Что мы видели из развалин дома

Насытившись, мы поползли назад в судомойню, где я, очевидно, опятьзадремал, а очнувшись, обнаружил, что я один. Вибрирующий гул продолжался,не ослабевая, с раздражающим упорством. Я несколько раз шепотом позвалсвященника, потом пополз к двери кухни. В дневном свете я увиделсвященника в другом конце комнаты: он лежал у треугольного отверстия,выходившего наружу, к марсианам. Его плечи были приподняты, и головы небыло видно. Шум был, как в паровозном депо, и все здание содрогалось от пего.Сквозь отверстие в стене я видел вершину дерева, освещенную солнцем, иклочок ясного голубого вечернего неба. С минуту я смотрел на священника,потом подкрался поближе, осторожно переступая через осколки стекла ичерепки. Я тронул священника за ногу. Он так вздрогнул, что от наружнойштукатурки с треском отвалился большой кусок. Я схватил его за руку,боясь, что он закричит, и мы оба замерли. Потом я повернулся посмотреть,что осталось от нашего убежища. Обвалившаяся штукатурка образовала новоеотверстие в стене; осторожно взобравшись на балку, я выглянул - и едваузнал пригородную дорогу: так все кругом изменилось. Пятый цилиндр попал, очевидно, в тот дом, куда мы заходили сначала.Строение совершенно исчезло, превратилось в пыль и разлетелось. Цилиндрлежал глубоко в земле, в воронке, более широкой, чем яма около Уокинга, вкоторую я в свое время заглядывал. Земля вокруг точно расплескалась отстрашного удара ("расплескалась" - самое подходящее здесь слово) изасыпала соседние дома; такая же была бы картина, если бы ударили молоткомпо грязи. Наш дом завалился назад; передняя часть была разрушена до самогооснования. Кухня и судомойня уцелели каким-то чудом и были засыпанытоннами земли и мусора со всех сторон, кроме одной, обращенной к цилиндру.Мы висели на краю огромной воронки, где работали марсиане. Тяжелые ударыраздавались, очевидно, позади нас; ярко-зеленый пар то и дело поднималсяиз ямы и окутывал дымкой нашу щель. Цилиндр был уже открыт, а в дальнем конце ямы, среди вырванных изасыпанных песком кустов, стоял пустой боевой треножник - огромныйметаллический остов, резко выступавший на фоне вечернего неба. Я началсвое описание с воронки и цилиндра, хотя в первую минуту мое внимание былоотвлечено поразительной сверкающей машиной, копавшей землю, и странныминеповоротливыми существами, неуклюже копошившимися возле нее в рыхлойземле. Меня прежде всего заинтересовал этот механизм. Это была одна из техсложных машин, которые назвали впоследствии многорукими и изучение которыхдало такой мощный толчок техническим изобретениям. На первый взгляд онапоходила на металлического паука с пятью суставчатыми подвижными лапами исо множеством суставчатых рычагов и хватающих передаточных щупалец вокругкорпуса. Большая часть рук этой машины была втянута, но тремя длиннымищупальцами она хватала металлические шесты, прутья и листы - очевидно,броневую обшивку цилиндра. Машин, вытаскивала, поднимала и складывала всеэто на ровную площадку позади воронки. Все движения были так быстры, сложны и совершенны, что сперва я даже непринял ее за машину, несмотря на металлический блеск. Боевые треножникибыли тоже удивительно совершенны и казались одушевленными, но они былиничто в сравнении с этой. Люди, знающие эти машины только по бледнымрисункам или по неполным рассказам очевидцев, вряд ли могут представитьсебе эти почти одухотворенные механизмы. Я вспомнил иллюстрацию в брошюре, дававшей подробное описание войны.Художник, очевидно, очень поверхностно ознакомился с одной из боевыхмашин, он изобразил их в виде неповоротливых наклонных треножников,лишенных гибкости и легкости и производящих однообразные действия.Брошюра, снабженная этими иллюстрациями, наделала много шуму, но яупоминаю о них только для того, чтобы читатели не получили неверногопредставления. Иллюстрации были не более похожи на тех марсиан, которых я видел, чемвосковая кукла на человека. По-моему, эти рисунки только испортилиброшюру. Как я уже сказал, многорукая машина сперва показалась мне не машиной, акаким-то существом вроде краба с лоснящейся оболочкой; тело марсианина,тонкие щупальца которого регулировали все движения машины, я принял занечто вроде мозгового придатка. Затем я заметил тот же серовато-бурыйкожистый лоснящийся покров на других копошившихся вокруг телах и разгадалтайну изумительного механизма. После этого я все свое внимание обратил наживых, настоящих марсиан. Я уже мельком видел их, но теперь отвращение немешало моим наблюдениям, и, кроме того, я наблюдал за ними из-заприкрытия, а не в момент поспешного бегства. Теперь я разглядел, что в этих существах не было ничего земного. Этобыли большие круглые тела, скорее головы, около четырех футов в диаметре,с неким подобием лица. На этих лицах не было ноздрей (марсиане, кажется,были лишены чувства обоняния), только два больших темных глаза и что-товроде мясистого клюва под ними. Сзади на этой голове или теле (я, право,не знаю, как это назвать) находилась тугая перепонка, соответствующая (этовыяснили позднее) нашему уху, хотя она, вероятно, оказалась бесполезной внашей более сгущенной атмосфере. Около рта торчали шестнадцать тонких,похожих на бичи щупалец, разделенных на два пучка - по восьми щупалец вкаждом. Эти пучки знаменитый анатом профессор Хоус довольно удачно назвалруками. Когда я впервые увидел марсиан, мне показалось, что они старалисьопираться на эти руки, но этому, видимо, мешал увеличившийся в земныхусловиях вес их тел. Можно предположить, что на Марсе они довольно легкопередвигаются при помощи этих щупалец. Внутреннее анатомическое строение марсиан, как показали позднейшиевскрытия, оказалось очень несложным. Большую часть их тела занимал мозг сразветвлениями толстых нервов к глазам, уху и осязающим щупальцам. Крометого, были найдены довольно сложные органы дыхания - легкие - и сердце скровеносными сосудами. Усиленная работа легких вследствие более плотнойземной атмосферы и увеличения силы тяготения была заметна даже поконвульсивным движениям кожи марсиан. Таков был организм марсианина. Нам может показаться странным, что умарсиан, совершенно не оказалось никаких признаков сложногопищеварительного аппарата, являющегося одной из главных частей нашего"организма. Они состояли из одной только головы. У них не быловнутренностей. Они не ели, не переваривали пищу. Вместо этого они бралисвежую живую кровь других организмов и впрыскивали ее себе в вены. Я самвидел, как они это делали, и упомяну об этом в свое время. Чувствоотвращения мешает мне подробно описать то, на что я не мог даже смотреть.Дело в том, что марсиане, впрыскивая себе небольшой пипеткой кровь, вбольшинстве случаев человеческую, брали ее непосредственно из жил ещеживого существа... Одна мысль об этом кажется нам чудовищной, по в то же время я невольнодумаю, какой отвратительной должна показаться наша привычка питатьсямясом, скажем, кролику, вдруг получившему способность мыслить. Нельзя отрицать физиологических преимуществ способа инъекции, есливспомнить, как много времени и энергии тратит человек на еду ипищеварение. Наше тело наполовину состоит из желез, пищеварительныхканалов и органов равного рода, занятых перегонкой пищи в кровь. Влияниепищеварительных процессов на нервную систему подрывает наши силы,отражается на нашей психике. Люди счастливы или несчастны в зависимости отсостояния печени или поджелудочной железы. Марсиане свободны от этихвлияний организма на настроение и эмоции. То, что марсиане предпочитали людей как источник питания, отчастиобъясняется природой тех жертв, которые они привезли с собой с Марса вкачестве провианта. Эти существа, судя по тем высохшим останкам, которыепопали в руки людей, тоже были двуногими, с непрочным кремнистым скелетом(вроде наших кремнистых губок) и слаборазвитой мускулатурой; они былиоколо шести футов ростом, с круглой головой и большими глазами вкремнистых впадинах. В каждом цилиндре находилось, кажется, по два или потри таких существа, но все они были убиты еще до прибытия на Землю. Онивсе равно погибли бы на Земле, так как при первой же попытке встать наноги сломали бы себе кости. Раз я уже занялся этим описанием, то добавлю здесь кое-какиеподробности, которые в то время не были ясны для нас и которые помогутчитателю, не видевшему марсиан, составить себе более ясное представлениеоб этих грозных созданиях. В трех отношениях их физиология, резко отличалась от нашей. Их организмне нуждался в сне и постоянно бодрствовал, как у людей сердце. Им неприходилось возмещать сильное мускульное напряжение, и поэтомупериодическое прекращение деятельности было им неизвестно. Так же чуждобыло им ощущение усталости. На Земле они передвигались с большимиусилиями, но даже и здесь находились в непрерывной деятельности. Подобномуравьям, они работали все двадцать четыре часа в сутки. Во-вторых, марсиане были бесполыми и потому не знали тех бурных эмоций,которые возникают у людей вследствие различия полов. Точно установлено,что на Земле во время войны родился один марсианин; он был найден на телесвоего родителя отпочковавшимся, как молодые лилии из луковиц или молодыеорганизмы пресноводного полипа. У человека и у всех высших видов земных животных подобный способразмножения, который считается самым примитивным, не существует. У низшихживотных, кончая оболочниками, стоящими ближе всего к позвоночным,существуют оба способа размножения, но на высших ступенях развития половойспособ размножения совершенно вытесняет почкование. На Марсе, по-видимому,развитие шло в обратном направлении. Любопытно, что один писатель, склонный к лженаучным умозрительнымпостроениям, еще задолго до нашествия марсиан предсказал человеку будущегокак раз то строение, какое оказалось у них. Его предсказание, если неошибаюсь, появилось в 1893 году в ноябрьском или декабрьском номере давноуже прекратившего существование "Пэл-Мэл баджит". Я припоминаю карикатуруна эту тему, помещенную в известном юмористическом журнале домарсианскойэпохи "Панч". Автор статьи доказывал, излагая свою мысль в веселом,шутливом тоне, что развитие механических приспособлений должно в концеконцов задержать развитие человеческого тела, а химическая пищаликвидирует пищеварение; он утверждал, что волосы, нос, зубы, уши,подбородок постепенно потеряют свое значение для человека и естественныйотбор в течение грядущих веков их уничтожит. Будет развиваться один толькомозг. Еще одна часть тела переживет остальные - это рука, "учитель и слугамозга". Все части тела будут атрофироваться, руки же будут все более иболее развиваться. Истина нередко высказывается в форме шутки. У марсиан мы, несомненно,видим подобное подчинение животной стороны организма интеллекту. Мнекажется вполне вероятным, что у марсиан, произошедших от существ, в общемпохожих на нас, мозг и руки (последние в конце концов заменились двумяпучками щупалец) постепенно развились за счет остального организма. Мозгбез тела должен был создать, конечно, более эгоистичный интеллект, безвсяких человеческих эмоции. Третье отличие марсиан от нас с первого взгляда может показатьсянесущественным. Микроорганизмы, возбудители стольких болезней и страданийна Земле, либо никогда не появлялись на Марсе, либо санитария марсиануничтожила их много столетни тому назад, Сотни заразных болезней,лихорадки и воспаления, поражающие человека, чахотка, рак, опухоли и томуподобные недуги были им совершенно неизвестны. Говоря о различии между жизнью на Земле и на Марсе, я должен упомянутьо странном появлении красной травы. Очевидно, растительное царство Марса в отличие от земного, гдепреобладает зеленый цвет, имеет кроваво-красную окраску. Во всяком случае,те семена, которые марсиане (намеренно или случайно) привезли с собой,давали ростки красного цвета. Впрочем, в борьбе с земными видами растенийтолько одна всем известная красная трава достигла некоторого развития.Красный вьюн скоро засох, и лишь немногие его видели. Что же касаетсякрасной травы, то некоторое время она росла удивительно быстро. Онапоявилась на краях ямы на третий или четвертый день нашего заточения, и еепобеги, походившие на ростки кактуса, образовали карминовую бахрому вокругнашего треугольного окна. Впоследствии я встречал ее в изобилии по всейстране, особенно поблизости от воды. Марсиане имели орган слуха - круглую перепонку на задней сторонеголовы-тела, и их глаза по силе зрения не уступали нашим, только синий ифиолетовый цвет, по мнению Филипса, должен был казаться им черным.Предполагают, что они общались друг с другом при помощи звуков и движенийщупалец; так утверждает, например, интересная, но наспех написаннаяброшюра, автор которой, очевидно, не видел марсиан; на эту брошюру я ужессылался, она до сих пор служит главным источником сведений о марсианах.Однако ни один из оставшихся в живых людей не наблюдал так близко марсиан,как я. Это произошло, правда, не по моему желанию, но все же этонесомненный факт. Я наблюдал за ними внимательно день за днем и утверждаю,что видел собственными глазами, как четверо, пятеро и один раз дажешестеро марсиан, с трудом передвигаясь, выполняли самые тонкие, сложныеработы сообща, не обмениваясь ни звуком, ни жестом. Издаваемое имилишенное всяких модуляций уханье слышалось обычно перед едой; по-моему,оно вовсе на служило сигналом, а происходило просто вследствии выдыханиявоздуха перед впрыскиванием крови. Мне известны основы психологии, и ятвердо убежден, что марсиане обменивались мыслями без посредствафизических органов. Утверждаю это, несмотря на мое предубеждение противтелепатии. Перед нашествием марсиан, если только читатель помнит моистатьи, я высказывался довольно резко против телепатических теорий. Марсиане не носили одежды. Их понятия о нарядах и приличиях,естественно, расходились с нашими; они не только были менее чувствительнык переменам температуры, чем мы, но и перемена давления, по-видимому, неотразилась вредно на их здоровье. Хотя они не носили одежды, но ихгромадное превосходство над людьми заключалось в других искусственныхприспособлениях, которыми они пользовались. Мы с нашими велосипедами ипрочими средствами передвижения, с нашими летательными аппаратамиЛилиенталя, с нашими пушками, ружьями и всем прочим находимся только вначале той эволюции, которую уже проделали марсиане. Они сделались как бычистым разумом, пользующимся различными машинами смотря по надобности,точно так же как человек меняет одежду, берет для скорости передвижениявелосипед или зонт для защиты от дождя. В машинах марсиан для насудивительней всего совершенное отсутствие важнейшего элемента почти всехчеловеческих изобретений в области механики - колеса; ни в одной машине издоставленных ими на Землю нет даже подобия колес. Можно было бы ожидать,что у них применяются колеса, по крайней мере, для передвижения. Однако всвязи с этим любопытно отметить, что природа даже и на Земле не знаетколес и предпочитает достигать своих целей другими средствами. Марсианетоже не знают (что, впрочем, маловероятно) или избегают колес и оченьредко пользуются в своих аппаратах неподвижными или относительнонеподвижными осями с круговым движением, сосредоточенным в однойплоскости. Почти все соединения в их машинах представляют собой сложнуюсистему скользящих деталей, двигающихся на небольших, искусно изогнутыхподшипниках. Затронув эту тему, я должен упомянуть и о том, что длинныерычажные соединения в машинах марсиан приводятся в движение подобиеммускулатуры, состоящим из дисков в эластичной оболочке; эти дискиполяризуются при прохождении электрического тока и плотно прилегают друг кдругу. Благодаря такому устройству получается странное сходство сдвижениями живого существа, столь поражавшее и даже ошеломлявшеенаблюдателя. Такого рода подобия мускулов находились в изобилии и в тойнапоминавшей краба многорукой машине, которая "распаковывала" цилиндр,когда я первый раз заглянул в щель. Она казалась гораздо более живой, чеммарсиане, лежавшие возле нее и освещенные косыми лучами восходящегосолнца; они тяжело дышали, шевелили щупальцами и еле передвигались послеутомительного перелета в межпланетном пространстве. Я долго наблюдал за их медлительными движениями при свете солнца иподмечал особенности их строения, пока священник не напомнил о своемприсутствии, неожиданно схватив меня за руку. Я обернулся и увидел егонахмуренное лицо и сердито сжатые губы. Он хотел тоже посмотреть в щель:место было только для одного. Таким образом, я должен был на времяотказаться от наблюдений за марсианами и предоставить эту привилегию ему. Когда я снова заглянул в щель, многорукая машина уже успела собратьчасти вынутого из цилиндра аппарата; новая машина имела точно такую жеформу, как и первая. Внизу налево работал какой-то небольшой механизм;выпуская клубы зеленого дыма, он рыл землю и продвигался вокруг ямы,углубляя и выравнивая ее. Эта машина и производила тот размеренный гул, откоторого сотрясалось наше полуразрушенное убежище. Машина дымила исвистела во время работы. Насколько я мог судить, никто не управлял ею.

ДНИ ЗАТОЧЕНИЯ

Появление второго боевого треножника загнало нас в судомойню, так какмы опасались, что со своей вышки марсианин заметит нас за нашимприкрытием. Позже мы поняли, что наше убежище должно казаться находившимсяна ярком свете марсианам темным пятном, и перестали бояться, но сначалапри каждом приближении марсиан мы в панике бросались в судомойню. Однако,невзирая на опасность, нас неудержимо тянуло к щели. Теперь я с удивлениемвспоминаю, что, несмотря на всю безвыходность нашего положения - ведь намгрозила либо голодная, либо еще более ужасная смерть, - мы даже затевалидраку из-за того, кому смотреть первому. Мы бежали на кухню, сгорая отнетерпения и боясь произвести малейший шум, отчаянно толкались и лягались,находясь на волосок от гибели. Мы были совершенно разными людьми по характеру, по манере мыслить идействовать; опасность и заключение еще резче выявили это различие. Уже вГоллифорде меня возмещали беспомощность и напыщенная ограниченностьсвященника. Его бесконечные невнятные монологи мешали мне сосредоточиться,обдумать создавшееся положение и доводили меня, и без того крайневозбужденного, чуть не до припадка. У него было не больше выдержки, чем углупенькой женщины. Он готов был плакать по целым часам, и я уверен, чтоон, как ребенок, воображал, что слезы помогут ему. Даже в темноте онежеминутно докучал своей назойливостью. Кроме того, он ел больше меня, и ятщетно напоминал ему, что нам ради нашего спасения необходимо оставатьсядома до тех пор, пока марсиане не кончат работу и яме, и что поэтому надоэкономить еду. Он ел и пил сразу помногу после больших перерывов. Спалмало. Дни шли за днями; его крайняя беспечность и безрассудность ухудшалинаше и без того отчаянное положение и увеличивали опасность, так что яволей-неволей должен был прибегнуть к угрозам, даже к побоям. Этообразумило его, но ненадолго. Он принадлежал к числу тех слабых, вялых,лишенных самолюбия, трусливых и в то же время хитрых созданий, которые нерешаются смотреть прямо в глаза ни богу, ни людям, ни даже самим себе. Мне неприятно вспоминать и писать об этом, но я обязан рассказыватьвсе. Те, кому удалось избежать томных и страшных сторон жизни, назадумываясь, осудят мою жестокость, мою вспышку ярости в последнем актенашей драмы; они отлично знают, что хорошо и что дурно, но, полагаю, неведают, до чего муки могут довести человека. Однако те, которые самипрошли сквозь мрак до самых низин примитивной жизни, поймут меня и будутснисходительны. И вот, пока мы с священником в тишине и мраке пререкались вполголоса,вырывали друг у друга еду и питье, толкались и дрались, в яме снаружи подбеспощадным июньским солнцем марсиане налаживали свою непонятную для насжизнь. Я вернусь к рассказу о том, что я видел. После долгого перерыва янаконец решился подползти к щели и увидел, что появились еще три боевыхтреножника, которые притащили какие-то новые приспособления, расставленныетеперь в стройном порядке вокруг цилиндра. Вторая многорукая машина,теперь законченная, обслуживала новый механизм, принесенный боевымтреножником. Корпус этого нового аппарата по форме походил на молочныйбидон с грушевидной вращающейся воронкой наверху, из которой сыпался вподставленный снизу круглый котел белый порошок. Вращение производило одно из щупалец многорукой машины. Двелопатообразные руки копали глину и бросали ее в грушевидный приемник, в товремя как третья рука периодически открывала дверцу и удаляла из среднейчасти прибора обгоревший шлак. Четвертое стальное щупальце направлялопорошок из котла по колончатой трубке в какой-то новый приемник, скрытыйот меня кучей голубоватой пыли. Из этого невидимого приемника поднималасьвверх струйка зеленого дыма. Многорукая машина с негромким музыкальнымзвоном вдруг вытянула, как подзорную трубу, щупальце, казавшееся минутуназад тупым отростком, и закинула его за кучу глины. Через секундущупальце подняло вверх полосу белого алюминия, еще не остывшего и яркоблестевшего, и бросило ее на клетку из таких же полос, сложенную возлеямы. От заката солнца до появления звезд эта ловкая машина изготовила неменее сотни таких полос прямо из глины, и куча голубоватой пыли сталаподниматься выше края ямы. Контраст между быстрыми и сложными движениями всех этих машин имедлительными, неуклюжими движениями их хозяев был так разителен, что мнепришлось долго убеждать себя, что марсиане, а не их орудия являются живымисуществами. Когда в яму принесли первых пойманных людей, у щели стоял священник. Ясидел на полу и напряженно прислушивался. Вдруг он отскочил назад, и я вужасе притаился, думая, что нас заметили. Он тихонько пробрался ко мне помусору и присел рядом в темноте, невнятно бормоча и показывая что-тожестами; испуг его передался и мне. Знаком он дал понять, что уступает мнещель; любопытство придало мне храбрости; я встал, перешагнул черезсвященника и припал к щели. Сначала я не понял причины его страха.Наступили сумерки, звезды казались крошечными, тусклыми, но яма освещаласьзелеными вспышками от машины, изготовлявшей алюминии. Неровные вспышкизеленого огня и двигавшиеся черные смутные тени производили жуткоевпечатление. В воздухе кружились летучие мыши, ничуть не пугавшиеся.Теперь копошащихся марсиан не было видно за выросшей кучейголубовато-зеленого порошка. В одном из углов ямы стоял укороченный боевойтреножник со сложенными поджатыми ногами. Вдруг среди гула машинпослышались как будто человеческие голоса. Я подумал, что мнепомерещилось, и сначала не обратил на это внимания. Я нагнулся, наблюдая за боевым треножником, и тут только окончательноубедился, что в колпаке его находился марсианин. Когда зеленое пламявспыхнуло ярче, я разглядел его лоснящийся кожный покров и блеск его глаз.Вдруг послышался крик, и я увидел, как длинное щупальце протянулось заплечо машины к металлической клетке, висевшей сзади. Щупальце поднялочто-то отчаянно барахтавшееся высоко в воздух - черный, неясный,загадочный предмет на фоне звездного неба; когда этот предмет опустился, яувидел при вспышке зеленого света, что это человек. Я видел его одномгновение. Это был хорошо одетый, сильный, румяный, средних лет мужчина.Три дня назад это, вероятно, был человек, уверенно шагавший по земле. Явидел его широко раскрытые глаза и отблеск огня на его пуговицах и часовойцепочке. Он исчез по другую сторону кучи, и на мгновение все стихло. Потомпослышались отчаянные крики и продолжительное, удовлетворенное уханьемарсиан... Я соскользнул с кучи щебня, встал на ноги и, зажав уши, бросился всудомойню. Священник, который сидел сгорбившись, обхватив голову руками,взглянул на меня, когда я пробегал мимо, довольно громко вскрикнул,очевидно, думая, что я покидаю его, и бросился за мной... В эту ночь, пока мы сидели в судомойне, разрываясь между смертельнымстрахом и желанием взглянуть в щель, я тщетно пытался придуматькакой-нибудь способ спасения, хотя понимал, что действовать надобезотлагательно. Но на следующий день я заставил себя трезво оценитьсоздавшееся положение. Священник не мог участвовать в обсуждении планов;от страха он лишился способности логически рассуждать и мог действоватьлишь импульсивно. В сущности, он стал почти животным. Мне приходилосьрассчитывать только на самого себя. Обдумав все хладнокровно, я решил,что, несмотря на весь ужас нашего положения, отчаиваться не следует. Мымогли надеяться, что марсиане расположились в яме только временно. Пустьони даже превратят яму в постоянный лагерь, и тогда нам можетпредставиться случай к бегству, если они не сочтут нужным ее охранять. Яобдумал также очень тщательно план подкопа с противоположной стороны, ноздесь нам угрожала опасность быть замеченными с какого-нибудь сторожевоготреножника. Кроме того, подкоп пришлось бы делать мне одному. Насвященника полагаться было нельзя. Три дня спустя (если память мне не изменяет) на моих глазах былумерщвлен юноша; это был единственный раз, когда я видел, как питаютсямарсиане. После этого я почти целый день не подходил к щели. Я отправилсяв судомойню, отворил дверь и несколько часов рыл топором землю, стараясьпроизводить как можно меньше шума. Но когда я вырыл яму фута в дваглубиной, тяжелая земля с шумом осела, и я не решился рыть дальше. Я замери долго лежал на полу, боясь пошевельнуться. После этого я бросил мысль оподкопе. Интересно отметить один факт: впечатление, произведенное на менямарсианами, было таково, что я не надеялся на победу людей, благодарякоторой мог бы спастись. Однако на четвертую или пятую ночь послышалисьвыстрелы тяжелых орудий. Была глубокая ночь, и луна ярко сияла. Марсиане убрали экскаватор икуда-то скрылись; лишь на некотором расстоянии от ямы стоял боевойтреножник, да в одном из углов ямы многорукая машина продолжала работатькак раз под щелью, в которую я смотрел. В яме было совсем темно, заисключением тех мест, куда падал лунный свет или отблеск многорукоймашины, нарушавшей тишину своим лязгом. Ночь была ясная, тихая. Луна почтибезраздельно царила в небе, одна только звезда нарушала ее одиночество.Вдруг послышался собачий лай, и этот знакомый звук заставил менянасторожиться. Потом очень отчетливо я услышал гул, словно грохот тяжелыхорудий. Я насчитал шесть выстрелов и после долгого перерыва - еще шесть.Потом все стихло.

СМЕРТЬ СВЯЩЕННИКА

Это произошло на шестой день нашего заточения. Я смотрел в щель и вдругпочувствовал, что я один. Только что стоявший рядом со мной иотталкивавший меня от щели священник почему-то ушел в судомойню. Мнепоказалось это подозрительным. Беззвучно ступая, я быстро двинулся всудомойню. В темноте я услыхал, что священник пьет. Я протянул руку инащупал бутылку бургундского. Несколько минут мы боролись. Бутылка упала и разбилась. Я выпустил егои поднялся на ноги. Мы стояли друг против друга, тяжело дыша, сжимаякулаки. Наконец я встал между ним и запасами провизии и сказал, что решилввести строгую дисциплину. Я разделил весь запас продовольствия на частитак, чтобы его хватило на десять дней. Сегодня он больше ничего неполучит. Днем он пытался снова подобраться к припасам. Я задремал было, но сразувстрепенулся. Весь день и всю ночь мы сидели друг против друга; ясмертельно устал, но был тверд, он хныкал и жаловался на нестерпимыйголод. Я знаю, что так прошли лишь одна ночь и один день, но мне казалосьтогда и даже теперь кажется, что это тянулось целую вечность. Постоянные разногласия между нами привели наконец к открытомустолкновению. В течение двух долгих дней мы перебранивались вполголоса,спорили, пререкались. Иногда я терял самообладание и бил его, иногдаласково убеждал, раз я даже попытался соблазнить его последней бутылкойбургундского: в кухне был насос для дождевой воды, откуда я мог напиться.Но ни уговоры, ни побои не действовали, казалось, он сошел с ума. Онпо-прежнему пытался захватить провизию и продолжал разговаривать вслух самс собой. Он вел себя очень неосторожно, и мы каждую минуту могли бытьобнаружены. Скоро я понял, что он совсем потерял рассудок, - я оказался втемноте наедине с сумасшедшим. Мне думается, что и я был в то время не вполне нормален. Меня мучилидикие, ужасные сны. Как это ни странно, но я склонен думать, чтосумасшествие священника послужило мне предостережением: я напряженноследил за собой и поэтому сохранил рассудок. На восьмой день священник начал говорить, и я ничем не мог удержатьпоток его красноречия. - Это справедливая кара, о боже, - повторял он поминутно, -справедливая! Порази меня и весь род мой. Мы согрешили, мы впали в грех...Повсюду люди страдали, бедных смешивали с прахом, а я молчал. Моипроповеди - сущее безумие, о боже мой, что за безумие! Я должен былвосстать и, не щадя жизни своей, призывать к покаянию, к покаянию!..Угнетатели бедных и страждущих!.. Карающая десница господня!.. Потом он снова вспомнил о провизии, к которой я его не подпускал,умолял меня, плакал, угрожал. Он начал повышать голос; я просил не делатьэтого; он понял спою власть надо мной и начал грозить, что будет кричать ипривлечет внимание марсиан. Сперва это меня испугало, по я понял, что,уступи я, наши шансы на спасение уменьшились бы. Я отказал ему, хоть и небыл уверен, что он не приведет в исполнение свою угрозу. В этот день, вовсяком случае, этого не произошло. Он говорил все громче и громче весьвосьмой и девятый день; это были угрозы, мольбы, порывы полубезумногомногоречивого раскаяния в небрежном, недостойном служении богу. Мне дажестало жаль его. Немного поспав, он снова начал говорить, на этот раз такгромко, что я вынужден был вмешаться. - Молчите! - умолял я. Он опустился на колени в темноте возле котла. - Я слишком долго молчал, - сказал он так громко, что его должны былиуслышать в яме, - теперь я должен свидетельствовать. Горе этомубеззаконному граду! Горе! Горе! Горе! Горе обитателям Земли, ибо ужепрозвучала труба. - Замолчите! - прохрипел я, вскакивая, ужасаясь при мысли, что марсианеуслышат нас. - Ради бога, замолчите!.. - Нет! - воскликнул громко священник, поднимаясь и простирая впередруки. - Изреки! Слово божие в моих устах! В три прыжка он очутился у двери в кухню. - Я должен свидетельствовать! Я иду! Я и так уже долго медлил. Я схватил секач, висевший на стене, и бросился за ним. От страха япришел в бешенство. Я настиг его посреди кухни. Поддаваясь последнемупорыву человеколюбия, я повернул острие ножа к себе и ударил егорукояткой. Он упал ничком на пол. Я, шатаясь, перешагнул через него иостановился, тяжело дыша. Он лежал не двигаясь. Вдруг я услышал шум снаружи, как будто осыпалась штукатурка, итреугольное отверстие в стене закрылось. Я взглянул вверх и увидел, чтомногорукая машина двигается мимо щели. Одно из щупалец извивалось средиобломков. Показалось второе щупальце, заскользившее по рухнувшим балкам. Язамер от ужаса. Потом я увидел нечто вроде прозрачной пластинки,прикрывавшей чудовищное лицо и большие темные глаза марсианина.Металлический спрут извивался, щупальце медленно просовывалось в пролом. Я отскочил, споткнулся о священника и остановился у двери судомойни.Щупальце просунулось ярда на два в кухню, извиваясь и поворачиваясь во всестороны. Несколько секунд я стоял как зачарованный, глядя на егомедленное, толчкообразное приближение. Потом, тихо вскрикнув от страха,бросился в судомойню. Я так дрожал, что едва стоял на ногах. Открыв дверьв угольный подвал, я стоял в темноте, глядя через щель в двери иприслушиваясь. Заметил ли меня марсианин? Что он там делает? В кухне что-то медленно двигалось, задевало за стены с легкимметаллическим побрякиванием, точно связка ключей на кольце. Затем какое-тотяжелое тело - я хорошо знал, какое, - поволоклось по полу кухни котверстию. Я не удержался, подошел к двери и заглянул в кухню. Втреугольном, освещенном солнцем отверстии я увидел марсианина в многорукоймашине, напоминавшего Бриарея, он внимательно разглядывал головусвященника. Я сразу же подумал, что он догадается о моем присутствии поглубокой ране. Я пополз в угольный погреб, затворил дверь и в темноте, стараясь нешуметь, стал зарываться в уголь и наваливать на себя дрова. Каждую минутуя застывал и прислушивался, не двигается ли наверху щупальце марсианина. Вдруг легкое металлическое побрякивание возобновилось. Щупальцемедленно двигалось по кухне. Все ближе и ближе - оно уже в судомойне. Янадеялся, что оно не достанет до меня. Я начал горячо молиться. Щупальцецарапнуло по двери погреба. Наступила целая вечность почти невыносимогоожидания; я услышал, как стукнула щеколда. Он отыскал дверь! Марсианепонимают, что такое двери! Щупальце провозилось со щеколдой не более одной минуты; потом дверьотворилась. В темноте я лишь смутно видел этот гибкий отросток, больше всегонапоминавший хобот слона; щупальце приближалось ко мне, трогало иощупывало стену, куски угля, дрова и потолок. Это был словно темней червь,поворачивавший свою слепую голову. Щупальце коснулось каблука моего ботинка. Я чуть но закричал, восдержался, вцепившись зубами в руку. С минуту все было тихо. Я уже началдумать, что оно исчезло. Вдруг, неожиданно щелкнув, оно схватило что-то, -мне показалось, что меня! - и как будто стало удаляться из погреба. Но яне был в этом уверен. Очевидно, оно захватило кусок угля. Воспользовавшись случаем, я расправил онемевшие члены и прислушался. Ягорячо молился про себя о спасении. Я не знал, дотянется оно до меня или нет. Вдруг сильным коротким ударомоно захлопнуло дверь погреба. Я слышал, как оно зашуршало по кладовой,слышал, как передвигались жестянки с бисквитами, как разбилась бутылка.Потом новый удар в дверь погреба. Потом тишина и бесконечно томительноеожидание. Ушло или нет? Наконец я решил, что ушло. Щупальце больше не возвращалось в угольный погреб; но я пролежал весьдесятый день в темноте, зарывшись в уголь, не смея выползти даже, чтобынапиться, хотя мне страшно хотелось пить. Только на одиннадцатый день ярешился выйти из своего убежища.

ТИШИНА

Прежде чем пойти в кладовую, я запер дверь из кухни в судомойню. Нокладовая была пуста; провизия вся исчезла - до последней крошки. Очевидно,марсианин все унес. Впервые за эти десять дней меня охватило отчаяние. Нетолько в этот день, но и в последующие два дня я не ел ничего. Рот и горло у меня пересохли, я сильно ослабел. Я сидел в судомойне втемноте, потеряв всякую надежду. Мне мерещились разные кушанья, иказалось, что я оглох, так как звуки, которые я привык слышать со стороныямы, совершенно прекратились. У меня даже не хватило сил, чтобы бесшумноподползти к щели в кухне, иначе я бы это сделал. На двенадцатый день горло у меня так пересохло, что я, рискуя привлечьвнимание марсиан, стал качать скрипучий насос возле раковины и добылстакана два темной, мутной жидкости. Вода освежила меня, и я несколькоприободрился, видя, что на шум от насоса не явилось ни одно щупальце. В течение этих дней я много размышлял о священнике и его гибели, номысли мои путались и разбегались. На тринадцатый день я выпил еще немного воды и в полудреме думал о едеи строил фантастические, невыполнимые планы побега. Как только я начиналдремать, меня мучили кошмары: то смерть священника, то роскошные пиры. Нои во сне и наяву я чувствовал такую мучительную боль в горле, что,просыпаясь, пил и пил без конца. Свет, проникавший в судомойню, был теперьне сероватый, а красноватый. Нервы у меня были так расстроены, что этотсвет казался мне кровавым. На четырнадцатый день я отправился в кухню и очень удивился, увидев,что трещина в стене заросла красной травой и полумрак приобрел красноватыйоттенок. Рано утром на пятнадцатый день я услышал в кухне какие-то странные,очень знакомые звуки. Прислушавшись, я решил, что это, должно быть,повизгивание и царапанье собаки. Войдя в кухню, я увидел собачью морду,просунувшуюся в щель сквозь заросли красной травы. Я очень удивился.Почуяв меня, собака отрывисто залаяла. Я подумал, что, если удастся заманить ее в кухню без шума, я смогуубить ее и съесть; во всяком случае, лучше ее убить, не то она можетпривлечь внимание марсиан. Я пополз к ней и ласково поманил шепотом: - Песик! Песик! Но собака скрылась. Я прислушался - нет, я не оглох: в яме в самом деле тихо. Я различалтолько какой-то звук, похожий на хлопанье птичьих крыльев, да еще резкоекарканье - и больше нич