Оправдания бывших «охранников»

Во второй части дебрифинга бывшие охранники явили собой совсем иной групповой портрет. Хотя некоторые из них, те, кого заключенные назвали «хорошими охранниками», тоже были рады, что их испытания закончились, большинство же были недовольны преждевременным завершением эксперимента. Некоторые жалели, что не получат «шальных» денег за вторую неделю работы, ведь им удалось полностью взять под контроль ситуацию в тюрьме. (При этом никто не сказал о проблеме с голодовкой Клея-416 и о моральном превосходстве Сержанта в конфронтации с Хеллманом.) Некоторые охранники были готовы извиниться за то, что зашли слишком далеко и так откровенно наслаждались своей властью. Другие оправдывали свои действия и считали, что они были необходимы для выполнения той роли, которая им досталась. Моя главная цель в дискуссии с охранниками состояла в том, чтобы помочь им признать, что они испытывают некоторое чувство вины, так как заставляли других страдать и вышли за рамки роли, которую играли. Я ясно дал понять, что сам испытываю сильное чувство вины за то, что не вмешивался, когда это было нужно, и тем самым дал охранникам негласное разрешение дойти до крайности, что они и сделали. Возможно, если бы я более жестко их контролировал, они воздержались бы от многих злоупотреблений.

Почти все охранники сказали, что мятеж узников во второй день стал ключевым моментом в их отношении с заключенными, которые внезапно оказались «опасными» и которых нужно было «призвать к порядку». Они также были возмущены нападками и ругательствами, полученными от некоторых заключенных во время бунта. Они считали это унизительным, и это пробудило в них естественную жажду мести.

Одним из самых трудных моментов встречи стала дискуссия, во время которой я просил охранников объяснить, почему они делали то, что делали, но при этом не принимал их оправданий и попыток обосновать оскорбительное, агрессивное и даже садистское поведение. Конец эксперимента также означал конец удовольствию от безграничной власти, вдруг оказавшейся в их руках. Как пишет в своем дневнике охранник Барден, «когда Фил сообщил мне по секрету, что эксперимент скоро будет окончен, я очень обрадовался, но был потрясен тем, что кое-кто из охранников расстроился — не только из-за денег, но и из-за того, что им нравилось быть охранниками»[145].

Общий дебрифинг

На третьем часу дебрифинга лаборатория наполнилась нервным смехом: мы пригласили в нее бывших заключенных. Они встретились со своими мучителями, неузнаваемые в обычной одежде. Без тюремных роб, номеров и других примет заключенных они ничем не отличались от бывших охранников, и даже я сам с трудом их узнавал, потому что привык видеть их в тюремной одежде. (Если вы помните, в 1971 г. в моде были длинные волосы и бакенбарды. Поэтому почти все студенты в обеих группах выглядели похоже, а у некоторых были еще и усы.)

Общая встреча, по словам одного бывшего заключенного, была «натянуто вежливой», по сравнению с более мягкой и дружелюбной атмосферой встречи заключенных. Когда все собрались в одну кучу, бывший заключенный Джерри-5486 спросил, не выбирали ли мы на роли охранников тех, кто был выше ростом. Он сказал: «В какой-то момент мне показалось, что охранники выше ростом, чем заключенные, и я стал думать, что средний рост охранников выше среднего роста заключенных. Я не знаю, так это или нет, или такое впечатление у меня сложилось из-за униформы». Чтобы развеять его подозрения, я попросил всех студентов выстроиться по росту. Мы увидели, что средний рост охранников и средний рост заключенных почти не отличался. Очевидно, заключенным казалось, что охранники выше ростом, чем это было на самом деле, — как будто выше их делала сама власть.

Вопреки моим ожиданиям, на встрече не возникло прямой конфронтации между жертвами-заключенными и обидчиками-охранниками. Отчасти из-за того, что в группе из двадцати человек личные выпады были бы неуместными. Но, возможно, некоторые бывшие заключенные сознательно подавляли сильные эмоции. Кроме того, некоторые охранники открыто извинились за то, что слишком глубоко вошли в свою роль и отнеслись к ней слишком серьезно. Их извинения сняли напряженность и смягчили отношение даже к самым жестоким охранникам, которые не сочли нужным извиняться, например к Хеллману.

На этой общей встрече бывший «крутой» охранник Арнетт, аспирант-социолог, назвал два события, которые произвели на него самое большое впечатление:

«Первым было замечание Зимбардо, что „заключенные“ погружаются в свои роли… Например, когда они остались в тюрьме, хотя и заявили, что готовы отказаться от денег, если будут освобождены [получат условно-досрочное освобождение]. Вторым — то, что во время общей встречи бывшие „заключенные“ не могли или не хотели поверить, что Джон Уэйн, я, а возможно, и другие охранники (я чувствовал, что нас двоих не любят больше всего) действовали, исходя только из наших ролей. Некоторые или даже многие „заключенные“, казалось, считали нас настоящими садистами или очень властными людьми и думали, что наши роли были просто прикрытием, скрывающим истинную сущность нашего поведения — то ли от них, то ли от нас самих, то ли и от них, и от самих себя. Но я совершенно уверен, что по крайней мере относительно меня это было не так» [146].

Одно из сделанных мной психологических наблюдений — в нашей тюрьме не было юмора, никто не пытался разрядить обстановку шутками или внести таким образом некую реальность в нереальную ситуацию. Например, охранники, которым не нравилось жестокое поведение товарищей по смене, могли бы пошутить у себя в комнате, говоря, что те могут требовать двойной оплаты, потому что переигрывают. А заключенным шутки могли бы помочь не забывать, что это не настоящая тюрьма — например, они могли бы спросить охранников, что здесь было до тюрьмы: может быть, свинарник? Или «явка» студенческого братства? Юмор помогает преодолеть ограничения роли и места. Но за всю неделю мы не слышали в этом печальном месте ни одной хорошей шутки.

Перед тем как разойтись, я попросил всех написать заключительные отзывы о своем опыте, приобретенном в ходе эксперимента, и заполнить некоторые бланки, которые принес Керт Бэнкс. Кроме того, я попросил всех в течение следующего месяца написать короткие ретроспективные дневники событий, которые им ярче всего запомнились. За это они могли получить дополнительную плату. Наконец, я пообещал, что их пригласят на встречу через несколько недель, чтобы обсудить некоторые собранные данные. На этой встрече я собирался устроить слайд-шоу и просмотр фрагментов видеозаписи.

Нужно добавить, что я много лет поддерживал контакт со многими участниками эксперимента и писал им всем всякий раз, когда выходила очередная публикация или очередной сюжет в СМИ, касающиеся эксперимента. Некоторые из них в течение многих десятилетий после эксперимента принимали участие в телевизионных программах, посвященных ему. Позже мы обсудим, как это на них повлияло.