О чем говорят полученные данные?
Круглосуточное наблюдение за поведением заключенных и охранников, за взаимодействием между ними, а также за тем, что происходило во дворе тюрьмы, было дополнено видеозаписями (около 12 часов), скрытой аудиозаписью (около 30 часов), опросниками, собственными отчетами испытуемых и различными интервью. Некоторые из этих данных были подвергнуты количественному анализу, а некоторые были прокоррелированы с окончательными данными.
Интерпретация этих данных вызывает серьезные трудности в связи с относительно небольшой выборкой, выборочностью и неполнотой аудио- и видеозаписей, что объясняется ограниченным бюджетом, нехваткой людей и нашим стратегическим решением сосредоточиться на самых важных событиях (перекличках, приеме пищи, визитах посетителей и слушаниях комиссии по условно-досрочному освобождению). Кроме того, было крайне сложно выявить причинно-следственные связи из-за динамического взаимодействия между охранниками и заключенными в разных сменах охранников. Количественный анализ данных, связанный с индивидуальным поведением, затруднен очевидным фактом сложных взаимодействий между отдельными участниками, группами, а также влиянием фактора времени. Кроме того, в отличие от традиционных экспериментов, у нас не было контрольной, сопоставимой группы добровольцев, которые бы прошли те же самые тесты, но не участвовали в эксперименте и не играли роли мнимых заключенных или мнимых охранников. Мы не организовали контрольной группы, потому что считали эксперимент скорее демонстрацией определенного феномена, как в оригинальном исследовании Милгрэма о подчинении, и не собирались выявлять какие-то причинно-следственные связи. Мы предполагали провести сравнение контрольной и экспериментальной групп в ходе будущего исследования, если бы первый эксперимент принес какие-либо интересные результаты. Таким образом, наша независимая переменная была очень проста: общее влияние на личность статуса охранника или заключенного.
Тем не менее мы обнаружили некоторые явные паттерны, позволившие выйти за пределы качественного описания, которое я представил читателю в предыдущих главах. Эти находки предлагают некоторые интересные выводы о природе психологически необычной среды и о поведении молодых людей, которые в ней оказались. Детальное описание обработки этих данных и их статистический анализ изложены в научной статье[171]и на веб-сайте http://prisonexp.org.
Тестирование личности
Индивидуальные различия участников исследования изучались с помощью трех методик за несколько дней до начала эксперимента. Мы использовали шкалу F для измерения авторитарных установок, шкалу макиавеллизма, исследующую стратегии манипулирования при межличностном общении, и личностные шкалы Комрея.
Шкала F (The F-Scale) [172]. Этот тест измеряет приверженность традиционным ценностям и склонность покорно, некритично относиться к власти. До того как участники были разделены на две группы, никаких статистически значимых различий между средними показателями «охранников» (4,8) и «заключенных» (4,4) выявлено не было. Однако сравнивая результаты по шкале F пяти заключенных, оставшихся в «тюрьме» до конца исследования, и пяти заключенных, освобожденных раньше, мы обнаружили интересные данные. У тех, кто выдержал авторитарную атмосферу СТЭ до конца, показатели по шкалам традиционности и авторитаризма более чем вдвое (средний балл = 7,8) превышали показатели тех, кто был освобожден раньше (средний балл = 3,2). Вот что удивительно: когда мы ранжировали эти показатели у заключенных от самых низких до самых высоких, то обнаружилась очень существенная корреляция с количеством дней участия в эксперименте (коэффициент корреляции = 0,90). Заключенный, вероятно, останется в тюрьме тем дольше и адаптируется к авторитарной тюремной среде тем лучше, чем выше его показатели по шкалам жесткости, приверженности традиционным ценностям и подчинения власти — все эти качества были характерны для атмосферы нашей тюрьмы. И наоборот, заключенные, которые хуже всех переносили давление, продемонстрировали самые низкие показатели по шкале F — можно сказать, к их чести.
Шкала макиавеллизма (The Machiavellian Scale) [173]. Эта шкала, в соответствии со своим названием, оценивает наличие у человека стратегий, позволяющих манипулировать другими в межличностных отношениях. Средний показатель у охранников (7,7) был немного ниже, чем у заключенных (8,8); таким образом, никаких существенных различий между этими группами обнаружено не было. Не мог этот показатель предсказать и продолжительности пребывания в тюрьме. Мы ожидали, что умение манипулировать людьми — у тех, кто получил высокие показатели по этой шкале, — так или иначе проявится в повседневной жизни в тюремной среде. Но двое заключенных, имевших самые высокие показатели по этой шкале, по нашим оценкам, лучше всего адаптировались к тюрьме. А у двух других, также успешно адаптировавшихся к ней, оказались самые низкие показатели.
Личностные шкалы Комрея (The Comrey Personality Scales) [174]. Этот опросник, основанный на самооценке испытуемого, состоит из восьми шкал. Мы использовали их, чтобы предсказать личностные различия между охранниками и заключенными. Вот эти шкалы: доверие, склонность к порядку, конформизм, активность, эмоциональная стабильность, экстраверсия, маскулинность и эмпатия. По этим шкалам средние показатели охранников и заключенных оказались практически одинаковыми; ни одно из различий между ними даже не приближается к статистически значимой величине. Более того, средние показатели группы по каждой шкале находились в диапазоне от 40 % до 60 % — это нормальные показатели для мужчин, по данным Комрея. Эти данные подтверждают идею о том, что личностные качества студентов в этих двух группах можно назвать «нормальными» или «средними». Крейг Хейни и Кертис Бэнкс хорошо выполнили свою задачу по предварительному отбору студентов-добровольцев: все наши добровольцы действительно были «обычными» людьми. Кроме того, не было выявлено никаких факторов предрасположенности, которые указывали бы на отличия между теми, кто играл роли охранников, и теми, кому достались роли заключенных.
Несколько интересных, хотя и незначительных различий мы обнаружили между заключенными, которые были освобождены раньше, и теми, кто выдержал весь этот ужас до конца. Оставшиеся продемонстрировали более высокие показатели по шкале конформизма («принятие общества таким, какое оно есть»), экстраверсии и эмпатии (отзывчивость, сочувствие, щедрость), чем те, кого пришлось освободить раньше из-за чрезвычайно сильных стрессовых реакций.
Если мы рассмотрим показатели охранников и заключенных, которые больше всего отклонялись от средних показателей их групп (1,5 стандартного отклонения или больше), то увидим некоторые любопытные закономерности.
Во-первых, рассмотрим некоторые особенности личности отдельных заключенных. Мое впечатление о том, что заключенный Джерри-5486 был «самым здравомыслящим», явно подтверждается тем, что у него оказались самые высокие показатели среди заключенных по шкале эмоциональной стабильности, а почти все остальные показатели были очень близки к средней норме. Все отклонения по другим шкалам были в положительную сторону. Кроме того, у него оказался самый высокий показатель по шкале маскулинности («я редко плачу, меня не интересуют любовные романы»). Стюарт-819, разгромивший свою камеру и разозливший сокамерников, которым пришлось убирать за ним, получил самые низкие показатели по шкале склонности к порядку (степень, в которой человек склонен к педантизму, порядку и аккуратности). Несмотря на правила, его это не заботило. Угадайте, кто получил самые высокие показатели по шкале активности (склонность к физической активности, тяжелой работе и спорту)? Конечно же, Сержант-2093. Шкала доверия оценивает базовую веру в честность и добрые намерения других. В этой категории победителем стал Клей-416. Наконец, кто из заключенных получил самые высокие показатели по шкале конформизма (вера в охрану правопорядка, принятие общества таким, каково оно есть и возмущение инакомыслием)? Кто сильнее всего возмущался, когда Клей-416 не подчинялся требованиям охранников? Конечно же, красавчик Хабби-7258!
Лишь несколько охранников оказались обладателями интересных, «нетипичных» профилей личности. Во-первых, «хороший охранник» Джон Лендри (но не его брат Джефф) получил самый высокий балл по шкале эмпатии. Охранник Варниш получил самый низкий балл по шкалам эмпатии и доверия, но самые высокие показатели по шкале склонности к порядку. У него также оказался самый высокий балл по шкале макиавеллизма среди всех охранников. В совокупности эти показатели указывают на холодно-эффективное, механистичное и отчужденное поведение, каким оно и было у Варниша в ходе эксперимента.
Эти результаты свидетельствуют о том, что данные, получаемые с помощью тестов личности, действительно иногда предсказывают поведенческие различия, но мы должны быть осторожны и не преувеличивать их значения при исследовании паттернов поведения в новых ситуациях, например в ходе нашего эксперимента. К примеру, на основании всех собранных нами данных Джерри-5486 оказался самым «нормальным» из всех заключенных. Однако вторым по «нормальности», в соответствии со всеми тестами личности, оказался Дуг-8612. Этот показатель вряд ли мог предсказать длинный список его нарушений и последующее «безумное» поведение. Более того, мы не смогли найти никаких предварительных данных, способных указать на разницу в поведении между четырьмя самыми придирчивыми охранниками и другими, менее жестокими. Ни одна черта личности, измеренная тестированием, не смогла предсказать настолько выраженных поведенческих изменений.
Далее, если обратиться к показателям личности двух охранников, оказавшихся самыми жестокими и склонными к садизму по отношению к заключенным, Хеллмана и Арнетта, то окажется, что оба они получили обычные, средние показатели по всем шкалам личности, кроме одной. Их показатели отклонялись только по шкале маскулинности. Проницательный сторонник теории личности мог бы предположить, что Хеллман, наш мерзкий Джон Уэйн, получил по шкале маскулинности самые высокие показатели. Но на самом деле результаты оказались прямо противоположными: по шкале маскулинности Джон Уэйн получил самые низкие показатели не только среди всех охранников, но и среди всех заключенных. Напротив, Арнетт получил самые высокие показатели по этой шкале среди всех охранников. Психоаналитики наверняка предположили бы, что жестокое, доминирующее поведение Хеллмана и его изощренные «гомосексуальные» игры были реакцией на «немужественные» черты его характера, возможно, даже на скрытую гомосексуальность. Но прежде чем предаваться психоаналитической лирике, я должен отметить, что в дальнейшем, а с тех пор прошло 35 лет, не было ни одного повода назвать Хеллмана иначе, чем хорошим мужем, отцом, успешным бизнесменом и гражданином с развитым чувством гражданского долга.
Шкалы самооценки настроения. Дважды, во время исследования и сразу после дебрифинга, каждый из студентов получил контрольный список прилагательных, описывающих их текущее настроение. Мы объединили эти прилагательные в группы, описывающие плохое и хорошее настроение, а также степень активности и пассивности. Как и следовало ожидать из наблюдений за состоянием заключенных, они отмечали в три раза больше негативных прилагательных, чем позитивных, и намного больше негативных прилагательных, чем охранники. Охранники демонстрировали немного больше негативных эмоций, чем позитивных. Другое интересное различие между двумя этими группами: в состоянии и настроении заключенных было больше колебаний. В ходе исследования изменения настроения происходили у них в два-три раза чаще, чем у относительно эмоционально стабильных охранников. По шкале активности — пассивности показатели заключенных были в среднем в два раза выше, что указывает на вдвое более выраженное внутреннее «возбуждение», чем у охранников. Тюремный опыт оказал негативное эмоциональное воздействие и на охранников, и на заключенных, но у заключенных оно было более глубоким и привело к более выраженной эмоциональной нестабильности.
Сравнивая заключенных, оставшихся до конца, с теми, кто был освобожден раньше, мы видим, что настроение у первых было окрашено в гораздо более негативные тона: они испытывали депрессию и чувствовали себя несчастными. Когда испытуемые оценивали себя по шкалам настроения в третий раз, сразу после того, как узнали, что эксперимент окончен (испытуемые, освобожденные раньше, узнали об этом на общей встрече), изменение настроения в лучшую сторону было очевидно. Все бывшие заключенные выбрали прилагательные, характеризовавшие их настроение как менее негативное и намного более позитивное. Количество негативных оценок уменьшилось с 15,0 (очень высокое значение) до 5,0 (низкое значение), а количество позитивных оценок выросло с 6,0 до 17,0. Кроме того, теперь они чувствовали себя менее пассивными, чем во время эксперимента.
В целом, с помощью указанных шкал настроения не было выявлено особых различий между заключенными, освобожденными раньше, и теми, кто выдержал все шесть дней. Я с облегчением отметил, что к концу исследования обе группы студентов вернулись к нормальному эмоциональному состоянию, зафиксированному до эксперимента. Вероятно, такое быстрое возвращение к норме отражает «ситуационную специфичность» депрессивных и стрессовых реакций, которые испытывали студенты, играя свои необычные роли.
Этот вывод можно интерпретировать по-разному. Эмоциональное воздействие тюремного опыта было временным, и заключенные быстро вернулись к нормальному базовому уровню цастроения, как только исследование было завершено. Это также подтверждает «нормальность» участников, которых мы так тщательно отобрали. Они быстро восстановились, что свидетельствует об их общей эмоциональной стабильности. Однако одни и те же реакции среди заключенных могли быть вызваны самыми разными причинами. Те, кто остался до конца, обрадовались новой свободе и гордились тем, что пережили все испытания. Те, кто был освобожден раньше, больше не испытывали стресса и восстановили эмоциональное равновесие, как только закончилась негативная ситуация. Возможно, позитивные эмоциональные реакции были связаны и с радостью от того, что остальные заключенные тоже вышли на свободу, — это облегчало чувство вины, которое они могли испытывать, освободившись раньше времени, тогда как их товарищам пришлось остаться и пережить новые испытания.
Хотя некоторые охранники указали, что жалели о досрочном завершении исследования, но в целом они тоже были рады, что оно закончилось. Средние позитивные показатели в их группе выросли более чем вдвое (с 4,0 до 10,2), а довольно низкий негативный показатель (6,0) стал еще ниже (2,0). Поэтому в целом они также смогли восстановить эмоциональное равновесие, несмотря на свое активное участие в создании ужасных условий в нашей тюрьме. Несмотря на такую перемену настроения, некоторые из этих молодых людей жалели о том, что делали, а также о том, что не смогли прекратить злоупотребления, о чем уже говорилось при обсуждении их реакции после эксперимента и в ретроспективных дневниках.
Анализ видеозаписей. Мы записали на видеопленку 25 отдельных эпизодов взаимодействия между охранниками и заключенными. Затем каждый эпизод или сцену мы оценили по десяти поведенческим (и вербальным) категориям. Два эксперта, не принимавших участия в исследовании, независимо друг от друга оценили видеозаписи; их оценки оказались достаточно близкими. Оценка происходила по следующим категориям: заданные вопросы, отданные приказы, предложенная информация, общение, индивидуализирующее (позитивное) или деиндивидуализирующее (негативное), высказывание угроз, сопротивление, помощь другим, использование инструментов (с той или иной целью) и демонстрация агрессии.
Как показано на рисунке, обобщающем эти результаты, в целом во взаимодействии между охранниками и заключенными преобладали негативные, враждебные трансакции. Ассертивное поведение в значительной степени было прерогативой охранников, а заключенные занимали в целом пассивную позицию. Наиболее характерными для охранников во всех зафиксированных эпизодах были следующие реакции: они отдавали приказы, оскорбляли заключенных, деиндивидуализировали их, проявляли по отношению к ним агрессию, угрожали и использовали против них различные инструменты.
Поведение охранников и заключенных[175]
Сначала, особенно в первые дни, и немного позднее, когда Клей-416 объявил голодовку, заключенные оказывали сопротивление охранникам. Они были склонны индивидуализировать других, задавали им вопросы, делились информацией и редко демонстрировали негативное отношение к другим — что стало типичным для властных охранников. Это проявлялось тоже только в первые дни исследования. С другой стороны, реже всего в течение шести дней исследования мы наблюдали такое поведение, как индивидуализирование других и взаимопомощь. Между двумя заключенными был зафиксирован всего один эпизод взаимопомощи — отражения гуманного отношения к ближнему.
Видеозаписи также количественно подтверждают наши наблюдения, сделанные в течение исследования: охранники постоянно усиливали давление на заключенных. Если сравнить два эпизода взаимодействий между охранниками и заключенными в первые дни с двумя эпизодами в последние дни, то видно, что за одно и то же время в начале исследования не было деиндивидуализирующих комментариев, тогда как на последних перекличках среднее количество таких комментариев за тот же промежуток времени составило 5,4. Замечено также, что охранники почти не оскорбляли заключенных в начале — средний показатель составлял 0,3; в последние дни они унижали заключенных примерно 5,7 раза за тот же промежуток времени.
Согласно анализу видеозаписей, постепенно заключенные становились все более и более пассивными. Наблюдалось общее уменьшение активности по всем поведенческим категориям. Они почти не проявляли инициативы и просто ничего не делали, безучастно переживая дни и ночи.
Анализ видеозаписей ясно показал, что ночная смена Джона Уэйна была более жестокой, чем две другие. Поведение охранников этой изощренно-жестокой смены значительно отличалось по следующим показателям: они отдавали больше приказов (среднее количество 9,3 по сравнению со средним показателем 4,0 за стандартную единицу времени); вдвое чаще оскорбляли заключенных (5,2 по сравнению с 2,3 соответственно). К агрессивным наказаниям они прибегали тоже чаще, чем охранники других смен. В этом анализе не учтена более скрытая вербальная агрессия смены Арнетта.
Анализ аудиозаписей. С помощью скрытых микрофонов время от времени мы вели аудиозапись разговоров наших сотрудников с заключенными или охранниками, а также записывали разговоры заключенных в камерах. Для описания общего характера вербального поведения участников эксперимента записи были разбиты на девять категорий. Аудиозаписи оценивали по этим категориям два независимых эксперта, и их оценки надежно совпали.
При этом было создано еще несколько категорий оценки: кроме заданных вопросов, предложенной информации, обращения с запросами и требованиями и отдания приказов, мы выделили: критику; позитивное / негативное отношение к ситуации; позитивную / негативную самооценку; индивидуализирующие / деиндивидуализирующие замечания; желание продолжать либо прекратить участие в исследовании; намерение в будущем действовать позитивным или негативным образом.
Мы с удивлением обнаружили, что отношение к ситуации охранников и их самооценка оказались почти столь же негативными, как и у заключенных. Фактически у «хорошего охранника» Джеффа Лендри оказалась более негативная самооценка, чем у всех заключенных, и более негативное эмоциональное состояние, чем у всех заключенных, кроме Дуга-8612. В интервью с заключенными отмечались общая негативность в выражении аффекта, а также негативные «тона» самооценки и намерений (тенденция к агрессивности и негативное отношение к ситуации).
Эти интервью подтвердили, что есть явные различия в эмоциональном воздействии тюремного опыта на заключенных, оставшихся до конца, и на тех, кто был освобожден раньше. Мы сравнили средние количества выражений негативного отношения к ситуации, негативного аффекта, негативной самооценки и склонности к агрессии у оставшихся до конца и у освобожденных раньше (в расчете на одно интервью). Ожидания заключенных, освобожденных раньше, были более негативными. Они демонстрировали более негативный аффект, более негативную самооценку, склонность к агрессии у них была в четыре раза выше, чем у тех, кто остался в тюрьме до конца эксперимента. Эти интересные тенденции близки к статистической значимости.
Скрытая аудиозапись разговоров в камерах позволяла нам выяснить, что обсуждают заключенные в отсутствие охранников, во время редких перерывов между перекличками, работой и другими мероприятиями. Как вы помните, сокамерники не были знакомы друг с другом до эксперимента. Лишь оставшись наедине в камерах, они могли познакомиться поближе, ведь во время общих мероприятий посторонние разговоры были запрещены. Мы предполагали, что они будут искать точки соприкосновения, чтобы наладить отношения, учитывая близкое соседство и необходимость жить в одной камере в течение двух недель. Мы ожидали, что они будут говорить о своей жизни в колледже, об учебе, о каникулах, о подругах, любимых спортивных командах, музыкальных предпочтениях, хобби, о том, как проведут остаток лета после окончания эксперимента или о том, на что потратят заработанные деньги.
Ничего подобного! Эти ожидания совершенно не оправдались. Девять десятых всех разговоров между заключенными были связаны с тюремными проблемами, и лишь 10 % были посвящены личным темам, не связанным с тюрьмой. Заключенных больше всего волновали еда, притеснения охранников, действия комитета по рассмотрению жалоб, планы побега, свидания с посетителями и поведение других заключенных в других камерах и в одиночке.
Они не пользовались возможностями временной передышки от притеснений охранников и скуки тюремных камер, не пытались выйти из роли заключенных и восстановить свою личную идентичность в социальном взаимодействии. Роль заключенного подавляла все проявления личности. Тюремная обстановка полностью определяла их отношение к ситуации и интересы, принуждая думать исключительно о настоящем. При этом не имело значения, наблюдал ли кто-то за ними или нет.
Заключенные не говорили о своем прошлом и о надеждах на будущее, поэтому все, что они знали друг о друге, было основано на наблюдениях за поведением в тюрьме. Как уже было сказано, представление о других заключенных, которое могло складываться у них во время перекличек и других мероприятий, было преимущественно негативным. Их впечатления о товарищах были основаны только на этих наблюдениях. Заключенные были полностью поглощены текущей ситуацией, что подкрепляло состояние и настроение, усугублявшие их страдания. Ведь чтобы справиться с трудностями, мы начинаем считать их чем-то временным, воображая себе иное, лучшее будущее в сочетании с приятными воспоминаниями о прошлом.
Такое добровольное самоподавление имело еще более разрушительные последствия: заключенные начали принимать и перенимать негативное отношение охранников к себе. Половину всех зафиксированных взаимодействий между заключенными можно охарактеризовать как отсутствие поддержки и отсутствие сотрудничества. Более того, давая оценку или выражая свое отношение к другим заключенным, в 85 % случаев они делали негативные и осуждающие высказывания! Такая частота статистически значима: внимание к тюремным темам по сравнению со всеми остальными было зафиксировано только один раз из ста, а позитивные высказывания о других заключенных в противоположность негативным или нейтральным были зафиксированы всего пять раз из ста. Это значит, что такие поведенческие особенности «значимы», и их вряд ли можно объяснить случайными колебаниями настроения заключенных, пока они сидели в своих камерах.
Таким образом, у заключенных, интернализирующих подавляющую атмосферу тюрьмы, впечатления о своих товарищах складывались преимущественно на основании наблюдений за ситуациями, когда их унижали, а они вели себя как блеющие овцы и выполняли бессмысленные и унизительные приказы. Это не вызывало уважения. В такой обстановке просто невозможно сохранить чувство собственного достоинства. Последнее наше открытие напомнило мне феномен «идентификации с агрессором». Так психолог Бруно Беттельхейм[176]назвал ситуации, когда заключенные нацистского концентрационного лагеря интернализировали власть, принадлежащую их угнетателям (впервые этот термин использовала Анна Фрейд). Беттельхейм обратил внимание, что некоторые узники концлагеря пытались подражать нацистам-охранникам: они не только оскорбляли других заключенных, но даже носили списанную униформу СС. В отчаянной надежде выжить во враждебной, непредсказуемой ситуации жертва чувствует, чего хочет агрессор, и вместо того чтобы выступить против него, она принимает его образ и начинает ему подражать. Такая своеобразная психологическая защита устраняет пугающую разницу между неограниченной властью охранников и беспомощностью заключенных. Человек объединяется со своим врагом — в собственном воображении. Такой самообман позволяет уйти от реальности, подавляя эффективные действия, лишая чувства собственного достоинства, убивает бунтарский дух и сочувствие к другим заключенным[177].