И.С. Коноплин. Бермонтовщина (Дневник, 1919--1920 гг.)
Приведенные ниже страницы дневника есть только часть моих воспоминаний
из книги *Записки офицера".
Переживая гетманскую и петлюровскую эпопею178 (конец 1918 -- начало
Г.), мы в составе небольшого маловооруженного отряда были прижаты
Войсками атамана Григорьева179 к Днестру (у Бендер), где после недолгого
Сопротивления часть из нашего отряда погибла, другая -- перебралась в
Бессарабию. Отсюда мы направились в Галицию, участвовали в боях Петлюры на
Его двух фронтах -- польском и большевистском, и, плененные под Радзивиловым
Поляками, были затем отправлены в Варшаву. Из последней по указанию
вербовочного бюро ротмистра Гершельмана -- представителя армии ген[ерала]
Юденича -- отправились в Ригу, где и предполагался штаб последнего: точных
Сведений на этот счет у нас не было. Мы решили, что по пути, в Митаве,
Наведем нужные справки. Отрывки из дневника, открывающие наш приезд в этот
город, я и привожу здесь, не пытаясь заштриховать ни наших предварительных
путевых настроений, ни наших планов относительно службы в Белой армии, куда
Мы, разумеется, шли с большим надломом и физическим, и душевным.
Митава, 2 июня [1919 года]
Сегодняшний день -- день решения многозначительной для нас задачи.
Оказывается, в полосе Прибалтики, кроме ген[ерала] Юденича, организующегося
в Эстонии, есть отряды -- кн[язя] Ливена, Бермонта, Вырголича... Все они
Вышивают какие-то узоры -- каждый своими нитками и на свой манер. Нам
Пришлось задуматься над тем, кто же из них стоит не на жестком раздорожье, а
на настоящем пути...
Думали долго, трудно...
А вышло это так.
Чуть засветлело утро, мы проснулись, выглянули в окна -- Митава. Где-то
За станцией надрывно бухал церковный колокол, звуки его тягуче ползли над
Городом, обрывались позади вагонов, точно упадали в сырую яму.
Полковник Кочан уже успел побывать в буфете, кого-то расспросить о
местопребывании штаба ген[ерала] Юденича. "Господа, вставайте, -- сказал он
громко, -- здесь мы высадимся: немножко надо ориентироваться в обстановке".
Мы заторопились.
Кочан у нас за старшего. Мы охотно подчиняемся его распоряжениям, тем
Более что каждый из нас за время пережитой сумятицы стосковался по твердым
Указаниям, нося в своей душе ощущение крайней их необходимости.
Дисциплина скрепляет внешне, заставляет подбираться внутренне и
Сосредоточивает внимание на впечатлениях близких и насущных.
Впрочем, по этому вопросу мы много спорим -- я лично сторонник другого
Взгляда, уверен, что там, где в наличии существует здравая
самостоятельность, всякое действие отдельного человека, направленное к общей
Цели (оно должно быть прочувствовано каждым) не нуждается во внешнем
Подстегивании.
Другое дело, если исчезает это общее признание цели: тогда насилие
(начальник -- всегда насильник) должно играть роль raison d'etre180, ибо из
него возникает тот "порядок", от которого всякий "разлив" укладывается в
Берега.
...Итак -- надо ориентироваться!
Мы выбежали на платформу, стали расспрашивать всех, кто попадался на
глаза -- где штаб ген[ерала] Юденича.
-- А, должно, в Риге, -- отвечали нам. Вот как!
-- А может, здесь, -- мы не знаем...
Офицеры возвращались в вагоны и досадливо ворчали от неопределенности.
Наконец, откуда-то появился Кочан; за ним медленными шагами, вперевалку шел
Артиллерийский поручик в фуражке, низко надвинутой на лоб; из-под козырька
Выглядывали спокойные серые глаза. Он мягко звякнул шпорами, козырнул.
-- Здравия желаю, господа!
-- Ну вот, -- сказал лениво Кочан, -- послушайте поручика.
Мы затихли.
-- Вы куда направляетесь, коллеги? -- обратился ровным, уверенным
голосом артиллерист, -- к ген[ералу] Юденичу?
-- Да, как будто...
Артиллерист подумал.
-- Штаб ген[ерала] Юденича находится в Риге, а сам он, говорят, выехал
к северу, в Ревель, что-ли... Да и штаб-то у него ведь окончательно не
Сформировали. Знаете ли, ему немножно трудновато действовать в той
Обстановке, какая его окружает.
-- То есть?..
-- Вы не знаете? -- удивленно изогнул брови артиллерист. -- Да ведь его
Со всех сторон прессуют, кому как хочется: эстонцы по-своему, латыши
По-своему, ну а про англичан нечего говорить -- те просто диктуют.
-- Диктуют? Ого...
С этого началось наше длинное острое собеседование. Офицер говорил
Много, уверенно, взвешивая каждое слово, глядя в наши встревоженные лица
Прямым взглядом.
Лицо у него было симпатичное, как и голос, звучавший с приятной