Антимакедонская деятельность Демосфена

(Демосфен, «Речи», IX)

Речь IX – третья речь против Филиппа – была произнесена приблизительно в мае 341 г. до н. э. Она является ярким образцом красноречия Демосфена. В своей речи Демосфен призывает афинян возглавить борьбу греков против Филиппа, не обольщаясь перспективой мира, который уже фактически нарушен Филиппом.

Много разговоров, граждане афинские, ведется у нас чуть ли не на каждом заседании Народного Собрания о тех преступлениях, какие совершает Филипп не только против вас, но и против всех остальных, с тех самых пор как заключил мир¹; и все, я уверен, могли бы, хоть в действительности и не делают этого, признать своей обязанностью и говорить, и действовать так, чтобы тот человек прекратил свое надругательство и понес наказание; однако все дела, как я вижу, приведены в такое расстройство и так запущены, что боюсь, не оказался бы, как ни обидно это звучит, правильным такой вывод: если бы все выступающие ораторы желали вносить предложения, а вы голосовать их с одним только расчетом, чтобы привести дела государства в самое плохое состояние, то и тогда, я думаю, они не могли бы оказаться в худшем положении, чем теперь... Конечно, если есть возможность государству хранить мир и это от нас зависит, – с этого я начну, – тогда я отвечаю, что надо нам хранить мир и, кто это говорит, тот, по-моему, должен вносить письменные предложения, действовать в этом духе и не допускать обмана. Но если наш противник, держа в руках оружие и имея вокруг себя большое войско, только прикрывается перед вами словом «мир», между тем как собственные его действия носят все признаки войны, что тогда остается, как не обороняться?

...Вот и сейчас, когда он посылает наемников в Херсонес, который и царь² и все греки признали вашим владением... скажите, пожалуйста, что значат эти действия? Он утверждает, будто не воюет; но я не только не могу согласиться, что, действуя таким образом, он соблюдает условия мира, заключенного с вами, но даже и тогда, когда он пытался овладеть Мегарами³, устраивал тирании на Эвбее⁴, когда теперь предпринимает поход против Фракии⁵, ведет происки в Пелопоннесе⁶, – словом, всегда, когда он для достижения своих целей действует при помощи вооруженной силы, я утверждаю, что все эти действия являются нарушением мира и означают войну против вас; или, может быть, и про людей, которые устанавливают осадные машины, вы до тех пор будете утверждать, что они соблюдают мир, пока они не подведут эти машины к самым стенам! Но вы этого не станете утверждать, потому что, кто устраивает и подготовляет такие средства, чтобы захватить меня, тот воюет против меня, хотя бы он еще не метал ни камня, ни стрелы. Итак, что же может вам угрожать в случае чего-нибудь такого? А вот что: будет для вас потерян Геллеспонт; неприятель, воюющий с вами, сделается властелином Мегар и Эвбеи; пелопоннесцы станут его сторонниками. Так как же после этого про человека, который развивает такие действия против нашего государства, я буду говорить перед вами, будто он соблюдает мир? Нет, никогда! Но я считаю, что с того самого дня, как он разгромил фокидян⁷, он уже и ведет войну. А вы поступите, я думаю, благоразумно, если немедленно примете меры к обороне; если же оставите дело так, то потом, если и пожелаете, уже не будете в состоянии, мне кажется, сделать даже этого.

Но я вижу, что все люди, начиная с вас самих, уступили ему то самое, из-за чего до сих пор во все времена велись все войны между греками. Что же это такое? Это – возможность делать, что ему угодно, и прямо так, поодиночке обирать и грабить каждого из греков и порабощать государства, производя на них нападения. А между тем простатами над греками в течение семидесяти трех лет были вы⁸; были простатами в течение двадцати девяти лет лакеде-моняне⁹; достигли некоторой силы и фиванцы в течение вот этого последнего времени после битвы при Левктрах¹⁰. Но все-таки ни вам, ни фиванцам, ни лакедемонянам еще никогда, граждане афинские, не предоставлялось греками такого права – делать, что вам вздумается, – ничуть небывало! Но с вами – или, лучше сказать, с афинянами тех времен – из-за того только, что к некоторым, как казалось, они относились свысока, все – даже и те, которые сами ни в чем не могли вас упрекнуть, – считали нужным воевать вместе с обиженными; точно так же опять-таки и с лакедемонянами, когда они, получив главенство и достигнув такого же могущества, как и вы, стали злоугйтреблять своей властью и пытались слишком грубо нарушать установившийся порядок, тогда все начали войну – даже и те, которые ни в чем не могли упрекнуть их. …Однако все проступки, совершенные как лакедемонянами за те тридцать лет, так и нашими предками за семьдесят лет, не могут равняться, граждане афинские, с теми обидами, которые нанес грекам Филипп в течение тринадцати неполных лет¹¹, за время, когда он выделяется из ряда остальных или, лучше сказать, они не составляют и малой доли того, что сделано им.

И мы, все греки, видим это и слышим и все-таки не отправляем друг другу но этому поводу послов, не выражаем даже негодования, но находимся в таком жалком состоянии, такими рвами окопались одни от других у себя в городах, что вплоть до сегодняшнего дня не можем... сплотиться и заключить какого-нибудь союза взаимной помощи и дружбы. Вместо этого мы равнодушно смотрим на то, как усиливается этот человек, причем каждый из нас, на мой по крайней мере взгляд, считает выигрышем для себя то время, пока другой погибает, и никто не заботится и не принимает мер, чтобы спасти дело греков, так как всякий знает, что Филипп, словно какой-то круговорот напастей – приступ лихорадки или еще какого-нибудь бедствия, – приходит вдруг к тому, кто сейчас воображает себя очень далеким от этого. При этом вы знаете также и то, что если греки терпели какие-нибудь обиды от лакедемонян или от нас, то они переносили эти обиды все-таки от истинных сынов Греции, и всякий относился тогда к этому таким же точно образом, как если бы, например, законный сын, вступивший во владение большим состоянием, стал распоряжаться чем-нибудь нехорошо и неправильно: всякий почел бы его заслуживающим за это самое порицания и осуждения, но никто не решился бы говорить, что он не имел права это делать. А вот, если бы раб или какой- нибудь подкидыш стал расточать и мотать достояние, на которое не имел права, тогда, о Геракл! – насколько же более возмутительным и более достойным гнева признали бы это вы все! Но о Филиппе и о том, что он делает сейчас, не судят таким образом, хотя он не только не грек и даже ничего общего не имеет с греками, но и варвар – то он не из такой страны, которую можно было бы назвать с уважением, но это – жалкий македонянин, уроженец той страны, где прежде и раба порядочного нельзя было купить.

...И вот, хотя мы все страдаем от такого отношения к себе¹², мы все еще медлим, проявляем малодушие и смотрим на соседей, полные недоверия друг к другу, а не к тому, кто всем нам наносит вред...

Что же в таком случае за причина этого? Ведь, конечно, не без основания и не без достаточной причины тогда все греки с таким воодушевлением относились к свободе, а теперь так покорно терпят рабство. Да, было тогда, было, граждане афинские, в сознании большинства нечто такое, чего теперь уже нет, – то самое, что одержало верх и над богатством персов, и вело Грецию к свободе, и не давало себя победить ни в морском, ни в сухопутном бою; а теперь это свойство утрачено, и его утрата привела в негодность все и перевернула сверху донизу весь греческий мир. Что же это такое было? Да ничего хитрого и мудреного, а только то, что людей, получавших деньги с разных охотников до власти и совратителей Греции, все тогда ненавидели, и считалось тягчайшим позором быть уличенным в подкупе; виновного в этом карали величайшим наказанием, и для него не существовало ни заступничества, ни снисхождения. Поэтому благоприятных условий во всяком деле, которые судьба часто дает и нерадивым против внимательных и ничего не желающим делать против исполняющих все, что следует, нельзя было купить ни у ораторов, ни у полководцев, равно как и взаимного согласия, недоверия к тиранам и варварам и вообще ничего подобного. А теперь все это распродано, словно на рынке, а в обмен привезены вместо этого такие вещи, от которых смертельно больна вся Греция. Что же это за вещи? Зависть к тому, кто получил взятку; смех, когда он сознается¹³; снисходительность к тем, кого уличают; ненависть, когда кто-нибудь за это станет порицать, – словом, все то, что связано с подкупом. Ведь что касается триер, численности войск и денежных запасов, изобилия всяких средств и вообще всего, по чему можно судить о силе государства, то теперь у всех это есть в гораздо большем количестве и в больших размерах, чем у людей того времени. Но только все это становится ненужным, бесполезным и бесплодным по вине этих продажных людей.

...Граждане афинские, пока мы еще целы и владеем величайшим государством, богатейшими средствами, прекраснейшей славой, может быть, иной человек, сидя здесь, уже хотел бы спросить: «Что нам делать?» Я, клянусь Зевсом, расскажу об этом и даже внесу письменное предложение, так что, если вам будет угодно, вы утвердите его своим голосованием. Прежде всего, надо самим обороняться и готовиться,— я имею в виду подготовку триер, денег и воинов. Ведь, если даже все остальные согласятся быть рабами, нам во всяком случае нужно бороться за свободу. Так вот, сначала подготовим все это у себя и притом постараемся сделать так, чтобы все это видели, и тогда обратимся с призывом ко всем остальным; будем для разъяснения дела отправлять послов во все стороны, как-то: в Пелопоннес, на Родос, на Хиос, к царю¹⁴ (ведь и его расчетам не противоречит эта задача – не дать Филиппу покорить все своей власти) – это за тем, чтобы, если вам удастся убедить их, они в случае надобности были у вас соучастниками и в опасностях, и в расходах, а если это не удастся, то чтобы хоть выиграть время для действий.

Если же вы рассчитываете, что Грецию спасут или халкидяне, или мегарцы¹⁵, вам же самим удастся убежать от этих хлопот, то вы неправильно так думаете: довольно будет, если сами они останутся целы каждый в отдельности. Нет, именно вам надлежит это сделать, так как вам эту почетную задачу стяжали и оставили в наследство ваши предки ценой многих великих опасностей. Если же каждый будет изыскивать средства к исполнению своего желания, но в то же время будет сидеть сложа руки и думать только о том, чтобы самому не делать ничего, тогда, во-первых, он никогда не найдет для этого дела исполнителей,., во-вторых, я боюсь, как бы со временем уже необходимость не заставила нас делать сразу все то, чего мы сейчас не хотим. Итак, вот каково мое мнение: об этом я вношу и письменное предложение. И я думаю, что еще и сейчас наши дела могут поправиться, если оно будет проводиться в жизнь. Впрочем, если кто-нибудь другой может предложить что-нибудь лучшее, чем мое, пусть он говорит и подает свой совет. Но ваше решение, какое вы примете, пусть послужит – да помогут все боги! – нам на пользу.

¹ Речь идет о Филократовом мире 346 г. до н. э.

² Т.е. персидский царь. Право на Херсонес было признано за Афинами на конгрессе греческих городов в 371 г. до н. э.

³ В 343 г. до н. э. Филипп сделал неудачную попытку при помоши своих сторонников в Мегарах захватить город.

⁴ В 348 г. до н. э. Филиппу удалось установить на Эвбее тиранию в городах Эретрия и Орей.

⁵ Поход во Фракию начался в 342 г. до н. э. В результате похода Филипп добился подчинения всех фракийских племен.

⁶ В Пелопоннесе Филипп сумел привлечь на свою сторону Аргос, Аркадию и Мессению.

⁷ Филипп захватил Фокиду в 346 г, до н. э. – через три недели после заключения мира.

⁸ Речь идет о главенстве Афин в период существования Первого Афинского морского союза (477-404 гг. до н. э.).

⁹ Господство Спарты в Греции продолжалось с 404 по 376 г. до н. э.

¹⁰ Период фиванской гегемонии – от 371 г. до н. э. (битва при Левктрах) до 362 г. до н. э. (битва при Мантинее).

¹¹ Вмешательство Филиппа в дела греков началось в 354 г. до н. э.

¹² Предшествующий раздел речи Демосфена (32-34) посвящен перечислению обид, нанесенных Филиппом грекам.

¹³ В числе тех, кто открыто признавался в получении взятки, был, например, Филократ. Весь этот раздел речи Демосфена направлен против сторонников Филиппа в Афинах и других греческих городах. Многие сторонники Филиппа были подкуплены македонским царем.

¹⁴ К персидскому царю. По постановлению Народного Собрания были направлены посольства на Родос и Хиос, к персидскому царю. Сам Демосфен отправился послом в Византий и Пелопоннес.

¹⁵ Халкидяне и мегарцы были в это время единственными союзниками Афин Рассчитывать только на них – значило заранее обречь все дело на неудачу.