавочник продаст наш город иноземцам за копейку! – завизжали в ответ аристократы в черном.

- Это ваш поганый лорд уже продал свой замок за долги! – не остались в долгу купцы, - У него за душой – ни гроша, одни лживые обещания. Эй, молодежь, что вам сейчас наговорили эти жалкие людишки? Каждому студенту именная стипендия? ПОСЛЕ выборов?!

Ха! Добрый друг ученой молодежи, старина Петерсен даст вам денег прямо СЕЙЧАС!!!

И тут, словно повинуясь неслышимому сигналу, все приверженцы усатого Петерсена, как один, распахнули тугие кошельки, висящие на поясе.

И в толпу золотым дождем полетели монеты! Это уже был грязный прием! Люди на площади заметались, ловя подачку. Начиналась свалка и не только из-за дармовой подачки. Все чаще в толпе среди молодежи стали раздаваться агрессивные выкрики:

- Лотрок! Дворяне правы! Петерсен наш всех купит и продаст!

- Я вот начищу тебе рыло, дворянская ты морда! Не хочешь, гад, чтоб простой народ хорошо жил!

- Бей иноземцев!

- Вся власть купечеству!

- Люди, опомнитесь! Это же примитивная манипуляция! Оба кандидата – жулики и мерзавцы!

- Ты из кармана сначала подхваченное золотишко вытряси, а потом уже нашего друга лавочника обижай! Парни, дайте ему по кумполу!

Мда! Как говорится – вечер перестает быть томным! Для полноты картины не хватает только какой-нибудь малолетки из не очень дружественной страны - с плакатом: «хочу кружевные трусики и в ЕС»…Господи, как же я от этого устал! Раньше войны начинались из-за клочка земли или куска хлеба. Ну, или хотя бы из-за женщины. А теперь – из-за любителей «халявы», и тех – кто ее раздает. Мля! И это – в ДВАДЦАТЬ ПЕРВОМ веке! Когда воюют отнюдь не каменными топорами, а всякими там «джавелинами» и «стингерами». На ум тут же пришла строчка: