Забвение смысла и значения маневра

Временное наставление от 6 октября 1921 г. о тактическом использовании крупных войсковых соединении возвело в догму утверждение о преобладании огня.

Никто не сомневается, что результаты огня будут подавляющи и что всякое движение незащищенных войск в зоне, поражаемой более или менее плотным огнем, или вовсе неосуществимо практически, или же должно окончиться громадными бесполезными потерями. Отрицать это значило бы неразумно восставать против поразительных и столь трагических уроков последней войны, между тем как наверняка известно, что завтра мощь огня колоссально возрастет.

Но эта бесспорные (к тому же никем не оспариваемые) истины используются узким догматизмом для того, чтобы под их прикрытием вывести гораздо более спорные заключения, а именно, о непоколебимости фронтов, о возможности растягивать эти фронты до невероятных размеров, о неизбежности стабилизации фронта. Все это завершается тем, что совсем искажается понятие о наступлении, погашается наступательный дух и забываются значение и смысл маневра.

Особое внимание необходимо остановить на забвении смысла и значения маневра, причем прежде всего надо ясно установить, какое значение следует придавать термину «маневр».

Здесь дело идет не о том жалкое маневре, который связан с чисто фронтальными атаками: это — расширение мешка, перенос последовательных усилий с одного пункта оборонительного фронта противника на другой. Здесь также [172] не имеется в виду и то маневрирование огнем, которым хвалятся артиллеристы.

Нет, маневр, о котором стоит говорить, это есть сочетание быстрых, гибких, живых движений, имеющих своей задачей отыскать слабый пункт у противника — фланг, тыл, интервал, сообщения — чтобы затем, используя секретность и скорость, молниеносно и внезапно нанести огневой удар или угрожать огнем. Одним словом, это такой маневр, который создает развязку.

Но четыре года позиционной войны на Западном фронте создали во французской армии известный склад ума, в котором подобное понимание маневра совершенно выпало. Отсюда происходит смешение двух понятий: громадной мощности огня со всемогуществом огня, что нашло отражение во временном наставлении 1921 г. Это наставление посвящает почти все свои правила и указания вопросу о позиционной войне и только робко рассматривает случай маневренной войны.

Такая установка вызывает, к сожалению, небезосновательную критику за границей. Критика указывает на излишнюю методичность и благоразумие французского генерального штаба; это ведет к тому, что

«французская армия неспособна к нанесению первоначального решительного удара, который необходим в столкновении с Германией... но который предполагает подвижную и маневренную армию, в значительной степени моторизованную и механизированную»{144}{*34}.

Могут возразить, что подобная маневренная война предполагает наличие флангов, интервалов и т. д., т. е. того, что будет отсутствовать в будущем, потому что, якобы, под влиянием всемогущества огня и вследствие непоколебимости фронтов неизбежно установится непрерывный сплошной фронт. Таким образом, фронт не будет иметь ни флангов, ни интервалов, короче — возродится позиционная война. Но на это легко ответить тем доводом, что это является лишь менее всего доказанным постулатом.

Истина состоит в том, что как ни была продолжительна позиционная война 1914—1918 гг., но все же она явилась исключительным случаем.

Эта истина тем более справедлива, что даже в мировую войну часто происходили операции, имевшие формы операций маневренной войны. [173]

Относительно неизбежной стабилизации фронтов достаточно сказано в первом исследовании{145}, где показано, что, напротив, в будущей войне, по крайней мере в начале, нужно ожидать активных маневренных операций. Это есть следствие двух факторов: соотношения между численностью враждебных сил к началу конфликта и величиной театров операций и появления на сцене совершенно нового фактора в виде крупных механизированных соединений, — иначе говоря, всеобщее, массовое и систематическое использование бронированных боевых машин.

Нужно ли здесь еще раз повторять, что эти механизированные соединения характеризуются не только своей огневой мощью и бронированием, но также их способностью к передвижениям. Эта подвижность как стратегическая (оперативная), так и тактическая, несомненно, даст возможность армиям, имеющим в своем составе механизированные части и соединения, обнаружить такие маневренные свойства, которые в настоящее время даже не подозреваются. Можно утверждать, что обязательным следствием механизации будет подвижная, маневренная война.

Но всеобщее использование боевой машины скажется не только на характере предварительных перед сражением операций, но оно придаст также совершенно другую физиономию самому сражению по сравнению с тем, что известно из времен позиционной войны 1914—1918 гг. Поэтому можно смело предполагать, что благодаря боевой машине будущие сражения станут развиваться ускоренным темпом и что решение вследствие возрождения «развязки» будет достигаться гораздо скорее.

Наконец, следует напомнить, что даже в том предположении, что одна из воюющих сторон сумеет создать непрерывный фронт без флангов, ввод в дело механизированных сил позволит прорвать полевые укрепления и быстро использовать прорыв как вширь, так и вглубь. После того как непрерывность фронта будет нарушена, появятся фланги, и позиционная война вновь уступит свое место войне маневренной.

Между прочим, все это начинают, повидимому, все больше и больше понимать во Франции. Эволюция заметна даже в кругах, более всего зараженных парализующим догматизмом.

Нужно надеяться, что вскоре уставы, являющиеся базой нашей доктрины, порвут связь с традициями 1921 г. и будут в основном посвящены маневренной войне, придавая позиционной войне то значение, которого она заслуживает, [174] и тщательно остерегаясь делать основой для нашей военной доктрины позиционную войну, которая на самом деле является частным случаем, хотя и важным, но не основным.