Центр и окраины византийской империи

Весьма важный перелом испытала империя в эпоху перехода от Македонской династии к периоду Комнинов. Чтобы составить понятие о той среде, в которой развивались главнейшие события этой эпохи, должно прежде всего рассматривать отдельно области с преобладающим эллинским населением, в которых господствовала византийская административная система, церковное и финансовое управление, противопоставляя их окраинам и тем фемам, где было инородческое население, мало подвергшееся эллинизации.

Весьма любопытно отметить, что обнаружение новых народных и созидательно прогрессирующих начал видно не в центральных эллинских областях, а на отдаленных окраинах, как западных, так и восточных. Всемирно-историческая эволюция делала попытку влиться в области, подверженные греческому влиянию, дав несколько новых зачаточных видов культурных форм, которые с успехом развились на Западе и не получили достаточного питания на Востоке. Эта весьма интересная в истории Византии проблема может быть в настоящее время лишь слегка намечена, хотя можно прямо указать, что пульс исторической жизни переносился от центра к периферии и что на окраинах возникали новые общественные организации и нарождались идеи, которым предстояло влиять на настроения и психологию общественных деятелей в средние века.

Новые веяния идут прежде всего из Италии. Здесь веко­вая борьба с африканскими и сицилийскими сарацинами, которые имели для себя опору в борьбе политических притязаний двух империй и в соперничестве лангобардских князей, нашла себе неожиданное разрешение в усиле­нии в стране пришлого с севера воинственного народа норманнов. Норманнский вопрос принадлежит к числу первостепенных в истории Византии как в XI, так и в по­следующих веках. Поэтому на нем необходимо остано­виться с особенным вниманием (1).

История норманнов в Италии потому занимает важное место, что она всецело входит в историю взаимных отно­шений между Восточной и Западной империей и что в XI в. эти отношения обостряются вследствие споров из-за об­ладания Южной Италией. Обе империи содержали в Юж­ной Италии войска и подкупами и пожалованиями разных привилегий поддерживали партию приверженцев в раз­ных городах. Влияние византийского или германского императора усиливалось или ослабевало, смотря по тому, на чьей стороне в данный момент было больше матери­альной силы и влияния среди лангобардских князей и куда склонялась римская курия. Подобное положение вещей, где равновесие зависело от случайных и часто извне при­ходивших влияний, продолжалось много лет, не давая прочного и обеспеченного преобладания ни той, ни дру­гой партии. Этим положением дела и воспользовались тог­дашние более дальновидные государственные умы, вы­ждав благоприятный момент, чтобы бросить на стоявшую в равновесии чашку весов горсть военных искателей при­ключений, прибывших из Нормандии. Часть норманнов поступила па службу к лангобардским князьям, часть — к греческому катепану.

При царе Василии Болгаробойце влияние Византии в Южной Италии было так значительно, что катепан Боиоян был в состоянии предпринять военную экспедицию по Ад­риатическому морю в славянские земли и возвратился из похода со знатными пленниками из Хорватии, которых отправил в Константинополь. В апреле 1025 г. снаряжена была экспедиция в Сицилию под предводительством евну­ха Ореста, который должен был вместе с катепаном внести войну на остров Сицилию. Смерть царя расстроила пред­приятие, в котором должен был принять участие и сам Ва­силий, и евнух Орест не оказался в состоянии исполнить предстоявшей ему задачи. Когда Орест потерпел в Сици­лии поражение, правительство Константина VIII отозвало его, равно как и катепана Боиояна, назначив на пост кате­пана Христофора, и уже в 1029 г. Роман Аргир послал на место Христофора своего родственника патрикия Пофа, при котором произошли в Южной Италии чрезвычайно важные по своим ближайшим последствиям события. Граф Теано Пандульф и неаполитанский герцог Сергий, оба принадлежавшие к сторонникам Византии, подверг­лись нападениям со стороны герцога Капуи и искали себе союзников против сильного соседа. В это именно время впервые упоминаются норманны в качестве отряда воен­ных людей, с которыми Сергий вступил в соглашение и пригласил их для этого в свое княжество. Райнульф, один из пяти братьев, которые пришли на зов Мели в 1017 г. и приняли участие в его войне с греками, вступил в союз с Сергием, женился на его сестре и в приданое за ней полу­чил на севере Неаполитанской области небольшую мест­ность Lavoro. В 1030 г. здесь построено было укрепление Аверса, которое было окружено рвом и стенами и из кото­рого Райнульф постепенно завладел окрестной плодород­ной областью, составившей колыбель будущего графства. Постройка Аверсы составляет факт первостепенной важности в истории южноитальянских норманнов. Она отмечает заключение периода от 1016 до 1030 г., когда первые авантюристы, пришедши в Италию и не имея еще собственных владений, предлагали свои услуги то ланго­бардским князьям Капуи, Неаполя и Салерно, то настояте­лю Монтекассинского монастыря, имевшему владельчес­кие права над обширными землями, то, наконец, визан­тийскому катепану.

Если и после основания Аверсы норманны состоят еще иногда на службе того или другого князя, то легко заме­тить, что с этих пор норманны преследуют уже свои цели, становясь постепенно частью равными, а в скорости и гос­подами тех самых князей, чьими скромными слугами и вассалами были раньше. Словом, в Южной Италии в зани­мающее нас время происходит процесс, за которым отсту­пают на задний план интересы двух империй и борьба христиан с сарацинами, как будто указанные мировые си­лы обрекли себя на служение маленькой норманнской во­енной колонии.

Между тем необузданное своеволие капуанского герцо­га Пандульфа слишком затронуло соседних князей. Он от­нял владения у монастыря Монтекассино и платил дохода­ми с них наемникам, приходившим из Нормандии; вме­шался в дела Амальфи и старался привлечь это княжество на свою сторону. Но самым искусным шагом Пандульфа было то, что он успел убедить Райнульфа, графа Аверсы, нарушить договор с неаполитанским герцогом и вступить в союз с Капуей. В результате этого соглашения Райнульф по смерти своей первой жены породнился с герцогом Ка­пуи, женившись на его племяннице, и вступил к нему в лен­ные отношения за графство Аверсу. Но между князьями, которых герцог Капуи слишком стеснял своими широки­ми притязаниями, нашелся один, именно герцог салернский Гаймар, которому удалось создать противовес ему при помощи тех же норманнов. Здесь в первый раз появля­ются на сцену сыновья норманнского графа Танкреда Готвиля, Вильгельм и Дрого, вступившие на службу салернского герцога. С 1036 г. составились в Южной Италии две по­литические партии, на одной стороне был салернский герцог с Неаполем и Беневентом, на другой — герцог Пандульф Капуанский с княжеством Гаэта, Амальфи и с цер­ковным княжеством Монтекассино. Окончательное пре­обладание туземным политическим организациям могла дать Византия, смотря по тому, чью сторону стал бы под­держивать катепан, но так как в это время виды византий­ского правительства всецело направлялись на Сицилию, где открывалась возможность успешной борьбы с сараци­нами, то южноитальянские дела развивались помимо вли­яния империи. На этот раз на положение партий имело влияние прибытие в Италию короля Конрада II в 1038 г., который принял к сердцу жалобы на Пандульфа и не мог оставить без удовлетворения просьбу монтекассинских монахов, лишенных Пандульфом своих владений. Хотя герцог Капуи обещался вознаградить все убытки, нанесен­ные монастырю, и давал заложников в исполнение своего обещания, но Конрад решился примерно наказать его и лишил его княжеской власти в Капуе. Все его владения пе­решли в качестве имперского лена к герцогу Салерно. Вме­сте с этим принято было новое решение и относительно графства Аверсы. Граф Райнульф поставлен был в непо­средственную зависимость от герцога Салерно, и таким образом Аверса соединена была с Салерно.

Греческие владения в Южной Италии подвергались большой опасности вследствие образования в стране та­кой политической власти, которая не была связана мест­ными интересами и к которой могли легко примкнуть ан­тивизантийские элементы, давно уже дававшие себя чувст­вовать. Дальнейший ход событий зависел, как сейчас увидим, от той боевой силы, какую представляла собой норманнская военная колония. С точки зрения византий­ской политики, союз с норманнами был бы самым настоя­тельным и в тот момент наиболее выгодным политичес­ким актом, который надолго мог бы обеспечить за Визан­тией власть. Но случилось так, что империя не оценила значения норманнов и оттолкнула их от себя на сторону противников.

Пользуясь ослаблением Фатимидского калифата и раз­дорами между местной сицилийской и берберской афри-канской партиями, византийское правительство пришло к решению организовать морскую экспедицию в Сицилию и сделать попытку освободить этот остров от мусульманского владычества. Это чрезвычайно важное предприятие поручено было в 1038 г. весьма известному в то время и прославившемуся войнами на Востоке патрикию Георгию Маниаку. Для того чтобы дать понятие об обстановке, в ко­торой составлялось это предприятие, заметим, что во гла­ве правительства Михаила IV стоял тогда евнух Иоанн Орфанотроф.

Патрикий Георгий Маниак должен занимать выдающе­еся место в описываемую эпоху. Военную карьеру он сде­лал на Востоке в последние годы царя Василия и преиму­щественно при Романе III. Он был, вероятно, турецкого происхождения и, во всяком случае, не мог похвалиться своими предками. Современник его, писатель Михаил Пселл (2), дает его характеристику:

«Я видел этого человека и удивлялся. Природа щедро наделила его теми качествами, которые необходимы бу­дущему стратигу. Рост его достигал 10 стоп, так что на него нужно было смотреть снизу вверх, как на колонну или верхушку горы. Взгляд его не отличался нежностью и приятностью, но был грозен, как громовой удар. И речь его была подобна раскатам грома, руки же у него были таковы, что хоть колебать стены и разбивать медные двери, движения его напоминали походку льва, и поступь его была благородная. И все другие качества соответст­вовали указанным, а слава о нем даже превосходила его действительные качества. И всякий варвар боялся его, один будучи поражен его внешним видом, другой на осно­вании поразительных об нем слухов».

Итак, когда сицилийский эмир Акхаль, возмутившийся против калифа, был разбит Абдаллахом и искал защиты у катепана Льва Опа (3), этот последний решился выступить в защиту византийской партии в Сицилии. В то же время снаряжена была большая экспедиция под начальством упомянутого героя, прославившегося в войнах на восточ­ной границе. Сухопутные войска сопровождал флот под предводительством царского шурина патрикия Стефана, который должен был крейсировать с восточной стороны острова, чтобы лишить его поддержки из Египта. Георгий Маниак хорошо понимал важность возложенной на него задачи и принял все меры к тому, чтобы собрать под свою команду все силы, какими только могла располагать тогда империя. Так, в его экспедиции принимали участие патрикий и дука Антиохии Михаил Спондила и вспомога­тельные иностранные отряды, которыми с конца X в. ста­ла постоянно пользоваться Византия. Между прочим, в этой войне принимал участие знаменитый герой сканди­навской саги Гаральд, сын Сигурда, который по смерти своего брата короля Олафа II (1030) прибыл в Византию, точно так же русская дружина и лангобарды князя салерн-ского. В числе лангобардских союзников были и норман­ны, между которыми особенной известностью пользова­лись Вильгельм Железная Рука и Дрого, сыновья Танкреда Готвиля, с ними вместе Ардуин, вассал Миланского архи­епископа, также получивший известность со времени это­го похода. Несмотря на превосходные силы, задача оказа­лась весьма нелегкой. Хотя Мессина сдалась в начале вой­ны, но потребовалось около двух лет упорной войны, прежде чем Маниак занял твердое положение на острове. Одержав решительную победу над эмиром Абдаллахом при Рометте, Маниак хотел без труда занять на восточной стороне Сицилии до 13 городов. К началу 1039 г. греки по­дошли к Сиракузам и начали осаду этого весьма укреплен­ного города. Но осада затянулась на долгое время, когда получен был слух о приближении эмира с новым силь­ным войском. Произошла новая и решительная битва при Тройне, на северо-запад от Этны (1040), в которой пере­вес оказался на стороне греческого вождя. После этого де­ла, по-видимому окончательно предавшего остров под власть империи, без труда сдались Сиракузы, оставалось занять Палермо.

Но вместе с тем здесь начала сплетаться интрига, кото­рая испортила так успешно начатое дело и сопровожда­лась отозванием Маниака. Прежде всего Маниак обвинил начальника флота, патрикия Стефана, в том, что он выпу­стил из рук побежденного эмира и дал ему возможность бежать в Египет. Говорят, что в горячих объяснениях со Стефаном он позволил себе не только сильные выраже­ния, но даже оскорбительные действия. За это Маниаку пришлось весьма до поплатиться, так как Стефан имел при дворе сильную поддержку в лице всемогущего Иоан­на Орфанотрофа. В числе обвинений, предъявленных по­том против Маниака, было и то, что он допустил неспра­ведливость при разделении военной добычи. Это слиш­ком оскорбило норманнов, и, между прочим, Ардуина, у которого по приказанию вождя отнят был дорогой конь, принадлежавший ему как военная добыча. Норманны ос­тавили военный лагерь, чувствуя сильное раздражение против византийского главнокомандующего. Вместе с отозванием Маниака положение дел в Сицилии измени­лось не в пользу греков. Мало-помалу арабы всюду начали приобретать силу и теснить греков из занятых ими мест. Только в Мессине держался до 1042 г. протоспафарий Ка-такалон Кекавмен. Вместе с тем началось сильное анти­греческое движение в фемах Апулия и Калабрия, тем бо­лее опасное, что норманны сумели придать ему неожи­данную силу и вредное для Византии направление. Временные заместители Маниака в Сицилии, упомянутый выше патрикий Стефан и назначенный для командования сухопутным войском Василий Педиадит, должны были к концу 1042 г. совершенно покинуть остров и спасаться в Южной Италии.

Так как сицилийские неудачи не могли не иметь по­следствий для положения Византии в Южной Италии, то здесь в ближайшие годы произошли крайне важные собы­тия, объясняемые исключительно падением византийско­го авторитета. Душой антигреческого движения оказался упомянутый выше Ардуин, который, войдя в соглашение с норманнами Аверсы и с салернским герцогом, составил определенный план воспользоваться настоящим момен­том для общего движения против греков Южной Италии с целью окончательного их изгнания. Для успеха этого предприятия Ардуин вошел в доверие катепана протоспа-фария Докиана и убедил его ввиду опасного движения в византийских фемах поручить ему начальствование над некоторыми пограничными городами Апулии, в которых заметно уже было освободительное движение. Центром норманнского движения с конца 1040 г. становится город Мельфи (4). Отсюда начались сношения с графом Аверсы, приведшие к договору, по которому половина завоеван­ных областей должна перейти к Ардуину, другая к норман­нам. Пользуясь благоприятными обстоятельствами, нор­манны начали делать нападения на византийские города. Прежде всего заняли Мельфи, затем Венозу и Асколи. В своем движении против византийского господства нор­манны нашли благожелательную поддержку со стороны местного населения, которое охотно шло навстречу нор­маннам. Мельфи стал на будущее время укрепленным лаге­рем и базой для последующих предприятий. Дерзкая аван­тюра горсти норманнов переходит теперь в большое заво­евательное предприятие. Нарождалась новая империя, которой была суждена 800-летняя продолжительность (5). Катепан Михаил Докиан с теми силами, какие оказались в его распоряжении, пошел навстречу норманнам. На при­токе реки Офанто по имени Оливенто встретились греки с норманнами; хотя последних было не более 2—3 тысяч, но они нанесли сильное поражение грекам в марте 1041 г. Че­рез несколько месяцев новая попытка катепана остано­вить опустошительные набеги врага оказалась неудачной, и он потерял новое сражение на реке Офанто. Наконец, в сентябре того же года норманны в третий раз одержали победу над новым катепаном, который попал в плен, уве­ден в Беневент и отсюда освобожден за большой выкуп. С тех пор положение двух боровшихся за преобладание сил определилось ясно. Захватив в плен катепана и войдя в со­юз с некоторыми из пограничных византийских городов, норманны уже не могли более рассматриваться как бун­товщики или шайка разбойников, и их дальнейшие планы направлялись весьма далеко. Византийскому правительст­ву было необходимо или признать свою слабость, или по­слать новые войска для поддержания своего авторитета в Южной Италии.

Между тем в Константинополе едва ли в состоянии бы­ли за повторяющимися переворотами оценить значение происходивших в Италии событий. Когда в конце 1041 г. смерть постигла Михаила IV Пафлагонянина, престол был предоставлен фавориту царицы Зои Михаилу V Калафату, приходившемуся вместе с тем сыном того византийского флотоводца Стефана, который очернил в глазах прави­тельства патрикия и стратига Маниака. Но спустя не­сколько месяцев, в июне 1042 г., новый придворный пере­ворот выдвинул Константина Мономаха. Еще прежде, од­нако, вступления на престол Мономаха царица Зоя решилась освободить из заключения Маниака и доверить ему защиту византийских интересов в Южной Италии. Вновь прибывший на место действия патрикий Маниак нашел дела в отчаянном положении. Византийская власть поколебалась до такой степени, что измена проникла да­же в главный оплот империи, в крепость Бари. Здесь ви­дим Аргира, сына известного уже по движению 1016 г. Ме­ли, который сносится с норманнскими вождями в Аверсе и Мельфи и составляет вместе с ними план систематичес­кого и одновременного восстания против империи. Аргир провозглашен в начале 1042 г. дукой и князем Италии, а вожди норманнов признали себя его вассалами. Маниак оставался под защитой стен города Тарента, а союзники дошли со значительными силами до Матеры, но не были в состоянии приступить к осаде Тарента. Когда союзники удалились на север, Маниак вышел из Тарента и подверг жестоким реквизициям те города, которые вступили в со­юз с норманнами. Дальнейший ход дел в Южной Италии зависел от неожиданного дворцового переворота, кото­рый, в свою очередь, отразился на деятельности патрикия Маниака и других лиц.

Между прибрежными городами оставался верным им­перии город Трани, который в конце июля 1042 г. под­вергся осаде со стороны Аргира и норманнских его со­юзников. Уже осадные работы далеко подвинулись впе­ред и горожане были накануне сдачи, когда случилось неожиданное и поразившее всех обстоятельство. Аргир приказал поджечь деревянные машины, приготовленные против города, снял осаду и передал греческому предста­вителю не только Трани, но и Бари. Это значило, что Ар­гир изменил норманнам и перешел на службу Византии.

Но рядом с этим совершенно изменяется роль Маниака. Получив известие о происшедшем в Константинополе перевороте и о вступлении на престол Мономаха, Геор­гий Маниак вместе с тем должен был оценить вытекаю­щие отсюда последствия лично для себя. Вместе с Кон­стантином Мономахом восходила звезда Склиров, издавних соперников Маниака, так как сестра Романа Склира, известная Склирена, пользовалась исключительной при­вязанностью нового царя. Весьма легко теперь понять, что прибытие в Италию патрикия Парда и протоспафария Туваки вместе с подарками для Аргира и с большими денежными суммами обозначало перемену в админист­рации Южной Италии и в командовании войсками. Ма­ниак приказал убить обоих доверенных лиц, когда они высадились в Отранто, и провозгласил себя императо­ром. Весьма вероятно, что цель его заключалась в том, чтобы подать руку норманнам и при их содействии укре­пить за собой владение Южной Италией; но его имя было весьма непопулярно как среди норманнов, так и в грече­ских городах, и попытка его войти в соглашение с анти­греческой партией не имела успеха. Гораздо лучше вос­пользовались норманны новыми событиями. Поняв, до какой степени непоследовательна политика византий­ского правительства и как частая смена административ­ных и военных чинов вредит авторитету самой империи, норманнские вожди пришли к мысли, что они не нужда­ются более ни в лангобардских князьях, ни в император­ском катепане для ведения в Италии самостоятельной по­литики. В этих соображениях осенью 1042 г. избран был вождем с титулом графа Апулии старший сын Танкреда Готвиля Вильгельм по прозванию Железная Рука. Но так как было необходимо, чтобы один из местных князей дал инвеституру новому графу Апулии, то норманны обрати­лись к салернскому герцогу Гаймару, который охотно принял графа Апулии в ленную зависимость и обязался защищать как те области, которые уже были отняты у гре­ков, так и имеющие быть завоеванными в будущее время. В то же время за графа Вильгельма вышла замуж племянница герцога. Тогда же герцог Гаймар и Райнульф, граф Аверсы, в сопровождении блестящей свиты из норман­нов отправились в Мельфи, где в начале 1043 г. происхо­дил раздел части Апулии, уже завоеванной норманнами, между 12 вождями. Райнульф получил Сипонто и святи­лище на горе Гаргано, т. е. монастырь св. Михаила, кото­рый пользовался особенным почтением норманнской колонии. Что касается 12 городов, выделенных 12 гра­фам, то весьма вероятно, что в 1043 г. они еще не все бы­ли во власти завоевателей. Асколи, Веноза и Лавелло прежде других подпали власти норманнов, точно так же Монтепелозо и Ачеренца. Мельфи оставался в общем вла­дении как центральный пункт норманнского владычест­ва. Хотя занятые норманнами города были на значитель­ном один от другого расстоянии, но они были хорошо укреплены и имели важное положение, откуда норманны могли господствовать над главными дорогами, ведущими к Адриатическому морю. Так, Вильгельм Железная Рука, завладев Матерой, мог всегда угрожать Таренту.

Вследствие указанного положения дел ясно обознача­лось в Южной Италии преобладание норманнских вождей и сюзерена их салернского герцога. Небольшая часть тер­ритории находилась еще под властью Аргира, который господствовал над Бари и Трани. Для патрикия Георгия Маниака не оставалось другого выбора, как покинуть Италию. Ближайшей его целью становится перебраться на берега Адриатического моря в Отранто, так как в Таренто ему уг­рожал императорский флот, прибывший с новым катепаном патрикием Феодороканом. Весьма любопытно, что Маниак переправился из Южной Италии на противопо­ложный берег Адриатики и пристал к Дураццо[1]. Все застав­ляет думать, что здесь он нашел себе приверженцев среди местного населения, т. е. среди славян и албанцев, между которыми не затихало движение против Византии. Подня­тое им здесь восстание, распространившееся на Македонию, заставило правительство Константина Мономаха вступить с самозванцем в переговоры. Но Маниак, питая надежду на успех, продолжал движение вперед и угрожал Солуни. Тогда против него было послано войско, и хотя происшедшее сражение окончилось в пользу самозванца, но он сам был поражен стрелой и захвачен в плен; его го­лова отправлена в Константинополь. После удаления Маниака из Южной Италии положение императорской пар­тии становилось все хуже и хуже. Хотя правительство име­ло в Италии представителя своей власти в лице катепана, но не снабжало его достаточными силами, чтобы он мог восстановить упавший авторитет Византии. В особеннос­ти Апулия только в приморских городах удерживала еще византийские гарнизоны, между тем как внутренняя об­ласть вся сделалась достоянием норманнов. Длинная узкая полоса, отмечавшая приморские владения империи, по­стоянно сокращалась, и на место византийских крепостей и городов постепенно возникали норманнские военные поселения. В течение с небольшим 30 лет со времени заня­тия Мельфи норманны настойчиво и умело преследовали задуманную цель, и в конце концов горсть авантюристов пересилила громадную империю, располагавшую обшир­ными военными средствами.

Мы должны ограничиться в изложении этой роковой для империи борьбы лишь наиболее крупными событиями.

В политическом отношении норманны Аверсы и Мельфи стояли в вассальных отношениях к салернскому герцогу. Но им была не по плечу подчиненная роль, и они мало обращали внимания на своего сюзерена, в ософен-ности с тех пор, как Вильгельм Железная Рука был избран главой апулийских норманнов, которые с тех пор присту­пили к систематическому расхищению городов Апулии. Не ограничиваясь тем, что лежало плохо, т. е. византий­скими областями, норманны налагали руку и на ланго-бардские владения, причем слишком затронули интересы герцога Салерно, когда стали посягать на владения Мон-текассинского монастыря, зависевшего от Салерно. Недо­разумения между сюзереном и вассалами усилились еще вследствие споров из-за графства Аверсы, которое сдела­лось вакантным по смерти Райнульфа в 1044 г. и которое было замещено вопреки желанию норманнов. В 1044 г. император Генрих III посетил Южную Италию и своим ав­торитетом закрепил ряд важных для норманнов привиле­гий. Прежде всего император положил границы полити­ческим притязаниям герцога Гаймара, заставив его отка­заться от церковных владений Монтекассинского монастыря. Но что в особенности было важно, норманн­ские графы Дрого Апулийский и Райнульф Аверсы были возведены в состояние имперских вассалов и таким обра­зом освобождены от ленных обязанностей по отноше­нию к Салерно.

В эту эпоху появляется на исторической сцене млад­ший сын Танкреда Готвиля знаменитый в истории XI в. Ро­берт по прозванию Гвискар, или Коварный. Это совершенно исключительный тип политического авантюриста, ка­кого могло образовать занимающее нас время. Не встретив в Италии поддержки со стороны своих братьев и сородичей, Роберт начинает свою карьеру разбоями на больших дорогах и нападениями на путешественников, продолжает устройством западни для самого близкого друга, по брачному дару получает маленькое владение и скоро делается решителем судеб Южной Италии.

В лице Роберта выступает совершенно новый тип со своими оригинальными и совершенно беспринципными воззрениями, с дерзкими замыслами и отрицанием всякой морали. Этому новому типу исторических деятелей было суждено перехитрить и победить старую империю и со­вершенно вытеснить ее из Южной Италии (6).

На первых порах он должен был бороться с большими трудностями, так как надежды на помощь братьев оказа­лись напрасны. Счастье ему несколько улыбнулось, когда его пригласил на службу Пандульф, герцог Капуи, обещая ему вместе с рукой одной из своих дочерей небольшое по­местье, но скоро оказалось, что тесть не исполнил обеща­ния. Тогда Роберт ушел из Капуи и выпросил у своего бра­та Гумфрида в ленное владение в долине Крати небольшую крепость, которая затем заменена городом С. Марко в Калабрии. Отсюда Роберт Гвискар начал систематическое расхищение византийской территории и явился тем пожирателем чужих земель, по выражению Шлумбергера, которого не останавливали никакие препятствия. Оружием и конями он запасся посредством ночных засад на путешественников, казну добыл от богатых горожан и купцов, захватывая их в плен и заставляя платить большой выкуп. Но он не останавливался и перед более сложными комбинациями. Ему захотелось поживиться на счет богатого мона­стыря, и [так] как открытой силой не мог действовать, то стал стучать в двери монастыря как скромный проситель, желавший дать погребение в святой ограде своему спутни­ку, якобы неожиданно умершему в пути. Когда двери были открыты, из гроба поднялся мнимо умерший и роздал ору­жие своим соумышленникам. Так приобретал Роберт нуж­ные ему средства на содержание дружины. С такой же от­вагой, соединенной с коварством и дерзостью, поступал он при занятии византийских городов. В то же время на­чал свою военную карьеру в Италии и другой герой сред­невековой хроники, знаменитый Ричард, основатель нор­маннской княжеской династии в Капуе. Около этого вре­мени, в конце 1047 г., сделалось вакантным графство Аверса, на которое Ричард по фамильным связям мог иметь права. Сначала он был назначен опекуном малолет­него Германа, сына Райнульфа Тринканокте, и когда этот умер, то стал полновластным графом Аверсы, полученной им из рук герцога Салерно. Оба упомянутых героя, Роберт и Ричард, оказали в ближайшие годы весьма важное влия­ние на политику норманнов в Италии. Именно в послед­ние годы норманны сделали громадные успехи в Апулии и Калабрии, не встречая серьезного сопротивления от гре­ков, которые шаг за шагом уступали им поле. При катепане Евстафии (104б) греки потеряли и главную свою опору, го­род Бари, а в следующем году империя должна была дать согласие на заключение союза между норманнами и Бари. Через год норманны нанесли грекам поражение при Трикарико в Апулии и взяли город Трою.

Приближалась эпоха окончательной ликвидации араб­ского, а затем и греческого вопроса в Южной Италии и Си­цилии. Норманнам удалось выполнить то, к чему более ста лет стремились восточные и западные императоры: посте­пенно они освободили Италию от хищнических набегов арабов и заняли в Южной Италии такое положение, что в недалеком будущем надеялись нанести полное поражение византийским притязаниям на обладание фемами Апулия и Лангобардия. В лице Роберта Гвискара и Ричарда наро­дился в Южной Италии новый политический элемент, ко­торый скоро вырос и стал играть всемирно-историческую роль. Римские епископы поняли, что новые пришельцы могут оказать им большую услугу в борьбе с германскими императорами, т. е. дать им то, чего у них до сих пор недо­ставало, — поддержку военной силой. Вновь возникшие в Италии политические организации, основывавшиеся на феодальном праве, многочисленные графства с Аверсой, Мельфи и св. Марком во главе со своей стороны нуждались в санкции церковной власти. При всякой попытке освобо­диться из-под опеки германских императоров папы встре­чались с затруднениями, какие противопоставляли им гер­манские военные силы. Если бы на стороне Церкви оказа­лась эта новая политическая и военная сила, которую представляли собой норманны, то ей не были бы страшны притязания германских императоров и угрозы из Визан­тии. Это положение дел прекрасно взвесили римская дип­ломатия и тогдашний руководитель церковной политики при нескольких папах знаменитый Гильдебранд. Он пер­вый понял, что все занимавшие современников вопросы о реформе Церкви сводятся, в сущности, к одному — к эман­сипации Церкви от светской власти. Но этот принцип шел вразрез с выгодами и стремлениями германских импера­торов, раздававших по своему произволу папский престол. Столкновение этих двух принципов и подняло ту вековую борьбу светской и духовной власти, которая служит суще­ственной характеристикой конца XI в. Не было, может быть, с давнего времени такого энергичного папы, как Лев IX, который в течение своего пятилетнего управления Церковью (1049—1054) три раза путешествовал в Германию и Швейцарию, несколько раз посетил Южную Италию, где мог лично убедиться, как много вредит Италии вражда между лангобардскими князьями и норманнами и как опасно становится для церковных интересов возраста­ющее господство вновь поселившегося в Италии военного элемента. Чтобы хотя несколько предупредить развитие пороков среди латинского духовенства и положить предел вопиющим беспорядкам в тех епархиях, где соприкаса­лась латинская и греческая Церковь, папа собирал церков­ный Собор в Сипонто и Салерно (1050). Жалобы местных церквей и монастырей на притеснения и хищения церков­ных земель со стороны норманнов были весьма много­численны и основательны и требовали решительных мер со стороны церковной власти. В биографии папы Льва читаем (7), что к нему в Рим явились послы из всех областей, за­нятых норманнами, с горькими жалобами, что их предо­ставили в полную волю их яростным врагам и что их поло­жение стало еще хуже после путешествия папы. Даже укрепленные города не доставляют защиты, наглость и бесстыдство норманнов возрастают с прибытием к ним новых подкреплений. Они грабят церковные имущества, захватывают усадьбы и поля, уводят женщин и позволяют себе всякие ужасы и злодейства. Зато и население платило норманнам глубокой ненавистью и враждой.

«Ненависть итальянцев к норманнам, — говорится в одном письме, — дошла до такой степени, что норманну нельзя показаться ни в одном итальянском селении; если бы он имел вид паломника, и тогда он подвергается опас­ности быть ограбленным и брошенным в темницу».

Нет ничего удивительного, если уже в 1051 г. папу стала занимать мысль об организации лиги для борьбы с нор­маннами или по крайней мере для защиты от них княжест­ва Беневентского, вступившего тогда в ленную зависи­мость от св. престола. Хотя большим препятствием для Льва IX служило то обстоятельство, что Гаймар V, герцог Салерно, как сюзерен норманнских владетельных графов поддерживал их интересы и противодействовал образованию антинорманнской лиги под главенством папы, но случилось так, что против него составился заговор, от него отделились вассальные города Амальфи и Сорренто, и, та­ким образом, значение Салернского герцогства понизи­лось. Кроме того, папа завязал сношения с магистром Аргиром, прибывшим в Апулию в качестве дуки Италии с по­ручением подкупить норманнов на войну с восточными арабами. Аргир ввиду господствовавшей в стране анархии вступил в сношения с папой, предлагая ему начать совме­стные военные действия против норманнов. Хотя у папы были отряды военных людей, приглашенных и нанятых из разных стран, тем не менее он желал заручиться согласием Генриха III, а равно немецкими вспомогательными дружи­нами. Но его попытка привлечь немцев к походу в Италию имела мало успеха. В начале 1053 г. Лев IX направляется в Южную Италию с целью соединить свой отряд с гречес­ким войском, которое со своим стратигом Аргиром нахо­дилось близ Сипонто. Перешедши реку Форторе, папа ос­тановился близ города Чивитате (или Чивителла), имея у себя несколько тысяч наемников, набранных со всех кон­цов Италии. Здесь его ожидали норманны, нанесшие уже поражение его союзнику Аргиру и овладевшие уже Север­ной Апулией между Офанто и Форторе. Прежде чем всту­пить в сражение, обе стороны имели переговоры, причем норманны соглашались дать ленную присягу на те земли, которыми они уже владели, но протестовали против сою­за папы с Аргиром.

В решительном сражении участвовали со стороны нор­маннов их главные предводители: Гумфрид Апулийский, Ричард — граф Аверсы и Роберт Гвискар с калабрийским отрядом. Норманны после стремительного нападения рас­сеяли итальянский отряд, несколько больше сопротивлял­ся немецкий, но и он был перебит норманнами. Папа спас­ся за стенами города Чивитате и выслал для переговоров с норманнскими вождями своих уполномоченных. Тогда произошла драматическая сцена, так поразившая совре­менников. Папа сдался пленником на волю норманнов и вместе с тем даровал им прощение и принял их в общение с Церковью. При этом норманны преклонили колени в знак почтения к главе Церкви и благоговейно приняли его благословение.

Какие затем происходили переговоры между Львом IX и победителями, об этом можно лишь делать догадки. Ве­роятно, речь шла о передаче норманнам церковных владений в Апулии и Калабрии и об отказе папы от союза с Ви­зантией. Но существенное значение имеет то, что папа в сопровождении Румфрида и норманнов отправился в Бе-невент, куда он прибыл 23 июня и где в течение б месяцев он оставался в почетном заключении и под крепкой стра­жей. Все заставляет думать, что полного соглашения папы на предложения норманнов долго не получалось, чем и объясняется шестимесячное его пребывание под стражей. Победа при Чивитате имела громадное значение для ук­репления норманнского господства в Южной Италии. Па­па прежде всего должен был отказаться <