Германия и Советский Союз в преддверии столкновения
В последние два предвоенных месяца происходили важнейшие события в процессе подготовки обеих стран к столкновению. Германия и ее союзники завершили сосредоточение и развертывание вооруженных сил на границах с СССР. Советское руководство в свою очередь предприняло ряд мер по отражению возможной агрессии. Для обеих сторон эти два месяца были решающими. Вермахт в ходе сосредоточения своих ударных сил был особенно уязвим, а с каждым новым днем скрывать развертывание новых и новых дивизий на востоке становилось все труднее. Для Красной Армии это был последний шанс, когда еще можно было предпринять экстренные меры для предотвращения надвигающейся катастрофы.
План ведения войны против СССР, оформленный в виде директивы №21 «Вариант Барбаросса», был утвержден в декабре 1940 г. Он основывался на идеях блицкрига, столь эффектно реализованных вермахтом в ходе кампаний на Западе. Ключевые идеи блицкрига предусматривали достижение победы в ходе краткосрочной кампании, путем полного разгрома и уничтожения основных сил противника в приграничных сражения. Как и в кампаниях в Западной Европе победы предполагалось достичь не за счет подавляющего общего превосходства в силах над противником, а за счет превосходства в управлении и организации взаимодействия сил, их концентрации на направлениях главного удара, быстроте маневра. Оперативно-тактическая составляющая блицкрига предполагала прорыв фронта и окружение основных сил противника ударами танковых клиньев во взаимодействии с авиацией.
Реализовать блицкриг в России предстояло трем группам армий, во главе которых стояли опытные полководцы: фельдмаршал В. фон Лееб – группа армий «Север», генерал-фельдмаршал Ф. фон Бок – группа армий «Центр», генерал-фельдмаршал Г. фон Рунштедт – группа армий «Юг». «Бронированными клиньями» вермахта были четыре танковые группы генералов Э. Гепнера, Г. Гота, Г. Гудериана и Э. Клейст. Каждая группа армий имела самостоятельное стратегическое направление.
За две недели до назначенной даты сосредоточение и развертывание германских войск, предназначенных для вторжения, было завершено. Переброска войск к восточной границе была осуществлена постепенно, с соблюдением всех мер маскировки и дезинформации противника. В последнюю декаду мая железные дороги рейха были переведены на ускоренный режим, их пропускная способность увеличилась в три (!) раза. С 10 июня войска, предназначенные для первого удара, стали выдвигаться в исходные районы в 7-30 км от границы. Всего для вторжения были сосредоточены огромные силы Германии и ее союзников. Германские силы на Востоке имели в своем составе 153 дивизии и 3 бригады, три воздушных флота люфтваффе, располагавших 4.170 танками, 3.616 самолетами, 40.500 орудиями). Финляндия выделила для войны с СССР – 16 дивизий и 3 бригады (86 танков, 3.500 орудий), Румыния – 13 дивизия и 9 бригад (60 танков, 393 самолета и 3.000 орудий), Венгрия – 5 бригад (81 танк, 48 самолетов, 200 орудий).[82]
Боевой состав вооруженных сил СССР и Германии, сосредоточенных на границе к22.06.1941 г.[83]
| Показатель | Германия и союзники | СССР |
| Личный состав (млн.чел) | 4,4 | 3,0 |
| Танки и самоходные орудия (тыс.шт.) | 4,0 | 11,0 |
| Боевые самолеты (тыс.шт.) | 4,4 | 9,1 |
| Орудия и минометы (тыс.шт.) | 39,0 | 39,4 |
Особенностью группировки германских и союзных войск была неравномерность ее распределения. В первом эшелоне вторжения была сосредоточена основная масса войск – около 80%, из них большая часть – 70% пехотных дивизий, 75% орудий и минометов, 90% танков и свыше 90% самолетов – были сконцентрированы на территории между Балтикой и Карпатами, что составляло лишь около 40% протяженности советской границы.[84] Целью подобной дисклокации стало достижение решающего, четырех-пятикратного превосходства в силах на направлениях главного удара. Данное превосходство было необходимым условием реализации оперативно-стратегической составляющей блицкрига.
Германское командование сумело в установленные сроки сосредоточить на советской границе и приготовить к вторжению огромную массу войск и военной техники и, что наиболее важно, при этом удалось добиться эффекта полной внезапности, что стало непременным залогом успешного вторжения. Сам по себе этот факт достаточно феноменален, поскольку уже в начале ХХ века в связи с ростом численности вооруженных сил и размеров инфраструктуры, необходимой для их обеспечения, скрыть подготовку армии к нападению уже было невозможно.
Каковы же были действия советского военно-политического руководства в эти два решающих месяца? Прежде всего, необходимо отметить, что у советских лидеров не было недостатка в информации о намерениях противника. Вскоре после утверждения директивы №21 о ее существовании стало известно в Москве, а еще через три месяца ее содержание в главных чертах уже не было тайной для советской разведки. В феврале 1940 г. советское руководство было осведомлено о начале сосредоточения германских войск в пограничных районах. По мере приближения даты вторжения массив информации о приготовлениях Германии нарастал подобно снежной лавине.
Вопреки распространенному мнению о полном бездействии советских военных и политических лидеров определенные шаги все же были сделаны. Весной 1940 г. с Дальнего Востока на запад были переброшены восемь дивизий и две бригады, началось срочное формирование 20 механизированных корпусов, 10 артиллерийских противотанковых бригад резерва главного командования (РГК). По замыслу, эти бригады должны были стать мощным резервом противотанковой обороны.
В мае наркомат обороны начинает формирование дополнительной армии в составе Киевского особого военного округа и трех армий второго стратегического эшелона прикрытия границы. В мае-июне был проведен призыв 800 тыс. человек под видом учебных сборов. 12 июня началось выдвижение к границе из состава внутренних округом 26 стрелковых дивизий (только половина из них успели прибыть к месту назначения до 22 июня). 19 июня нарком обороны отдал приказ о создании фронтовых управлений и выводе их на командные пункты. Это уже означало начало превращения военных округов во фронтовые объединения, т.е. переход от организации мирного времени к военной.[85]
Однако, по сути своей, это все-таки были полумеры. Так, полная мобилизация предусматривала призыв 5 млн.чел и поставку в армию 620 тыс. лошадей. Те дивизии, что перебрасывались на Запад, не были укомплектованы полностью личным составом, имели лишь 20-30% автомобилей, около 50% процентов тягачей, что существенно ограничивало их боеготовность. В любом случае противостоять полностью отмобилизованным дивизиям вермахта они не могли. Более того, поспешное формирование 30 корпусов и бригад, учитывая их грандиозные штаты, только распыляло и без того немногочисленные подготовленные командные кадры, боеготовую технику, средства связи и обеспечения.
Проблема готовности к отражению удара крайне осложнялась дислокацией соединений пограничных военных округов. Конфигурация государственной границы представляла собой неровную линию, имевшую два больших выступа в сторону Германии – Белостокский в полосе Западного особого военного округа (с началом войны переименован в Западный фронт) и Львовский выступ в полосе Киевского особого военного округа (с началом войны переименован в Юго-Западный фронт). Особенностью дислокации частей Красной Армии стало размещение в этих выступах большей части армейских объединений. В Белостокском выступе были сосредоточены 3, 4 и 10-я армии непосредственно на границе и 13-я армия в глубине, во Львовском – 6, 12, 18 и 26-я армии. В тылу этих армий, на некотором удалении от границы находились ударные резервы, те самые «бронированные кулаки» – пять механизированных корпусов (6, 13, 14, 17 и 20-й) в составе Западного фронта и восемь мехкорпусов (4,8,9,15,16,19,22,24-й) Юго-Западного фронта. Часть из них была подчинена командующим армиями, остальные входили в резерв командования фронтом.
Данная дислокация Красной Армии в приграничных районах позволяет ряду исследователей увидеть в этом доказательство подготовки советским военно-политическим руководством нападения на Германию.[86] Однако этому есть и совсем другое объяснение. Во-первых, армейские объединения были просто расположены вдоль границы по линейной схеме, как бы обтекая ее. С другой стороны нависающее положение ударных сил Красной Армии, когда на острие выступов находились самые мощные и наиболее укомплектованные армии, усиленные мехкорпусами создавало прекрасные возможности для контрудара по противнику в случае его вторжения на советскую территорию. Это абсолютно соответствовало советской доктрине «ответного удара».
В конечном итоге, от советского командования зависело, станут ли те самые выступы выгоднейшими плацдармами для уничтожающих ударов по противнику, или же превратятся в гигантские котлы, пожирающие десятки дивизий Красной Армии.
Ситуация мая-июня 1941 г. требовала от советского высшего руководства быстрых и решительных действий. Вполне осуществимые мероприятия, способные ограничить ущерб от неизбежной уже агрессии, зависели только от политической воли И.В. Сталина. Они предполагали или проведение мобилизации (хотя бы и скрытой), или же, как минимум, приведение войск в повышенную боевую готовность с целью отражения нападения. Однако вплоть до 22 июня Сталин отказывался от подобных шагов. Более того, все предлагаемые ему меры или же предпринимаемые на свой страх и риск мероприятия встречали очень жесткий отпор.
В середине мая по указанию наркома обороны в Генштабе РККА был разработан план нанесения превентивного удара по германским войскам. Замысел отличался необычайной решительностью и масштабностью. Автор плана генерал-майор А.М. Василевский, подчеркивая, что «Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить (подчеркнуто в тексте – А.К.) нас в развертывании и нанести внезапный удар», предлагал «не давать инициативы действий Германскому Командованию… упредить (подчеркнуто в тексте – А.К.) противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания…» Для этого нужно было провести «скрытое отмобилизование войск под видом учебных сборов» и «скрытое сосредоточение» на границе 211 дивизий и 47 дивизий резерва во втором эшелоне.[87]
Но реакция Сталина на проект этого плана оказалась очень резкой. Как вспоминал впоследствии маршал Г.К.Жуков «он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам…»[88] Трудно сказать, как развивались бы события, если бы Сталин утвердил план Василевского. Учитывая чрезвычайно низкий уровень подготовки высшего и среднего командного звена Красной Армии, полное отсутствие опыта массированного использования ударных сил и средств, а также состоявшиеся в действительности попытки подобных ударов в первые дни войны, можно достаточно обоснованно предположить, что реализация «плана Василевского» не только завершилась бы катастрофой, но и предоставила бы нацистской пропаганде прекрасное оправдание собственной агрессии.
Несомненно одно – упредить противника в нанесении первого удара Красная Армия уже ни при каких обстоятельствах не успевала. Вермахт заканчивал передислокацию и сосредоточение заранее отмобилизованных частей и соединений, а советским войскам еще только предстояло этот процесс совершить, да еще в его скрытой форме, что само по себе увеличивало срок развертывания. И, наконец, напомним, что пропускная способность советских железных дорог в приграничных областях была меньше немецкой в два раза. По сути, план Василевского был утопичен, а сам факт отдачи такого распоряжения наркомом обороны маршалом С.К. Тимошенко и начальником Генерального штаба генералом армии Г.К. Жуковым говорит о многом. Или же высшее командование Красной Армией не имело истинного представления о возможностях Красной Армии, полагая, что такая колоссальная задача, как скрытое отмобилизование, сосредоточение и развертывание на границе 250 дивизий, ей по силам, или же военачальники высшего ранга занимались откровенной утопией, демонстрируя Сталину свое служебное рвение.
Более реалистичным в той обстановке было бы решение на принятие экстренных мер по отражению нападения путем подготовленной обороны имеющимися силами. Для этого требовалось привести войска приграничных военных округов в повышенную боевую готовность. Эта задача не требовала столь масштабных мероприятий как мобилизация пяти миллионов призывников и могла быть осуществлена в минимальные сроки, как это и предусматривалось существовавшим планом действий на случай угрозы войны. Однако Сталин вплоть до 22 июня самым жестким образом пресекал и эту возможность.
В конечном итоге возможность отразить нападение полностью зависела от политической воли Сталина, но причина его жесткого неприятия каких-либо мер заключалась в неверии вождя в саму возможность нападения Германии. Что стояло за упорным нежеланием Сталина верить очевидным фактам? Это один из вопросов, до сих пор занимающих умы исследователей и служащий основой для всякого рода «интерпретаций».
В действительности, этот вопрос отнюдь не прост. Для ответа необходимо реконструировать совокупность важнейших факторов, влиявших на политические решения советского руководства. Главным из них был ход войны в Европе. Германия увязла в войне против Англии и быстрое ее окончание становилось очевидно невозможным. В этой ситуации нападение на СССР было равносильно началу войны на два фронта, которая для Германии была бы сродни самоубийству. Из этого Сталин сделал вполне логичный вывод о невозможности в ближайшее время, до разгрома Англии, нападения на СССР.
Эту уверенность Сталина не поколебали даже многочисленные донесения разведки об интенсивной подготовке вторжения. На одном из подобных донесений Сталин оставил резолюцию: «Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации, и накажите его».[89] В этом тоже была своя логика – именно Англии столкновение Германии и Советского Союза было чрезвычайно выгодно. Но не следует забывать, что Сталину поступала информация и совсем иного рода. Множество сообщений свидетельствовало, что Германия не готова к затяжной войне, а вермахт не готовится к зимней кампании. К этому следует добавить и настоящий вал дезинформации, прикрывавший реальные приготовления к вторжению.
И все же вывод Сталина был настолько же логичен, насколько и неверен. Эту «алогичную» схему Гитлер уже опробовал и не раз. Нападение на Польшу, как и вся польская кампания, прошли в ситуации не вероятной, а реальной войны на два фронта. В то время как лучшие и наиболее подготовленные дивизии вермахта громили польскую армию, на западном фронте стояли полностью отмобилизованная и готовая к действию французская армия, усиленная английским экспедиционным корпусом. Вероятная опасность «удара в спину» не смогла предотвратить и вторжения Германии в Данию и Норвегию в апреле 1940 г. Летом же 1941 г. угроза реальной, а не «странной» войны на два фронта была не сопоставимо меньше, т.к. Франция уже капитулировала, а Англия после поражения на континенте не могла и помышлять об активных действиях в Европе. И если уж соотносить опасность возможного «удара в спину» летом 1941 г. со стороны Англии в случае нападения на Советский Союз или же советского нападения в ходе затянувшейся борьбы с Англией, то выбор Гитлера становится вполне очевидным и даже логичным.
Некоторым оправданием просчета Сталина может послужить факт, на который исследователи истории второй мировой войны до сих пор не обращают внимания. Все кампании второй мировой войны – от нападения вермахта на Польшу 1 сентября 1939 г. и до японской атаки Перл-Харбора 7 декабря 1941 г. – прошли по одному и тому же сценарию. Все жертвы нападения имели предостаточно информации о готовящейся агрессии, но никаких адекватных мер не предприняли. Очевидно, что во всех случаях действовал один и тот же механизм ошибки. Суть его проста. Политическое руководство той или иной страны, будь то Польша, Франция, Бельгия, СССР или США, получало по разным каналам два взаимоисключающих потока информации – один о готовящемся нападении, другой, представлявший в основе своей дезинформацию, свидетельствовал об отсутствии такой угрозы. В подобной ситуации приходилось исходить из последовательности умозаключений, в которых вероятные действия противника оценивались на основе логических построений. И все они – от польского правительства и до американской администрации делали один и тот же вывод – нападение в подобных условиях самоубийственно для агрессора, а значит невозможно. Увы, во всех этих случаях жертвы агрессии недооценили авантюризм своих противников.
И все же это объяснение не может снять ответственности со Сталина. Более того, в обстановке, когда он сконцентрировал в своих руках всю полноту политической и военной власти и самым жесточайшим образом пресекал любые попытки самостоятельных действий кого бы то ни было, вступала в действие формула – полнота власти прямо пропорциональна полноте ответственности.
Именно эта абсолютная концентрация власти, ставшая в свою очередь прямым результатом всей сталинской политики 1930-х гг., сделала невозможным какие-либо значительные меры по предотвращению внезапного нападения. Маршал Г.К. Жуков так описывал в своих воспоминаниях эту ситуацию: «Надо реально себе представлять, что значило тогда идти наперекор Сталину в оценке общеполитической обстановки… заявить вслух, что Сталин неправ… могло тогда означать, что еще не выйдя из здания, ты уже поедешь пить кофе к Берия».[90] Неудивительно, что и Жуков, и Тимошенко, выполняя требования Сталина, в свою очередь жестко пресекали те немногие меры, что пытались предпринять командующие округами в ответ на действия германской стороны. 20 июня командованию Прибалтийского особого военного округа была направлена грозная телеграмма за подписью начальника Генштаба РККА Г.К. Жукова: «Вами без санкции наркома дано приказание по ПВО о введении положения номер два. Это значит провести по Прибалтике затемнение… ваше распоряжение вызывает различные толки и нервирует общественность. Требую немедленно отменить отданное распоряжение, дать объяснение для доклада наркому».[91]
Вся созданная Сталиным система управления была построена таким образом, что отданный приказ становился абсолютным, не подлежащим какой бы то ни было корректировке или интерпретации. Более того, любая попытка отклонения каралась весьма жестоко. Установка Сталина на то, что нападение Германии невозможно, а любые попытки повышения боеготовности войск могут это нападение спровоцировать, приводила к тому, что даже разговоры о нападении Германии жестко карались.
Для того, чтобы в подобной морально-психологической атмосфере принять самостоятельное решение требовалось незаурядное мужество и осознание всей меры ответственности за судьбу страны. Целый ряд командиров все-таки решились провести некоторые меры. Командующий Прибалтийским округом приказал рассредоточить авиацию и привести в боевую готовность штабы армий, корпусов и дивизий, развернуть узлы связи. 19 июня танковые и моторизованные дивизии начали выдвижение к границе. Командир 41-й стрелковой дивизии Киевского округа генерал Г.Н. Микушев по собственной инициативе привел дивизию в боевую готовность.
Но все-таки абсолютное большинство командиров и командующих несмотря на все признаки приближающегося вторжения предпочитали бездействовать в ожидании приказаний сверху. Вплоть до 21 июня Сталин отказывался предпринять какие-либо радикальные меры по подготовке к отражению нападения. Но вечером 21 июня в Москве была получена дополнительная информация, в том числе и от перебежчиков, о том, что в ночь на 22-е начнется вторжение. На этот раз Сталин разрешает наркому обороны отправить в пограничные округа директиву о приведении войск в боевую готовность. Однако вопреки установленному порядку, по которому войскам должен был быть отправлен короткий сигнал «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 г.», Сталин приказывает Тимошенко и Жукову подготовить особую директиву, первоначальный вариант которой он отверг: «Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть вопрос еще уладится мирным путем. – пояснил Сталин Жукову. – Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений».[92]
Из текста директивы НКО военным советам приграничных округов,21 июня 1941 г.
«1. В течение 22—23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.
Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев илиих союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко, Жуков».[93]
Директива, подготовленная Г.К. Жуковым, С.К. Тимошенко и утвержденная Сталиным, была адресована командованию приграничных округов. В ее тексте отразилась вся специфика атмосферы последних предвоенных дней и особенности сталинской системы управления. Директива №1 предупреждала о возможном нападении немецких войск в ночь на 22-е июня и предписывала быть в полной готовности к отражению внезапного удара. Однако навязчивая боязнь Сталина спровоцировать немцев сказалась и здесь. В текст директивы был вставлен пункт, ставивший войскам задачу «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». На этот раз привычное сталинское требование, облеченное в форму прямого приказа, воспринималось совершенно иначе. Теперь оно подлежало неукоснительному исполнению. И если поставить себя на место исполнителя, то легко представить, как это требование могло быть воспринято на местах командирами всех уровней. Возникала масса вопросов. Как определить провокацию? Что значит требование «не поддаваться на провокацию»? И, наконец, как отличить провокации, «могущие вызвать крупные осложнения», от всех иных?!
Не меньше вопросов вызывали и остальные пункты директивы. Требование рассредоточить и замаскировать в течение ночи 22.06.41 всю авиацию было невыполнимо ни при каких условиях – на это требовалось в несколько раз больше времени, и, наконец, для выполнения этой задачи просто не хватало летчиков – лишь 18% из них могли летать ночью, а для почти 1000 самолетов не было экипажей.[94] Точно так же было невыполнимо требование о рассредоточении и маскировке войск приграничных округов за столь короткий срок. (Напомним, что эта была самая короткая в году ночь, да и директиву в войсках могли получить только к ее исходу)
Совершенно неясным оставался пункт, требовавший «встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». Что значит «встретить»? Почетным караулом? Может быть отразить?! И каких союзников? Что командир дивизии должен решать, кто может быть союзником Германии, а кто – нет?!
Последний же пункт, строго предписывавший «никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить», по сути, запрещал какую-либо инициативу командира в отражении нападения противника.
И если требование не поддаваться на провокации можно объяснить указанием самого Сталина, его уже выходившей за пределы здравомыслия боязнью провокаций, то чем объяснить формулировки остальных пунктов директивы, написанных непосредственно профессиональными военными? И подписана она была не Сталиным, а военачальниками высшего ранга – наркомом обороны маршалом С.К. Тимошенко и начальником Генштаба генералом армии Г.К. Жуковым. (Кстати, сам Г.К. Жуков в своих воспоминаниях не дает никакого анализа содержания этой директивы, а лишь сетует на то, что она не успела дойти до всех частей и соединений армии до начала нападения).
Командир не имеет никакого морального права требовать от подчиненного исполнения заведомо невыполнимого приказа, более того, командир сам несет ответственность за выполнение отданного им приказа наравне с подчиненным. Ни одно из этих правил не было соблюдено военачальниками, составившими и подписавшими директиву №1. Сработало совсем другое давнее правило – если формулировка приказа допускает возможность неверного толкования, то приказ обязательно будет понят неправильно. Требование не поддаваться на провокации в ходе первых часов немецкого вторжения приводило к самым невообразимым реакциям командиров. Так, входившая в состав Юго-Западного фронта 135-я стрелковая дивизия утром 22 июня во время марша подверглась массированным ударам немецкой авиации. Но вместо ожидавшегося и вполне понятного приказа: «По самолетам противника огонь!», поступило распоряжение: «На провокации не поддаваться, по самолетам не стрелять».[95] Легко представить какое воздействие на моральный дух личного состава дивизии произвел этот приказ.
Совсем иначе поступил в той же ситуации нарком военно-морского флота адмирал Н.Г. Кузнецов. Вечером 21-го июня он был вызван в наркомат обороны, где маршал С.К. Тимошенко сообщил о возможном нападении Германии. Кузнецов не стал обращаться за указаниями к Сталину, не стал составлять директиву, подобную той, что готовили Жуков и Ватутин. Адмирал только дал приказ отправить на флоты и флотилии условный сигнал «Готовность №1». В соответствии с отработанной еще до войны системой оперативных готовностей на флотах уже знали что делать, и когда немецкая авиация нанесла удар по военно-морским базам, она была встречена организованным огнем.
По сути, направленная в войска из Москвы директива №1 стала ни чем иным как попыткой высшего командования переложить ответственность на плечи своих подчиненных. Попыткой – первой в этой войне, но далеко-далеко не последней. В ночь на 22 июня Сталин, Тимошенко и Жуков держали свой первый настоящий экзамен в роли коллективного органа высшего командования – позже он будет оформлен как Ставка Главного командования – и экзамен этот не выдержал никто.[96]
* * *
Возвращаясь к вопросам, поставленным в начале, можно сделать следующие выводы.
· В течение 1939—1941 гг. подготовка к надвигающейся войне стала для советского политического и военного руководства, фактически, главной целью внутренней и внешней политики.
· Используя всю мощь государственной власти и гигантский аппарат пропаганды, политическое руководство во главе с И.В. Сталиным сосредоточило на этом все усилия общества, внедрив в массовое сознание мысль о неизбежности скорой войны.
· Мобилизация колоссальных ресурсов страны позволила построить мощный военно-промышленный комплекс, создать многочисленные вооруженные силы и произвести гигантское количество различных вооружений, превзойдя в этом все страны мира.
· Морально-психологическая готовность общества к войне, политическая стабильность государства, современная многомиллионная армия, оснащенная новейшей боевой техникой – все это стало результатом реализации преимуществ советской модели общественно-политического устройства.
· Однако на практике готовность к войне оказалась лишь частью еще одного пропагандистского мифа, созданного самой же системой. Несмотря на колоссальные и многолетние усилия всего народа советскому политическому руководству не удалось создать действительно эффективные вооруженные силы и подготовить общество к реальным испытаниям приближавшейся войны.
· Причины нерешенности этих проблем крылись в природе самой советской модели. Концентрация абсолютной власти в руках И.В. Сталина с неизбежностью превращала общество в заложника его ошибок и просчетов. Этот же фактор приводил к тому, что политическая элита не могла выполнять функции «коллективного разума», вырабатывавшего адекватные решения и страхующего ошибки вождя. Приоритет взаимоотношений в рамках структуры вождь – элита – общество был направлен на решение единственной задачи – сохранении абсолютной власти вождя. Приоритетность этой установки становилась непреодолимым препятствием на пути решения других задач, в том числе и задачи подготовки к войне.
· Общим недостатком, чрезвычайно усугублявшим ситуацию, был изначально низкий культурно-образовательный и профессиональный уровень военно-политической элиты и советского общества в целом.
Все эти упущения и недостатки пришлось компенсировать уже в ходе самой войны ценой многомиллионных жертв и страшных страданий народа.
Часть II. ТРАГЕДИЯ 1941-го
22 июня 1941 г. Советский Союз подвергся неожиданному, без объявления войны, нападению Германии. Началась Великая Отечественная война советского народа, ставшая составной частью второй мировой войны. Согласно устоявшейся в современной отечественной историографии схеме выделяются следующие периоды: I период: июнь 1941 – ноябрь 1942 гг.; II период: ноябрь 1942 – декабрь 1943 гг.; III период: декабрь 1943 – май 1945 гг. Война Советского Союза против Японии рассматривается как самостоятельный и завершающий период участия СССР во второй мировой войне. При этом в основу данного деления истории Великой Отечественной войны на периоды положен ход борьбы за стратегическую инициативу в войне. В течение первого периода стратегической инициативой в целом обладала немецкая армия, ее командование определяло направление и время нанесения главных ударов, Красной Армии приходилось вести широкомасштабные оборонительные сражения, отступая в глубь советской территории. Попытка советского командования перехватить стратегическую инициативу в ходе наступательных операций зимой-весной 1942 г. не удалась, и вермахт вновь начал широкомасштабное наступление на южном фланге восточного фронта. Переломить ход войны и захватить инициативу ее ведения командованию Красной Армии удалось только в ходе второго периода войны, и, начиная с декабря 1943 г. вплоть до ее окончания, стратегическая инициатива уже находилась в руках советских вооруженных сил.
Применительно к событиям начала войны представляется наиболее продуктивным с познавательной точки зрения рассматривать катастрофу 1941 г. как, своего рода, момент истины, давший ответ на вопрос о том, насколько адекватными были представления правящей элиты о надвигавшейся войне, и насколько эффективной оказалась вся политика подготовки к ней. В то же время события первого периода войны отразили деятельность советской системы в экстремальных условиях переходного периода от мирной жизни к состоянию войны. Именно в этот период система начала реализовывать свой мобилизующий потенциал, что в скором будущем позволило создать предпосылки коренного перелома в войне.
В этой связи целесообразно также сфокусировать внимание на том, каким было действительное соотношение сил сторон к началу боевых действий. Какую роль в поражениях Красной Армии сыграли факторы объективного и субъективного порядка? Насколько обоснованными и адекватными оказались действия советского руководства? Как они повлияли на ход событий на советско-германском фронте? Каким образом в начальный период войны проявились особенности советской военно-политической системы? Как отразилось состояние советского общества кануна войны на развитии событий ее начального периода? Как была проведена мобилизация потенциала страны в интересах ведения войны?
В предыдущей главе отмечалось, что подготовка к войне стала основой, фактически, системообразующей функцией советского режима, и сам режим был максимально приспособлен для нужд ведения войны. Однако в самом ее начале советская система оказалась неспособной выработать наиболее эффективные решения для отражения агрессии, что прямо повлияло на масштаб и характер катастрофы 1941 г.
Катастрофа на границе
В ночь на 22 июня главный удар немецкой армии вторжения был нанесен по войскам трех приграничных военных округов (фронтов) – Северо-Западного, Западного и Юго-Западного. Чуть позже ударам подверглись и соединения Южного фронта (бывш. Одесский военный округ). Против них соответственно действовали три группы немецких армий «Север», «Центр» и «Юг». В целом, ни на одном из направлений немецкие войска не имели подавляющего превосходства, а в полосе действий Юго-Западного фронта значительное преимущество было на стороне советских войск.
Таблица: Соотношение сил сторон на 22.06.1941 г.[97]
| Силы и средства | Личный состав войск, тыс.чел. | Танки, шт.* | Самолеты, шт.* | Орудия и минометы, шт. |
| Западный фронт | ||||
| Группа армий «Центр» | 634,9 | |||
| Северо-западный фронт | 379,5 | |||
| Группа армий «Север» | ||||
| Юго-Западный фронт | ||||
| Группа армий «Юг» | ||||
| Всего в составе приграничных фронтов Красной Армии | 2014,5 | |||
| Всего в составе немецкой армии на советской границе | 2019,9 |
*—учтены только исправные машины
Директива №1 еще передавалась из штабов округов в части и соединения, когда в 3 часам 15 минут по всей линии советско-германской границы германская артиллерия открыла огонь, одновременно сотни самолетов нанесли удары по военным и гражданским объектам. Бомбардировке подверглись и многие города, среди них – Мурманск, Рига, Минск, Смоленск, Киев и др. В 3.17 в Генштабе Красной Армии было получено первое известие из Севастополя о налете немецкой авиации.
Из воспоминаний маршала Г.К. Жукова:
«Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос генерала Власика (начальника управления охраны).
– Кто говорит?
– Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.
– Что? Сейчас?! — изумился начальник охраны. — Товарищ Сталин спит.
– Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война.
Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили:
– Подождите.
Минуты через три к аппарату подошел И.В. Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В. Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание.
– Вы меня поняли? Опять молчание.
– Будут ли указания? – настаиваю я.
Наконец, как будто очнувшись, И.В. Сталин спросил:
– Где нарком?
– Говорит по ВЧ с Киевским округом.
– Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро…
В 4 часа 30 минут утра мы с С.К. Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет.
И.В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках ненабитую табаком трубку.
Мы доложили обстановку. И.В. Сталин недоумевающе сказал:
– Не провокация ли это немецких генералов?
– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация... — ответил С.К. Тимошенко.
– Если нужно организовать провок